Текст книги "Западное Средиземноморье. Судьбы искусства"

РИМСКАЯ АФРИКА. ГОРОДА

Колоннада форума в Великом Лептисе. Начало III в.

В эпоху римского владычества Северная Африка делилась на четыре области, каждая из которых при чертах общности имела свои особенности.

Проконсульская Африка охватывала территорию современного Туниса, Триполитании и части Алжира. Это была самая развитая, густо заселенная, издревле процветавшая область, которая управлялась проконсулом от имени римского сената. Ее административным, торговым и культурным центром стал вновь отстроенный Карфаген, который быстро занял среди городов Римской Африки первое место. В правление Септимия Севера в отдельную императорскую провинцию выделилась Нумидия, расположенная в восточной части современного Алжира, – своего рода независимая военная область, управляемая легатом, который назначался императором. Цезарейская Мавритания, занимавшая территорию западного Алжира, и Тингитанская Мавритания – территорию современного Марокко – управлялись прокураторами от имени императора.

Судьбы Рима и его многочисленных провинций были тесно переплетены между собой, но общий процесс кратковременного подъема и растущего упадка происходил в разных частях империи неравномерно. Так, развитие Африки по сравнению с западными европейскими провинциями шло более замедленно. Ее наивысший расцвет относится к началу III столетия, в то время как, например, Испания уже к середине II века вступила в полосу упадка. Явления кризисного порядка проявились в Африке позднее, она продолжала еще жить интенсивной жизнью в условиях культурного спада, охватившего большую часть империи. Тем не менее период расцвета римского искусства на африканской почве, который длится весь II – начало III века, был сравнительно недолгим. Внутри этого периода особого внимания заслуживает искусство времени правления Северов (193–234 годы), когда Африка в экономическом и культурном отношении стала одной из наиболее развитых провинций Римской империи. Родоначальник династии Септимий Север был уроженцем Великого Лептиса. Получив власть при помощи армии, Септимий Север на некоторое время укрепил идущую к упадку империю, придав ей характер военной монархии и проведя ряд реформ. Правление Северов ознаменовалось подъемом городской жизни и усилением прав провинциалов – здесь стоит вспомнить эдикт императора Каракаллы 212 года о даровании прав римского гражданства всем свободным жителям римских провинций. В Африке почти не было города, который не перестраивался или не украшался бы новыми зданиями. Оказывая городам щедрое покровительство, Септимий Север в первую очередь выделял города родной ему Триполитании. Искусство обогатилось новыми формами, приобрело иные, во многом отличные от прошлого стилевые особенности. Вместе с тем правление Северов не стало тем Золотым веком, о котором возвестила имперская знать. Противоречивая сложность этой кризисной эпохи коснулась многих сторон жизни. Римская колонизация Магриба достигла апогея, военные укрепления далеко проникли в земли Триполитании, Нумидии и Мавритании. Росла численность войск и резко усилились восстания племен, оттесняемых в засушливые районы. Положение империи продолжало ухудшаться. Даже эдикт Каракаллы свидетельствовал не столько о возросшем значении провинции, сколько о слабости самой метрополии, которая обнаружила свой откровенно паразитический характер. Лишь на какой-то период живительные соки Африки укрепили дряхлеющий организм империи. Уже к середине III века она была охвачена жестоким кризисом, который едва не привел к полному распаду империи.

Последующий процесс преодоления кризиса и политической анархии лишь на некоторое время отсрочил падение рабовладельческого строя. Система домината в правлении Диоклетиана создала видимость стабилизации. Соправитель Диоклетиана Максимиан в 296 году жестоко подавил восстание в Африке, отпраздновав пышный триумф в Риме. Проведенные Диоклетианом реформы по укреплению административного и военного управления провинций привели к изменениям в структуре Африки, поделенной отныне на большее количество областей, и к реогранизации оборонительных зон. Наступившее умиротворение не смягчило внутреннего напряжения, в атмосфере которого жило африканское общество. Его обострению способствовало раннее развитие христианства в среде как сельского, так и городского населения. Уже к середине III века африканская церковь необычайно укрепилась. Как известно, именно в Африке возникли первые и древнейшие памятники христианской литературы на латинском языке. Несомненный интерес представляет и христианское искусство последних веков империи.

Если время расцвета художественной культуры эпохи римского владычества в Северной Африке было сравнительно недолгим, то количество созданных произведений – весьма значительным. Их исследование и изучение вызвало к жизни огромную научную литературу.

Наука об античной Африке зародилась в последние десятилетия XIX столетия. Главенствующая роль принадлежала открытиям и исследованиям французских археологов. Их работы, которые давно стали классическими, во многом определили общую направленность более поздних трудов. В этой области науки успели сложиться свои устойчивые стереотипы, в чем заключается одна из больших трудностей для исследователей, стремящихся отойти от далеко не безупречной схемы. Вместе с тем историческая наука о Римской Африке непрерывно развивается. На африканской земле, поразительно богатой памятниками искусства и эпиграфическим материалом, идут непрестанные изыскания. Бесчисленны руины городов и древних поселений, особенно в некоторых областях Алжира и Туниса. Кажется поистине неисчерпаемым обилие великолепных напольных мозаик. Многое, однако, еще не опубликовано, а многое требует длительных раскопок и систематического изучения.

Но если завоевания исторической науки в области изучения Римской Африки бесспорны, то гораздо скромнее разработаны вопросы самого искусства, памятники которого трактованы чисто описательно. В научно-популярных работах странам Магриба отводилась, и во многом, увы, отводится и сейчас, роль далекой и малоизвестной художественной периферии. Обширная область африканского античного художественного наследия остается уделом узкого круга специалистов.

Немаловажен тот факт, что памятники римской цивилизации в Африке стали исследоваться сравнительно поздно. Своего рода хрестоматийным примером в общих работах служит город Тамугади (Тимгад) в Алжире¹1
  Многие древние города известны по их позднему, ставшему традиционным наименованию. Современное наименование сохраняется при указании места находок, местонахождения музеев и в подписях под иллюстрациями. В целом же автор придерживается античных названий городов.


[Закрыть]. Но раскопки этого города были начаты еще в конце 1880 года. Между тем более богатые города на средиземноморском побережье Африки – Великий Лептис и Сабрата – освободились от песков Ливийской пустыни незадолго до Второй мировой войны. Орелолом легенд окружен образ Карфагена. Однако созерцание остатков Карфагена, дважды трагически исчезнувшего с лица земли и в своем пуническом, и в своем римском обличье, вызывает чувство невольного разочарования. Менее известны, но несравненно более захватывающи образы других архитектурных ансамблей – тунисской Тугги или алжирского Куйкуля, города, с которым так слилось его позднее арабское название Джемила, то есть Прекрасная. Лишь в недавние годы вызваны к жизни памятники Марокко. Мало кто знает о существовании в Северной Африке великолепного амфитеатра, который высится ныне в пустынной местности, где некогда был расположен богатый город Тиздр. Многие открытые в Магрибе мозаичные картины могли бы стать украшением крупнейших музеев мира. Вместе с тем состоявшийся в Париже в 1963 году первый международный коллоквиум, посвященный искусству греко-римской мозаики, показал, что огромная активность раскопок и обилие открытого материала в римских провинциях, где безусловно доминирующее положение заняла североафриканская школа, опередили исследовательскую работу.

Богатое художественное наследие магрибинских музеев также еще не получило должного признания. Между тем заслуживает внимания сам факт существования музеев такого масштаба и такого высокого уровня, как национальные музеи в Тунисе и музеи древностей в городах Алжире и Рабате, как замечательное собрание античной пластики в Шершеле, или то обстоятельство, что при раскопках почти каждого города организована пусть небольшая, но превосходно составленная экспозиция, расположенная нередко под открытым небом. И там, где на месте древних центров воздвигнуты новые города, музеи любовно хранят произведения ушедших веков. Так, одно из самых ценных собраний римской мозаики, открытой в окрестностях древнего Хадрумета, нашло пристанище в средневековой крепости тунисского города Суса. Сквозь бойницы могучей постройки видны гавань и белый современный город, а рядом на стенах мерцают огромные мозаики, составляющие то пышные узоры, то поразительные по наблюдательности изображения натуры и реальной жизни. В каком-то удивительном единстве сливается в этом вознесенном над городской сутолокой музее многотрудный опыт сменявших друг друга поколений с неустанным, столь присущим людям стремлением к прекрасному.

То, что памятники североафриканской художественной культуры остались еще вне поля зрения широкого круга ученых и любителей искусства, нельзя объяснить только недостаточным знанием самого материала.

Для представителей старшего поколения европейской науки, воспитанных в духе нормативной эстетики Винкельмана, была характерна заниженная оценка искусства всей варварской периферии Древнего мира. Традиционная европоцентристская концепция, согласно которой в североафриканском наследии достойной внимания признавалась импортированная греко-римская традиция, оказалась на редкость устойчивой. Лишь некоторые крупные ученые сумели по-новому взглянуть на искусство древней Африки, встать на его защиту.

Но в наше время можно заметить и другую крайность. Стремление утвердить в искусстве провинций своеобразие варварских, то есть неантичных форм, эстетику примитива и геометрической условности, стремление, которому сопутствует чрезмерное увлечение этими формами, ведет к утрате историзма, к неизбежной модернизации и искажению художественного процесса. То, что оказывается свободным от античного наследия и несет в себе «чистое варварское начало», где отсутствует изобразительность и преобладает магическая первооснова, приобретает в результате особую и высшую эстетическую ценность. В подобной тенденции сильнее выражен дух времени с его модными течениями и вкусами, нежели строгий научный анализ. Но такая трактовка симптоматична уже потому, что она отражает возросший в ХХ веке интерес к искусству римской периферии.

Вместе с тем этот интерес сосредоточился главным образом на искусстве западных европейских провинций, в меньшей степени захватив Северную Африку. Уже в объяснении данного факта можно уловить отличительные черты африканского провинциального искусства. Прежде всего, в нем по сравнению, например, с галло-германским или англо-саксонским искусством гораздо устойчивее выражен элемент традиционности, который в известной мере сглаживает его местный, неантичный характер. Иными словами, искусство это менее «варварское».

При этом памятники римского времени в западных провинциях уже несли в себе предчувствие будущего, играя роль первых камней фундамента, на котором выросло искусство средневековых стран Европы. Иная судьба у римского искусства Африки, которое не принесло столь обильных всходов.

* * *

Северная Африка снабжала Рим первосортной пшеницей и оливковым маслом прекрасного качества. Археологические раскопки обнаружили здесь множество прессов и целые кварталы маслодельческих мастерских. Особенно обширные области оливковых плантаций тянулись к югу. Им было уготовано место самой природой. И сейчас кажется, что уходящие по плоским равнинам Туниса ряды корявых, словно несущих бремя веков оливковых деревьев произрастали с глубокой древности. Плодородная африканская провинция влекла к себе римских магнатов. Огромные земельные массивы принадлежали императору и сенатской знати. Развитие крупного частного землевладения, обширных латифундий или сальтусов – одна из характерных особенностей аграрного строя Африки. Наряду с крупной собственностью в Африке существовало среднее и мелкое землевладение. Оно преобладало там, где процветало зерновое хозяйство, в северных и северо-восточных примыкавших к морю областях, речных долинах Туниса и Алжира. Для этих мест типична рабовладельческая вилла. Центром земледельческих районов были города – опорные пункты романизации.

Городов в римское время, особенно на побережье, возникло великое множество. Нередко они располагались очень близко друг к другу, а по мере успехов колонизации начали возводиться и внутри материка. Но в южных областях, где преобладали крупные поместья, города встречались реже.

Среди многочисленных североафриканских поселений одни были теснее связаны с древними очагами земледелия, другие играли роль морских портов, третьи имели военное значение. Права их жителей зависели от присвоенного им ранга муниципии или колонии. Обычно города Римской Африки узнают по происхождению, и этот признак является немаловажным в определении их художественного лица, стертого временем.

В период римского господства вновь поднялись и расцвели старые города, возникшие еще в пуническую эпоху, – Эа, Великий Лептис, Сабрата, Тапарура (Сфакс), Хадрумет, Тугга (Дугга), Гиппон Регий (Бон, Аннаба), Цезарея (Шершель), Тингис (Танжер) и многие другие. Свое значение сохранили и города, выросшие из племенных центров, и в первую очередь орлиная крепость Цирта – резиденция нумидийских царей (Константина). Наконец, огромную группу составили города, которые были основаны римлянами. Некоторые стихийно возникли из поселков близ военных лагерей, например Аммедара (Хайдра), Ламбезис. Более планомерно в качестве важных стратегических пунктов строились Тамугади, Куйкуль (Джемила), Тевеста (Тебесса), Суфетула (Сбейтла). Большую роль в создании новых городов и селений, особенно в Нумидии, играло основание многочисленных колоний ветеранов, наделяемых землей. Опорным пунктом колонизации Северной Африки стал Карфаген, который сохранил до по следних веков римского владычества значение крупнейшего и третьего, после Рима и Александрии, города империи.

Города Африки, как и других провинций, превратились в очаги распространения латинского языка, римского образа жизни и культуры. Они были местом рынка для всей округи, средоточием обмена с кочевыми племенами. Нельзя не учитывать, однако, что торговля и ремесло, само по себе развитие которых выявляет заложенные в обществе внутренние силы и как бы динамизирует его, не имели в африканских городах того значения, как даже в Галлии, не говоря уже о восточных провинциях. Шедшая через Северную Африку торговля рабами-неграми, золотом, слоновой костью, редкими зверями для амфитеатров носила транзитный характер. Что же касается собственного производства, то оно было рассчитано на местный рынок. Ремесленными изделиями славились Карфаген и Цезарея, процветало изготовление пурпура, занесенное еще финикийцами, существовало производство кож, шерстяных тканей, стекла. К концу II века выросло, особенно в Хадрумете, изготовление керамических сосудов, светильников, фигурок божеств. Африканская керамика, предназначенная для широкого потребления, вывозилась в другие страны. Тем не менее ремесло в городах было развито сравнительно слабо; судя по надписям, ремесленные коллегии основывались в них редко. Местные изделия отличались простотой и дешевизной. Все то, что было связано с роскошью, искусной работой, изощренным вкусом, дорогими материалами, привозили из Италии, Греции, Сирии, Малой Азии.

Своеобразие римских городов Африки состояло именно в том, что в силу аграрного характера экономики провинции их благосостояние основывалось на сельском хозяйстве. Городам принадлежала значительная часть африканских земель. Состоятельные горожане были тесно связаны со своими имениями. Там они жили, там их хоронили, в своих эпитафиях они с гордостью указывали, сколько лет они и их родители прожили на своих землях.

То, что сельское хозяйство было основной отраслью экономики Северной Африки, во многом может объяснить некоторые стороны господствовавшей здесь художественной культуры. Речь идет не только об изобразительном репертуаре искусства, хотя неоспорим тот факт, что в мозаиках, например, наряду с мифологическими образами значительное место занимает изображение сельских сцен. Существеннее уловить духовный настрой африканского общества с его патриархальным укладом, наивной поэтизацией окружающего мира, но несвободного от консервативных и даже косных черт.

Вместе с тем города и освоенные области, где насаждалась латинская культура, соседствовали с землями, население которых не вышло за грань первобытно-общинного строя. В лоне империи Африка была новой молодой провинцией, в которую римские колонисты внедряли на первых порах более прогрессивный тип хозяйства. И в области художественного творчества сюда импортировались передовые для своей эпохи художественные формы. Но античная традиция напластовывалась в Африке на неподготовленную, чуждую ей почву. Не случайно романизация Северной Африки напоминала строительство здания, воздвигаемого без фундамента.

Для того чтобы охватить явление в его совокупности, отдадим себе отчет в том, насколько жестки в древней истории Африки стыки цивилизаций, как несоразмерны перепады их культурного и художественного уровня. В сфере ее идеологии, религии, культуры и искусства преломились глубокие противоречия. Одним из непреодолимых является противоречие между античной цивилизацией, носителем которой выступает город, и более примитивными архаизирующими общественными отношениями его периферии. Другое – противоречие между далеко проникшей в пустыню античной цивилизацией и полузависимым от нее либо резко враждебным ей местным населением.

Вся жизнь южной периферии империи была напряженно-контрастной. Представим себе благодатные плодородные долины с множеством светлых городов, где с каждым годом римская культура все глубже пускала корни. Образование в Северной Африке, особенно в области юридических наук, риторики, философии и поэзии, достигло высокого уровня, охватив, естественно, зажиточные слои населения. Из среды провинциалов все чаще и смелее выдвигались выдающиеся писатели, ораторы, адвокаты и государственные деятели. Горожане гордились знанием латыни, однако латынь не смогла вытеснить пунический и берберский языки. Изгнанный из письменного употребления пунический язык надолго сохранился в качестве народного диалекта, а на берберском языке говорила значительная часть населения, особенно в селах.

В еще более сложных формах происходило поклонение римским богам. Многочисленным богам римского пантеона в Африке воздвигались статуи, посвящались богато украшенные храмы. Некоторые культы, как, например, культ капитолийской триады – Юпитера, Юноны и Минервы, – носили обязательный характер для всех римских граждан, где бы они ни проживали. Официальный дух и политическая направленность культа императоров и принесенной в африканскую провинцию религии завоевателей были выражены с неприкрытой откровенностью. Эта религия утвердилась среди самых влиятельных и богатых жителей городов – той муниципальной знати, которая была важнейшей социальной опорой власти римлян. Как справедливо заметил Ж. Тутен, исследования которого, особенно в области религии, не утратили своего значения по сию пору, широкие народные массы несомненно участвовали в пышных культах и торжественных обрядах, совершаемых «в честь сильных мира сего». Но религия эта не была религией народа – «религией домашнего очага». На африканской земле старая пуническая религия не умерла, а лишь преобразилась, постепенно облекаясь в римские одежды. Ж. Тутен писал: «…внешний вид святилищ понемногу менялся под влиянием греко-римской цивилизации и архитектуры; восточные символы были заменены на стенах человеческими фигурами, типами, заимствованными почти целиком из греческого и эллинистического искусства. Но божества, в честь которых праздновались эти культовые церемонии, остались прежними…»²⁰

Между тем религия римлян с ее развитым политеизмом и широким заимствованием культов и мифов у других народов являла собой нечто необычайно сложное и пестрое. Немалую роль играло и то обстоятельство, что армию многоплеменной Римской империи составляли представители разных народностей. Находясь вдали от родины, солдаты продолжали чтить своих богов, заказывая их изображения и сооружая жертвенники. Можно найти самые редкие культы, самые неожиданные, нередко привозные изображения богов в землях, как бы расположенных на другом «краю света». Произведенные в 1939–1941 годах в Алжире раскопки Кастеллума Диммиди, далеко выдвинутого в пустыню военного укрепления, обнаружили интересные росписи, принадлежащие к кругу искусства Пальмиры. Проникновение из Сирии, Египта и Ирана восточных мистических культов, возникновение христианства становятся непреложным свидетельством растущего идеологического кризиса империи. Своего рода ориентализация религии заметно усилилась во времена Северов. В африканской провинции поклонялись Исиде, сооружались алтари Митры, создавались статуи Сераписа. Однако гостеприимно принятые в римский пантеон новые восточные боги сохранили в Африке свой чужеземный характер. Их культы получили в основном распространение в городах, не проникнув глубоко в среду местного сельского населения. Тем не менее происходило своеобразное приспособление старой религии африканцев к формам античного политеизма. Они поклонялись Юпитеру, Сатурну, Аполлону, Меркурию, Дионису-Либеру, Плутону, Эскулапу, Юноне-Целесте, Диане, Теллус, Венере, Церере. Самыми почитаемыми, однако, были Сатурн и Юнона-Целеста, или просто Целеста – Небесная богиня. Древний италийский бог посевов Сатурн, согласно римской мифологии царь Лация, правление которого ознаменовалось золотым веком, стал в Африке воплощением пунического Баала. Называемый Saturnus dominus или Deus magnus, он превратился в главного бога африканских земледельцев. В свою очередь, Целеста отождествлялась с Танит. Покровитель Карфагена исцелитель Эшмун слился с образом античного Эскулапа. Нередко многие почитаемые в Африке римские боги идентифицировались с образами Сатурна-Баала и Целесты-Танит. Иногда они выступали как своего рода персонифицированное воплощение той или иной из божественных функций, которыми издревле воображение африканцев наделяло своих небесных владык.

Несомненно происходило известное смешение религий, с годами усиливалось воздействие представлений и ритуалов, пришедших из греко-римского мира. Но самыми существенными новыми завоеваниями были персонификация отвлеченных понятий и замена культовых символов антропоморфными изображениями божеств.

Те элементы религиозного синкретизма, о которых здесь можно говорить, казалось бы, могли стать почвой для зарождения синкретического характера искусства. И все же этого не произошло. Возможно, одна из причин заключалась в том, что проявления религиозного синкретизма в Римской Африке были во многом внешними.

Сам дух старой религии, созерцательной, сумрачной и вместе с тем довольно примитивной, резко противостоял трезвому практицизму римской, чья строго соблюдаемая обрядность при всей ее помпезности чаще всего носила оттенок нескрываемой «принужденности». Вместе с тем видоизмененная, облаченная в новые античные одежды религия африканской провинции, как и древняя религия Карфагена, не была той благодатной почвой, на которой могли бы широко развиваться новые оригинальные создания искусства. Став антропоморфной, она осталась, по существу, чуждой восприятию красоты и совершенства человеческой личности. Лишенная развитой мифологии и ярко выраженного поэтического начала, эта религия находилась в плену абстрактных понятий неизобразительного характера. В то же время несущая в себе огромный заряд творческой фантазии античная мифология пришла сюда в формах римской религии и римской художественной традиции, самих по себе в известной мере уже образно обезличенных и тяготеющих к отвлеченной аллегоричности.

Особые трудности возникали при внедрении в местную среду античных принципов художественного творчества.

Общеизвестно то огромное значение, которое имела античная традиция в развитии искусства различных провинций Римской империи. В своих владениях на Востоке сам Рим во многом был обязан культуре эллинистического мира, и его восточные провинции пережили сильную волну эллинизации. Иначе сложилась судьба африканской периферии. Вовлеченная волей истории в великую средиземноморскую цивилизацию, Африка тем не менее не пережила развитого эллинистического этапа. Господство Карфагена не могло не сыграть свою роль, отдалив страны Магриба от греко-римского мира. Захваченные затем Римом на долгие годы, они, казалось бы, стали частью этого мира. Наряду с другими провинциями Африка внесла значительный вклад в духовную жизнь империи. Но включение провинций в орбиту римской культуры имело и другую, оборотную сторону. «По всем странам бассейна Средиземного моря, – писал Энгельс, – в течение столетий проходил нивелирующий рубанок римского мирового владычества»²¹. Этот точно подмеченный образ особую выразительность приобретает в применении к культуре провинций. Разумеется, в каждой по-разному, в зависимости от той степени активности и силы сопротивления, которой обладала местная художественная традиция. Нивелирующие тенденции имперского объединения были исключительно сильными, и римский «рубанок» весьма ощутимо коснулся Африки. Хотя мотивы и формы, почерпнутые из арсенала древних художественных эпох, не исчезли и в римское время, искусство Африки, как уже упоминалось, по сравнению с искусством других провинций кажется более традиционным. Все это обусловило в целом сложную и разноречивую картину развития искусства африканской провинции. Римские и туземные элементы не составили здесь органического сплава, породившего новый, синтетический строй образов.

В разных областях искусства Северной Африки романизация проявлялась неодинаково. Римское влияние господствовало в градостроительстве и архитектуре, что было обусловлено специфическими особенностями архитектуры, не только связанной с практическими интересами общества и господствующей идеологией, но и выражающей дух и культуру эпохи. Искусство мозаики, которое достигло в Северной Африке необычайного расцвета и было отмечено множеством локальных особенностей, основывалось на эллинистически-римском опыте. Более сложно и противоречиво формировалась скульптура, в которой существовали разнохарактерные тенденции. Одни отражали общеримские пластические стандарты, и произведения данного круга были привозными. Другие тенденции исходили из среды африканского населения, испытывавшего влияние эллинистически-римского культурного комплекса, но и вносившего в творчество местные черты.

Настойчивое стремление некоторых исследователей античного наследия стран Магриба выявить черты обязательной «самобытности» или «обязательного» синкретизма нередко мешает глубокому исторически объективному постижению искусства, особых условий его развития, изменчивого, подвластного движению времени лица. Связанное с местной почвой и местными особенностями, искусство Африки развивалось в русле римской художественной традиции и изобразительной системы. Оно более сложно и многолико, чем может показаться на первый взгляд.

Ничто не дает такого глубокого и всестороннего представления об этом грандиозном художественном периоде в истории Магриба, как образ различных древних городов, которые были воздвигнуты на африканской земле.

Некоторые из городов почти бесследно исчезли, поглощенные строительством более поздних эпох, другие, разрушенные еще в давние времена, стали добычей песков, жестоких ветров и иссушающего солнца. И все же археологи обнаружили немало величественных руин. Эти затерянные древние города, которые принято называть «мертвыми», близки по времени, нередко различны в исторических судьбах, сходны и вместе с тем неповторимы по своему облику.

Встающий среди безлюдной местности город манит к себе не только разнообразием непрерывно открывающихся видов то в перспективе уходящих мощеных улиц, то в пролетах арок или уцелевшей колоннады, но и желанием просто побродить среди упавших камней.

В Северной Африке строили из крупных, сложенных насухо тесаных блоков, и эта техника кладки с особой выразительностью выявляла пластическую мощь камня. В каком-то удивительном единстве сливается его бледно-золотистый тон – иногда с густым медовым оттенком, иногда словно тронутый сединой – с цветом неба и выжженной почвы. В полдень легкая дымка окутывает город, издали кажущийся призрачно-белым. В часы заката волна красок омывает архитектуру, очертания которой приобретают графическую четкость на фоне быстро гаснущей зари.

Археологические раскопки обнаружили около шестисот пятидесяти поселений в Северной Африке. Однако большинство из них нельзя назвать в нашем понимании городами. За исключением нескольких крупных центров (Карфаген, Утика, Великий Лептис), для Римской Африки характерны маленькие городки, которые насчитывали от десяти до пяти тысяч жителей, а иногда и того меньше. Население древней Цирты или такого важного порта, как Цезарея, не превышало двадцати-тридцати тысяч человек.

Между тем даже самый небольшой город стремился отразить в своем облике черты, которые составляли непременную особенность муниципальной жизни в духе, так сказать, общеримского стандарта. Повышенное внимание уделялось городскому благоустройству, в чем немалую роль играли всякого рода пожертвования местных магистратов и зажиточных горожан. Стихийно возникавшая жилая застройка была неизбежной, и все же в планировке городов преобладал единый четкий замысел. Нередко его основой был план в форме квадрата или прямоугольника с сеткой улиц. Две широкие магистрали пересекали город под прямым углом: кардо с севера на юг, декуман – с запада на восток. Расположение форума обычно мыслилось в центре скрещения магистралей. Форум – замкнутая прямоугольная мощеная площадь – окружалась колоннадой, за которой возводились храмы, торговые и административные здания: курия (своего рода ратуша), базилика, служившая местом суда и деловых сделок.

Форум объединял жителей, был «символом и средоточием общественной жизни. Здесь магистраты зачитывали официальные постановления, приносили жертвоприношения, производили продажу имущества с молотка, вершили правосудие. Здесь горожане голосовали, платили налоги, занимались торговлей или биржевыми операциями, здесь же под колоннами они проводили часы досуга»²².