Текст книги "Призраки детства"

Чайка

Анна закрыла глаза, вслушиваясь в зыбкий шорох слегка колышущейся листвы, проникаясь свежестью и запахом ветра, который тихо покачивал гамак, в котором она лежала. Потом ей захотелось сползти на землю: «Совсем, как в детстве», казалось ей: лежать на траве, щурясь от солнца, которое запуталось в ресницах, отмахиваться от комаров, вдыхать запах земли, прелых листьев, клубники, касающейся лица, которая вблизи кажется гигантской. На минуту ей показалось, что нет ни прошлого, ни будущего, а только этот момент нескончаемой вечности. И ощущение эйфории охватило её. Солнце ушло в тучи и уже можно смотреть в небо. А что там? Неизвестно. Но можно вообразить, что это гигантское льняное полотно, а облака – движущиеся фигуры, знакомые и незнакомые лица… Анна повернулась на бок и забылась на мгновение. Погрузившись в мечты и воспоминания, она вглядывалась в безграничную даль моря, с разбросанными в нём бесчисленными островами. Потом вдруг откинулась на спину и устремив взгляд на небо, протянула руку и… начала рисовать…

…Дом, совсем новый, построенный всего месяц назад, находился в трёхстах метрах от моря. Он был похож скорее на объёмный дощатый сарай с маленькими окошками, которых было много, и двумя входными дверьми: одна – парадная, обращённая к морю, а другая – во внутренний двор. Земельный участок составлял гектара три: довольно голое, плоское пространство, простирающееся до моря – с одной стороны, и с другой – до забора соседей, которые недавно въехали. Узнав, что Анна художница, сосед не преминул похвастаться: «А моя дочка тоже рисует!»

Анна прошлась вокруг дома, спотыкаясь о мелкие камушки и проволоки, оставшиеся после стройки. «Вот когда посадим цветы и повесим гамак – будет весело и уютно». Не прошло и нескольких минут, как подул порывистый ветер с моря, небо потемнело, и природа разразилась тропическим дождём. Анна знала, что приморский климат капризный, и настроилась подладиться под него. Её особенно привлекал бесконечный простор моря и небесный купол, принадлежащий только ей одной. Она переехала сюда вместе со своим другом – архитектором, посвятившим себя разработке обширного проекта по застройке и заселению этой пустынной местности. Эрик, так звали его, обладал определённым идеализмом и креативностью талантливого человека. Молодой, подтянутый, по своему красивый – высокий, худощавый, в очках, с зачёсанными, довольно длинными волнистыми волосами, он скорее был похож на художника или музыканта. Он одевался почти всегда в джинсы и клетчатую рубашку – униформа многих успешных людей.

Анна не была красива в классическом понимании этого слова, но привлекательна и интересна: увидев её, хотелось обернуться и посмотреть ей в след: какая-то тайна проступала во всём её облике. Невысокого роста, её скорее можно было назвать «маленькой» женщиной. Тёмная блондинка – она напоминала итальянку, особенно тогда, когда ей удавалось перекинуться двумя – тремя словами по-итальянски. Её голубые глаза были не столь крупны, сколь выразительны. Она любила носить платья ниже колена и говорила, что не любит на женщине джинсы. И, действительно, в женственности ей нельзя было отказать.

…Познакомились они в музее на симпозиуме, посвящённому средневековой архитектуре. Оба оказались в одном ряду с блокнотами в руках. Эрик заметил, что Анна делает зарисовки с ловкостью профессионала, и спросил просто и без предисловий: «Вы художница?», «Да. А Вы – архитектор?», «Как Вы угадали!», – шармантно ответил он: в руках у него были карандаш и циркуль. После заседания разговорились, выяснили, что оба любят бродить по городу, заглядывать в кино или кафе, обменялись телефонами и решили встретиться в недалёком будущем.

Вскоре, после встречи в музее, Анна позвонила Эрику и предложила пойти в концерт. Он с радостью согласился и они встретились перед входом в филармонию. Анна не могла жить без классической музыки. В этот вечер исполняли её любимого Рихарда Штрауса, и она была возбуждена в предчувствии приближающегося наслаждения. Она хорошо знала его музыку и разбиралась в ней. Сегодня исполнялись его симфонические поэмы, и Эрика поразило, с какой точностью, двумя – тремя «мазками» ей удалось описать идею и глубину того или другого произведения. Он любил музыку скорее абстрактно, не вникая особенно ни в имена композиторов, ни в программу сочинения. Анна же слушала очень внимательно, наклонив голову и слегка приоткрыв рот; а он исподтишка поглядывал на неё и умилялся её, почти детскому облику и восприятию.

После концерта пошли в кафе, где было шумно и накурено. Эрик сразу начал делиться впечатлениями о концерте, но Анне не хотелось говорить. Эрик не совсем понимал, почему; в кругу его приятелей и знакомых всё было проще: после просмотра кинофильма или театральной пьесы все спорили и обменивались мнениями. Но Анна только произнесла: «Поговорим после…»

Как-то Анна пригласила его в свою студию, которую она снимала за небольшие деньги недалеко от центра города. Войдя в неё, его поразило количество и разнообразие работ. На стенах висели уже готовые картины, поодаль – два мольберта с «продвинутыми» эскизами; на полу лежали кисточки разных размеров; то там, то сям – свёрнутые в трубочки холсты и плакаты. Особенно его удивили скульптуры, – её скульптуры, из настоящего мрамора, с изображением каких-то незнакомых персон. «Я их тоже не знаю», смешливо созналась она, «Это – моя абсолютная фантазия. А тебе что-нибудь нравится из моих работ?», спросила она. «Я с удовольствием покажу тебе то, что мне особенно удалось». Эрик медленно переступал от одного объекта к другому, и вдруг увидел, что все произведения что-то объединяет, что это «что-то» является гармонией, которую он сразу почувствовал, когда вошёл сюда. Секрет состоял в выборе света, который, в том или другом преломлении, имел схожесть, не смотря ни на форму и фабулу произведения. Свет напоминал ему цвет неба, который никогда, и действительно, никогда, не повторяется, а, между тем, ты знаешь, что это небо. Он был поражён своим открытием и только раздумывал: кто эта маленькая женщина, которая смело и легко рассуждает с холста о небесных глубинах?

Он выспрашивал её о том, что привело её к художеству, откуда у неё это специальное отношение к небу и свету. Анне были странны его вопросы; со времён учёбы в Академии, мало, кто «встревал» в интимный процесс её «деяний». Но Анна научилась отвечать терпеливо, смешивая любительское с профессиональным. Иногда Эрик освобождался пораньше и спешил в студию, чтобы застать хотя бы последние полчаса её работы. Зрелище было живописным, Анна сама была живописна: на голове тюрбан, подбирающий волосы, фартук, опоясывающий её, не очень худую, но стройную фигуру, а в обеих руках – по кисточке. Она с гордостью заявила, что может рисовать одновременно обеими руками!?

А как-то Эрик пришёл к самому началу её рабочего дня, то есть, за полдень. Анна хоть и вставала довольно рано, но никак не могла «разойтись». Он с любопытством наблюдал за тем, как она каждый раз разыскивала кисточки и краски в этом беспорядочном порядке. Потом – длительная операция смешивания красок,(холст уже, к счастью, натянут), взмах кистью, как дирижёрской палочкой, и – работа закипела. Анна сделала несколько мазков, остановилась, отошла поодаль, потом в бок, в другой, подошла к окну, взглянула на небо, как бы прося подбавить ещё чуть-чуть правильного освещения. Полотно казалось огромным в сравнении с ростом Анны, но это не огорчало её; она придвинула скамеечку, стоявшую рядом, взобралась на неё, и принялась «дирижировать» от одного угла к другому, нагибаясь и снова выпрямляясь. Работала она интенсивно, всегда старалась уложиться в определённое время, которое себе назначала, и никогда не бросала начатого. Писала она в абстрактно-кубическом стиле (она боготворила Пикассо), что являлось контрастом к реализму мраморных скульптур.

После работы она ненадолго закрывалась в душевой, и свеженькая и хорошенькая, в очередном платьице, взяв Эрика за руку, тянула вниз по лестнице на улицу, подставляя лицо ветру, и со словами: «Страшно есть хочется», тянула его в своё любимое кафе.

Эрик, успешный архитектор, уравновешенный, с хорошими манерами, нравился окружению. О нём говорили: «Симпатичный, образованный, серьёзный и не скучный», принадлежал к разряду тех, кто не бегал по вечеринкам, не заглядывался на прохожую красотку, хотя женщин и любил, скорее, ему нравилось их любить. У него были связи – одна из последних длилась пять лет. Это была женщина с маленьким сыном, обладающая холерическим характером; взбалмошная и истеричная, она часто устраивала сцены, которые Эрик отвергал всем своим существом, и только надеялся, что со временем будет лучше. Мальчика же он, не имея собственных детей, полюбил всем сердцем. Разрыв произошёл быстро и неожиданно; откуда-то появился её прежний муж, который больше не мог жить без сына; начались суды, дрязги, а главное, что обе стороны припустились на него – «он-то, вообще, чужой и никакого отношения ни к нам, ни к ребёнку не имеет!» Эрику, по складу своего характера, было чуждым невольно оказаться в мерзкой ситуации склок и скандалов, из которой он, к счастью, быстро выпутался.

Знакомство с Анной вывело его из состояния меланхолии, в котором он пребывал последнее время.

Анна, единственный в семье ребёнок, не была окружена атмосферой любви и тепла. Мама, от которой она всегда ожидала нежности и понимания, жила своей жизнью. Правда, в детстве Анна не была ничем обделена, её хорошо одевали, водили в театры и на детские праздники, отдали в школу высоко-одарённых детей, благо талантов у неё было предостаточно: она очень хорошо декламировала, замечательно пела и посещала группу танца. Она быстро почувствовала, что если не может добиться от родителей любви и ласки, то гораздо лучше по уши уйти в занятия, чем плакать. К счастью, мамина сестра, не имеющая детей, всю свою любовь перенесла на неё. Анна так радовалась, что есть хоть один в мире человек, кому она мила. Жаль только, что заболев диабетом, она уехала в другой город в большую семью их общего с мамой сводного брата, где ей был обеспечен уход.

«Отдав» девочку учиться в художественную Академию (против желания отца), маме казалось, что миссия её на этом закончена, и она порхала по жизни, не имея особых обязанностей. Домашней работой она не занималась – на то была прислуга. Мама проводила много времени вне дома: то с подругами, то в театрах и кино; наследство, полученное ей от родни, позволяло ей вести беспечный образ жизни. Она любила музыку и стихи, благо муж её был поэтом.

Папа – человек творческий, серьёзный и эгоцентричный, много писал и параллельно работал в издательстве, но только лишь для того, чтобы не бывать часто дома. Он был нетерпелив и раздражителен. Анне хотелось угодить ему: она иногда предлагала помочь разобрать почту или погулять вместе, но он всегда находил отговорку и «прятался» от неё. Анна жалела его – он заикался, особенно, когда был недоволен. А самое неприятное было то, что он заикался на вечерах своих чтений: у Анны всегда холодели руки от страха за него.

Анна рано задумалась о сложностях и противоречиях в семейных отношениях, быстро сделав для себя определённые выводы, а именно – не обращать внимания на дрязги, уйти в себя, быть послушной на людях, но делать всё по-своему, (Замуж? Ни за что!). Так случилось и с художеством; родители хоть и не могли не заметить влечения и способности дочери в этой области, но папа всячески старался помешать её призванию: «Ну, ты только подумай: что это за профессия? Художница!? Это всё равно, что «музыкантша»! Какие-то цирковые персонажи! Не серьёзно!».

«А то, что мой папа – поэт? Это что? Мужская профессия?», – вырывалось у Анны, «Это же шутовство какое-то!».

«Что-о-о?», – взвизгивал папа, «Ты что себе позволяешь?» Но Анна как будто и не слышала его; она привыкла не замечать того, что было не по ней и, развернувшись на каблучках, ретировалась в свою комнату.

После нескольких лет приватной школы художеств, она поступила в Академию, где уже в процессе обучения отличалась талантом и оригинальностью. Педагоги поддерживали её во время подготовки к выставкам учащихся, а позже выдвигали её картины на международные показы и мессы в различных уголках Европы. Разъезжая вместе со своими работами ей удалось побывать и в Праге, и в Париже, и в Брюсселе. Она наслаждалась своим успехом, но, больше всего ей нравилось бегать по музеям, знакомясь с мировыми шедеврами.

После окончания Академии, Анна много и серьёзно работала, намеренно отгораживая себя от внешнего мира. Конечно, она встречалась с подружками, с которыми ей иногда было приятно отвлечься и развлечься. Очень редко она ходила даже и на вечеринки, где всегда было одно и то же: принаряженные девчонки, надеющиеся «приколоть» очередного «кадра», и юнцы, напившись до полусмерти, бравирующие своей мужественностью и неотразимостью. Смешно! И скучно. Молодые люди же находили её интересной, хоть и немножко дикой. Они понимали, что к ней так просто не подойдешь и не спросишь: «Ну что? К тебе или ко мне?» Некоторые пытались пронять её своим интеллектом: «Ну, что там новенького в художественном или литературном мире?», или «А не прошвырнуться ли нам в театр или в кино?» Но она чувствовала за этим только одну, преследованную ими цель и ей было не интересно. Попадались кавалеры и посерьёзнее – и тогда она разрешала им пройтись с ней под ручку или проводить до дому.

Эрик, после перипетий последних лет, чувствовал себя вполне созревшим для того, чтобы ни с кем не связываться. Он наслаждался свободой и не хотел строить планы на будущее. Его семья, особенно мама (папа был болен почками и подолгу пропадал в клинике), мечтала, как и все мамы на земле, поскорее женить своего сына, и, конечно же – подавай внуков, да поскорее, и, как можно, больше. Чем чаще мама напоминала ему об этом, тем тошнотворнее представлялась Эрику эта навязчивая мамина идея. Он много работал, в свободное время встречался с приятелями, уезжал в командировки, и, в общем, был вполне доволен своей жизнью. Мамино «нытьё» заставляло его всё чаще задумываться о переезде (он жил вместе с родителями). А тут вдруг близкий друг собрался на пять лет за границу и решил предоставить ему свою квартиру. Эрик, не долго думая, стал переезжать.

…И вот – их встреча на симпозиуме. Как будто, судьба взяла их за руки и подвела друг к другу. Эрик удивлялся себе, как быстро и неожиданно он преломил свои устои и пошёл на разговор с рядом сидящей незнакомой женщиной. Анне же он сразу приглянулся; она, как будто ожидала, что он обратится к ней, и с радостью подхватила разговор…

…Зима пришла неожиданно. В середине октября вдруг разыгралась снежная буря и вся жизнь остановилась. В некоторых регионах пропал свет и газ, но, главным образом, остановилось всё городское движение. Ветер буйствовал так, что срывал подчас крыши и электрические провода.

Анна, вот уже какой день не выходит из дома; машины у неё нет, но и она не спасла бы её. До студии хоть и недалеко, но пешком не дойти. Анна, работающая много и без перерыва решила, что природа подарила ей каникулы, и отдалась воле судьбы.

Эрик уехал в командировку и, хорошо ещё, что ему удалось до бури переехать в квартиру друга. Анна нервничала: она не привыкла зависеть от непредвиденных обстоятельств, и чувствовала себя зверем, запертым в клетке.

Анна смотрела в окно, переводя взгляд с неба на землю, не ощущая границы между ними. Бушующая пурга, пригоршнями швыряла липкий снег в стекло, как будто желая разбить его. «Когда это кончится?» спрашивала себя Анна и погружалась в размышления о смысле бытия. Она думала о появлении человечества на свет, о своём рождении, и о неминуемом конце, и дрожь ужаса пробегала по всему её телу… Мама позвала обедать и её голос заставил Анну очнуться. Она пошла на кухню, села за стол и приняла участие в общей фальшивой видимости сплочённой семьи.

Буря прекратилась внезапно, как и началась, превращая снежные сугробы в реки и моря. Всё потихоньку налаживалось. Эрик приезжал послезавтра, и, созвонившись, они договорились встретиться. День был чудесный и они решили провести его, гуляя по городу, заглядывая по пути в одно или другое кафе. Им хотелось болтать и болтать, узнавая друг о друге всё больше и больше. Он восхищался её неожиданной реакцией, и тому, что она не заклинивалась на мелочах; рассказывала о своём детстве, которое не было радужным; о годах учёбы, о школьных друзьях. Она не стесняясь говорила и о своих неполадках и неудачах, и радовалась, что почти всегда с ними справлялась.

Эрик шёл рядом с ней и думал, что при всём различии их жизней и профессий, их объединяет одно: не расстраиваться по пустякам и не унывать!

…Приближалось Рождество. Анна обожала это время: чуть ли не каждый день встречалась со старыми друзьями, помогала дома в праздничной суете – появлялась иллюзия семейного покоя и дружбы. Анне всегда хотелось, чтобы так было всегда. Из кухни доносились запахи праздничной еды – мама что-то готовила, а Анна с папой наряжали ёлку. Папа даже улыбался, что с ним редко случалось, раскладывая под ёлкой заранее купленные, никому не нужные, подарки. Родители, по традиции, или по привычке приглашали родственников – к счастью, только один раз в год. Анна же, обычно, отсиживала за столом для приличия, а потом сбегала к подружкам.

На этот раз ей очень хотелось провести праздники с Эриком. Он тоже не имел намерения сидеть весь вечер с родными, и с готовностью принял приглашение Анны прийти к ним.

Все уже собрались, когда Эрик позвонил в дверь. Войдя в столовую, он увидел общество, устремившее на него любопытные взгляды. Мама испугалась, что родня ни с того, ни с сего ринется к нему знакомиться, и, поспешив опередить её, подбежала к нему и пропищала голоском маленькой кокетливой девочки (Анна ненавидела это): «Как я рада! А я – мама! Садитесь, пожалуйста сюда, рядом с моей Анной», и многозначительно похлопала его по руке. Эрик видел, как по лицу Анны пробежала тень недовольства и неловкости за маму; но, в общем-то, она уже давно с этим свыклась. Разместившись за столом, началась процедура знакомства: мамин брат, узнав о том, что Эрик архитектор – чуть не поперхнулся от счастья: он всегда был скептичен к сестриной семье: «Что за напасть: муж – поэт, дочка – художница!?», «Вот, наконец-то, единственный нормальный человек появился!» – неделикатно заметил он. Остальные родственники с удовольствием вторили ему, как будто, наконец, дождались момента, что бы поиздеваться над мамой. Анна думала: «Зачем пришли? Показать свой оскал? Хорошо, что у меня с ними ничего нет. И никогда не будет!»

Эрик был очень вежлив и любезен; говорил о своей работе, рассказал пару смешных историй, и, вроде бы, чувствовал себя вполне комфортно. Он заметил, что Анне не по себе, и дал ей знак, что готов в любую минуту сорваться с ней куда-нибудь.

Выждав удобный момент (перед десертом), Анна и Эрик встали из-за стола, и, распрощавшись, удалились.

…За Рождеством последовал Новый год, который оба недолюбливали. Хотелось укрыться от шума и грохота летящих на голову фейерверков, и Эрик пригласил Анну к себе. В двухкомнатной квартире друга, в которой проживал Эрик, не было ничего лишнего; секретер, диван, набитая книгами полка, телевизор; на стенах висели какие-то копии каких-то картин в металических рамках. Эрик сразу провёл Анну на кухню – самоё уютное место почти в каждом доме – и предложил состряпать что-нибудь вместе. После ужина пили чай в гостиной, смотрели телевизор, опять говорили, опять молчали. Постепенно утомились, глаза слипались, и, спокойно и умиротворённо они заснули на диване, прислонившись друг к другу головами. Очнулись рано утром. Анна стала собираться домой, но Эрику не хотелось отпускать её и он предложил ей остаться, ну хотя бы ещё на часочек. Но Анна попросила вызвать такси, и удалилась, поцеловав его в щёку на прощание. Это было сладко и неожиданно, но Эрик решил больше не задерживать её. Он знал, что позвонит ей через несколько часов и уже радовался предстоящей встрече.

Анна, придя домой, плюхнулась на кровать, но спать не могла. Проведённый вместе с Эриком вечер не выходил из головы. «Как приятно и тепло!», ей опять хотелось испытать это ощущение покоя и счастья, хотя она и не хотела признаться себе в этом.

…Приближалась весна и перемены ощущались не только в природе, но и в жизни вообще. Эрик интенсивно работал над своим проектом – уже осенью можно регулярно наезжать туда и на месте выстраивать то, что было разработанно на бумаге. Идея захватывающая; если всё пойдёт хорошо – на пустом месте возникнет городок с собственной инфраструктурой, вмещающей к себя полную модернизацию, как в коммуникации, так и в воплощении архитектурно-жилищного элемента. Концепт таков: городок предназначается для людей, связанных с наукой, что-то наподобие Дома творчества. Учёные живут здесь со своими семьями, платят аренду, и съезжают, когда хотят. На смену приезжают другие, и – оборот обеспечен. Эрик придумал построить там и кинотеатр, а так же зал, для проведения концертов и культурных мероприятий, со специальным местом для выставки художественных работ, например, работ Анны. Анне нравилось, что для Эрика было естественным «взять» её в свой проект, нравилось, что, возможно, произойдёт, наконец, большая перемена в жизни, и она не без удовольствия ждала, что будет.

В марте Эрик обычно уезжал кататься на лыжах и пригласил с собой Анну. Не долго думая, начали собираться, и в конце месяца поехали на поезде в Швейцарию.

Шале, который Эрик снял на две недели, располагался на одной из горок в окружении огромных Альп. На лыжи вставали прямо при выходе из него; Анна не очень-то умела делать спуск, но Эрик терпеливо преподал ей сначала, как правильно нужно падать и как вставать. Через три дня они уже вместе, хоть и медленно, съезжали в самый низ, и, сняв с себя лыжи, прогуливались по маленькому городку, подсаживались к праздной публике в кафе, заказывали фондю.

Анна наслаждалась всем: сказочной природой, лыжами, вечерними прогулками по хрустящему снегу, а главное, жить рядом и вместе с мужчиной, который начинал ей нравиться всё больше и больше.

Возвратившись домой, им было странно расставаться: две недели, проведённые бок о бок, в гармонии и согласии, пролетели незаметно. Но они не строили планов на будущее, и по приезде разошлись по домам. Анна сразу принялась за работу – перед отъездом она получила заказ на оформление спектакля в театре музыкальной комедии. А Эрик отправился на море на несколько дней, где происходил митинг по дальнейшему усовершенствованию проекта застройки этой местности. Он приглядел уже участок, расположенный недалеко от моря, и очень надеялся уговорить Анну переехать вместе с ним туда.

До лета ничего особенного не происходило: работали, встречались, бежали в концерт, в кино, опять работали. В конце мая неожиданно, хоть и после тяжёлой, продолжительной болезни, умирает папа Эрика. Эрик проводит дни траура с мамой и роднёй. Анна дома, не отходит от телефона. Наконец, звонок: Эрик рассказывает о подробностях папиной кончины – она не была ни для кого неожиданной. Эрик взял на себя все хлопоты по организации, спросил, не придёт ли Анна на похороны, не смотря на то, что она не была знакома с его родителями.

На кладбище все собрались в небольшой церкви. Пришла его мама в глубоком трауре, в сопровождении двух сестёр и нескольких друзей. Анна видела маму Эрика впервые и сразу подошла к ней. Мама протянула Анне руку, как будто не видя её. Анна пролепетала вежливые слова соболезнования, и больше они не соприкасались до самого конца процедуры. После похорон все направились, как обычно, в ресторан; посидели, помянули и разошлись. Анна решила не быть навязчивой в такой момент, и тоже поехала домой.

Последующее время прошло уныло: Эрик много времени проводил с мамой, почти опять переехал домой. Анна изредка позванивала, чтобы поддержать его, но, в основном ушла в работу.

В середине лета Эрик решил отвлечься от грустных мыслей, и, после долгого молчания, позвонил Анне и пригласил её в Испанию. Она никогда не была там и возможность увидеть «Гернику» своими глазами привела её в восторг. Прилетев в Мадрид сразу же побежали в Прадо, на следущий день – с экскурсией в Толедо, смотреть Веласкеса. А в заключении – в Барселону. Мечта Анны осуществилась – она стоит перед «Герникой», Эрик – рядом, смотрит на Анну и не совсем понимает её восхищения. Но Анна не обижается: она уже стала привыкать к тому, что не все обязаны разбираться в искусстве, а любить – и подавно.

Проводя много времени вместе, стали подумывать о том, чтобы съехаться. Анна хотела подождать до их окончательного переезда к морю, а Эрик предложил не откладывать в долгий ящик, и организовал переезд Анны к нему. Её родители восприняли эту новость без особого энтузиазма. Мама только заметила: «Поступай, как знаешь, но, если ничего не получится – пеняй на себя». «Но ведь я уже взрослая девушка!», – отшучивалась Анна. – Все вы одинаковые!», буркнул папа себе под нос.

Анна уже давно поняла, что ей не дождаться родительского благословения и согласилась незамедлительно переехать к Эрику.

Быстро наладив свой совместный быт, они с новыми силами принялись за свои обычные занятия, которые немножко забросили.

Осенью Эрик часто проводил время на море, так как стройка уже началась, причём во всех пунктах одновременно. С большим вниманием и строгостью следил за постройкой их дома, которая продвигалась довольно быстро. Приезжая домой, усталый и счастливый, он подробно делился с Анной о проделанной работе. А Анна спрашивала: «А гамак там будет?»

Им обоим хотелось поскорее сбежать от городского шума, от привычной обстановки, от постоянного общения с родными, и наконец почувствовать себя взрослыми и самостоятельными.

…Однажды звонит мама, и сообщает, что они с папой решили развестись!? После стольких лет совместной жизни?» Анна вдруг разволновалась. Этого она никак не могла ожидать. Может быть, это очередная взбалмошность мамы? Сейчас «ляпнула», а в следущий момент пожалела об этом? Но нет. В голосе мамы проступала убеждённость, не требующая возражений.

«Что же теперь будет?», прошептала Анна испуганно. Мама не хотела отвечать, а только позвала Анну на разговор во время ужина. Анна недоумевала; ну, хорошо, всякое бывает, может быть, ещё образуется. А если нет? Мама – человек сильный, с ситуацией справится. А папа? Он же беспомощный, ничего не умеет, кроме своих стихов. А кто устроит его быт? Прислуга? Мама давно поговаривала о том, что её надо «отпустить». Анна нервничала, дожидаясь встречи. Мама открыла дверь, не взглянула на неё и почти не поздоровалась. Папа сидел за столом, глядя в одну точку и зажав руки между коленями. Он только кивнул головой в знак приветствия. Мама быстро приступила к делу, сказала, что это она приняла такое решение, что больше «так не может продолжаться», и т. д. и т. п. «А что же мне делать?», – спросил папа, заикаясь на каждом слове. «Раньше надо было думать!», – произнесла мама, и к этому добавила ещё ряд той банальной пошлятины, вроде того, которая сопровождает подобные ситуации.: «Мне нужна свобода, мне ещё жить хочется! Я здесь задыхаюсь!». Жить они будут отдельно: папе остаётся квартира. Прислуга отпущена на свободу. Но ведь у папы есть дочь! Она и будет время от времени присматривать за папой. Анна похолодела; как же так? Её жизнь, наконец-то начинается, встаёт на рельсы, в буквальном и переносном смысле. Папа сидит потерянный, смотреть на него жалко: он беспокойно переводит взгляд с мамы на Анну и обратно. «И ты никогда не навестишь меня?», – спрашивает он маму. «Ну, конечно, иногда. Но мы же будем в разводе! А дочка, которой ты всю свою жизнь посвятил и на божий свет родил, должна понимать, что она тебе всем обязана!». «Ну, началось!», подумала Анна, «Как всегда: должна, обязана, бессовестная, неблагодарная!». Но ровно через минуту поняла, что происходит что-то несуразное и необратимое, а именно, что её семья, их семья – эта непоколебимая институция, хоть и фальшивая, – рухнула.

Анна пыталась произнести хоть одно слово, но никто даже не посмотрел в её сторону, её мнение никого не интересовало; также, как и её жизнь и перемены в ней. Анна недоумевала: «Зачем позвали? Решайте всё сами! И вы уже всё равно всё решили без меня.» Она поднялась из-за стола, махнула рукой, и бросив: «Пока», удалилась, оставив родителей.

Через какой-то срок Анна получает письмо от мамы, в котором, подробнейшим образом, по пунктам описывается ход действий: мама после развода, переезжает жить к сестре – старой деве – в другой город. Папа остаётся в квартире с прислугой («слава Богу!»). Анна же обязуется периодически присматривать за домом и за папой – это самое малое, что обязана сделать дочь для отца. Анна была удивлена; она не ожидала от мамы такой лояльности. «Что на неё нашло? Она пошла мне навстречу? Почему? А, может быть, этим самым она снимает с себя угрызения совести?», задавала себе вопросы Анна. Но потом решила не философствовать и не вдаваться в подробности, которых она всё равно не поймёт.

Незадолго до Рождества родители Анны развелись. С мамой она почти не видится, только созванивается. Папу старается регулярно навещать. Обычно Анна приходит к нему вечером, они пьют вместе чай, и, как правило, молчат. Анна даже не знает, радует ли папу её приход. Но иногда вдруг тишина нарушается, и он рассказывает о том, что делал или писал в последнее время. А Анне так хотелось поделиться с ним своими новыми планами. Она попыталась несколько раз заговорить о себе, об Эрике, об их намерении переехать к морю, но его взгляд останавливался на одной точке, и, заикаясь, он перебивал разговор какой-нибудь неважной темой.

Прошло несколько месяцев, Анна заметила, что папа стал кашлять и задыхаться. «Странно, он ведь не курит. И не такой уж он старый». Анна позвонила маме, и та незамедлительно приехала. Началось что-то вроде подобия семейной жизни: мама с папой вместе разъезжали по врачам и консультациям. Папа угасал на глазах. Незадолго до Пасхи его поместили в больницу. Анна делала всё, чтобы помочь маме в уходе за ним; ей всегда казалось, что, если бы она не стала художницей, она вполне могла бы быть врачом или по меньшей мере, медицинской сестрой, и сейчас она нашла себе в этом применение. Папе поставили диагноз – двустороннее воспаление лёгких, и Анна с мамой надеялись, что всё обойдётся.