Текст книги "Гуманитарная повестка российских СМИ. Журналистика, человек, общество"

Глава 2
Социальная журналистика и гуманитарная повестка сми: разработка концепции

Есть ли основания для оптимистических предположений о возможностях СМИ России, выступающих как один из ее важнейших социальных институтов, найти указанный баланс между экономическими факторами информационного производства и общественным назначением массовой информации? Есть ли надежда, что журналистика справится с задачей противостоять процессу дегуманизации своего продукта? Мы полагаем, что есть.

Известно: совокупным объектом медиакоммуникаций является реальная действительность, представляющая собой множество потенциальных предметов отображения и преобразования. Реалии социальной сферы общества не исключение. Они также могут выступать в роли контентообразующего объекта, занимая в содержательной структуре то или иное место в зависимости от общей концепции СМИ, его технологической специфики, редакционной политики, аудиторного профиля и т. д. Отражаясь в средствах массовой информации, они, подобно реалиям других областей жизни, формируют некое самостоятельное содержательное пространство, обладающее свойством информационного воздействия.

В поисках путей разрешения обозначенной выше проблемы СМИ начали спонтанно, но достаточно интенсивно формировать особую область профессиональной журналистской деятельности – социальную журналистику, функцией которой стало именно освещение социально-гуманитарной проблематики общественной жизни, т. е. создание медиаобраза социальной сферы. Сложность состояла в том, что социальная сфера – объект полиструктурный и развивающийся, и не просто развивающийся, но, как мы видели, отягощенный грузом нерешенных проблем. Это существенно затрудняло создание ее качественного медиаобраза: чтобы сохранять адекватность ей и не терять актуальности, он в каждый конкретный момент должен отражать новое состояние реалий.

Нужно сказать, что своими корнями социальная журналистика уходит далеко в глубь российской культуры. Предпосылки ее в виде идей гуманизма и обсуждения гуманитарных проблем обнаруживаются в российской словесности еще до того, как в обществе утвердилась профессия журналиста. Художественные произведения русских писателей и поэтов разных эпох несут в себе величайший заряд гуманизма, поскольку отмечены глубоким вниманием к человеку, его судьбе, повседневным обстоятельствам его жизни. С возникновением первых журналистских изданий установилась и традиция публикации материалов социальногуманитарной проблематики. Они присутствовали на страницах отечественных газет и журналов даже тогда, когда еще не существовало представления о социальности как таковой, когда отсутствовала социальная политика как самостоятельное направление активности государства и общества. То затухая, то проявляясь ярко, эта традиция сопровождала журналистику на всех этапах её развития. Гуманитарная составляющая, хотя и в разной степени, заметна и в российской дореволюционной прессе, и в советской печати, и в СМИ трудных постсоветских лет.

Когда наступили 1990-е гг. со всей остротой их экономических и политических проблем, интерес СМИ к социогуманитарной тематике резко упал. В дискурсе общества более востребованными оказались политическая интрига и раздел собственности. Именно так выстраивались отношения разных общественных сил. Грамотная социальная политика могла бы смягчить болезненность ситуации, однако этого не произошло⁶². Концептуально политическую линию по-прежнему определяли принципы государственного патернализма, но фактически право российских граждан на достойную жизнь и свободное развитие (так обозначены социальные права в российской конституции) – не могло быть реализовано, несмотря на то, что Россия подписала все основные международные документы о правах человека, объявила себя социальным государством и приняла пакет базовых социальных законов. В результате знаками российских реформ этого времени стали бедность, острейший демографический кризис, угрожающий национальной безопасности, общая криминализация жизни, беспрецедентное снижение социального контроля, развал процессов социализации и сопровождающий его кризис ценностей⁶³.

Журналистика в целом, так много сделавшая для разрушения тоталитарного режима, оказалась неготовой к тому, чтобы выявлять и обсуждать «будничные драмы», которые неизбежно следуют за радикальными социальными изменениями. «Покаяние и сменивший его отнюдь не очистительный эксгибиционизм вытеснили из журналистики человека: героя, персонажа, личность. Если только с этим героем не была связана сенсация – лучше политическая. Эта всеобъемлющая, казалось бы, проблематика больше никого не привлекает», – недоумевали некоторые журналисты⁶⁴. На первом Гражданском форуме резонно прозвучал вопрос: «Почему российские СМИ не видят ни граждан, ни общества?» – так был назван один из круглых столов. «Социальная тема в большой прессе переживает не лучшие времена <…> Нам не хватает журналистов-“социальщиков”», – единодушно признались те, кто в теме оставался⁶⁵.

С середины 1990-х гг. начинает набирать силу другой процесс. Коммерциализация, бурное развитие массовой прессы и телевидения, ориентация на большие тиражи и рейтинги приводят к тому, что проблемы человека, неизменно вызывающие интерес аудитории, но вытесненные из потоков массовой информации политико-экономическими реалиями, превращаются в своеобразную приманку. Очень скоро осознается ее богатый коммерческий потенциал. Конкретные проявления «человеческого интереса» в массовой прессе многочисленны и разнообразны, но крайне односторонни и примитивны. Пространство человека сужается, упрощается и искажается. С одной стороны – скандалы, сенсации, бытовой криминал, частная жизнь, светские сплетни. Частная жизнь привлекает внимание, в ней скрыты серьезные социальные проблемы, но массовые издания, обозначив проблемы и вызвав интерес, не занимаются их рассмотрением по существу. Особенно ярко эта тенденция проявила себя на телеэкране. Нормальный человек снова вытеснен с поля массовой коммуникации – теперь уже интересами бизнеса. Аудитории массированно предлагается разного рода «полезная информация», ориентированная на потребителя: предложение предметов домашнего хозяйства, товаров общего спроса, услуги фитнеса, народной медицины, реклама путешествий и т. д.

Судьба человека в новой социальной реальности остается его личным делом, а не предметом публичного внимания. Гуманитарная проблематика СМИ расширяется тематически и технологически, но ей сопутствует идейная бедность, ценностная опустошенность контента. Это дорого обходится и обществу, и личности. Социальные сюжеты вроде бы появляются в прессе, однако, по большей части, не приближают решений, не дают надежды, а лишь усиливают деморализованность, апатию, разобщенность и поддерживают ощущение, что страна принципиально не способна отойти от края пропасти. Фактически создается суррогатная журналистская «попса»: как будто бы она обращается к человеку, но не помогает ему решать проблемы социальности, гражданского воспитания, нравственной опоры в ситуации культурной травмы, т. е. не делает того, что ведет к обретению личностных смыслов в новых условиях, к гармонизации социальных отношений. Ее пища – последствия общей разбалансированности, конвертированные в коммерческий медийный продукт.

Неудовлетворенность тем, что и как «пишут газеты», что предлагают электронные медиа, оказалась так велика, что некоторые исследователи – мы уже говорили об этом – выдвинули тезис «асоциальности прессы». Основания были: в дни, когда общество остро нуждалось в поддержке, в масштабном, открытом и честном разговоре, журналистике не удалось организовать такой диалог. Это выразилось в том, что для освещения проблем общества стали использоваться преимущественно манипулятивные информационные технологии. Помимо описанной депроблематизации – вытеснения и замалчивания социально-гуманитарной проблематики в публичной сфере – наибольшее распространение получили коммуникативные практики, основанные на следующих характерных чертах:

• информационный монолог – аудитория СМИ воспринимается как объект воздействия, ей адресуется информация, имеющая целью достижение какой-либо выгоды для тех, кто прямо или косвенно заинтересован в публикации, при этом сведения могут быть неполными и даже недостоверными. Формально такие публикации наполнены социальными проблемами, но фактически являются информационными витринами заинтересованных лиц. Подконтрольность СМИ власти, как правило, перекрывает настоящее публичное обсуждение этих проблем, а, как следствие, и их решение, из-за чего они приобретают хронический характер. Подобная стратегия неэффективна в практическом смысле, к тому же она эксплуатирует потребительскую ментальность, порождает пассивность в ожидании осуществления иллюзий, которым не суждено сбыться. Важнейший жизненный материал становится предметом манипулирования, средством укрепления авторитарных амбиций властных структур. (При всем анахронизме описанного подхода к освещению социальных проблем информационный монолог не ушел в прошлое и воспроизводится в практике СМИ всякий раз, когда властные структуры делают попытки навязать населению свои решения, ограничивая свободу слова);

• спекуляции и упрощения – отталкиваясь от естественного интереса к человеческой проблематике, коммерчески ориентированные СМИ низводят социальную жизнь до уровня бытовых скандалов и кризисных состояний, беззастенчиво эксплуатируют частную жизнь, избирая в качестве информационных поводов чрезвычайные ситуации. Серьезные социальные проблемы, лежащие в основе процессов повседневности, упрощаются, сводятся к банальностям, болезненным проявлениям, смакуются детали; происходит опошление реальности. Становясь инструментом извлечения коммерческой прибыли, редукционизм приводит к тому, что проблематика человеческих отношений перестает быть предметом анализа и серьезной общественной озабоченности;

• негативизм – подмена деловой критики и конструктивного анализа бездоказательным отрицанием, эмоциональной негативистской риторикой, необоснованной высокомерностью, оппозиционностью всегда и во всем, тотальным несогласием, подчеркнутым отказом от диалога и партнерства. В серьёзных изданиях демократического направления выбор подобной стратегии можно объяснить тем, что журналисты не всегда отдают себе отчет в том, что негативистская риторика не менее социально опасна, чем провластная монологиза-ция, так как порождает чувство тревоги, пессимизм, апатию. Конфликтная коммуникация, конфронтация «из принципа» делает социальные приоритеты разменной монетой в борьбе за политическое влияние. В массовой же прессе негативизм, проявляясь как исключительное внимание к уродливым сторонам бытия, рождает нескончаемую череду текстов, живописующих бытовую преступность – возникает опасность восприятия патологии как нормы;

• сенсационность – ориентация на материалы о чрезвычайных происшествиях без последующего анализа. Журналисты не спешат поднимать ситуацию до социальной проблемы, находить причины, восстанавливать контекст, привлекать экспертов, искать пути решения проблемы, предпочитая строить версии и домысливать подробности;

• морализаторство – предпочтение текстов, основанных на прописных истинах, откровенное «чтение морали» в скучной, невыразительной, бесцветной форме; даже позитив, в котором так нуждается общество, в таких материалах выглядит серо, пресно – складывается ощущение, что «порок» привлекателен и овеян романтикой, а «добродетель» пугающе тосклива;

• безгеройность – в публикациях отсутствует выраженный образ героя времени: есть лидеры, но не герои. Пресса не умеет находить их в числе нормальных людей. В качестве медиаперсонажей и хедлайнеров – «отвязные» личности, моральный облик которых далек от нравственных норм.

В целом коммуникативные стратегии на рубеже 1980–1990 гг. отражают не только общественные перемены, но и растерянность общества перед их лицом; эти подходы можно охарактеризовать как реактивные, произвольные, малокомпетентные, катастрофичные, построенные на протесте, на идеологии выживания, а также на отсутствии выраженного противодействия политизации и коммерциализации гуманитарных начал. Едва ли правомерно вообще называть их стратегиями – в большей степени это были стихийно складывающиеся коммуникативные практики, неэффективные для решения острых социальных проблем. Разумеется, встречались и высоко профессиональные публикации, несущие в себе глубину мысли, проявления силы духа, однако доминантными в отечественной журналистике первой половины 1990-х они не были. Превалировали в СМИ тексты, говорящие об отсутствии в информационном поле человека как меры общественной трансформации.

Перелом наступает на рубеже тысячелетий. Описанные практики не ушли в прошлое, однако их стали теснить другие, более адекватные потребностям времени. В тяжелые кризисные годы российское общество обрело бесценный опыт социальной адаптации. Начала складываться новая социальная реальность, и в сознании россиян многое изменилось. Пришло понимание того, насколько важна социальная составляющая реформ и к чему привела недооценка субъективного фактора. Были публично признаны просчеты в социальной сфере. Миллионы тех, кто оказался за чертой бедности, начали осознавать, что могли бы быть не объектом «социальной защиты», а субъектом политических и экономических реформ. Стал развиваться некоммерческий сектор, активизировались процессы «взросления» гражданского общества – об этом говорили общенациональные гражданские форумы. Словом, в социальной сфере общественной жизни наметились позитивные сдвиги.

Осознаны были и негативные последствия «отчуждения» основной массы аудитории СМИ от характера и направленности массовых информационных потоков. Темы общества выходят в них на первый план. В общероссийских газетных изданиях, информационно-аналитических еженедельниках, в некоторых телевизионных программах, на форумах в Интернете появляются новые социальные сюжеты. В условиях продолжающейся дифференциации СМИ по типовым моделям на фоне интенсивного поиска и освоения современных творческих методов и технологий, принципиальных изменений в графическом дизайне и стиле гуманитарные проблемы находят новые решения, различные по объему и полноте, по значимости и смысловому наполнению, по творческим подходам. Формируется плеяда журналистов, получивших профессиональное признание своей приверженностью проблемам человека, гуманистическим принципам его развития, конструктивным подходам к преобразованию сложных ситуаций действительности. Гуманитарная проблематика СМИ выходит за рамки сложившегося понимания «социалки» как узкого тематического направления, связанного с помощью социально незащищенным слоям населения. Некоторые из новых журналистских практик вполне определенно обнаруживают позитивные черты коммуникативных стратегий, такие как:

приметы гуманизации новостного потока – расширение круга источников информации за счет развития информационных служб, укрепления специализированных агентств и изменения традиционных приоритетов, активного вовлечения блогосферы в медиакоммуникацию с событиями других тематических повесток;

реабилитация «нормальной жизни», нашедшая выражение в возвращении обновленных форм репортажно-очерковых жанров, свойственных отечественной журналистике и отражающих ее стремление к познанию социальности и человековедению. Детализированные описания целостных фрагментов жизни, сюжеты, портреты, естественные диалоги, вытесненные из СМИ в «лихие девяностые», вернули в журналистику ее социальное измерение, эмоциональную насыщенность и доверительную интонацию. Полная, целостная картина жизни, ее живой поток и есть та самая «спокойная этнография»⁶⁶, о которой писал журнал «Эксперт», призывая журналистов проявлять пристальное внимание к тому, что происходит в обществе, чем и как живут граждане, какова их настоящая жизнь;

• ситуативно-прагматический анализ – направлен на освоение новых реалий, выработку цивилизованных норм поведения и привычки опираться на свои силы посредством тщательного изучения конкретных обстоятельств, типичных проблемных ситуаций. Прагматика начинает теснить «негативную риторику», придавая критике конструктивное звучание. Программа действий, заложенная в таких публикациях, может содержать возможность выбора, давать общую ориентацию, предостерегать от ошибочных шагов, быть детально прописанной или ознакомительной – важно, что она стимулирует собственную активность и развеивает иллюзии человека, оставленные в наследство патернализмом;

• развитие интерактивных форм в виде писем и форумов – признаны профессиональной ошибкой отказ от отделов писем и публичное извещение о невступлении в переписку. «Письма в газету» возвращаются – и в них отклики, разнообразные мнения; ресурсы сети коренным образом изменили характер посланий и социальный и интеллектуальный облик их авторов. Полемика читателей с авторами текстов оказывается самой живой и интересной информацией о состоянии социума. Развитие интерактивных форм открывает огромные возможности для формирования новой социальности, для интеграции общественных интересов;

• общественная экспертиза – появилось немало интересных подходов, сложившихся как следствие обращения к новым источникам и их доступности (имеются в виду новые информационные технологии), как проявление большей открытости общества. Отсюда поворот к диалогу и согласованию различных позиций, признание плюрализма, публикация различных взглядов относительно актуальной социальной проблемы – предъявление в различных формах имеющихся в общественном понимании уровней знания о конкретной стороне жизни общества, требующей осмысления и решения. При таком подходе важна как согласительная, так и познавательная роль представленной информации. Журналист выступает здесь в роли организатора духовного сотрудничества, выявляет возможно больше самых различных мнений, создавая тем самым нечто вроде группового портрета заинтересованных сторон;

• дискуссионность – продолжение многогранной экспертизы, развернутое во времени. Если экспертиза выявляет точки зрения, мнения, поднимает уровень компетентности, знакомит аудиторию с важной, но не всем известной информацией и тем самым приближает к согласованному решению, то о дискуссии можно сказать, что в момент ее зарождения обществу неизвестно решение – оно должно быть выработано в ходе дискуссии. Представление общества о проблеме меняется в ходе самой дискуссии. Сам факт того, что проблема находится в центре общественного внимания, хотя бы отчасти предохраняет ее от поспешных бюрократических решений; вовлеченность большой аудитории в полемику позволяет видеть широкий контекст проблемы, предполагать возможные последствия, консолидировать общественность вокруг обсуждения пусть и одной, отдельно взятой ситуации.

К этому перечню можно добавить распространение социальных расследований; развитие гражданской журналистики (пресса НКО, блогосфера); интенсификацию социального проектирования (гражданские инициативы, осуществляемые при непосредственном участии СМИ, благотворительные проекты и волонтерские программы); развитие корпоративного взаимодействия (конкурсы и специальные акции, образовательные программы в вузах). Основным результатом развития гуманитарной проблематики стал сам факт ее утверждения в информационном поле, признание ее легитимности, стремление уравнять в правах с другими тематическими направлениями.

Распространение в практике СМИ новых коммуникативных стратегий существенно изменило медийный ландшафт. Стало заметно, что пресса формирует информационное пространство, отражающее социальную сферу, человек и его жизнь перемещаются в центр информационных процессов. Это и означало, что в системе средств массовой информации заявила о себе новая область профессиональной журналистской деятельности – социальная журналистика, взявшая на себя заботу о развитии человека и сферы его повседневного бытия.

Нарастив объемы публикаций, освоив профессиональные стандарты качества, обретя творческое своеобразие, социальная журналистика продемонстрировала свою готовность к тому, чтобы стать площадкой для выработки новых социальных технологий, и стала отстаивать эту свою позицию⁶⁷. Возражения о том, что политическое похолодание, экономический кризис и геополитические коллизии не лучшее время для социального творчества, выглядели не вполне корректными, поскольку речь шла не о каких-то официально объявленных программах. Становление новых социальных технологий – это прежде всего результат внутреннего стремления общества к самоидентификации в принципиально ином пространстве. Какими бы неблагоприятными ни были внешние обстоятельства, общество не может перестать расти и взрослеть, поэтому «разрешений» сверху к тому, чтобы осуществлять реальное самопостроение, не требуется. Более того, в такой период актуальнее и важнее, чем когда-либо, обратная связь, воздействие гражданских отношений на политику и экономику.

Знаковым событием для утверждения социальной журналистики в российской действительности стало создание в 1994 г. Агентства социальной информации при активном участии выпускников факультета журналистики МГУ, идея которого родилась еще в рамках студенческой творческой студии в период масштабной реструктуризации рынка информационных агентств. Тогда и вошло в широкое профессиональное словоупотребление понятие «социальная журналистика».

В 1997 г., на заре выделения социальной журналистики в самостоятельную профессиональную специализацию, Агентство социальной информации провело опрос среди журналистов с целью определения сущностных признаков нового направления. Разброс представлений был достаточно широким. Назывались «защита интересов неблагополучных слоев общества», «освещение социальной политики государства», «все, что лежит вне политики и экономики», «жизнь разных социальных слоев», «изображение человека и всего, что касается его близко, непосредственно», «частная жизнь человека», «ориентация на гарантированную защиту интересов человека»⁶⁸. Вполне естественно, что в ответах практикующих журналистов не было исчерпывающего раскрытия понятия, рождавшегося в дискуссиях. Однако движение мысли профессионального сообщества однозначно говорило о том, что журналисты связывают новое направление с определенным предметом отображения – социальной сферой общественной жизни как пространством повседневного бытия человека и с ним самим. Это движение мысли и определило наименование нового сегмента профессиональной деятельности журналиста.