Текст книги "Северо-Север"

Северо-Север
Татьяна Николаевна Князева

Редактор К. Ю. Иоутсен

Фотограф А. Б. Ленина

Фотограф Т. Н. Князева

Дизайнер обложки Т. Н. Князева

© Татьяна Николаевна Князева, 2023

© А. Б. Ленина, фотографии, 2023

© Т. Н. Князева, фотографии, 2023

© Т. Н. Князева, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0059-7063-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вместо предисловия

Живёт у холодного стального моря рыбак. Рано утром он вытаскивает из-под сосен на шёлковый песок свою лодку, забрасывает в неё рыболовные снасти и отчаливает от берега.

Море бывает разное. По осени, в безветренные дни, оно похоже на зеркало, и рыбак опускает весло осторожно, чтобы не поднимать брызги. Тогда волны расходятся клином за кормой чётко и ровно, словно проведённые по линейке. Чем дальше от лодки, тем они медленнее и шире, пока не растворятся в тонком утреннем тумане. Рыбак замирает, затаив дыхание, занеся вёсла над водой. Когда из воды выскакивает рыба, нарушая идиллию, он вздыхает и продолжает путь.

Больше всего рыбак бережёт три вещи: свою старую надёжную лодку, маленькую фотокарточку в потёртой деревянной рамке под стеклом и большой куст шиповника, который растёт на песке у воды, в том месте, где рыбак держит лодку по ночам.

Лодку он когда-то сделал сам, и вот уже много лет она служит ему верой и правдой, кормит рыбака, умеет выстоять в шторм и приносит удачу. Фотокарточка – это всё, что осталось у рыбака от далёкого прошлого, спокойного и тихого, как море в штиль. Рыбак достаёт фотокарточку из-за пазухи, бережно вытирает туман со стекла, и ровные волны медленно, одна за другой, начинают расходиться в его памяти – до самого горизонта.

Почему рыбак бережёт косматый колючий куст шиповника, он не знает сам. Никогда он не выращивал у себя возле дома цветы, никогда не любовался красотой весенних лугов, и к природе вообще всегда был равнодушен. Рыбак любит холодное стальное море, потому что всегда понимает, что оно хочет ему сказать. Колючий росток шиповника возник из песка внезапно, как раз в том месте, где рыбак вытаскивал лодку на песок. Рыбак ранил о колючки босые ступни, но некогда было бороться с упрямым ростком – утром нужно было торопиться в море, а вечером уже не было сил. Шиповник быстро разрастался, и рыбак научился протаскивать лодку мимо него, чтобы не уколоться.

В середине лета шиповник вдруг выпустил большой малиновый бутон. Рыбак заметил его вечером, на закате. Посмотрел, прошёл мимо, усмехнувшись в усы.

Однажды ночью сильно штормило, рыбаку не спалось. Он постоял немного у окна, забеспокоился. Оделся, отправился проверять лодку – не повредит ли её шальная волна? Заодно зачем-то проверил колючий куст. Песок сильно размыло, обнажились тонкие сильные корешки. Кутаясь от ветра, рыбак подкатил к шиповнику несколько валунов, оградил его от моря. Пару минут постоял рядом – посчитал волны. Шторм затихал. Десятая волна уже едва доставала до прибрежной осоки. Рыбак отряхнул ладони от песка и пошёл в дом.

Какой толк от него, от дикого колючего куста шиповника? И снасти на нём не просушишь – запутаются. И лодку не привяжешь. А в сумерках зацепишься – обязательно рубашку порвёшь…

Вечереет, и рыбак направляет лодку к берегу. Морской берег весь одинаковый: белый песок, в котором тут и там зеленеют и желтеют островки осоки. Выше – начинается рыжеватый сосновый частокол. Где-то там, в тени под соснами, рыбацкий домик, но его не видно за густым подлеском. Оборачиваясь через плечо, рыбак гребёт к берегу. Вон он вдали – цветущий шиповник, ярко-малиновое пятно на песке, как капля крови на листе бумаги. Рыбак подтабанивает веслом, направляя лодку. Шиповник в этом году зацвёл в сентябре, и так пышно, упрямо.

Говорят, это к тёплой осени.

Начало

 
Качается маятник солнечных дней,
И тикает, тикает что-то в осоке,
На Севере, в дикой осоке высокой,
В далёкой волшебной зелёной стране.
 
 
Багряные вспышки в кленовых печах,
Посыпалось золото соснам в ладони.
Сверкают в тумане буланые кони
Росою на шёлковых тёплых плечах.
 
 
И перьями вьётся серебряный снег,
Ложится в горячую чёрную воду,
Где берег замшелый уснул до восхода
И омуль гуляет луною на дне.
 
 
Мгновенье – и птицы вернулись назад.
Ручьи загудели, светлее и глубже,
Апрельские ветры над скалами кружат,
И Север весенний глядит мне в глаза.
 
 
А солнце его неподвластно часам,
А там, подо льдами, – левкои, левкои…
Таким я его полюбила, какой он,
Меняясь, как небо, живёт в себе сам.
 

2020

Угли

 
Если угли оставить в осеннем лесу,
Их затушат к утру ледяные ветра.
Так бывало всегда. А снега занесут —
И уже никогда не отыщешь костра.
 
 
Воет ветер, листая короткие дни…
Это лес виноват, или дело в углях,
Только греют, блуждая меж сосен, огни,
И цветёт круглый год огневая земля.
 

2019

На ветру

 
Я выключаю шум и свет:
Во мраке, тёплом и упругом,
Кружится лёгкий первый снег
                        Над рыжим лугом.
 
 
И звёзды листьев не спеша
Ложатся в синеву и в лужи,
И отзывается душа
                        На ветер южный.
 
 
Как будто это он меня
Зовёт на старые качели —
Забыть удавку февраля
                        И вой метели.
 
 
Лететь, за цепи не держась
И окна глаз не открывая…
Давно себя я заждалась
                        В обломках мая.
 
 
Клубится белый тёплый пар,
И шорох листьев слышен твёрдо.
Рассвет вступает, как пожар,
                        Искрой, аккордом.
 
 
В багряных отблесках зари
Горит янтарь на сонном взморье,
И море греет изнутри
                         Горячей кровью.
 
 
И капитан сверяет курс,
Случайных льдов остерегаясь,
И про себя считает пульс,
                         Волны касаясь.
 
 
И если будет выше ста,
Мне здесь, в плену у вечных сосен,
Не хватит охры и холста
                         На эту осень.
 

2019

Ноябрьское

 
Не спутаешь привкус осенней меди.
Ноябрьские раны саднит всё реже,
Но кровь запеклась в этот южный ветер,
Что пенится, воет и горло режет.
 
 
Их было довольно в судьбе звериной —
Пустых ноябрей в чёрных крошках перца,
Аккордов в балладе моей старинной,
Следов от когтей от плеча до сердца,
 
 
Фиалок, погибших в морозной чаще,
Июльских ночей, февралём пропахших,
И ярких вспышек – зарница ли? порох? —
За окнами в тонких седых узорах…
 
 
Уже не растает в лучах рассвета
Целительный снег на рубце аллеи.
А ты никогда не играешь в лето.
Наверное, мне потому теплее.
 

2019

Фонари на площади

 
Неизученный Город. Я всё ещё здесь чужая.
Мне не верят ни Страж у Ворот, ни Полковник, ни звери.
Я сижу под Стеной, этот день в никуда провожая,
Грохот листьев, как дождь в полуночном осеннем сквере.
 
 
Но сегодня зачем-то горят фонари на площади,
И тревожно на сердце от собственного незнания.
В этом газовом свете мелькают повозки и лошади,
И как днём виден каждый булыжник и каждое здание.
 
 
Но сегодня зачем-то забыли закрыть Ворота,
Звери бродят за Южным Холмом, расплавляясь в закате.
Тень пожала плечами и молча шепнула что-то.
Жаль её, только Города нам на двоих не хватит.
 
 
Но сегодня зачем-то – одна среди книжных полок —
Черепа старых снов я читаю, смотря в глазницы,
Словно в каждом из них – этой глупой души осколок.
Словно каждый из них не успел мне вчера присниться.
 
 
И никак не уснуть при горячем фонарном свете.
Полукружия чертят в песке и скрипят Ворота.
И дубовую ветку качнул остро-пряный ветер,
Словно кто-то кивнул мне оттуда.
Кивнул мне. Кто-то…
 

2020

Гольфстрим

 
Гольфстрим затих. Ты вышел на подмостки.
Весь мир завален рыжею листвой.
Как полосатой палкой с перекрёстка
Берёзой машет ветер-постовой.
Прозрачный воздух режут самолёты,
И синий шёлк расходится на швах.
Ты в этот мир вернулся для кого-то,
А бросился себя искать впотьмах.
 

2007

Кошке снится

 
Кошке снится.
У кошки дрожат усы и уши.
Я только сейчас подумала:
              Слушай!
Ведь кошке же что-то, наверное, снится…
 
 
Ты улыбаешься.
Думаешь, кошка бежит во сне
За мышью, укравшей сыр.
              Ан нет!
Я подсмотрела кошачьи сны.
 
 
Кошке снится:
Заборы, заборы вокруг и огонь.
В кого-то стреляют, грохот,
              Боль.
Какие там мыши, какой там сыр…
 
 
Кошка спасает мир.
 

2008

Монолог ноябрьского снега

 
Забыли меня? Я – ноябрьский снег.
Я здесь, чтобы скрасить ваш пасмурный век.
Редчайший феномен на этой планете!
Синоптики, тише. Я к детям. Я – к детям!
 
 
Я помню их всех, краснощёких, румяных.
Мои покорители снежных барханов…
Уроки готовы? Айда на коробку!
Серёжка, ушанку! Где варежки, Вовка?
 
 
Вот это – окошки курносого Пети.
Вратарь, на площадку! Он вырос? Не верьте.
А где, интересно, защитник Егорка?
И что там за стройка у школы, на горке?
 
 
Тёть Таня, наш дворник. Лопату! Есть дело!
Да как ты ссутулилась, как поседела…
Так внучку зови на подмогу с лопаткой!
Она в институте? Весь день над тетрадкой?
 
 
Тогда подожду старика дядю Сашу
Вот тут на скамейке, во дворике нашем!
Эй, дед! Выходи выбивать свой ковёр!
Я ждал целый день. Я засыпал весь двор.
 
 
Я здесь, и отныне так будет всегда!
Я вам за бесснежные эти года
Укутаю город густым снегопадом
От Сокола и до Нескучного сада.
 
 
Я лишнее скрою. Я вас позову
В старинную сказку – обратно в Москву.
И пусть мандаринами пахнет и хвоей,
И пусть будут рады хотя бы те двое.
 

2016

По памяти, на слух

 
Синее, синее небо над алою рощей,
Долгое эхо скользит, как смычок по струне
Речки, в которой все мысли понятней и проще,
Факты яснее, чем камни в прибрежной волне.
Мир, отражённый в росинке,
как в ноте, как в строчке,
Реинкарнация слова в парящий смысл —
До тишины, что с уменьем, веками отточенным,
Ляжет горячею краской на снежный лист.
 

2019

Ольховая ведьма

 
Эти впалые щёки морщинистых древних скал,
Этот ягель сухой, что ползёт сединой к вискам,
Этот ветер осенний, срывающий плащ с души…
Я – Ольховая ведьма, я родом из той глуши.
 
 
Били молнии в сосны и в камни, сжигая мох,
Злился бог на озёрные скалы и видел бог:
Там стоял мой бревенчатый домик на всех ветрах,
Шли дожди, и летал над дорожкой ольховый прах.
 
 
Но не много ли ведьме одной и воды, и огня?
Ветер выл и скулил и напрасно искал меня.
Не садилась в кижанку с тех пор, не брала весла,
Колдовать перестала и дом от грозы спасла.
 
 
А теперь я надёжный и верный тугой росток.
Там, где небо светлее, – мой Север и мой Восток.
Хоть и стен уже нет, и фундамент найдёшь с трудом,
Я ольховым орешком опять прорастаю в дом.
 
 
А теперь я – огромная птица с крылом седым,
Отражаюсь в озёрном стекле и ныряю в дым.
Я – лисица, скользящая в медной траве к воде:
Цепь следов на холодном песке, хрупкий лёд и тень.
 
 
А рыбацкий мальчишка, сбежавший тайком сюда,
Рвёт октябрьский вереск и шепчет: «Вот это да…».
И мальчишка, и вереск, и шёпот – моё колдовство.
И стихия, и время – ничто против силы его.
 

2021

Луна

 
Я не верю в полуденный зной —
Мне теплей и уютней с луной.
Мы с луной из одной состоим пыли —
Той, в которой следов до сих пор не нашли.
 
 
Мы с луною молчим «на ты»,
Топим снег и морозим цветы.
Я луне посвящаю весенний вой,
А луна дарит клык, полумесяц свой.
 
 
Мы с луною – два зверя в степи.
Если негде укрыться – стерпи.
Чем быстрее бежишь без тревог и сна,
Тем быстрее летит над тобой луна.
 
 
Выйдет солнце слепить глаза
И захочет тебе сказать,
Что на свете ни тьмы, ни обмана нет.
Но наступит закат, если был рассвет.
 
 
А луна – и надёжней, и злей,
И, гадая, чей лёд теплей,
Вижу: белою тенью скользнув по стене,
Пробирается в дом – ночевать во мне.
 

2020

Колокол

 
Всю ночь тревогу били в колокол
В заброшенном степном селе.
Метель висела мятым пологом,
И ветер выл всё злей и злей.
 
 
Ни воронья над тёмной башней,
Ни огонька в седом окне —
Лишь колокол качался страшный,
Роняя гул в глубокий снег.
 
 
Кого-то звали звоном острым,
Кого-то ждали в этой мгле
Над тонущим в снегах погостом
На замерзающей земле.
 
 
И чьи-то руки ледяные
Упрямо дёргали канат,
И годы падали чумные —
За каплей капля, словно яд.
 
 
Бредёшь в степи, околевая?
Погибнешь – так тому и быть.
Поверить в то, что ты живая, —
Как полюбить.
 

2020

Диалог над оврагом

 
…Рябина пылает в сыром овраге,
И птицы кричат, обжигаясь ею.
Костром, полным тёмной слепой отваги,
Боярышник пальцы озябшие греет.
 
 
– Тебе ли, клыкастой, зимы бояться?
Сложи белоснежные крылья волчьи.
Зима нам подарит морозный карцер
Взамен на винтовки хлопок неточный.
 
 
– Меня не возьмёшь ни серебряной пулей,
Ни линией алых флажков на сугробе.
Метели встревоженный пасмурный улей —
Тот страх, от которого мы гибнем обе.
 
 
– Не дрогнув, я молча шагну навстречу
Трём месяцам льда, как штыкам конвоя,
А ты будешь выть по лесам под вечер
И кровь нам студить своим волчьим воем.
 
 
– Твоей человечности нечем согреться,
И шарфа петлёй ты нас вместе удушишь,
Но шерстью чужой не укутаешь сердце,
Когда носишь шкуру на голую душу.
 
 
…Мы с нею бредём среди мёртвых растений
В тумане по пояс навстречу всем вьюгам,
И ясно лишь нашей заснеженной тени:
Мы каждой зимой убиваем друг друга.
 

2019

Вспомнилось

Н.Л.

 
Мы боялись друг друга с тобой, как трусливые кошки,
Прятались в тень, путали след, ходили по кругу.
И от нашей любви не осталось ни капли, ни крошки,
Так, что кажется: мы никогда не любили друг друга.
 
 
Вьются, вьются за школьными окнами белые мошки.
Всё прошло, будто встали часы над доской, на стенке.
Снегом, пеплом ли – не понять – заметает дорожки
В памяти. Долго осталось ещё до переменки…
 

2007

Январские сны

Памяти В. В.

 
А январские сны, как январские реки,
Подо льдом всё текут, чтобы лучше дышалось.
Ты идёшь нараспах в двадцать первом веке,
И тепла твоего даже вьюге досталось.
 
 
А январские сны, превращаясь в снежинки,
Так искрятся у ног, что давить их жалко.
И намного приятней идти по тропинке,
Не касаясь земли, по привычке, вразвалку.
 
 
Ты идёшь, оставляя заснеженный город,
Не купив по дороге ни водки, ни хлеба.
Где январскими снами кончается холод,
Начинается синее звёздное небо.
 

2013

Автобусы

 
Как виноватые, бродят автобусы,
Уши зеркал прижимая стыдливо.
Это – тоска. Когти снежного полюса
Больно хватают с утра за загривок.
 
 
Холод. И словно невидимый дворник,
Сердце моё расчищавший от снега,
Спился, работу забросил. И вторник
В спину субботе влетает с разбегу.
 
 
Будни замешены в снежное тесто,
Дышится с болью, во рту – кисло-сладко.
Низкое небо, туман. Повсеместно —
Антициклоны. Циклоны. Осадки.
 
 
Есть ли у нас на Земле что-то общее? —
Эта Москва – эта точка на глобусе.
Да, я скучаю… Из прошлого в прошлое,
Как виноватые, бродят автобусы.
 

2009

Снег над великой китайской стеной

 
Снег над великой китайской стеной,
И собакам всю ночь не собачится.
Кто-то их манит гнилой ветчиной
И в тучи картонные прячется.
 
 
Здесь не сложилось, там не свершилось,
Здесь опечатка, там опечатка.
И голова сотню лет не кружилась
                                                        От счастья,
И мир мой в квадратных заплатках.
 
 
Где-то ведь есть твои карие-карие…
Не у подъезда, где видно всё ночью,
А там, в пустоте, за листами сценария
Жизни моей. За тире с многоточьями…
 
 
Но посмотри: одиночество просто —
Это стеклянные синие шарики,
Если небрежно рассыпать их по столу.
Каждый – красивый, ничтожный и жалкий.
 
 
Нет, всё не так, всё не так, слышишь, ветер,
Выучи только три слова и вой со мной:
Наша свобода – туман. После смерти мы —
Снег над великой китайской стеной.
 

2008

Телевизоры

 
Искрят телевизоры, вновь телевизорам снятся
Дурацкие фильмы в блестящих бумажных обёртках.
Неважно, с какими волками ты кружишься в танце, —
Тебе всё равно перережут когда-нибудь глотку.
 
 
Так воет метель в прочной раме из чёрной пластмассы,
Что правда и ложь – только серая чёткая рябь,
С которой не нужно на свете ни звуков, ни красок.
Вся боль далеко, у тебя – только лунный сентябрь.
 
 
А страх мой теперь не прогнать ни вином, ни криком,
И тлеют глаза, излучая сырую тьму.
Дай, боже, мне стать той замёрзшею тварью дикой,
Которая часто приходит к окну твоему.
 
 
И свет, что пролился у дома на мокрый гравий,
Лакает всю ночь из пропахших листвою луж,
Стараясь запить сентябрём этот май кровавый
И рвущие горло больное иголки стуж.
 
 
А ветер залижет небес потемневшие раны.
И над шапито жирных туч взмоет флаг пустоты —
Твой серый квадрат бесполезного телеэкрана
И в пепел сожжённые грозами телемосты.
 
 
И если ты сам, освещённый тем пепельным светом,
Из кресла поднимешься, чтобы открыть окно,
Мы будем смотреть друг на друга, как два силуэта,
Как тени, которым не больно и всё равно.
 

2008

Скальпели

 
Мне как-то снилось, что я снюсь…
 
 
От скальпелей так жжёт в глазах.
Из раны в сердце хлещет грусть,
И кровью – грусть на простынях.
 
 
Пол залит грустью, как вином.
От омерзенья рот кривя,
В шарфе стерильно шерстяном
Хирург косится на меня.
 
 
Я снюсь ему в кошмарном сне,
В вагоне, едущем в Москву
По перебитой колее.
Так жаль его жену-вдову.
 
 
В купе холодном чай замёрз —
В стакане ложка не дрожит.
Чихает дымом паровоз…
– Пинцет!
                    Зажим!
                                  Корнцанги!
                                                        Спирт!
 
 
Мой доктор кутается в плед…
Одна ошибка – и пропал!
А я лишь сон. Я раз – и нет,
Как будто выключил канал.
 
 
Медсёстры бегают, скользя
По лужам грусти, как по льду.
А в окна все ветра сквозят,
Распарывая пустоту.
 
 
Смотрите, я ещё живу:
Нить пульса почерком слепца
На чёрном вам строчит главу
Про жизнь, которой нет конца.
 
 
Фонарь на станции пустой
Играет в бледную луну.
Вдали молитвой – чей-то вой,
Как твой. Терпи, раз ты уснул.
 
 
Во всей больнице гаснет свет —
Замкнуло что-то и искрит.
Я – просто сон. Меня там нет.
Не нужен ни пинцет, ни спирт…
 
 
В шарфе и ледяном поту
Проснулся доктор, трёт глаза.
Вагоны мчатся в темноту,
Кондуктор бьёт по тормозам…
 
 
…Мой друг, я болен – это грусть,
И я за то себя боюсь,
Что с ней смирилась – ну и пусть.
 
 
Мне как-то снилось, что я снюсь…
 

2008

Первая четверть

 
Мир пищал стоголосицей серых слепых судьбят:
Все на свете сокровища будут теперь у тебя,
Потому что ты вновь родилась и открыла глаза,
Потому что пришло время жить и вернуться назад.
 
 
Мир качал мне деревьями и поливал дождём,
Торопил, научил дышать, говорил: идём.
Он хотел показать, как здесь всё изменилось без нас,
Чтоб я сразу забыла, зачем я сюда рвалась.
 
 
Но когда опустилась рассветная рыжая взвесь,
Стало ясно в прозрачности утра: ты тоже здесь,
И пока без тебя я носилась в бесцветной мгле,
Ты уже четверть века провёл без меня на земле.
 

2012

Полуночное беспозвоночное

И.Р.

 
Я – полуночное беспозвоночное
В скользкой холодной трубе водосточной, но…
Эти часы, как реальность, неточные.
Больше не тикают.
                                     Стали песочными.
 
 
Ты – непрочтённое мной междустрочное.
Ты – ненадёжное, недолгосрочное.
Прошлое – тёплое,
                                      Прошлое – прочное,
А настоящее – хрупко-барочное.
 
 
Белый песок очень липкий и сочный.
В колбе часов есть своё время-зодчий.
Только следы на песке одиночные —
Тянутся тонкой и блёклой цепочкой, но…
 
 
Воздух разреженный падает клочьями.
Где-то снаружи года летят гончими.
Я – полуночное беспозвоночное.
Мне                        беспо – лезно
                                           зво – нить.
(Многоточие.)
 

2008

Сверхновая

 
Когда-нибудь снег подо мной закачается,
Красной гирляндою прошлое высветя.
Стая! На этой земле всё кончается.
Дышишь, и дымка горячая ввысь летит.
 
 
Дышишь и чувствуешь: с грохотом, скрежетом
В небе лунище зелёное катится.
И облака в его пекле лохматятся,
В ветках гниют, словно сало медвежее.
 
 
Воешь, и вой не летит, не разносится,
С кровью застрявший в разодранной глотке.
Кто-то вокруг суетится, торопится,
Лапы мелькают в звериной чечётке.
 
 
Стая! На этой земле всё кончается.
Только мне шкуры не жаль в мясо содранной.
Я в лунном свете танцую, и танец мой
Визгом встречают щенки моих подданных.
 
 
Всех нас забудут, все мы никчёмны.
Словно снега, что в слезах умирают.
 
 
Где-то в потёмках небес ночных сонно
Светит сверхновая с кличкой Wolf-Rayet.
 

2008

Пустота

 
Я – ребёнок, в котором живёт пустота,
Суета и желание прыгнуть с моста.
 
 
И я снова ныряю впотьмах наугад
В новолуние, словно в целительный яд.
 
 
Одиночества вой хлещет в небо рекой,
Рассечённое лезвием, словно тоской.
 
 
А потом выжигается боль наизусть,
Тошнотворная тяжесть, кровавая грусть.
 
 
И в отчаянье бешеного ноября
Я боюсь никогда не вернуться в себя.
 

2009

Ночь

 
Тьма льётся в февраль, как чернила в кувшин молока.
Я этот коктейль выпиваю подряд ночь за ночью,
И что-то крадётся мохнатое издалека,
И нежность во сне мягкой лапкою сердце щекочет.
 
 
Я всё затушу. Зашипит, и поднимется пар,
А может, туман над багряной рассветной полоской.
Ты слишком хороший, а я, словно глупый Икар,
Не чувствую боли от капель горячего воска.
 
 
И ранить боюсь слово-взглядом, обидеть боюсь
Глаза твои цвета испитой холодной заварки.
Я всё затушу. Будет душно. И пусто. И грусть
Я буду лечить талым снегом растаявших парков.
 
 
Я всё затушу. А сейчас, на хвосте у зимы,
Тьма льётся в февраль, и не надо ни рома, ни виски.
Я смело ныряю в чернильно-молочные сны,
Как в небо, – огромную, полную вечности миску.
 

2009

Ледяная цинга

 
Так из жизни всегда выпадает февраль —
День за днём, словно зубы, когда им захочется.
Рыжий сумрак, и рыжая скользкая рань,
И морозных безоблачных далей высочество.
 
 
В заузоренных окнах, где в щёлочках рам
Затаилась метелька и гнёздышко строит,
Ярко-синей инжириной купола – храм
И крошащийся воздух над сахарным морем.
 
 
Недостаток тепла, ледяная цинга,
Самолёты молчат, поездам не грохочется.
И за каждым вагоном несётся пурга —
Персональное дым-одиночество.
 

2012