Текст книги "Я влюбилась в четверг. Прынцы без сердца"

– Девушка, сколько стоит видеокассета? – Еще не уехали родители, а я уже заглянула исподтишка в продуктовую лавку, туда, где в уголке между прилавками с молочными продуктами и хозяйственными товарами продавалась видеопродукция.

– Вам что? Боевик, ужастик, мелодраму? – Существо лет двадцати, килограммов под сто, со жвачкой во рту и сережками в ушах в виде рыбьих скелетов, оторвалось от разгадывания кроссворда.

– Мне про чувства, пожалуйста. Про сильные. Такие, чтобы потом в жизни ничего не хотелось.

Я подсмеивалась над собой внутренне, пока девушка серьезно рекламировала имеющийся в наличии товар:

– Вот. Это про месть на почве ревности – за двести рублей. Вот эта – про страсть… Там такое… За двести пятьдесят продается, и то у нас цены божеские.

– Нет, нет! У меня сын дома, что вы. А романтическая любовь у вас почем?

– Вот эта, со счастливым концом, – сто восемьдесят. А со слезами, если две штуки купите, – по сто пятьдесят за кассету отдам.

– Значит, и у вас счастливая любовь дороже стоит… А если всю любовь взять оптом?

– Шуточки у вас… – подозрительно взглянув на меня, сказала продавщица, и рыбьи скелеты качнулись в такт ее словам. – Хотя… – Она еще раз оглядела меня сверху вниз и предложила: – Чего покупать-то? Возьмите «Секс в мегаполисе» на пару дней – год потом вспоминать будете. Я сама уже три раза смотрела.

– Да что вы говорите? Давайте все, что тут у вас есть. На все. Гуляем! – Я вывернула свой кошелек наизнанку и попросила: – В целлофан заверните, пожалуйста. Нам любовь не подмоченная нужна!..

Я знала, что жизнь моя совсем ненадолго взяла свой тайм-аут и сузилась до домашних радостей и огорчений, но стоит мне вернуться в Москву, как она обрушит на мою голову полное ведро отнюдь не душистой розовой воды, а всего того, что гораздо быстрее окажется под рукой ее величества Судьбы, особенно теперь, когда я решила сама вершить свою жизнь. Так что неплохо было бы подготовиться. Теоретически.

«Вот тебе! Чувств хотела? Получай. Лучше на чужом опыте учиться. На! Объешься страстями человеческими и не проси больше никаких эмоций, душенька моя неспокойная. Хочешь – не хочешь, будешь до одури смотреть!» – третировала я себя, вышагивая домой по слякотному снегу, чавкающему под ногами, совсем не женственно заваливалась на бок от тяжести пакета, переполненного кассетами со всевозможными чувствами.

– Будешь до одури смотреть, как у других это бывает! – приказывала я себе теперь день за днем, включая кассеты с телесериалом «Секс в мегаполисе», и тоска по Филиппу, который по-прежнему приходил ко мне во снах, становилась не такой сильной, а с желанием помириться с Алексеем из жалости, что он больной такой, несчастный, было бороться гораздо легче.

Вот он – секрет женской любви к сериалам! Чем больше погружаешься в созерцание заэкранных человеческих страстей, тем меньше ощущаешь их недостаток в собственной жизни. Сериалы успокаивают и расслабляют, создают у тех, кто их смотрит, ощущение заполненности собственной жизни чем-то таким, о чем мечталось когда-то и что в силу возраста и других причин уже нельзя достичь самому. А с помощью сериала можно. Включил телик – и смотри, как бы было с тобой, если бы…

И еще один плюс сериала перед кино или книгой. Он словно течет в реальном времени, медленно, неспешно, перемежаясь с собственными домашними делами. Можно посмотреть серию и одновременно безболезненно, умело используя рекламные паузы, пожарить котлеты, прополоскать белье, пришить пуговицу и сделать еще целую кучу полезных дел. А закончился просмотр, и согревает тебя мысль, что завтра в то же самое время жизнь не обманет тебя, любимые герои, так похожие на соседей, знакомых и даже тебя самого, снова войдут в твой дом, чтобы прожить на твоих глазах часть своей жизни, полной событий и разных чувств.

И ты спокоен и рад. И не так волнует уже собственная апатия и безынициативность, и можно дальше бездействовать и лежать на диване, поглядывая в телевизор.

А тише едешь, как известно, дальше получится и целее выйдет. У нас, между прочим, в каждой семье и так своих домашних эмоций через край. Зачем нам лишние? Надо будет – сериал посмотрим. Главное, чтобы их производители не ленились, хорошей свою продукцию делали. Мы ведь, даже если из дома дальше соседнего магазина редко выходим, в жизни толк понимаем. Не надо нас за… совсем глупых держать. Старайтесь, господа производители телесериалов. От всех домохозяек, а также их домочадцев (которым тоже хоть одним глазом, но эту тягомотину смотреть приходится) привет вам горячий!

Как-то вечером, в середине срока нашего уединенного пребывания с Пашкой на даче, пока наши родители проходили интенсивный курс увеселительной терапии, свалившийся на их хрупкие плечи из самых лучших моих побуждений, – впитывали в себя восхитительный дух Парижа и фотографировали друг друга на фоне каждой из замеченных там достопримечательностей, кто-то постучал ко мне в деревянную дверь: тревожная дробь – пауза – снова очередь, еще длиннее первой.

Разминая затекшие ноги и усиленно вращая ноющей шеей, я нехотя оторвалась от экрана компьютера и стала спускаться вниз.

– Сейча-ас! Иду-у! Кто там?

– Открывай, открывай скорей! – послышался знакомый женский голос. – И когда уже в вашей глуши появится цивилизация?

– Сметанина?

– Да, я! В следующий раз звонок с собой привезу… Или колокольчик лучше?

Журналистка-издательница Танюха влетела внутрь и захлопнула дверь.

– Фу! Доехала. Вот погода! Ты жива?

– Кажется… А что случилось? За тобой гонятся волки? Или толпа благодарных читательниц требует твои автографы? – спросила я «автоматом» и тут же пожалела.

Перепуганная Танька стояла и смотрела на меня. Взгляд ее был жалостливым, почти таким, как тогда, когда меня, царевну-отличницу, распределили после окончания института работать в болото, учить местных лягушат английскому языку, и сомневалась она тогда очень, что в те места когда-нибудь судьба заглянет, чтобы меня обратно на белый свет вызволить.

– Что? Что не так? Меня никто, кроме Пашки, не видит, чего косметику попусту тратить? – пробубнила я недовольно и волосы на затылке стянула покрепче в знак полного несогласия с ее жалостью ко мне. Но сегодня Танюху волновал не мой внешний вид, а что-то другое.

– Ты… Не знаешь?

– Зз… знаю. – Теперь я испуганно заморгала, сопротивляясь на всякий случай. Я не желала слушать никакие новости, которые могли бы вывести меня из сладкого состояния домашней заторможенности. – Ннне надо. Я… Я не любопытная. И вообще-то знаю все, что в настоящий момент может мне понадобиться. И не хочу знать ничего другого! Ннне хочу!

Танька открыла рот, постояла так, задумавшись, заглянула за мою спину, повращала головой направо, налево и… ничего не сказала. Чувствовалось, что не ожидала она почему-то увидеть в моем доме картину полного покоя, оторванности от цивилизации, отрешенности от внешнего мира, сосредоточенности на семейных буднях. Загруженная под маковку утешительница многочисленной аудитории журнала «Остров женщин» однозначно прилетела в подмосковную глушь с какой-то важной целью, но я убедила ее не говорить мне с какой. Легко так уговорила.

– Тебе… не звонили? – только спросила она, между прочим.

– Нет. Мой телефон в отпуске. Отключен. У нас в доме свои новости – сегодня, например, званый ужин. Так что присоединяйся… Эй, вы там, наверху! Мы есть хотим! Марш картошку чистить!

– Кто там? – спросила Танюха, продолжая стоять у двери и выглядеть озадаченной.

– Проходи. У меня там кавалеры высшей пробы.

– ?..

– Я надеюсь, ты не забыла надеть вечернее платье? В меню – картошка и колбаса, устроит? А вот и повара. Прошу любить и жаловать. – Я представила ей мальчишек, по перилам съехавших вниз один за другим. – Павел. Мой сын. С ним ты знакома. А это Сергей – соседский внук. Он сегодня специально отправил бабушку с дедушкой в Москву, в театр, чтобы остаться с нами наедине, да, Сергей Васильевич?

Малыш стоял, внимательно разглядывая странную тетю в шубе и кроссовках, с сумкой через плечо, из которой торчали какие-то журналы и газеты.

– Тетя, вы почтальон? – спросил Сережка, не удосужившись ответить на мой вопрос.

– Нет. Тетя – журналист. Скажи. ЖуРРРналист, «ррр»!

– Кажется, ты ку-ку! – Так и не улыбнувшись, Танюха повертела пальцем у виска и стала скидывать свою верхнюю одежду прямо на пол. С трудом стянула с себя кроссовки, бросила там же у входа сумку и прошла в дом. В старых джинсах, толстом белом вязаном свитере с огромным воротником, поверх которого был надет пиджак ярко-зеленого цвета. – Так… – протянула она, оглядывая неприбранные комнаты одну за одной и похлопывая себя по огромным накладным карманам. – Что это у вас тут происходит?

– Ничего, изучаю сына. Как ты велела, – шепотом ответила я, прогоняя мальчишек на кухню накрывать на стол.

– И?..

– По-моему, я нашла к нему подход. Ты знаешь, такие результаты потрясающие! Мы с ним ролями поменялись. Он у нас взрослый, а я веду себя как маленькая. Ты уж поддержи меня, не смотри как на чокнутую. А я тебе за это на компе погонять дам, хочешь? Или фантик от жвачки подарю! Классный, ты что, не отказывайся…

– Ты сошла с ума. Точно! – послышалось из моей комнаты после недолгого молчания. Ясно, Танюха прочитала названия слащавых мелодрам на обложках видеокассет, разбросанных там повсюду. – Что это?

– Ликбез.

– Слово «дурдом» сюда больше подходит. Расскажи лучше, тебе Алла звонила? – спросила Танюха, заглянув зачем-то за штору. – Рассказывай. Я в курсе.

– Да? Ты о зажигалке? Она не моя. Ошиблись там, наверное. Пошли ужинать, зовут.

– Так как его зажигалка могла попасть в твой номер? Ты Лешку спрашивала? Ну? – Танюха, слава Богу, имела совесть и снова стала настаивать на ответе, только когда я уже провожала ее домой, сытую, ублаженную, но совсем не повеселевшую.

– Нет. Не спрашивала. Он должен приехать на днях, тогда попробую. Чего вы с Аллой ко мне пристали? Мало ли людей с такими инициалами?

– Лешка… Должен приехать, говоришь?.. – Танюха поникла совсем, даже споткнулась, перешагивая через порог. – Ладно, я пойду. Живи пока потихоньку, наслаждайся. Правильно, что мобильник выключила.

– Ты же только что ругалась, что я исчезла из вашего поля зрения?!

– Да это я так, в целом. Устала. Знаешь, номер сдавали на прошлой неделе, рекламы не хватило, пришлось еще материал добирать, на ходу сочинять.

Наконец Танька устроилась за рулем и завела машину.

– На. Вот он. Свеженький. Из типографии. – Она протянула мне через окошко толстый бумажный «кирпич». – Здесь две моих статьи. О пользе покупок и еще одна… Тебе понравится. Иди, дверь закрой и читай.

Танюха в последний раз многозначительно повела своими шикарными черными бровями вразлет и умчалась восвояси, увозя с собой свою нераскрытую тайну. Но я даже не собиралась теряться в догадках какую, я просто пошла домой, разглядывая по пути обложку журнала «Остров женщин», где значился заголовок Танькиного очередного шедевра: «Как стать счастливой. Инструкция по эксплуатации собственной жизни». А рядом сверкала улыбками фотография двух страстно влюбленных друг в друга молодых человека. К счастью, разного пола.

Нет уж, увольте меня от такого чтения. У меня будет другая жизнь, а значит, мне нужна другая инструкция по моей эксплуатации.

…Танюха проехала по пустынной улице дачного поселка, свернула в темный перелесок, предварительно перекрестившись, промчалась по кочкам еще двести метров, скорее туда, на показавшийся среди деревьев просвет. Минуту спустя она остановилась посреди огромного заснеженного поля и вышла из машины. Нет, старенький «Запорожец» сегодня не капризничал, в его обычном дребезжании чувствовался некий задор, словно он старался побыстрее добраться до дома и встать наконец в свой просторный теплый гараж, который достался ему по наследству от разбившегося вдребезги шикарного (по сравнению с ним) автомобиля марки «Волга».

Дело было совсем в другом. Сильный ветер стих, сумев наконец разогнать надоевшие всем стаи серых туч, на неделю застрявших над столицей и областью, и теперь круглолицая небесная красотка луна разгуливала по огромным просторам черного бездонного неба, совершенно не стесняясь своей прекрасной естественной полноты. Для коренной москвички, годами не покидавшей свой любимый город, развернувшаяся перед ее глазами великолепная картина живой природы стала настоящим откровением.

«Когда же я в последний раз неба-то так много видела?» – стала вспоминать Танюха и поняла, что очень давно. Тогда она была еще молодой и наивной, ходила на свидания не в дорогие рестораны и ночные клубы, а ездила с милым на троллейбусе на темные лавочки Нескучного сада.

А звезды…

В городе их совсем не бывает видно. За долгую жизнь в свете уличных фонарей и квадратиков зажженных окошек домов она, оказывается, успела забыть, как выглядят звезды. Но может, теперь и вспоминать не стоит? Зачем взрослым, твердо стоящим на ногах людям – звезды? От них только в головах мечты разные появляются… Мешают они, мечты эти, под ногами путаются…

Танюха Сметанина ухмыльнулась своим чудесным мыслям и занялась тем неотложным, что было никак не связано с пейзажем зимней ночи и с черными небесами, усыпанными звездами, необходимыми лишь астрономам, чтобы их считать, да астронавтам, чтобы к ним летать. Она долго тыкала пальчиками по кнопкам и набрала наконец короткий текст сообщения для Анютки, в котором признавалась, что ничего мне…

«…сказать не смогла. В доме спокойствие. Оставила ее так до понедельника».

«Что ж… Я скажу ей потом. Сама. Все равно уже ничего не изменишь…» Анютка, проинформированная о чем-то Танюхой в современной, предельно лаконичной форме, выключила свет в гостиной и подошла к окну.

По старинке руками она раздвинула шторы, впуская лунный свет, тоже не изменивший свой окрас за последние миллионы лет, и на ум ей почему-то пришли несовременные стихотворные строчки современного автора по имени Наталья Лапушкина, которые та прочитала ей как-то, стоя у окна, босиком и в одной ночной рубашке, так же, как она сейчас.

 
…Что наша жизнь? Игра!..
О да! Никто не смеет спорить…
То взглядами, то росчерком пера,
то жестами, то словом в разговоре
мы все играем, забавляя ум,
по правилам то горестным, то сладким,
пытаемся сквозь ворох наших дум
познать себя…
 

Но даже если звезды зажигаются потому, что это кому-нибудь нужно, а мечты необходимы людям, чтобы оставаться людьми, скажите, какой может быть прок от долгого изучения висящего в небе одинокого лунного блинчика?

Ни прока, ни толка. Один смысл. Но большой. Великий даже.

…Была суббота. Оставался один день до приезда родителей. Больше ни разу не разговаривая ни с кем из внешнего мира, кроме продавцов из продуктовой лавки в поселке, Пашки и соседского ребенка, пятилетнего Сереньки, который заставлял свою бабушку приводить его к нам в гости каждый день, я с удовлетворением осмотрела свои владения – все вокруг сверкало чистотой – и села за стол напротив сына, уткнувшегося в учебник.

По горячим следам всех своих переживаний последнего времени и ввиду наступающей новой рабочей недели я решила определиться по-серьезному, а не так, как предлагалось Танькой в ее журнале: «Будьте красивы, улыбчивы и ненавязчивы, и ваше счастье, которое бродит где-то рядом, не побоится вас отыскать само».

Больше всего в этом лозунге американского толка мне нравилось последнее слово, жаль, я понимала, что именно его надо в первую очередь исключить из своих планов на будущее. Потому что «само» в жизни ничего не делается и при ближайшем рассмотрении в любом процессе обязательно кто-то участвует. Сам. Или сама.

Я взяла лист бумаги, ручку и старательно вывела вверху страницы свою версию заголовка на заданную тему: «Правила, соблюдая которые можно самому найти свое счастье, как бы оно ни сопротивлялось!»

– Слышишь, Паш? Я тоже не бездельничаю – инструкцию пишу, – похвасталась я, подчеркивая слово «самому» красной ручкой.

– Это зачем еще? – недовольно спросил сын, переворачивая страницу. Он спешно доделывал домашние задания, чтобы дедушка с бабушкой не ругали меня за его невыученные уроки.

– Ты знаешь, как надо себя вести, что надо делать, чтобы стать человеком?

Сын скривился, будто я заставила его съесть дождевого червяка, но задумался. Я видела, как замерла его рука, не дописав в слове пару букв.

– Я тоже не знаю. А хорошо бы выяснить… – Перенимая замечательный опыт Аллы Савиновой, я принялась размечать правую сторону листа сверху донизу: один, два, три и так далее по порядку до семнадцати. (Конечно, ведь план на жизнь должен быть основательным, может и не хватить одного листа бумаги, чтобы изложить его хотя бы вкратце…) Взяла еще один и продолжила в том же духе: восемнадцать, девятнадцать… двадцать пять…

– Так. Что вы тут делаете? – с серьезным видом заглядывая мне через плечо, спросил, залезая на соседний стул, Сережка. – Считать учитесь?

– Нет, милый, думаю, как жить, чтобы мои мама и папа, Пашка и ты вот мной гордиться стали…

Сергей развернул фантик, засунул сосательную конфетку за щеку, вынул, зачем-то посмотрел на нее, отправил обратно в рот и спросил:

– А чего вы уже написали, кроме цифрррр?

– Ай, какая замечательная у тебя буква «эр» получилась! – похвалила я Сереньку. – Вот бабушка будет рада, когда услышит.

Малыш от своего не отступился.

– И что? – снова переспросил он, хмуря брови, и мне пришлось прочитать ему вслух.

– Пункт первый. – Пусть и Павел послушает. – Перестать мечтать обо всем сразу.

– Моя мама тоже говойит, нужно мечтать об одном подайке на день ррррождения, а не обо всех игрррушках сразу… – Сережка подумал и добавил, широко разведя руками: – Я всегда мечтаю о чем-нибудь аг-йооомном! – И дальше шепотом: – Мне же, знаете, столько всего нужно!!! Я же еще маленький, и у меня почти ничего нет…

Он обиженно выпятил нижнюю губку и снова развел руками, так смешно, что трудно было не рассмеяться, но я сдержалась, взяла ручку и, переводя слова маленького гения на письменный русский, с удовольствием дописала в первый пункт плана: «Оставить одну-две большие цели (мечты), желательно такие огромные, чтобы не промахнуться, когда целиться буду, и четыре-пять небольших и легко осуществимых, чтобы не впадать в тоску и депрессию, пока стрелять по большим придется».

А Сереженька уже загибал второй измазанный карамелью пальчик:

– Два. Пишите. Добйойе дело. Надо каждый день делать хотя бы одно. Так бабушка мне говорит. Но у меня вот не всегда получается… – вздохнул он, вытирая ручки о брючки.

– У меня тоже. Но мысль хорошая, да, Паш? – Я подмигнула насупившемуся сыну и законспектировала сказанное.

– Еще надо, тетя Наташа, когда бейешь у других игрушки, самому тоже давать. Даже если не хочется…

– Надо, Серень, ой как надо. «Не бери от жизни все, тебе же хуже будет». Так? – улыбнулась я недовольно насупленному сыну, а сама быстренько записала другое: «Давай другим все, что ты можешь, а бери от них только то, что тебе действительно необходимо».

Между тем Сережке уже наскучило смотреть, как я вожу ручкой по бумаге, и он стал слезать со стула на пол.

– Эй, маленькое чудо, куда же ты? Я же без тебя не смогу… Иди помогай. Хочешь еще конфетку? – останавливала я его, и он серьезно изрек:

– Бедные взрррослые! И минуту без детей своих не можете. – Пятилетний старый дед по имени Сережа ворчал и кряхтел, залезая на прежнее место. – Давайте уже вашу конфету. И еще одну для него. Хочешь, Паш?.. Ну ладно, чем еще помочь?

Я пожала плечами.

– Сами не знаете, чего вам надо, – подытожил Сергей и окончательно слез со стула, уже через минуту забыв обо мне и моих проблемах, которые он, между прочим, почти решил.

Дальше дело по составлению инструкции по эксплуатации собственной жизни пошло быстрее. Пункт пять: «Знать, чего ты хочешь». Пункт шесть: «Стараться и стремиться». Пункт семь: «Любить жизнь такой, какая она есть, потому что это все, что у тебя есть». Пункт восемь: «Не оглядываться назад, не жалеть о том, что было, если это нельзя изменить». И так далее. И тому подобное.

Я понимала, что ничего нового не придумала, а просто изложила всем известные умные размышления, к тому же сбивчиво и не по порядку, – не важно. Зато теперь в моем распоряжении был не просто винегрет из чужих мыслей, не умещающийся в голове, а свод самых важных законов на свете. Почему самых важных? Да потому, что я их сама для себя вывела, вот почему.

– Мам, – сказал Пашка, со вздохом взглянув на мои листочки, – зачем тебе это? Ты же взрослая и так все знаешь…

– Эх, Пашка, если бы взрослые хоть что-нибудь в этой жизни понимали…

Сын явно не поверил мне, но я решила его не переубеждать. Вырастет, сам поймет, как трудно быть взрослым. Поймет, что иногда мы согласны на очень многое, лишь бы собрать себя из мелких кусочков в единое целое, чтобы завести все-таки свой внутренний моторчик и направить колеса в нужном направлении… Вот и я дожила до того момента, когда была готова сделать все, чтобы сочинить мелодию своей жизни, правда, пока еще мечтала сделать это не абы как, а из максимального количества нот, не пропустив ни одной!.. А как такое трудное дело с места сдвинуть, если не тщательной подготовкой?

– Да уж, люблю все по полочкам, по пунктикам… – задорно ответила я, потрепав его по челке. – Так жить веселее, когда умную мысль не надо в голове своей разыскивать. Они там вечно с глупыми перемешиваются, иди пойми – где какая? А так взял бумажку, прочитал и вспомнил, как жить, что делать…

– Тоже мне пошутила… – хмыкнул Пашка. – Я думал, люди пишут себе правила, инструкции всякие, чтобы они висели и надоедали всем, кто мимо проходит!

– Теть Наташ, а что такое инстлукция? – спросил Сережа, проходя мимо.

– Серж, отстань, а? Ты же сам ей только что помогал писать, как жить бедной взрослой тете среди злых кусачих зверей. Это и была инструкция. Чего тебе еще? – почему-то рассердился сын. – Мы, Серж, вообще семья сумасшедших ученых, которые сами себя изучают – все по полочкам раскладывают, по пунктикам расписывают. А дача наша – настоящий «Умный дом», запоминай, орел. Вырастешь, тоже себе такой построишь, если захочешь… И повсюду инструкции развесишь.

Пашка развел руками, показывая Сереньке на бумажки, которые наши бабуля-дедуля по всему дому развесили, чтобы мы знали, что хранится в холодильнике, какой ключ к какому замку подходит, как включать отопительный котел и что делать, если водопроводную трубу прорвет.

Конечно, сын подтрунивал над Сережей, но на малыша его слова произвели неизгладимое впечатление. Сергей стоял, стоял, думал, думал и вдруг заплакал:

– Я тоже хочу «Умный дом»… – Он хлюпал носом и надувал губами пузыри. – Я тоже хочу… бумажкуууу… писать…

Не зря говорят: устами младенца глаголет истина. Вот и еще один человечек понял, как жить надо…

– Не плачь, дружок! – успокаивала я малыша, оттаскивая от него своего сына. – Видишь, что я достала? Сейчас мы напишем с тобой один очень важный документ! И Паша будем нам помогать…

И мы действительно взяли кусок ватмана и изобразили огромными буквами самую важную бумагу всех времен и народов, во всеуслышание провозглашавшую в нашем доме мир, согласие и любовь.

«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ!» – спустя час гордо гласила растянутая поперек столовой корявая надпись, сделанная нашими совместными усилиями во славу возвращения дорогих и самых любимых людей на свете.

Сначала вернулись Серенькины, а потом уже и мы дождались своих.

Наконец-то.

Как мало особенного происходит в обычной жизни. Мы живем и чахнем под гнетом однотипных дел и обязанностей, изнываем от однообразного теЧЕНИЯ жизни, втайне мечтая о других… чениях, которые развле– и приклю-, мысленно привораживаем к своей судьбе хоть какую-нибудь плохенькую, но сказочку, наполненную Событиями с большой буквы.

…Чтобы с неба свалился мешок с деньгами, а под окнами королевич спел нам серенаду о любви!.. Чтобы из крана потекла живая вода, а в саду на деревьях выросли молодильные яблочки! Да пусть же наконец эта будничная жизнь изменится круто, существенно и обязательно к лучшему, ведь бывает же такое с кем-то, где-то, когда-то, сами слышали, как другие видели, как третьи про четвертых рассказывали!!!

От этих вредных мечтаний мы перестаем замечать, как улетает час, дни начинают сливаться друг с другом, а недели мелькают с быстротой одного дня. Нас раздражает покой, который царит в нашей жизни, раздражают мелкие проблемки, которые не стоят выеденного яйца, а заполняют все наши мысли. Вся эта жизнь кажется гиблой трясиной, в которой тонут наши способные на большее души…

Но я, с трудом пережившая начало этого ноября, до предела насыщенное событиями, как космический корабль переживает метеоритный дождь, уже не мечтала о великом.

Я больше не буду ждать чего-то волшебного и отмахиваться от того неинтересного, что случается со мной. Пообщавшись с сыном Пашкой и пятилетним гением по имени Сергей, я снова буду считать важным делом поход в булочную на соседнюю улицу и ценить, как великое жизненное завоевание, возможность не есть кашу по утрам.

…В понедельник рано утром я крепко поцеловала отдохнувших маму с папой и сынишку Пашку, который подозрительно засопел носом, когда прощался со мной, и открыла дверь на улицу. Я возвращалась во взрослую жизнь, а они смотрели мне вслед, словно я уходила на войну.

Я села в маршрутку и поехала в Москву, смотрела на людей свежим взглядом и не боялась ничего. В каком-то смысле я, конечно, ехала на фронт, но мой тыл теперь был еще крепче и надежнее, поэтому со мной ничего не должно было случиться. Я включила телефон, и он тут же зазвонил, как будто только и ждал моего разрешения выговориться.

– Натулька, я еду к твоей работе. Ничего, если забегу на десять минут? Поговорить с тобой хотела! – выпалила Анютка сразу все, как будто боялась, что ей не дадут сказать. Соскучилась, наверное, моя лучшая подружка. Давно не виделись.

– Хорошо. Приезжай, – ответила я, нажала «Отбой» и тут же приняла следующий звонок.

– Наташа?

– Да!

– Здравствуйте. Это я, Анастасия. Помните, беременная стюардесса с Кипра?

– Да, да, конечно, Настя. Как вы?

– Извините, я не разбудила вас? Мне очень надо поговорить. Мы в Москве.

– В Москве? И дочка с вами? Вот Алексей обрадовался!

– Да, Катя здесь, рядом. Мы не могли бы встретиться?

– Конечно. У меня сегодня первый день после отпуска. В шесть закончу. Давайте в кафе около…

– Я подъеду сейчас, перед работой. Пожалуйста. – Настя вежливо настаивала.

– Хорошо… – Я сказала ей нужный адрес и ровно через час заметила ее сгорбленную фигурку, едва поднявшись по ступенькам из метро на улицу.

Анастасия держала в руках огромный кулек из одеяла, укачивая жалобно попискивающего ребенка, а рядом стояла Катенька, тоже закутанная в одежду с головы до ног. Идущие на работу служащие один за другим проходили мимо, исчезая за громадными министерскими дверями, а она все стояла, напряженно вглядываясь в мелькавшие лица, видимо, боялась пропустить меня, не распознав среди спешащей толпы курток, шуб, пальто, шапок и шарфов.

– Здравствуйте, давно ждете?

– Холодно… – словно оправдываясь за свой вид беженцев, пробормотала Настя и опустила вниз глаза, какие-то воспаленные, опухшие. Не выспалась, наверное.

– Да, зябко у нас тут… Вы правильно потеплей оделись. И малыш с вами? Ой, Али, по-моему, ты на мамку похож! Как же вы, Настя, с таким крошкой приехать решились-то?

– Выхода не было, – съежилась Анастасия. – Муж в Сирию нас отправляет. На год. К его родным: маме, сестрам. Я попрощаться приехала. Боюсь, долго не вернусь.

Мы помолчали.

– Он билеты увидел… – призналась Настя. – Вот и взбесился…

– Катенька, тебе папка-то уже Москву показал? – спросила я девочку, меняя тему на более радостную, как мне казалось.

– Не-а, не показал. Папка мой умер… Мы вот дождались, когда врачи Алика осмотрели, и проведать папку приехали. На похороны не успели, так на кладбище можно. Мама хочет, чтобы вы с нами поехали, – то и дело поглядывая на мать, подробно объясняла мне Катенька страшные обстоятельства своего горя, бездонность которого она ощущала пока не в перепуганном детском сердечке, а больше в почерневшем от переживаний, осунувшемся и от этого почти незнакомом мамином лице.

Мне показалось, что в глаза мои ударило яркое солнце, а грудь придавило тяжелой бетонной плитой. Ставшие ватными ноги с трудом сделали несколько шагов по тротуару. Стало жарко, хотелось сесть куда-нибудь, но у меня не было знакомого, работающего в мэрии, чтобы откуда ни возьмись на улице вдруг появилась лавочка.

«Не надо, Боженька! Я же обещала тебе, что буду ценить каждое мгновение своей простенькой жизни! Я не буду просить тебя о великих подвигах и судьбоносных поступках. Только пусть это все окажется страшным сном! Пожалуйста, не надо! Я не хочу смотреть на кладбище даже одним глазом!» – кричал мой внутренний голос, но девочка смотрела на меня спокойными грустными глазами, она надеялась, и я не имела права ее разочаровать.

– Да. Да, мы едем. Сейчас. Господи, Алексей?.. – Я тоже заглянула в Настины глаза, надеясь найти в них хоть какую-нибудь надежду на опровержение. – Катенька, подними руку, пусть остановится кто-нибудь… – сказала я, поняв, что молитвы мои услышаны быть не могут, зато твердость моего духа придется теперь весьма кстати.

– Вот видишь, мама, мы не будем там совсем одни… – успокоила Настю дочка, шмыгнула носом, совсем так же, как это делал Лешка, ее отец, и аккуратно вытянула ладонь, загораживая машинам проезд. В опасной близости от тротуара тут же притормозила старая «Волга», и веселый усатый водитель, перекрикивая орущее радио, спросил:

– Куда?

– На кладбище…

– Запросто… – гоготнул мужчина. – Садитесь.

– То, что у метро «Юго-Западная», – добавила Настя и наконец заплакала. Тихонько. Чтобы не напугать сыночка, только-только притихшего на ее руках.

– Стойте! Подождите! – выскакивая из метро, закричала Анютка вслед отъезжающей машине, в заднем стекле которой виднелась моя розовая шапочка цвета Барби.

Она выбежала на проезжую часть и принялась яростно размахивать руками, в надежде привлечь к себе наше внимание, но не успела «Волга» скрыться из виду, а Анютка снова вернуться на тротуар, как в том же направлении, на приличной скорости разбрасывая в стороны комья грязного снега, промчался черный джип.

– «Г 783»… Черт! – Она не успела увидеть все цифры на заляпанном грязью номере, но сердце сжалось от предчувствия. – Наташа! – закричала она, настигая меня по телефону. – Я у твоей работы! Ты куда уехала? Что случилось?!.

– Анечка. Алешка умер, – выдохнула я и замолчала.

– Ты знаешь? Откуда?

– Об этом мне Танюха приезжала сказать?.. – не отвечая на ее вопрос, спросила я.