Текст книги "Роковой венец. Любовь между короной и плахой"

Abyssus (Бездна)

Мессалина не смогла полюбить своего супруга. Но не исключено, что нашла в нем какое-то понимание. В начале она как будто жалела Клавдия (или себя?), ее раздражали насмешки над ним, она злилась на Калигулу и его окружение. Но внешняя сторона ее семейной жизни, если опустить все, что было сокрыто от посторонних глаз, казалась ровной. Она родила прелестную девочку, ее назвали царственным именем Октавия. А на двадцатый день правления Клавдия, после того как в очередной раз жертвоприношения легли на алтарь матери Юноны, покровительницы рожениц, шестнадцатилетняя Мессалина благополучно разрешилась от бремени и подарила ему наследника. Малыша назвали Германиком в честь покойного брата Клавдия, а после успехов в Британии его переименовали в Британика. Юная мать передала малыша на руки кормилице и кинулась наверстывать упущенное. По давней традиции римлянки в течение нескольких недель после родов не появлялись в общественных местах. Но не Мессалина. Шелестя восточными шелками и позвякивая золотыми украшениями, она возникла на пиру так же неожиданно, как если бы сама Венера покинула храм, сойдя с каменного пьедестала. «Ты успела забыть, что при появлении императрицы принято вставать», – бросила она, поравнявшись с сестрой Калигулы Лесбией, которую возненавидела с тех самых пор, как впервые увидала. Не раз Валерия, дочь Мессалы, вынуждена была сносить ее высокомерие при ее покойном братце. Женщина опустила глаза и подчинилась, все остальные гости также поднялись со своих мест. Мессалина прилегла на ложе рядом со своим супругом, всем дав понять, где ее место. Клавдий не возражал. Впрочем, он не любил опускаться до подобных мелочей. Зато Мессалина бросила вызов. Вскоре ей стало скучно, и она удалилась. Так же торжественно, как и возникла.

На следующий день императрица объявилась в амфитеатре. Кровь и звон металла приводили ее в восторг, так что лучшего лекарства от скуки, чем гладиаторские поединки, она не представляла. Разве что секс? Но одно другому не противоречит: сначала кровь, потом любовь, а можно и в обратном порядке… Она впилась глазами в арену. Один из гладиаторов показался ей весьма привлекательным. На нем были доспехи секутора, в руках щит и меч против сети и трезубца ретиария. Он ловко отводил удары трезубца, уворачивался от сети… Мессалина мысленно пожелала ему удачи, и тотчас, сделав ложный бросок, гладиатор выбил оружие из рук противника, а его меч вонзился в незащищенный участок тела. Через секунду он стоял над корчащимся неудачником, подняв меч. Взгляд гладиатора был устремлен на Мессалину. Она подняла руку с опущенным вниз большим пальцем, приговаривая поверженного. Окровавленный меч вонзился в грудь лежащего человека. Он дернулся и затих…

В тот же вечер она велела привести победителя на свою «тайную» виллу. Гладиатор не признал в разнузданной патрицианке саму императрицу – слишком невероятным было бы такое предположить, и это спасло ему жизнь. Мессалина осталась довольна свиданием и подарила ему на прощание кошелек золотых. Но одного приключения ей было недостаточно. Набросив плащ с низко надвинутым на глаза капюшоном, Мессалина в сопровождении офицера из личной охраны отправилась на поиски новых. Через криптопортик она вышла на улицу. Немного попетляв по грязным узким переулкам с ветхими домишками плебеев, она оказалась на площади. Ее привлекли голоса. Какие-то пьяные бродяги распевали похабные песенки, и в них на все лады склонялось имя развратной императрицы. Мессалина слушала как завороженная и даже остановила руку центуриона, когда он выхватил меч, чтоб раз и навсегда заткнуть певцов: песня ее возбуждала.

Мессалина в объятиях гладиатора. Художник Х. Соролья

Потом остаток ночи она гасила жар своего тела, призывая в свои покои все новых и новых любовников. Это было в порядке вещей. Случалось, что она меняла их по нескольку раз за ночь или же устраивала в своей спальне сексуальные игры с участием десятка половых гигантов. Не всегда это были патриции, подчас удача улыбалась ее охранникам, даже неотесанные прирожденные убийцы из числа гладиаторов частенько ласкали роскошное тело неуемной жены цезаря. Одним из любимых развлечений Мессалины стали оргии, на которые она приглашала самых красивых римских матрон вместе с мужьями. Они должны были смотреть на то, как их жены занимаются сексом с другими, и сносить свой позор. Отказавшихся от этой нравственной пытки ждала смерть. Зато тех, кто выдерживал, – царские награды. Клавдий не отказывал жене в ее «скромных» просьбах. Один из ее любовников, Люций Вителл, в знак особого отличия в альковных поединках получил от императора право снимать чулки с ног его супруги. Однажды Мессалина задумала устроить настоящее соревнование по сексу и, разумеется, вышла победительницей, сменив за сутки двадцать пять партнеров. Наверное, в честь этого или же какого-то аналогичного события была изготовлена камея (она сохранилась до наших дней): на одной ее стороне изображена Мессалина, а на другой – улитка, окруженная мужскими членами и надпись: «Непобедимая».

А что Клавдий? Ничего не знал? Или не хотел слышать? По рассеянности не замечал или слепо доверял своей ласковой киске? Все возможно… Сама же Мессалина, надо думать, сочла, что пробил ее звездный час. Она имела влияние на Клавдия, одна беда – не безграничное. Ей приходилось делить его с кликой императорских вольноотпущенников, которые с каждым днем становились все могущественнее. Мессалина их ненавидела, особенно Нарцисса, но одолеть пока что не могла. Это приводило ее в бешенство. Зато свою власть она демонстрировала, предаваясь безудержному разврату. Мало кто отказывался от ее непристойных предложений, разве что глупец или самоубийца. Повод к ее гневу мог быть самым неожиданным, а расправа – несоразмерно жестокой. Одной из первых ее жертв стал тот, кого она желала больше других, – Мнестер. Тот, кого выбрала она и кто отказал ей…

Императрица нежилась в ванне. Вода была настояна на лепестках роз и каких-то чудодейственных травах. Многие знатные римлянки придерживались теории, что чем дольше они находятся в душистой воде, тем больше аромата впитает их кожа и станет моложе и привлекательнее. Мессалина позвала служанку, велела ей взять табличку с приглашением посетить императрицу и передать ее Мнестеру.

Любимец Калигулы прекрасно понимал, что его место уже далеко не так надежно, как было при покровителе, и не принять приглашения значило бы подписать себе смертный приговор. Ну а принять – практически то же самое, но… с отсрочкой. Мнестер, как и все в Риме, кроме разве что Клавдия, знал о повадках новоявленной императрицы: безудержная похоть сочеталась в ней с небывалой для слабого пола жестокостью, по ее прихоти совершались многочисленные казни, а оргии чередовались с ее похождениями по грязным вертепам. Жажда любовных наслаждений захватила ее целиком, а коварство не имело границ.

Оргия Мессалины. Художник Ф. Фаруффини

Она могла проводить ночи в публичных домах, прикидываясь шлюхой, и даже брала деньги за свои услуги. Но если ее случайный любовник попадался потом на глаза, несчастный был обречен. Императрица даже не утруждала себя поиском предлога для убийства, ее стража просто расправлялась с тем, на кого указывала «божественная». Мим выглядел очень бледным, и когда она протянула ему чашу с вином, от глаз Мессалины не укрылось, как задрожали его длинные красивые пальцы.

– Ты, надеюсь, не забыл нашу последнюю встречу? Лично я не в силах это сделать. Если женщина сама предлагает себя мужчине и получает отказ, такое трудно забыть. Женщине… – Мессалина злобно сощурила свои миндалевидные глаза, – но не императрице. А ты, мой Мнестер, в гостях у императрицы.

– Это честь для меня…

– Не лги! – Мессалина залепила ему звонкую пощечину. – Убирайся! И, проходя мимо моих верных центурионов, молись всем богам, чтоб я не дала им знак содрать с тебя кожу живьем.

– Но есть еще цезарь… – свой последний аргумент актер произнес как-то неуверенно.

– Ты мне вздумал угрожать. – Мессалина расхохоталась и расстегнула изумрудную брошь. Тонкая материя зашуршала и упала к ее ногам. Она перешагнула через одежду и с силой зажала меж двумя пальцами нос не успевшего покинуть ее покои Мнестера, тем самым она заставила его согнуться в вынужденном поклоне, после чего пнула его ногой в живот. Актер застонал и рухнул на пол. Мессалина переступила через него. – Как ты глуп, разве можно посягать на честь императрицы. Ты же пытался изнасиловать жену цезаря!.. Но она милосердна. Если будешь делать все, что она повелит, и если постараешься доставить удовольствие своей императрице, она, может быть, простит твою дерзость.

Мнестер ее разочаровал, показав себя никудышным любовником. Но вожделенное удовлетворение она все-таки получила: приятно было видеть его унижение, чувствовать свою безграничную власть над человеком, один вид которого еще недавно заставлял трепетать ее плоть. Прощаясь, она многозначительно намекнула, что в любой момент может прислать к нему людей. А вот с каким поручением – с кинжалом, с ядом или с очередным приглашением, – она и сама не решила, но забыть о себе не даст ни на минуту. Это уж точно. Она частенько приглашала его к себе, всякий раз изобретая для него все новые и новые унижения. Пока не надоело.

С ненавистной Лесбией Мессалина разобралась очень быстро. Подстроила все так, будто бы та вынашивала план убить Клавдия. Даже подослала к мужу мнимого убийцу. Правда, того весьма своевременно схватила стража, и он признался на дыбе, что заплатила ему именно Лесбия. Трусоватый Клавдий, как только представил, что он, как недавно Калигула, мог бы лежать в луже крови на мраморном полу, исколотый кинжалами, стал весьма сговорчивым: родственные отношения и всякое благородство отступили. Он послал к племяннице преторианцев, которые вскоре вернулись с сообщением, что она мертва. За компанию с Лесбией пострадал и ее любовник, сенатор Луций Анней Сенека, который был одним из самых видных людей своего времени: публичным оратором, философом-стоиком, эссеистом, драматургом, сочинителем эпиграмм. Его стиль считался воплощением латинского Серебряного века. При Калигуле он был ведущим оратором в сенате, но близость к сестре императора едва не стоила ему жизни. Спасло его только то, что предъявить ему в качестве обвинения было нечего, кроме близких контактов интимного плана с «заговорщицей». Так что известного философа и будущего воспитателя Нерона все-таки сослали на Корсику, сохранив жизнь. Оставалась Агриппина – другая племянница Клавдия, дочь его брата Германика, но к ней Мессалине подобраться не удалось, как она ни старалась. Мать Нерона не уступала ей ни в хитрости, ни в вероломстве, а в чем-то была умнее и артистичнее. Она моментально оценила расстановку сил: с одной стороны, Мессалина – «ночная кукушка», и она нужна Клавдию, а с другой – Нарцисс, его повседневный помощник, его правая рука. Они ненавидят друг друга, и кто кого – это еще вопрос: Мессалина наглеет, испытывает терпение мужа, Нарцисс гораздо умнее и он полезнее цезарю. Агриппина примкнула к вольноотпущеннику. В этом была доля риска, ведь Мессалина всегда добивалась всего, чего хотела.

Она разделалась с сестрой императора Юлией, с патрицием Аппием Силаном – лишь за то, что он отверг ее непристойные предложения. Следующей жертвой ее коварства стал Валерий Азиатик, который дважды избирался консулом, отличился в походе в Британию, к тому же был близким другом самого Клавдия. Его вина состояла лишь в том, что он владел роскошными Лукулловыми садами, украшением Рима, а супруга цезаря задумала сделать их своими. Мессалине нравились ухоженные аллеи, затейливые беседки, пруды и надменные хозяева дорожек – павлины. Это было место, где царили любовь и гармония. Азиатик вложил в свое любимое детище целое состояние и ничем, кроме садов, больше не интересовался. Он слыл добрым хозяином, весь Рим восхищался и его творением, и той изобретательностью, с которой он устраивал великолепные праздники. На них приглашались лучшие артисты и музыканты, гениальные пиротехники, которые умудрялись устроить огненное шоу, не повредив ни единого кустика или деревца. Мессалине нетрудно было подкупить людей, которые выступили свидетелями, будто бы Азиатик, имевший поместья в Галлии, готовит там восстание с целью свержения императора. Речь, с которой выступил Азиатик в свою защиту, растрогала многих. Ходили слухи, будто бы даже заставила пустить слезу саму Мессалину. Но это не спасло личного друга императора. Правда, ему был предложена особая честь: самому выбрать вид смерти. Валерий Азиатик встретил свой конец в самом дорогом его сердцу месте – в своих садах. Он велел врачу вскрыть ему вены, а потом мужественно взошел на свой погребальный костер. Как рачительный хозяин, он выбрал для его разведения самое безопасное место, чтобы не причинить вреда зеленым насаждениям.

Клавдий не был по натуре жесток, но в его правление кровь лилась рекой. То было угодно не самому цезарю, а жене цезаря. Бесчинства Мессалины и индифферентное отношение к ним Клавдия, которого больше интересовали успехи в завоевании Британии, чем то, что вытворяла его супруга, стали вызывать недовольство. Император часто рассеянно и машинально выносил смертные приговоры, которые подсовывала ему жена. Над Римом навис призрак заговора. Скоро он обрел реальные очертания. Один из военачальников в Далмации, Камилл Скрибоний, поднял мятеж, но перед тем написал угрожающее письмо Клавдию. Поступок глупый и бесполезный. Его отстранили от командования, и он вынужден был покончить с собой. Но письмо Скрибония напугало Клавдия. Было проведено дознание, и все участники заговора казнены. Одна из заговорщиц, некая Аппия, жена Пето, вонзила себе нож в грудь, а потом передала его мужу со словами: «Возьми, милый, это совсем небольно!»

Противники Мессалины почувствовали ситуацию и перешли в наступление. Нарцисс, или кто другой из вольноотпущенников, преданных императору, рискнул «открыть ему глаза», и Клавдий вдруг резко изменил свое отношение к жене.

Императрица Мессалина с сыном. Римская скульптура

Мессалина нежилась в ванне, в то время как две служанки укладывали ей замысловатую прическу, подкалывая наверх пряди волос золотыми шпильками. Вдруг в комнате появился цезарь. Мессалина почувствовала, как что-то внутри оборвалось, но ей хватило самообладания изобразить на лице улыбку.

– Что, не ждала? Не правда ли, сегодня ты рассчитывала увидеть здесь не меня?

– Не станешь же ты обвинять меня в неверности, когда сам уже не один месяц обходишь стороной мою спальню! – Она перешла в наступление, медленно и эффектно покидая ванну. Мессалина поняла, что сделала это очень артистично: вид ее обнаженного тела смягчил выражение лица старого сатира.

Клавдий продолжал, но уже более спокойно:

– То, что ты щедро даришь другим, является моим по праву. И ты это знаешь. Я не требую от тебя многого, будь благоразумна. Когда я узнал, что ты разгоняешь скуку тем, что проводишь ночи в грязных городских борделях, притворяясь проституткой, – и это сама императрица! – я велел казнить тех, кто это сказал. В противном случае мне пришлось бы приговорить к смерти тебя… Доиграешься!

– Ты больше веришь слухам и своим вольноотпущенникам! Это они распускают по Риму сплетни, порочащие имя императрицы. Клавдий, я по-прежнему предана тебе… душой, а те, кто убеждают тебя в моем непостоянстве, сами не прочь…

– О да, жена цезаря – это мечта каждого мужчины, даже самого цезаря, – прервал ее Клавдий, презрительно хмыкнув. – Ты постоянна только в одном: приносишь гибель каждому, кто встречается на твоем пути.

Мессалина уловила едва различимую угрозу в его интонации. Она буквально почувствовала, как злоба бешеной волной подкатила к ее горлу, а кулаки сжались сами собой. Она почти сорвалась на крик:

– Цезарь меня презирает, зато он доверяет своим вольноотпущенникам, а они же тем временем набивают кошельки, торгуя римским гражданством! Ты что, сам этого не видишь?! Вокруг одни вороны и пиявки. Давить не передавить!!!

Клавдий вышел. Она слышала его удаляющиеся шаги. Он был не один. За дверью его ожидал Нарцисс. Кажется, она совершила непростительную ошибку. Что ж, зато не надо больше притворяться… Клавдий единственный может так безнаказанно поносить и унижать ее, командовать ею, принуждать, он один не подвластен ей… этот старый урод! Он должен умереть! А потом… Ах, с каким наслаждением она расправится с Нарциссом и со всеми остальными врагами императрицы…

Ночь Мессалина провела в жарких объятиях сенатора Гая Силия. Еще несколько лет назад она безошибочно прочла в глазах этого юноши страстное желание, но не торопилась его удовлетворять. Так прошел год, другой, третий… Он был молод и поразительно хорош собой, а происхождение обеспечивало ему скоростной подъем по карьерной лестнице: квестор, потом притор и, наконец, сенатор. Он все время жил у нее на глазах. Женился… Но Мессалина не сомневалась, что жену он бросит легко, если императрица поманит пальцем. Интуиция ей подсказывала: из него мог бы выйти верный пес, а интуиция ее редко подводила. Теперь Мессалина дала понять этому красавцу, что пробил его час. В эту ночь был только он – Гай Силий, и никого больше. Она терзала его, как скульптор глыбу холодного мрамора, чтоб вдохнуть жизнь и придать форму тому, кого она решила сделать своим избранником ни на день и даже ни на два… Про всю жизнь она тогда не думала, мыслить такими масштабами было не в ее правилах. Вот только одно не вполне поддавалось ее пониманию: он любит ее, Мессалину, или же императрицу. Но если он честолюбив, тоже не беда, значит, будет готов на все и станет управляемым рабом.

Они лежали рядом, немного утомленные страстью. Это был удобный момент. Мессалина рискнула. Она припала к его груди и с непривычной нежностью поцеловала в губы, а потом вдруг ошарашила вопросом:

– Как ты думаешь, если с императором Клавдием произойдет несчастный случай, кто займет его место? – Она не дала Силию опомниться и ответить, зажав ему рот очередным поцелуем, а когда оторвалась, процедила медленно и строго: – Я хочу, чтобы мой муж пал от твоей руки… Трибуны проголосуют за того, кого выберу я.

Его лицо стало сосредоточенным, в глазах появились тревога и сомнение.

– Ты серьезно?

– Более чем… На кон поставлен весь Рим и моя любовь. Подумай, разве ради этого не стоит рискнуть.

Мессалина не прогадала – Гай Силий оказался таким же честолюбивым и страстным авантюристом, как и она сама.

Acta est fabula! (Конец игры!)

Галера императрицы пристала к причалу. Гай Силий искренне обрадовался встрече с любимой. Он накануне развелся с женой и готов был полностью принадлежать той, кого желал больше всего на свете… Или же на первом месте у него стояли все-таки власть и Рим? Но так или иначе, а они нашли друг друга. Рядом с Гаем Мессалина наконец-то почувствовала себя почти счастливой. Для полного счастья ей недоставало самой «малости» – неограниченной власти над всеми и вся.

…Потом они пили вдвоем дорогое вино, уединившись в ее тайном доме свиданий рядом с Лукулловыми садами. Она была одета по греческой моде, туника оставляла неприкрытой грудь до розовых сосков, и Гай не мог отвести глаз от этого скромного бесстыдства. Она сделала шаг навстречу, обняла и… с этого момента Гай Силий перестал быть человеком, превратившись в средство утоления безумной жажды ее тела. Ткань его тоги треснула под ее пальцами. Он почувствовал остроту ногтей на своей спине. Мессалина целовала его, будто хотела заглотнуть полностью, как удав свою жертву, – безудержное желание разрывало ее. Через секунду слепая страсть стала поводырем их обоих… В этот миг она едва ли не любила его: ее тело и душа обретали рядом с Силием какое-то равновесие и, что самое удивительное, ей не хотелось больше никого другого.

А может, все мысли и чувства Мессалины теперь были сосредоточены на том, что ждало ее впереди, что должно было стать главным событием в ее жизни?

Наверняка ее терзал червячок сомнения: действительно ли молодой и красивый Гай Силий женится на ней, когда его провозгласят императором? Может, стоит подстраховаться? Для этого он должен стать ее мужем, а потом уже правителем Рима. Но это очень большой риск, так как Клавдий жив и он ее муж, законный… И все-таки какая невиданная дерзость в этом поступке – выйти замуж за другого при живом муже, при муже-цезаре! Только великая императрица в состоянии позволить себе такое! От одной этой мысли у нее кружилась голова.

Мессалина стояла у Тарентума, природной расщелины, находящейся на Марсовом поле. Это место считалось входом в Царство мертвых. И вот ей предстояло либо снизойти туда, либо вознестись в горние выси власти – отступать некуда. Силий сообщил, что имел разговор с верными командирами когорт и надежными трибунами, даже внес залог, весьма приличную сумму – четверть миллиона аурей. Теперь ее задача – как-то выманить Клавдия в укромное место, одного, без охраны, без его поганых псов… Но как? Он все время в делах. В последние месяцы они с мужем практически перестали общаться. Хотя… Есть еще одно средство – дети. Клавдий всегда с нежностью относился к Октавии и Британику, надо взять детей и прийти к нему.

Клавдий разбирал в своем кабинете бумаги, просматривал финансовые отчеты по строительству нового порта, и вдруг на пороге появилась жена с двумя малышами. Он опешил. Дети бросились к отцу, а роскошная Мессалина подошла и нежно поцеловала, на миг прижавшись к нему всем телом, словно намекая на прошлую близость, в глазах у нее стояла мольба. Мессалина стала уговаривать его наладить отношения, отменить все дела и провести день на природе с ней и детьми. Как это естественно: женщина одумалась и желает восстановить отношения с отцом своих детей! Но от нее не укрылось, что Нарцисс бросил в ее сторону полный ненависти взгляд. Он не верит ей, что ж… Зато Клавдий ответил на просьбу согласием. «Это будет стоить ему жизни», – злорадно подумала Мессалина. Она отдала детей няньке и отправилась в свою резиденцию готовить встречу с супругом.

Но Клавдий не явился… Напрасно, все напрасно! Мессалина была на грани истерики. На следующий день она узнала, что цезарь уехал в Остию. Значит, он либо обо всем прознал, либо просто не верит в ее благие намерения. Тем более надо форсировать события. Заговор созрел: трибуны подкуплены, военные приведены в состояние готовности, а тут такой облом! Мессалина металась, у Силия начали сдавать нервы: одно дело – привести людей в то состояние, когда они будут готовы рисковать жизнью, другое – удержать их в этом состоянии, а вот это куда сложнее.

В доме Силия их было двое, не считая рабов. Мессалина ходила взад и вперед по комнате, она не могла найти себе места. Все мысли ее были об одном: надо как можно скорее завершить начатое.

– Всем нам придется разделить опасность. Если я выйду замуж за будущего цезаря, трибуны поверят мне.

– Это безумие. Ведь Клавдий, может быть, вообще ни о чем не подозревает.

– А если и так, ты готов ждать, когда он умрет естественной смертью? В большой игре надо делать большие ставки. Я ставлю свою жизнь. Готов ли ты поставить свою как будущий император Рима, готов?

Гай Силий сдержанно кивнул.

Она распорядилась, чтобы к Силию были отправлены рабы, мебель, драгоценности из дома императора, затем велела разослать приглашения.

На следующий день состоялось бракосочетание. Мессалина вышла к гостям в платье невесты. В ее глазах горел огонь, а на губах застыла царская улыбка – она, эта покровительственная маска величия, как ничто другое способна вселить уверенность в сомневающихся. Вначале гости пребывали в растерянности, не слышно было ни смеха, ни радостных голосов. Всем казалось, будто они попали на абсурдное представление или же взбалмошная императрица задумала разыграть нелепую мистификацию в отсутствие мужа. Однако все было обставлено, как никогда, всерьез: молодожены приносили жертвы богам, чтобы быть счастливыми в браке, Мессалина взяла венок из роз и протянула его Силию… Вошли рабы с корзинами, наполненными розовыми лепестками, и стали осыпать гостей… Брак был заключен торжественно, со свидетелями, которые делали вид, будто не знают о том, что новобрачная – жена другого человека. Постепенно напряжение начало спадать под воздействием проверенных средств, повышающих градус веселья. Силий и Мессалина возлежали рядом, часто сплетаясь в страстных объятиях. Среди гостей были многочисленные любовники императрицы, даже Мнестера Мессалина не обошла вниманием. Отказать ей никто не посмел, все знали крутой нрав этой женщины: за неявку – шанс заплатить жизнью.

Это могло бы показаться байкой, но в числе свидетелей бракосочетания и пышной свадьбы был историк Тацит, который оставил потомкам ее описание.

Мессалина веселилась как безумная, ей хотелось убедить всех, что Клавдий больше не имеет реальной власти, раз его жена спокойно может возлежать рядом с другим и называть его своим законным мужем, причем этот другой – не какой-то сумасшедший или самоубийца, а весьма уважаемый в Риме сенатор. Вскоре все уже забыли об угрозе, которую представлял незнамо по какой нужде отсутствующий законный (все еще законный) цезарь, правитель Рима. В саду дома Силия пьяные гости резвились в костюмах фавнов и нимф, а сама новобрачная управляла хором вакханок, в то время как Силий изображал самого бога. Однако серьезность ситуации моментально оценили вольноотпущенники, обязанные всем Клавдию. Они, как и многие гости, понимали, что это переворот, направленный на устранение императора, но одно дело – в разговорах между собой осуждать наглый поступок Мессалины, а другое – действия. Как поступить? Любой неверный шаг, и последует жестокая расправа либо со стороны торжествующей Мессалины, либо – опозоренного Клавдия. Нарцисс, Каллист и Паллант спешно собрались на совет, но никак не могли прийти к общему решению. Сначала они договорились, что следует припугнуть Мессалину и заставить ее порвать с Гаем Силием. Например, сделать вид, будто ничего не произошло. Но как можно сделать вид, когда брак совершен на глазах у всего Рима?.. А что, если действительно вся власть сосредоточена в руках сумасбродной императрицы? Все боялись рисковать. Тогда Нарцисс, чья жизнь могла реально вот-вот оказаться в руках его ненавистной соперницы, решил действовать на свой страх и риск – другого выхода лично у него не было. Он помчался к императору, чтобы ошеломить его новостью. Да еще какой! Жена великого и божественного цезаря вышла замуж за другого и пообещала возвести его на трон, а Рим тем временем в ужасе ждет развязки. За такие вести можно и головы лишиться, но Нарциссу терять было нечего. И если еще неизвестно, накажет его Клавдий или нет, то его ненаглядная уж точно не пощадит ненавистного вольноотпущенника, и его голова упадет первой. Выслушав Нарцисса, Клавдий не на шутку испугался. Теперь ему чудилось, что он уже низвергнут. Он даже в лагере, среди верных ему солдат, не чувствовал себя в безопасности. Он то и дело спрашивал: кто император, я или Силий? За ответом надо было срочно ехать в Рим, тем более что время работало против Клавдия.

Среди гостей свадебного пира был медик Веций Валент. Во время игр с вакханками ему пришла в голову идея залезть на самое высокое дерево сада. И вдруг все услышали его испуганный крик: «Со стороны Ости идет буря!» Он не ошибся. Поднимая клубы пыли, к городу приближался все еще законный правитель империи в сопровождении верных ему когорт. Услышав имя Клавдия, гости бросились врассыпную. Мессалина поняла ужас своего положения: бежать, надо бежать, но куда? Поддавшись панике, она сперва укрылась в садах Лукулла. Силий же спрятался на форуме. Но вскоре она поняла, что страусиная тактика погубит ее, и перешла к решительным действиям, вспомнив о своем главном оружии. Она не раз лаской и клятвами верности успокаивала своего супруга, вот и на сей раз положилась на авось. Арестовать императрицу никто не посмел, и, велев привести к ней детей, Британика и Октавию, а с ними старую весталку Вибилию, она отправилась навстречу мужу. Император приближался. Он заметил стройную женскую фигуру, которая стояла, прижимая к себе головки детей. Мессалина выступила наперерез колесницам и стала кричать, что муж обязан выслушать ее, мать своих детей. Нарцисс отреагировал мгновенно: оборвал ее, отсек от Клавдия и стал громко перечислять все ее преступления, не дав растерянному императору опомниться. Тогда весталка Вибилия смело подошла к колеснице Клавдия. Она уверяла императора, что его жена стала жертвой наговоров и козней многочисленных врагов и это они стремятся ее погубить. Нарцисс тоже не унимался… Но самое удивительное, сам Клавдий оставался абсолютно равнодушен ко всему, словно витал в мыслях далеко за облаками, а все происходящее на грешной земле его не касалось. Какая-то странная заторможенность реакции.

Итак, Клавдий в Риме. Заговорщики затаились – было от чего… Отныне правил балом Нарцисс. На его месте надо было срочно ковать железо, пока отходчивый император до конца не опомнился и не простил жену. Он уговорил-таки Клавдия отправиться в дом Силия, дабы лично убедиться, что там уже расставлена мебель и вещи из дворца. Клавдий согласился. Увиденное привело императора в ярость: вещи красноречивее слов пробудили в нем дух оскорбленного хозяина. Он приказал немедленно казнить Силия, а заодно всех наиболее одиозных любовников жены. Силий покорно предстал перед трибуналом, и его единогласно приговорили к смерти за связь с женой императора. Он не защищался, не отрицал своей вины… Были казнены также все сенаторы и другие знатные римляне, замешанные в этой постыдной истории. Даже Мнестер. Несчастный актер умолял императора помиловать его, ссылаясь на то, что согласился на эту связь не по своей воле, а лишь боясь гнева самого Клавдия. Император хотел уж было его помиловать, но коль решено всех, так, значит, всех… Мессалина скрылась в садах Лукулла. Она велела привести к себе детей, позвала мать. В последнее время она редко вспоминала о Лепиде, которая несколько лет назад овдовела и стала для дочери чем-то наподобие бесплотной тени прошлого. Но в этот тяжелый момент Мессалина решила, что лучшего друга, чем мать, ей не найти. Однако Лепида, которая знала исход подобных историй, разочаровала ее. Она сказала, скорбно опустив глаза, что есть только один выход: не дожидаясь позора, уйти из жизни красиво, как это делали гордые римлянки прошлого. Однако Мессалина хотела жить. И она, зная, что муж отходчив и падок на ее ласки, взяла к себе в союзники время. Она решила собраться с мыслями, придумать лучший способ погасить его гнев: это могут быть, кстати, разумные оправдательные слова и ласки. Лепида с сожалением наблюдала за поведением дочери. Усевшись на мягком мху, Мессалина то срывалась на истеричные рыдания, то резко утирала слезы и начинала сочинять оправдательную речь, тщательно подбирая аргументы. Присутствие Октавии и Британика все больше и больше вселяло в нее оптимизм: нет, Клавдий не станет убивать мать своих детей, он не сделает их несчастными. И надежды блудницы могли оправдаться. Действительно, настроение Клавдия быстро переменилось: утолив свой гнев кровавой расправой над ее союзниками и любовниками и раздобрев от обильной трапезы, он уже во время обеда стал называть ее «бедненькой» и даже дал публичное согласие выслушать неверную супругу. Нет, не тотчас – на следующий день. Нарцисс понял, что снова на карту поставлена его собственная жизнь. Опальной императрице не составит труда убедить мужа – а тот, похоже, уже готов ей поверить. Мол, ее оклеветали, а сама она, к примеру, со свойственной ей экстравагантностью всего лишь решила вызвать его ревность. Ну хотя бы за то, что он предпочел свиданию с ней поездку в Остию. И опять виноватым будет он, Нарцисс, ведь это он убедил Клавдия не доверять жене. Надо было действовать энергично и помешать свиданию Клавдия и Мессалины. Нарцисс отправился к центурионам и объявил, что император Клавдий отдал приказ казнить Мессалину за государственную измену.