Текст книги "Обманщица"

Татьяна Чекасина
Обманщица. Один маленький роман и одна история

Об авторе

Биография – это материал писателя, от богатства которого зависит богатство его творчества. Я предпочитаю на эту тему не распространяться. В моих произведениях и так видно не вооружённым глазом, что написать то, что в них написано, невозможно без основы, которой и является сама жизнь. Но есть публичные факты. Например, я являюсь автором оригинальной концепции преподавания писательского мастерства. Изложение этой концепции имеется в докладе, прочитанном мной на конференции по экспериментальной драматургии, прошедшей в Киеве в 1994 году, где были представители нескольких стран, в том числе филологи из США. Нашу страну представляли преподаватели Литературного института имени Горького. Или такой факт: в 2009 году, когда я работала в аппарате Союза писателей России, на конференции, посвящённой итогам писательского года, мною был сделан доклад под названием «Погром в литературе…», который можно легко найти в Интернете.

Что касается моих взглядов на жизнь, то они тоже обнародованы на всех страницах социальных сетей, где я периодически выступаю со своими заметками о политике и о литературе. Особенно меня волнует тема разрушения русской литературы, которое случилось в 90-ые годы, когда писателей повсеместно заменили любителями, их книжки и до сих пор читатель видит всюду вместо книг писателей. Я ничего не имею против любителей, но они не способны заменить профессионалов в писательском деле. Именно разрушение пространства писателей, даже почти их физическое уничтожение, вызвали эффект домино: обрушилась культура. Писателей уничтожили под видом борьбы с «советской идеологией». Но это именно тот случай, когда «свято место пусто не бывает». На смену пришла тоже идеология, которая агрессивно господствует у нас в стране и по сей день. Это идеология стяжательства и разрушения.

Только возрождение современной русской традиционной литературы, признание её гуманитарной созидательной роли и помощь ей на государственном уровне способны остановить процесс нравственного падения общества, который, к сожалению, продолжается и теперь.

Татьяна Чекасина

Лауреат медали «За вклад в русскую литературу»

Член Союза писателей России с 1990 г.

(Московская писательская организация)

Предисловие

Татьяна Чекасина – традиционный писатель. Не в значении «реакционный», «застойный» или «советский». Здесь речь идёт не о каких-то политических взглядах, а о взглядах на искусство: что считать таковым, а что – нет. Слова «традиционное» и «нетрадиционное» по отношению к искусству появились вместе с так называемой «нетрадиционной эстетикой». Тогда и произошла подмена понятий. Стали называть «эстетикой» то, что ею не является (помойки, матерщину, всяческие извращения).

Этим занялась некая «новая писательская волна». Представители этой «волны» так назвали сами себя. Объявили: будут «делать искусство» в литературе, не базируясь на эстетике.

Но в литературе такого быть не может по определению. Это же созидательная сфера, сродни фундаментальной науке, но даже ещё более традиционная, так как речь идёт не о законах физики, а о человеческой душе. Она не изменилась со времён Аристотеля, труд которого «Эстетика» до сих пор является одной из основ литературного искусства.

Отменить эти законы, по которым живёт искусство литературы уже века, – одно и то же, что отменить электричество и вместо лампочек начать жить снова при свечах, но объявить это прогрессом. Для искусства литературы таким электричеством является открытая раньше электричества система координат духовных ценностей.

Все слышали слова: вера, надежда, любовь, истина, красота. Но не все понимают, что без соблюдения этих параметров создать что-либо в области искусства литературы просто нереально. Как только человечество получило соответствующие знания, так и стали появляться произведения искусства в области литературы. Это – фундамент, без которого любая постройка рухнет как искусство. Так что правильней называть не «традиционные», а «настоящие», «истинные» писатели.

Татьяна Чекасина работает именно в той системе координат, о которой было сказано ранее. Традиция автора Татьяны Чекасиной идёт от русских писателей: Льва Толстого, Максима Горького, Михаила Шолохова, Ивана Бунина. Её предшественники среди зарубежных писателей: Уильям Фолкнер, Джон Стейнбек, Эрих Мария Ремарк, Томас Манн…

Татьяна Чекасина – автор шестнадцати книг прозы.

«День рождения» (рассказы).

«Чистый бор» (повесть).

«Пружина» (повесть и рассказы).

«Предшественник» (роман).

«День рождения» (одна история и шесть новелл).

«Обманщица» (один маленький роман и одна история).

«Облучение» (маленький роман).

«Валька Родынцева» (Медицинская история).

«Ничья» (две истории).

Маленький парашютист» (новеллы).

«Маня, Манечка, не плачь!» (две истории).

«Спасатель» (рассказы).

Кроме этих книг выпущено четыре книги романа «Канатоходцы»: Книга первая «Сны»; Книга вторая «Кровь»; Книга третья «Золото»; Книга четвёртая «Тайник». Персонажи этого романа жили при советской власти и поставили себе цель её свергнуть. Для осуществления своих очень серьёзных амбиций они пошли очень далеко. У персонажей были прототипы. В основу легло громкое дело тех лет. Этот роман пока не издан целиком, впереди его продолжение: выход ещё восьми книг. Это произведение поражает масштабом, не только огромным объёмом текста и огромным охватом огромного пространства жизни нашей страны, но и мастерством исполнения. Практически не было ещё создано в мире удачных по форме больших произведений. Здесь мы сможем восхититься не только содержанием, но и отточенностью форм, что уже со всей силой проявилось в первых четырёх книгах. Тут хотелось бы заметить, что творчество настоящих писателей, как правило, ретроспективно. Лев Толстой написал «Войну и мир» значительно позже свершения тех событий, о которых он писал. Писателю свойственно смотреть на прошлое как бы с высоты времени.

Произведения Татьяны Чекасиной вошли в сборники лучшей отечественной прозы и заслуженно заняли своё место рядом с произведениями таких выдающихся писателей нашей современности как Виктор Астафьев, Василий Белов, Юрий Казаков и других. Повесть «Пружина» признана в одном ряду с произведениями Василия Шукшина, Мельникова-Печёрского, Бажова и Астафьева по широчайшему использованию народных говоров, этого золотого фонда великого русского языка.

Почти все новеллы Татьяны Чекасиной выдержали много переизданий. Почти все они были прочитаны по радио и много раз были прочитаны перед благодарной читательской аудиторией, вызывая в ней смех и слёзы, заставляя задуматься о себе и о других. Но и другие произведения написаны так, словно они прожиты автором, либо самим писателем, либо очень близкими ему людьми. Это всё написано самой жизнью.

А по форме каждое произведение – отлитый, огранённый кристалл, через который можно увидеть не только душу человека, но и все аспекты бытия. Даже география представлена широко. Ни одно произведение не повторяет обстановку предыдущего, будто автор жил всюду, бывал всюду и знает о людях и о жизни буквально всё. Это и не так уж удивительно, ведь Татьяна Чекасина работает в литературе без малого тридцать лет, не стремясь к поверхностной славе.

В настоящее время Татьяна Чекасина – это настолько активно работающий автор, что практически все опубликованные произведения получили новые авторские редакции. Даже нет смысла читателю обращаться к их старым версиям.

Татьяна Чекасина – это острый социальный писатель. Напомню, что писатель советский и писатель социальный – довольно разные авторы. Например, все великие писатели являются социальными писателями. Но среди советских писателей было много графоманов. Куда больше их сейчас среди буржуазных сочинителей, которые никогда не бывают писателями истинными.

Не только глубокой философией бытия проникнуто каждое произведение Татьяны Чекасиной, но и трепетным отношением к жизни людей вокруг. Как у каждого истинного писателя. Её произведения – это хорошая, крепкая, настоящая русская литература.

Сычёва Е.С.

кандидат филологических наук,

преподаватель МГУ им. М.В. Ломоносова

Обманщица. Маленький роман

Медведь вылез из берлоги. И пошёл бродить растревоженный. Было ему тоскливо и зябко, он хотел спать, но бессонница неспокойной жизни гнала его по дорогам…

Глава первая

Говорили женщины на мосту, что ночью медведь ходил возле крайней избы. Странно. Рысь – да, она приходит каждую зиму, – говорили они. К кому-нибудь да придет, кто у леса. У леса жить всегда страшновато, но медведь…

Я задумалась. И вот над чем. Что же охраняет наши сёла и посёлки? Что их оберегает? И не только и не столько от медведей… Вот посмотришь: село, деревня какая-нибудь – несколько деревянных строений, часто ветхих, обнесённых плоховатыми оградами. И живут. И даже не запираются. Вокруг поля, леса, снова поля, леса… Ни милиции, которая бережёт, ни охраны, которая стережёт, никакой защиты. Что же, как не Святой дух охраняет эти человеческие жилища?

А медведь… Про медведя как-то не поверилось. Село это, вернее, «посёлок городского типа», хотя «этого типа» тут ничего нет, называется Шатунское. Здесь и раньше бывали шатуны. От себя скажу: они есть. Вот я… Что же гонит меня по дорогам?..

Притча

Чужак попросил у мужичка лошадь для поездки в соседнее село. И пропал. Владелец лошади ждал-пождал, да и подумал: «Наверное, он умер, потому и лошадь не может вернуть».

Я – один из этих персонажей. Не тот, что скрылся с чужим добром, а тот, что остался без лошади, да ещё с тревогой, что тот, другой, погиб! Да, так. Меня обворовывают, а я думаю: неужели этот человек (обманщик), которого бы и не стоило жалеть, угодил в передрягу и умер? И мне каждый раз хочется, оставив свою берлогу, найти его и убедиться в том, что он жив.

И вот я, обобранный и выгнанный из берлоги зверь, сижу в чужом доме, слушая поезда: они идут по огороду, я слышу их призывный стук, а потому думаю: и здесь я не задержусь, и отсюда уеду. А пока мой адрес: Шатунское, Шершне-Бекинский район, улица Ленина, дом двадцать.

Письмо

Здравствуйте, дорогой Терентий Алексеевич!

Вы мне говорили, что надо изучать жизнь. Теперь я нахожусь непосредственно в такой лаборатории, где эта жизнь передо мной через микроскоп. Но даже не в этом дело, – мне здесь нравится! Какая-то чистота, свет какой-то, тихий свет. Я не жалею, что распрощалась со Сверединском: там грязь, копоть, шум… Здесь снега… Снежная тишина здесь… На вид здешний снег похож на какое-то кулинарное чудо. Я, конечно, понимаю: сравнение снега с мороженым – банально. Но моё гастрономическое ощущение местных снегов пока не пропало. Особенно хороши они вдали от железной дороги. Правда, ещё они похожи на какой-то дивный материал, из которого можно лепить и даже воздвигать. Кое-где снег напилен (удивительно: до сего не знала, что снег можно пилить) на одинаковые брусья, параллелепипеды и кубы, не понимаю, зачем, но так приятно смотреть! Вчера ходила на почту отправлять посылку ребятам в Тахту. Высоко поднималась сыпучей снеговой, будто заколдованной дорогой, ведущей на недосягаемый олимп, а почта показалась обетованной крепостью на вершине холма. Полностью отключившись от действительности, представила себя на пути к волшебному замку, который всё не показывался, лишая надежды: вдруг, не дойду никогда. Ваша Лаура Конюшая. Декабрь. 1977 год.

Письмо

Здравствуйте, мои дорогие Валерочка и Жорочка! У меня новый адрес, и я рада приветствовать вас вновь. Долго не писала, так как весь этот месяц бегала с устройствами. И вот, наконец, я здесь. Вы не поверите, но мне помогли в обкоме партии. Я и сама не верю. Впервые побывала в этом доме! Случайное знакомство: помнишь, Валерочка, я работала прорабом в Строительном управлении, и там у нас был заместителем начальника некто Виктор Васильевич Голяков? Я тебе ещё рассказывала, что мы с ним иногда дружески болтали: я заходила по делу, но обязательно начинался посторонний разговор… Теперь он работает в обкоме инструктором в отделе строительства. В обкоме партии я побывала впервые в жизни. Там казённый шик. А пройти туда можно так: окошечко в будке, в ней – милиционер; подаёшь паспорт, и, пока выписывают пропуск, окошечко захлопывают, и что делают с твоим паспортом – не видно, может быть, просвечивают какой-нибудь специальной машинкой. Стоишь в тамбуре одиноко, но кажется, – просвечивают насквозь и тебя. И это уже после звонка, после разрешения самого работника обкома! Потом вход. Снова милиция, а далее: ковры, ковры… В коридорах мертво. В обкоме – скука. Да такая сильная, что начинает давить, и хочется поскорее выбраться на волю. «Витёк» (так его называли за глаза у нас в Стройуправлении) в небольшом уютном кабинете. Он сразу позвонил, куда надо, снабдил влиятельным письмом. И уже вскоре я приехала в Шатунское, где меня встретили, можно сказать, с распростёртыми объятиями. Дорогие мои! Я пока тут обживаюсь, но вчера уже отправила вам небольшую посылочку. Перед отъездом заняла у Грабихина сто рублей. Слава богу, миновали неустройства, я снова жива, а здоровой, вроде, не прекращала быть. Даже начала потихоньку работать, хотя служба отнимает много времени. Должность, вроде, не бей лежачего: стройка тут заморожена, и в мои обязанности входит сохранение материалов. Ими запаслись без расчёта на отсутствие оборудованных складских помещений. Пришлось силами местных шабашников поставить забор, нанять охрану. Покончив с этим, занялась описью оставшегося добра. Это несложно, у меня есть помощница – студентка-заочница. Но, к сожалению, начальник мой (и всехний тут) по фамилии Бякишев вменил мне участвовать в разных комиссиях, мотаться по району с проверками, которые формальны и для формальной же цели. Впрочем, меня не слишком тяготит эта деятельность. И даже сам начальник Иосиф Ульянович (не правда ли, интересное сочетание имени и отчества?), можно сказать, нравится. Больше скажу: я очарована здешней жизнью и здешними местами. И в этой очарованности пребываю. Милые мои! Я жду с огромным нетерпением вестей от вас. Валерочка! Ты всё в школе? Сообщите о себе скорей.

Ваша Лаура Конюшая. 5 декабря 1977 год.

Неопубликованный роман Лауры Конюшей

Утания

Глава 1. Недовольство Миром

В Мире Неумеющих Думать ныне правил король Мелких Горестей. Узнав о том, что в этом Мире подросли гении, король призвал их к себе, отдал им лучшие костюмы из змеиной материи, нанял лучших учителей королевства в надежде из такого сорта подданных воспитать для себя будущих приближённых, которые в отличие от основной массы мирян, думать могли.

Гениев было двенадцать: Тоц, Кам, Зен, Том, Бух, Пат, Рук и другие. Они быстро осваивали науки, необходимые для управления Миром, но один из них, Ут, огорчал наставников аномалией. У него не было защиты от Мира: как большое зло он воспринимал самые мелкие горести. Поняв, что Ут представляет опасность, король пытался создать ему защиту. Велел дворцовому психоаналитику провести цикл бесед. Но вскоре выяснилось, что это бесполезно, и решили: пройдёт переходный возраст, и Ут обретёт защиту сам.

Каково же было удивление короля, когда однажды к нему, за делами королевства не заглядывавшему в учебные классы, явились молодые гении, которых он уж хотел посвящать в приближённые. Они заявили, что не желают ему служить и настаивают, чтоб он первым же звездолётом покинул этот Мир. А они тут намерены создавать Утанию (утанисты они, и вот их главный утанист – Ут).

«Ну, мать честная», – про себя выругался король, пролистав предложенный для ознакомления проект будущего Мира, где ему как главе государства не отводилось никакого места:

Утания. Проект лучшей жизни

Главная цель – освобождение всех неумеющих думать от мелких горестей посредством обучения думать. Подготовка учеников гениев (первый этап). Подготовка из учеников гениев помощников гениев (второй этап). Поголовное огениаливание (третий этап). Результат – более высокое развитие всего Мира и полное избавление от мелких горестей. Автор проекта – гений Ут. Согласовано с гениями: Тоцем, Камом, Зеном, Бухом, Патом, Руком (и так далее, все двенадцать подписей).

Король сказал поражённо:

– Зачем это вам, ребята?

Они стали наперебой объяснять необходимость научить думать неумеющих…

– Они же терпят мелкие горести!

– Но вы-то сами счастливы? – спросил король.

– Конечно! Мы же, думаем! А они, бедные, не могут!

– Но вы поймите: дурака нельзя научить счастью, – засмеялся король.

– Можно, можно! – кричали в ответ.

И только Ут помалкивал. Потом спросил веско:

– Вы с нами или против нас?

– С вами? Что я – сумасшедший? – король забрал часть свиты (сколько вошло в звездолёт) и с надеждой на скорый провал безумного проекта улетел.

Так утанисты захватили власть.

Заметка на полях рукописи:

…русская интеллигенция имеет гипертрофированную совесть, от чего и все её беды. Ей мало самой всё понимать, мало самой иметь полноту духовной жизни, необходимо ещё и «нести знания в народ». Кстати, его не спросив.

Утания

Глава 2. Заговор антиутанистов

Оставшиеся слуги короля организовали оппозицию, решив таким образом отстоять для своего повелителя Мир, после чего вызвать его с другой планеты, где он решил отсидеться, и по прилёту получить награды и приближение. Им было обидно, что их бросили, не поместив в звездолёт. Главный гений утанистов предлагал им альянс, но они не согласились, между собой решив, что они, хитрые пожилые люди, без труда справятся с этими мальчишками. И действительно вскоре обманным путём они арестовали троих утанистов, посадив их в тёплый красивый дворец под замок, а у Главного в качестве выкупа заложников потребовали отказаться от своей программы. «Что ж, мы пойдём другим путём!» – загадочно ответил им Главный гений Ут.

В тот же вечер революционное правительство приняло решение усилить безопасность. В качестве охранника наняли ошивавшегося поблизости одного из неумеющих думать, посвятив этого типа в некоторые планы Утании. Он сразу заявил, что ему давно хочется научиться думать, чтоб избавиться от мелких горестей, и согласился охранять входную дверь. Звали его Тир. Он был из жестокого семейства Аннов, принадлежащего к племени Опоённых. Народ этого племени прославился полным опоённым бездумьем, но Тир в своём роду Аннов имел греховно-гениальную прабабушку. Родословной Тира никто из гениев не поинтересовался, так как Ут назвал генетику «невероятной чепухой», заразительно (как обычно у него) рассмеявшись. Опоённые – не опоённые, какая разница, смотри приложение к «Утании» номер пять: «Нет среди мирян особых. Есть утанисты и антиутанисты. Наша задача обутанить всех». Так Тир, тихий на вид, скромный малый, стал нести охрану дортуара, превращённого юными гениями в правительственный дворец. И вот, стоя у двери дортуара, Тир услышал спор утанистов на тему освобождения товарищей из-под надзора агрессивно настроенных бывших слуг короля.

Глава 3. Крайность

Спор гениев уже заходил в тупик. «Большая горесть – это большая горесть! Разве можно допустить большую горесть! – кричали в дортуаре утанисты. – Совершить большую горесть – значит пойти на крайность!» Подслушивающий Тир понял, о чём идёт речь: в далёкие времена Миром правил король Больших Горестей, допускавший крайность. И когда из дортуара донеслось: «Но кто? Кто пойдёт на такое?», – Тир выступил из полумрака коридора в свет дортуара и сказал неожиданное для своих учителей: «Я». Гении оторопели. Они ещё надеялись найти другое решение, но, увидев возможного исполнителя, рискнули. Впервые прозвучало слово «цена». Цена это или не цена за торжество Утании? Но тотчас отмели всяческий торг как неуместный, уничтожающий сам смысл Утании, ведь даже, если прикинуть на неких виртуальных весах все мелкие горести неумеющих думать и эту, так необходимую теперь большую горесть, итог был в пользу крайности.

Началась длинная дискуссия, во время которой неоднократно подкрадывались с верёвками антиутанисты. Они хотели связать раскричавшуюся молодёжь, уволочь её всю под замок в тёплый, полный еды дворец, и продержать там до прилёта короля Мелких Горестей. Но, столкнувшись со смелым Тиром, ретировались. Дискуссия утанистов закончилась. Они приняли решение пойти на крайность (другого выхода нет). Новому соратнику Тиру (кто-то назвал его ласково Тиранчиком) дали поручение совершить большую горесть, сделав её как можно меньшей.

Тир собрал коллектив неумеющих думать и повёл их к дворцу, где сидели гении-заложники, охраняемые антиутанистами. И произошла между ними схватка, в результате которой были перебиты насмерть не ожидавшие такой негениальности бывшие приближённые короля Мелких Горестей. Так случилась на этом веку впервые большая горесть. Вдовы и дети антиутанистов рыдали над трупами, вызывая в Мире жалость и скорбь.

Тир возвратился с победой и освобождёнными заложниками. Но никто, кажется, не был рад им: сидели бы и дальше под замком, ведь не в какой-то яме, а в тёплом дворце и с трёхразовым питанием! Весь Мир сбежался, в ужасе глядели на трупы. Утанисты поклялись, что больше никогда-никогда не пойдут на эту проклятую крайность.

Из старых записок

«Я расскажу тебе всю повесть

души истерзанной моей»

(А.Апухтин)

«Нужно преодолеть в себе отвращение к листу чистой бумаги… и писать каждый день, регулярно, не дожидаясь вдохновения» (В. Катаев «Трава забвения»). Интересно, что у меня вид чистого листа не вызывает отвращения, скорей, наоборот. А вдохновение – моё постоянное состояние, можно сказать. Беда в другом: обстоятельства жизни мешают «писать каждый день, регулярно». На службу надо тащиться из последних сил!

Но, как выяснила с годами, ни к какой профессии я неспособный человек, никакая профессия мне не дорога и не представляется сколько-нибудь существенной. Для меня все профессии, которые нужны для того, чтобы что-то изготавливать, ремонтировать, регулировать, строить и продавать – не интересны. Я готовлю себя для другого, большого и важного дела, которому посвящу жизнь. Я закручиваюсь, как пружина, накапливая силы, и в какой-то момент стану раскручиваться на полную катушку. Цель моя – писательский труд. Но пока, увы, нахожусь на стадии отвергнутого всеми Мартина Идена. Впрочем, надежда есть – в будущем всё совершенно изменится. Обманываю себя и близких тем, что мне нужны деньги и популярность, но понимаю: работаю не ради вознаграждения. Как стану переводить на деньги, мало кажется! И всегда будет мало. Потому, что это измеряется не деньгами. Поверхностная слава тоже не нужна.

Видно, срочно надо искать вечернюю или ночную синекуру. На службе я до такой степени рассеянна, думаю о своём: вчера чуть с перекрытий не упала. В нарядах опять путаница (мои работяги взвыли жалобно). С управляющим был нелицеприятный разговор: «Мы вам создали все условия как молодому специалисту!» Ох, надоело!

Можно было и раньше заподозрить нечто подобное, ведь всё моё студенчество прошло не только в изучении физики, математики и других точных наук, которые постигались в тоске, а в радостном писании стихов ко всем праздникам и с праздником в душе. А пока сидела с дочкой в декретном отпуске, написала целую повесть про работу в стройотряде… А недавно, уже работая на стройке, сочинила цикл новелл про стройку. Но дошла уже и до романа… Он тоже, можно сказать, про стройку, вернее про перестройку, которой я жажду сама, и жаждет мой главный персонаж.

В моём романе «Ной – сын Ноя» (кстати, такая глупость называть персонажей близкими себе именами) есть, как я считаю, современная мысль, ради которой и написана эта вещь, для меня огромная, целых тридцать пять страниц на машинке. Молодому человеку должно быть позволено строить мир по своим чертежам, по своему разумению. Во время и после Октябрьской революции именно молодые командовали целыми дивизиями, руководили стройками века, вершили судьбы. И хотя о направлении их деятельности можно спорить, в итоге выковалось целое поколение волевых людей. В наше время молодёжь – заведомо потерянное поколение. Нас могут распекать, как детей, плохо выучивших урок. Да, мы и сами наплевательски относимся к делу, потому что целиком нам его не доверяют. А молодости свойственен максимализм. Мы хотим: либо – всё, либо – ничего. Наше поколение хотят задавить в зародыше. Этот ковчег устарел. А, если бы сейчас старики отошли сами от руля и позволили нам взяться за дело, мы бы отыскали верные ходы и новые решения. Многое в стране пора перестроить, но сделать это надо с пользой для народа и безо всяких революций, без крови, без ужасов и без потерь. Неужели это невозможно? Но старики упрямы. Самое простое для них – не рисковать, считая молодых неопытными (будто опыт добавляет ума!) или сплошь экстремистами, но таковыми их делает безделье и недоверие. Мой герой, молодой Ной, хочет преобразовать ковчег, раздвинув его границы, дать истинную свободу его обитателям. 1973 год.

Письмо

Здравствуй, Володя! Я не прошу тебя ни о чём. И не думай, что буду осаждать письмами. У меня всё хорошо. Кроме, конечно, присутствия Татки. Если можно, описывай мне только свои встречи с ней. Мои объявили бойкот. Но у Татки есть теперь мой адрес, и она написала мне, но, как объяснила в письме, «тайком от бабушки и дедушки». Володя, пойми меня, я не хочу терять Татку. Единственное, чего я хочу, взять её и уехать куда-нибудь ещё дальше, где бы нас никто не нашёл (кроме тебя, конечно). Я надеюсь, что ты возьмёшь у родителей Татку, и вы приедете ко мне ненадолго. Здесь прекрасно: воздух чистый, много света и так много снега! Ты можешь взять лыжи. И мои прихвати (они у родителей на антресолях). Знаешь, я после всего этого ужаса чувствую себя прекрасно: наслаждаюсь тяжёлыми поездками по району, отсутствием элементарных удобств! Ты всегда понимал меня (не в мелочах – в главном), пойми и теперь. Недавно на станции, которая тут – центр жизни, и я там бываю ежедневно, из пришедшей электрички выпрыгнул «ты» (нейлоновое тёмно-синее пальто, каракулевая кепка), идёшь навстречу… Кинулась к «тебе», но, не окончательно ослепшая, не добежав метра три, поняла: обозналась. Хорошо, что во время прихода поездов здесь оживлённо, и этот человек, так похожий на тебя, но совершенно незнакомый, не успел попасть в мои заготовленные объятия и не догадался, что я направлялась к нему. Прости ещё раз, но жить в Сверединске после всего, что случилось, мне пока невозможно. Пиши, а лучше приезжай. Твоя Л… 7 декабря. 1977 год.

Отрывок из романа Л. Конюшей

«Письма из-за Чёрного Холма»

Дорогой друг Либерий! Вчера я снова был вызван на Верхний Холм к Викторию. Сидя возле его сандалий, расшитых золотом, узнал я с удивлением, что это второе по счёту предупреждение. А когда же было первое? Неужели через вассалов? Но, в таком случае, до чего это унизительно! До чего я докатился! После следующего – конец: буду сослан за Чёрный Холм, и это уж навсегда. Я сказал ему, что нельзя обескровить народ совсем, но можно его сделать бледным, и тогда он заболеет нехваткой главного компонента и погибнет. Мы – главный компонент, – сказал я ему. Без нас народ будет чахнуть. Ты можешь сослать нас всех за Чёрный Холм и куда угодно, но кто же будет здесь?! Он не стал меня слушать. И я спустился с Верхнего и загрустил.

Дорогой Либерий! Как страшно, если все мы окажемся за Чёрным Холмом. Твой друг Лар.

Хорошо, что я уехала. Сбежала. Ушла в горы, «где свобода», убрела в снега… Правда, высоких гор тут нет, но есть сопки. Шатунское… Шершне-Бекинский район…

Я живу у стариков Емелиных. Их фамилия, явно произошедшая от имени сказочного героя, большая русская печь, по всей вероятности, доставшаяся от него же по наследству, создают ощущение возврата к первородному.

Старик худой, лицо большое, вытянутое, глаза голубые, светлые, сыворотковые. Постоянная молочная пелена глаз отгораживает его лицо от других лиц, от других взглядов. Глаза зрячие, но не выходят на контакт, погружены в себя. Голос у него до того низкий, что иногда напоминает рык большого животного, и, как у всякого глухого, громкий и неверный. Он спит в кухне на кровати, стоящей напротив русской печи, которая ему уже недоступна. Он очень болен, среди ночи часто просыпается, утробно кашляя. Днём больше сидит возле стола, глядя отрешённо в окно. Он, точно зверь, понимает, что скоро погибнет, но спокоен и горд. Любимое чтение – воспоминания Жукова (старик был в войну артиллеристом, отсюда и глухота).

Старуха спит в чистой горнице. Она, как и старик, высокая, но не худая, скорее – стройная, с небольшим, аккуратным лицом и красненькими, не видавшими помады губами «бантиком». Наверняка, была красавицей в юности, да и сейчас.

У неё тоже чтение, о котором она поведала мне как о тайне. Это и есть тайна, учитывая атеистическую обстановку в стране. Однажды деликатно стучит в дверь моей комнатки. Глаза сверкают радостью, в руках книга. Старинная, тяжёлая, по виду – добротная, будто музейная редкость. На обложке – икона непонятного изготовления. Библия на церковнославянском. Мы садимся посреди прибранной горницы за стол, застеленный чистой скатертью в мережках. Из окна внезапно прямо на страницы книги падает свет, луч, будто ниоткуда (вроде, пасмурно нынче на дворе). С видом ученицы церковно-приходской школы Анна Никандровна (так зовут мою квартирную хозяйку) по моей просьбе читает. По складам, но бойко… Я, почти как глухая ничего не понимаю, но мне передаётся электрический заряд радости от чтицы этой необыкновенной книги. Я тоже делаю попытку читать, и вскоре текст, словно проступая из далёкого прошлого, обнаруживает немало сходства с современным русским языком. Совместное чтение, можно сказать, подружило нас, объединив общей тайной.

Иногда говорим на эту тему. Вернее, говорю я: зачем у людей отняли религию? Какая ошибка властей! Я, к сожалению, неверующая, но у меня есть верующие друзья. И, кто знает… Анна Никандровна слушает с признательностью, пряча под фартук свои большие, наработавшиеся руки. Лицо не по возрасту удивительно свежее.

Часто у нас в доме полная тишина: старик всё читает и читает Жукова (книжка толстая, любимая, да и читает он медленно). Старушка – всё больше Евангелие. Ну, а я – статьи о литературе, ведь у меня нет литературного образования, а решила стать писателем.

В довоенной молодости мои квартирные хозяева, конечно, были видной парой, жили хорошо в этом и сейчас по местным меркам просторном и крепком доме с крытым двором, под крышу которого загонялось целое стадо: коровы, овцы, лошади. Сейчас коза да куры, живущие по зиме в подполье, в «голбце», как говорят тут, и я слышу каждое раннее утро подземельный, сдавленный крик петуха.