Текст книги "Проклятие – миньон"

Я бросила в него бутылкой:

– Девчонка! Лорд Виклунд дерется как курица! – проорала я, дым юркнул в горло, голову повело, как от сильного опьянения.

Оливер медленно повернулся – глаза его были белыми и безумными, а из плеча торчали осколки бутылки – и зарычал.

– Твои враги сзади, лорд Виклунд, – хрипела я из последних сил, – убей их всех!

Он саданул в стену, плотно подогнанная кирпичная кладка разлетелась, как карточная башня, и мою спину обожгло, огонь ворвался в спальню.

Затем все было как в дурном сне. По подбородку текла кровь от прокушенной губы, я слизывала влагу, чтоб хоть как-то перебить поганый вкус ядовитого дымы, принимала у кого-то ведра с водой, выплескивала их вперед, не глядя, затем, уже преодолев все пространство спальни, вывалилась во двор сквозь пролом в стене и не могла надышаться, валяясь на земле, потом жевала траву вместе с корнями и налипшей на них землей, потом меня рвало так эпично, что, если о моих подвигах когда-нибудь будут сложены легенды, я требую включить в них и описание этого процесса.

А потом ко мне подошел дерганый молодой человечек в зеленой робе и сказал, что мне надо показаться лекарям.

Ситуация была чрезвычайной. В большой тронной зале собирался королевский совет, а Мармадюк со своей королевой сидел в малой и ерзал.

– Ты мне мешаешь, – бросила королева в раздражении, ни на мгновение не прерывая своего занятия.

Ее величество медленно водила раскрытыми ладонями над столешницей, инкрустированные в нее кристаллы послушно загорались при приближении монаршей ручки и гасли, когда она отдалялась.

Малую тронную залу охраняло две дюжины «лиловых плащей» и отряд дворцовой стражи, чтоб никто и ничто не мешало уединению королевы.

– Больше сотни мальчишек, Аврора! – Яркие, как маслины, глаза шута блестели. – В одну ночь мы потеряли их всех. Уж насколько я черствый человек, но это просто за гранью! Со времен Ригеля Безумного не было столь масштабных и столь жестоких нападений. И это не просто молодые люди. Аврора. Это дворяне! Как мы оправдаемся перед их родителями? Перед Ардерой? Мы пригласили к себе во дворец наследников семей и всех здесь уморили? Ты понимаешь, что близка к потере трона? Твой совет съест тебя без соли уже потому, что идея возрождения миньонства принадлежит тебе?

– Тсс. – Аврора встряхнула кисти рук и поморщилась. – Смотри, милый, почти все кристаллы отвечают золотой кости, они живы, наша надежда… Помолчи…

– Это невозможно! Их всех осмотрели лекари! Никто из тех, кто провел ночь в миньонской казарме, не подает признаков жизни!

Ее величество не слушала, она склонилась над столешницей, что-то привлекло ее внимание:

– Малахитовый треугольник. Милый, будь добр, посмотри вон в том фолианте, где у нас перечисление приморских дворянских родов, неподалеку от Доремара.

Шут подошел к алькову, в котором прятался еще один стол – письменный, стал перебирать стопки книг:

– Дофемонды, де Краон, Шабо.

– Дофемонды точно красные, – Аврора наконец откинулась на спинку кресла, – их камень – каплевидный рубин. Посмотри, у кого из двух оставшихся фамильным кристаллом является малахит, и сравни со списком миньонов.

Мармадюк зашуршал бумагами, ее величество в ожидании прикрыла глаза: королевское волшебство – дар золотой кости – требовало от ее обладателя нечеловеческих усилий.

– Де Краон, – наконец сообщил шут, – наследник Жан Батист, проходящий испытания в составе красного крыла твоих миньонов.

– Что ж, – грустно сказала королева, – де Краоны сегодня остались без наследника. К сожалению, их кристалл мне не отвечает. Надеюсь, у этой семьи есть еще сыновья, которые… которым… – Она не закончила фразы, смахнув со щеки влагу. – А теперь, милый, идем.

– Куда?

– Разумеется, проводить большой королевский совет, теперь нам есть что им сообщить.

Мармадюк встряхнулся, на мгновение став похожим на мокрую птицу, и пошел к двери, пропустив королеву вперед.

– Лорд Данзас! – обратился он к капитану дворцовой стражи. – Отправляйтесь в миньонскую казарму и разыщите там Жана Батиста де Краона.

– Куда доставить тело? – Капитан был осведомлен обо всех событиях во дворце лучше прочих.

– Туда же, куда и остальные. Всех пострадавших, нет, условно выживших переместить в королевский госпиталий под присмотром лекарей и медикусов, при де Краоне оставить дополнительную охрану.

– Куда прикажете девать выживших не условно? Несколько человек провели ночь за пределами казармы.

Мармадюк хмыкнул:

– Этих под арест до последующих распоряжений. И придумай что-нибудь устрашающее, чтоб допрос, когда у меня найдется на него время, проходил с наименьшим сопротивлением допрашиваемых.

Лорд Данзас тоже хмыкнул, его работа при дворе немало способствовала развитию сообразительности.

Глава 2
И ввергнутые в бездну

Как говаривала моя матушка, если жизнь преподносит тебе лимоны, постарайся сделать из них лимонад. Я всегда списывала эту странную сентенцию на инородное происхождение моей родительницы, это, может, в их Домании лимоны – дело обычное и то, от чего принято кривить рот, а у нас в Ардере – деликатес, каких поискать. И вообще, если ардерцу жизнь поднесет лимон, он пустит его на пунш долгим зимним вечером, а не в лимонад, который, как всем известно, делается вовсе из груш особого сорта, ароматных и сочных, но в пищу непригодных.

О чем это я? О лимонаде! То есть о грушах! То есть о том, что самое страшное событие в нашей жизни может стать прекрасным, а точнее удачей.

То, что Бастиана Мартере графа Шерези подвергли аресту, оказалось невероятным везением для Бастианы. Ведь промедли королевская стража всего лишь на минуту, меня осмотрели бы лекари и осмотрели бы в полностью раздетом виде, вместе с моими коко-де-мером и волшебным фейским поясом в комплекте. Потому что к моменту ареста я проигрывала бой с четверкой мускулистых молодых людей в зеленых робах. Кто их только в лекари понабирал, таких здоровых? А может, это занятия медициной развитию мускулатуры способствуют? Может, у них каждый болящий сопротивление оказывает, и его, прежде чем вылечить, надо стреножить и заткнуть рот кляпом, чтоб не кусался?

То, что сопротивлялась я не одна, дало мне с десяток минут форы, которыми я, глупая женщина, не воспользовалась, засмотревшись, с каким азартом эскулапы вяжут Виклунда. Оливеру осмотр тоже претил, видимо, потому что он до сих пор находился в своем боевом безумии. Он отмахивался от лекарей, как от зеленых мух, и продолжал крушить казарму. Один из парней вскочил великану на загривок, второй, тот самый дерганый, который прервал мое эпичное времяпровождение своим появлением, заорал:

– Точка слева, на два пальца ниже эпистофея!

Куда там надавливали, чтоб привести в чувство моего друга, я не увидела из-за мельтешащей белесой гривы последнего.

Оливер обмяк, с него быстренько стянули штаны, явив свету великаново мужское достоинство. Мой коко-де-мер сравнений не выдерживал, я вздохнула с невольной завистью: кому-то Спящий отсыпал достоинств с избытком, а кому-то надо экзотические орехи в гульфик подкладывать. И только в этот момент поняла, какой опасности сама подвергаюсь. Я завизжала, когда дерганый потянул ко мне ручонки, нет, ручищи, и подскочила как ошпаренная. Только через мой труп!

– Это последствия отравления, мой лорд, – сладенько бормотал лекарь, – тревожные видения владеют вашим разумом, это всего лишь я, брат Гвичи – помощник доктора, я всего лишь попрошу вас снять кафтан и камзол, и сорочку, и штаны, и чулки, и башмаки…

Видимо, монотонное перечисление предметов гардероба должно было успокоить больного, меня же оно повергло в еще больший ужас, особенно про штаны.

– У меня нет братьев! – голос дрожал.

– Извольте, мой лорд!

– Не изволю!

– У нас еще один буйный, братья, – проговорил Гвичи с оттенком усталости и молниеносно прыгнул.

Я тоже отскочила с места, наткнулась на чью-то железную грудь, увернулась, присев, дернулась, отбирая из чужих рук полу кафтана, еще раз взвизгнула, ощутив резкую боль в заломленной за спину руке. Обрастая родней, как гнилой фрукт мухами – братьев вокруг меня было уже четверо, – я решила пропадать, так с музыкой.

Родственник номер раз получил от меня по бубенцам, номер два украсился следами ногтей на щеках, третий – узором отпечатков зубов, и то только потому, что я промахнулась, а мог бы и уха лишиться, ну а номеру четыре достался мой коронный удар в лоб. Я была не я, а вихрь, сеющий смерть и разрушения.

– У него тоже боевое безумие? – держась за низ живота, простонал один из противников. – Эпистофей!

– Сам ты… – Я тяжело дышала, выворачиваясь из железных объятий брата Гвичи. – Эпистофей…

– Граф Шерези, вы арестованы!

И слова эти прозвучали в моих ушах хором авалонских фей.

– Слава Спящему, – набожно проговорила я, закатив глаза и от души пнув брата Гвичи по тощему заду.

Мой арест был произведен незамедлительно.

Арест лорда Виклунда проводился гораздо медленнее и с меньшим успехом. Друг мой в себя приходить не желал: ни крики над ухом, ни обливание холодной водой не приводили его в сознание. Зная, что после приступа боевого безумия на Оливера всегда накатывает слабость, я нисколько не тревожилась. Полежит еще немножко, почувствует холод (если бы я лежала без штанов на земле, непременно бы почувствовала) и придет в себя. Хотелось бы узнать у него, где Патрик и Станислас и причину ареста, но это уже не к Оливеру. Я осмотрелась.

Охранники наши (или правильнее называть их тюремщиками?) тоже ждали, переговариваясь вполголоса, братья-медикусы удалились куда-то за угол казармы и пропали из виду. Судя по доносящемуся до нас шуму, у входа кипела жизнь, из стенного пролома тянуло дымом, но не странным, а вполне обычным. Было понятно, что пожар потушен и пострадавшим в нем миньонам требуется помощь лекарей.

– Куда всю эту ораву закапывать будем? – В голосе стражника слышалось предвкушение.

– Погоди их хоронить, – сказал второй, – капитан велел транспортировать миньонов в госпиталий…

Слава Спящему, значит, они все-таки живы. Мысль о массовой гибели моих друзей, до сего момента загнанная в самую глубь моего естества, наконец получила разрешение материализоваться. Она стала безопасной.

– Ой, – тоненько протянул лорд Виклунд, садясь на земле и прикрываясь руками. – Что здесь произошло? Почему я без штанов?

– Ты проиграл братьям-медикусам, – любезно ответила я.

– В карты? – Оливер с опаской заглянул под ладони.

Его тоже заковали в ручные кандалы, только после этого позволив натянуть штаны.

– Извольте, лорды, – скомандовал стражник, – мы проводим вас в узилище.

Я только пожала плечами, Виклунд, еще слабый после приступа, тоже не сопротивлялся. Его знатно шатало, на спине подсыхала дорожка крови. Осколки моей бутылки повредили кожу, но, судя по тому, что мне удавалось рассмотреть, раны были неглубокими и чистыми.

– Где Патрик и Станислас? – спросила я вполголоса, приноравливая шаг к его. – Что ты видел? Когда начался пожар?

– Мы с доремарцем ночевали в купальне, – ответил великан. – Я проснулся на рассвете, вышел по надобности и увидел дым, что было дальше, помню слабо.

– А лорд Уолес?

– Патрик покинул нас в полночь перед закрытием казармы, значит, он был внутри.

Тревога опять разрослась, грозясь вырваться наружу отчаянными слезами. Мне срочно нужно поговорить с кем-то обладающим информацией, иначе я просто взвою. Я хочу говорить с лордом-шутом! Арест – это, конечно, здорово и познавательно, но, кстати, о его причине мне тоже хотелось бы узнать.

Разумеется, мое неведение никто не спешил исправлять. Стражники на вопросы не отвечали, более того, градус их расположения изменился в худшую сторону после быстрых негромких переговоров со встреченным по дороге лордом с капитанскими нашивками. Нас с Виклундом перестали называть на «вы», последнего снабдили еще и ножными кандалами, а меня наградили тычком в спину, когда конвоиру показалось, что я замедлила шаг.

В узилище, огромном и квадратном, было сыро до промозглости, темноту слегка рассеивали настенные чадящие светильники числом три. Освещали они пятачок прелой соломы по центру, край дощатого помоста у стены и белые кости человеческого скелета, прикованного к стене противоположной.

Меня втолкнули в помещение первой, я упала на солому и, не в силах сдерживаться, в голос заржала.

– Тебе весело, Цветочек? – Виклунд просеменил к помосту и уселся там, доски скрипнули под его весом. Дверь медленно закрылась, снаружи громыхнул засов.

– Скелет! Оливер! Скелет! Какая дешевая… нелепая… жалкая…

Смех становился все выше и дробнее, сменившись рыданиями. Ардерские мужчины не плачут, никаких вам жемчужных дорожек слез и прочей дамской дребедени. Всхлипы, похожие на кашель и собачий лай одновременно.

– Думаешь, они все умерли?

– Думаю, кому-то этого хотелось, – великан рассматривал свои ручные кандалы со вниманием, которого моя истерика удостоена не была, – и думаю, что наши с тобой, граф Шерези, усилия в том числе не позволили этому желанию исполниться.

– Тогда почему мы под арестом?

– Потому. Ты умеешь открывать замки? Нас не заковали, значит, где-то на этих браслетах есть защелка.

Процесс освобождения от пут занял мои мысли и довольно много времени. Швейные принадлежности были при мне, под сорочкой, достать их было делом плевым. Самая толстая игла вошла в углубление у самой цепочки, встретила на своем пути какую-то преграду и отодвинула ее после дюжины моих ругательств. Браслет раскрылся, одна из рук Оливера оказалась свободной. Он отобрал у меня иглу, и дело пошло быстрее, хотя поругиваться я не перестала. Избавившись от кандалов, мы продолжили беседу.

– Некто устроил пожар в казарменной кухне.

– Не просто пожар, – мотнула я головой, – дым явно был ядовитым. Значит, миньонов хотели не сжечь, а отравить.

– Тогда почему просто не закупорить дымоход, чтоб все угорели во сне?

– Это ненадежно, кто-то, обладающий беспокойным сном, мог разрушить этот план еще в самом начале…

Громыхнул засов, мы повернулись к двери. Станислас без мандолины выглядел более обнаженным, чем Виклунд без штанов часом ранее. Взлохмаченный, расхристанный менестрель поприветствовал нас и присоединился к посиделкам. Он знал еще меньше нашего, арестовали его в купальне, толком не разбудив.

– Где Патрик?

Я пожала плечами.

– А где ты шатался все это время, Цветочек? Провел ночь с ван Хорном?

– Вот уж нет! И не с ван Хорном, а с ван Хартом, меченый… – я хотела по привычке обозвать Гэбриела «меченый красавчик», но вовремя исправилась, просто пропустив второе слово эпитета, – за эту ночь успел сменить родителя!

И я поведала друзьям о событиях бала и своих ночных злоключениях до момента встречи с королевой.

– Так ты провел ночь с Мармадюком?

– Не с ним, а у него, лорд-шут отсутствовал, так что я просто промаялся ожиданием в его покоях до утра.

Дверь опять открылась, наша компания пополнилась еще одним узником, который с нами не поздоровался, а прошествовал в темный угол и присел на помост там.

– Лорд ван Харт! – сиропно проговорила я. – Неужели и вас, такого достойного будущего канцлера, подвергли позорному аресту?

– А у меня отобрали инструмент, – пожаловался Станислас, разрушив наступившую за моим вопросом гнетущую тишину.

– Где же вы провели ночь, любезный ван Харт?

Во второй раз гнетущей тишины не получилось, Гэбриел выразил сочувствие менестрелю, блеснув глазами из полутьмы, меня вниманием не удостоив.

Мне стало обидно, просто до зелененьких фаханчиков. Ты жалкая, Басти, жалкая брошенка, как назвали бы тебя в Шерези в такой ситуации. Парень объяснил тебе доступно – он не желает иметь с тобой ничего общего. «Бастиан Мартере граф Шерези, я прошу вас больше никогда не докучать мне своим присутствием…» Куда уж доступнее. А ты, глупая девка, пытаешься его теперь уколоть, докучаешь. Знаешь почему? Потому что хочешь чувств, если не любви, то ненависти, равнодушие Гэбриела ранит тебя.

Я поморгала, чтоб зелененькие фаханчики перестали мельтешить перед глазами. Избавление от воображаемой нечисти заняло минут пять, все это время сокамерники поддерживали негромкую беседу. Надо было спасать, если уж не ситуацию, так лицо – вступить в разговор и перевести его в другое русло.

– Лорд Виклунд, – сказала я строго, – извольте продемонстрировать нам свой эпистофей.

Вот теперешняя тишина была такой, как надо. Ее можно было резать ножом и мазать на хлеб, такой она была тяжелой. И гнетущей, как могильная плита. И звонкой, как жужжание летних мух над помойкой. Миньоны переглянулись, Станислас несмело улыбнулся другу, Оливер залился румянцем, а на ван Харта я не смотрела.

– Ты уверен, Цветочек? – очи лорда Виклунда опустились вниз, к гульфику. – Не думаю, что там остались для тебя загадки.

Румянец приобрел оттенок зрелой вишни, перезрелой вишни и приблизился к цвету раскаленного в кузне металла за считанные мгновения.

Святые бубенчики, какие эпичные болваны населяют Ардеру! Проигнорировав полный ужаса взгляд, я сама схватила великана за белоснежную гриву и заставила его склонить голову.

– Это шейный позвонок, – негромко сказал ван Харт.

Я сделала вид, что не слышу.

– Второй от основания черепа.

Считать позвонки мне не пришлось, потому что на два пальца ниже и правее на коже лорда Виклунда был вытатуирован простецкий крестик, на который и предписывалось нажимать в случае незапланированного впадения вышеозначенного лорда в боевое безумие. На всякий случай я понажимала туда раз пятьдесят и давила бы еще, если бы Виклунд не стал отбиваться.

– Чудесно, – сказала я, опускаясь на помост, – теперь у нас на одну тайну меньше. Нам осталось выяснить, кто поджег нашу казарму и…

Проснулась я часов через пятнадцать, когда его лордейшество Мармадюк изволил о нас вспомнить и призвать для допроса, и проспала бы и семнадцать, но к несчастью, именно с меня его шутейшество решил начать.

Меня протащили коридором и втолкнули в соседнюю камеру, где не было скелета у стены, зато были дощатый стол и кресло, накрытое шкурой, в котором устроился лорд Мармадюк, и табурет, на котором, видимо, предполагалось разместить допрашиваемого. А еще там была жаровня с раскаленными щипцами на ней и толстенный мужик в маске неподалеку. Палач? В программу увеселения входят пытки?

– Для начала, граф Шерези… – Шут запнулся, с удивлением наблюдая мои действия.

Наскоро поклонившись, я оббежала камеру по периметру, обогнула палача, толкнула дверь, скрытую в дальней стене и юркнула за нее. Какие, к фаханам, щипцы, если граф Шерези не посещал места уединения уже… Ой-ой-ой… Какое счастье, что даже столь специализированные помещения Ардеры оборудованы этими самыми местами, и какое счастье, что для пущего уединения на дверях есть засовы с внутренней стороны. А какое массивное дверное полотно! Какие крепкие петли! Они чуть поскрипывали от мощных толчков снаружи, но и не думали ломаться.

– Терпение, любезные лорды! – проорала я. – Через минуту я буду готов ответить на все ваши вопросы!

– Ты собираешься выходить, Цветочек? – донесся до меня голос Мармадюка.

– Какой хороший вопрос. – Я одобрительно похлопала мокрыми ладонями: в комнатенке обнаружились также умывальный таз, кувшин и стопка чистых полотенец, поэтому, решив проблемы неотложные, я умылась не без удовольствия, марая полотенца копотью. – Мой ответ – нет!

– Но почему?

– А этот вопрос сложен и однозначно ответить на него я пока не могу. Ну, пожалуй, во-первых, подозреваю, что вы, мой лорд, намереваясь меня запугать и лишить способности к сопротивлению, собираетесь подвергнуть меня пыткам или…

– Ты боишься?

– Да!

– Меня?

– В основном – жирдяя в маске.

Воцарившаяся в камере тишина меня слегка встревожила, я прислонилась ухом к двери. Бормотание, тяжелые шаги, скрип, шаги удаляются.

– Выходи, Почечуйник.

Я откинула засов:

– А он точно ушел?

– Кто? Герцог Турень? Можешь быть уверен, после такого-то оскорбления.

– Я принял достойного лорда за палача, – повинилась я и, доковыляв до табурета, без сил на него опустилась.

Было неловко. Ну с чего я решила, что передо мной палач? Потому что толстый? Так это не обязательно, наверное. Наоборот, говорят, что полные более добродушны. А бывают ли добродушные палачи? Наверное, да. Может, они на работе работают, топором машут до седьмого пота, а потом приходят домой, целуют жену, ребятишек своих приветливо… топорищем… Я тряхнула головой. Что-то мысли разбегаются вовсе не в нужном направлении. При чем здесь вообще палачи?

Мармадюк между тем подошел к жаровне, поворошил в ней щипцами, выкатил на край растрескавшийся от жара каштан:

– Будешь?

– С удовольствием!

Сорочку было все равно уже не спасти, поэтому, принимая угощение, я раскатала манжету до самых кончиков пальцев. Ощутив во рту маслянистую каштановую мякоть, я поняла, насколько была голодна. Сейчас бы чего-нибудь посущественнее пожевать: хлеба и мяса, можно и без хлеба, но с вином или даже не с вином. Пить захотелось до обморока, о чем я и сообщила лорду-шуту самым решительным образом, закашлявшись и колотя себя по груди.

Его лордейшество, видимо, на такое развитие допроса не рассчитывал, поэтому, быстро посмотрев по сторонам, принес мне из смежной комнатенки умывальный кувшин, в котором еще оставалась вода, уже через минуту перелившаяся в мое исстрадавшееся горло.

– Спрашивайте, – милостиво разрешила я, отдуваясь.

– А ты ни о чем спросить не хочешь?

– А мне будет позволено?

– А почему бы и нет?

– Может, потому, что допрашивают именно меня, а не вас?

Мармадюк вздохнул, признавая поражение в игре «Отвечай вопросом на вопрос, пока собеседник не дойдет до белого каления»:

– Тогда для начала поведай мне об этом предмете.

Я проследила взглядом, обнаружив на столешнице свою волшебную стрелу.

– А вот герцог Турень, – начала я осторожно переводить беседу в безопасное русло, – это же батюшка достойного лорда Анри, моего соратника по черному крылу? И тучность у них, видимо, передается по наследству из поколения в поколение? То-то мне стать достойного лорда показалась до боли знакомой…

Мармадюк покачал головой и указал подбородком на стол. Я замолчала, лихорадочно придумывая варианты ответов. Про королеву я сказать не могу, просто не могу. Я поклялась! А дворянское слово, знаете ли, дорогого стоит. Но промолчать – тоже не выход. Так я выставлю себя воришкой, дворянского звания попросту недостойным.

– Это стрела, мой лорд, – промолвила я наконец.

Мармадюк поморщился, я продолжила.

– Судя по всему, вы допросили служанку, которой я вверил сей артефакт…

– Чья на ней кровь?

– Немного моей, но… – Я сглотнула, во рту было сухо и горько. – Когда я вышел от вас, мой лорд, на меня напали. От смерти меня спасла эта стрела.

– Кто нападал?

– Не знаю, когда мне удалось освободиться, разбойник скрылся. Но это произошло не впервые, меня уже избивали похожим образом.

Покашливая и сглатывая, я поведала лорду-шуту об обоих своих сражениях.

Интереса в черных глазах Мармадюка не читалось, он кивнул почти рассеяно, тронул кончиком пальцев древко, затем задумчиво произнес:

– Эта информация неплохо сосчитается с той, что нам уже удалось узнать. Эта стрела, любезный Цветочек, названа была ее создателем – «последний довод».

– Вы имеете в виду канцлера Этельбора? Великого колдуна?

– Именно. Подразумевалось, что в безвыходной, смертельной ситуации капелька крови владельца высвободит всю волшебную силу, скрытую в стреле, и направит ее против врага. Последний довод…

– И мой враг…

– Жан Батист де Краон, чей труп мы обнаружили несколькими часами ранее за дровяным сараем у миньонских казарм.

Я вспомнила лорда де Краона, краснокамзольного миньона, с которым пересекалась от силы раза полтора в жизни.

– Он мертв?

– Мертвее некуда. Последние доводы, знаешь ли, примерно так и выглядят.

– Мне показалось, что в этот раз меня хотели не проучить, а именно лишить жизни. Я не знал обо всех свойствах этого артефакта, лишь о том, что стрела всегда попадает точно в цель. Мне сказали только об этом…

Слова звучали довольно жалко, ими я пыталась задавить чувство вины. Я убила человека. По незнанию или по неосторожности, но суть дела от этого не менялась.

– О желаниях де Краона ты теперь никогда не узнаешь. – Мармадюк, кажется, сознательно сыпал мне соль на раны. – А теперь о главном: кто дал тебе стрелу Этельбора и научил ею пользоваться?

Внутренности скрутило неожиданным спазмом, я схватилась за живот.

– Этого я не могу вам сказать!

– Четверть часа, Цветочек. – На столешнице появились песочные часы.

– Простите?

– Соображай быстрее, граф. У меня нет времени на твои детские увертки, и, как человек старой школы, я вынужден был прибегнуть к жестким мерам. Тебя нисколько не насторожило угощение во время допроса?

Еще один спазм.

– Вы отравили меня, мой лорд?

– Именно, чудесным старинным ядом, действие которого активируется предварительным разогревом. Чертоги Спящего уже приоткрыли для тебя створки парадных врат. Если ты туда не торопишься, – шут протянул ко мне раскрытую ладонь, на которой что-то лежало, – я дам тебе противоядие. Но лишь в том случае, если немедленно услышу правду.

Я покачала головой, демонстрируя растерянность, а вовсе не твердость, кашлянула, вытерла рот манжетой и уставилась на кровь, замаравшую некогда белый шелк. Невозможно! Это даже не коварство, а подлость! Мармадюк! Я так верила вам! Мне показалось, что я слышу звук сыплющихся песчинок.

Мой лорд смотрел на меня блестящими черными глазами, и читалась в них скука вперемешку с брезгливостью. Ты дурочка, Басти. Ты почему-то решила, что жизнь при дворе похожа на сказку, где за каждое хорошее дело тебя ждет вознаграждение. А теперь представь, что в этой сказке вовсе не ты главный герой. Ты – пешка в шахматной партии, фигура, использование которой обеспечит продвижение вперед фигур более сильных.

Я всхлипнула:

– Предпочитаю умереть.

– Чтоб встретиться в чертогах с де Краоном и узнать, что же именно он имел в виду, надевая тебе на голову мешок?

– Вы же не ожидаете, что я рассмеюсь этой остроте?

Я откинулась на спинку, забыв, что сижу на табурете и, разумеется, рухнула на пол.

– Осталось десять минут.

Тогда даже подниматься не буду. Я легла на бок, сквозь красноватую пелену любуясь острыми носками туфель Мармадюка. Они были неподвижны.

– Кто, Цветочек? Кто дал тебе стрелу?

– Я дворянин, мой лорд, и не нарушу клятвы даже ценою жизни, – положив под щеку ладошку, я прикрыла глаза.

– Пять минут. Кто?

– Встречаются как-то на кладбище шут, менестрель и… дворянин. И последний говорит… Я вам ничего не скажу…

И прекрасные волшебницы, королевы фей Нобу и Алистер, подхватили меня в невесомые объятия и закружили в чародейском танце, увлекая за грань жизни. Чернота перед глазами разбавилась багровыми всполохами, боль, терзавшая внутренности, отступила и забылась. Все прекрасно, все хорошо, все удивительно… В чертогах Спящего пахло сандалом. Это было все, что я могла ощутить, умерев, ну еще резкую боль в затылке, которым меня приложили, перенося через порог.

– Двести мокрых фаханов! – ругнулась одна из волшебниц мужским голосом.

– Что вы позволяете себе, лорд Мармадюк? – взвизгнули издалека.

Потом вступил еще один голос, а я утомилась вслушиваться и приоткрыла один глаз. Конечно же, это были не чертоги Спящего, а предположим, покои ее величества королевы Ардерской. Потому что была здесь королева – одна штука, поднявшая глаза от вышивания, нарядные дамы количеством семь и пылающий камин, источающий тот самый сандаловый аромат, который привел меня в чувство.

Королева Аврора сказала:

– Подготовьте ванну, леди Сорента…

– Приветствую прекрасных леди, – сказала я.

– Прекрати сопеть мне в шею, – сказал Мармадюк. – Щекотно.

Одновременно до меня донесло:

– О Спящий, – набожно произнесенное звонким девичьим голоском.

Потом глаза опять заволокло алым, меня куда-то потащили, опустили, приложив затылком, чьи-то нежные ручки потянули завязки сорочки на груди.

– Оставьте, – велела королева, – я лично займусь нашим мальчиком.

Их мальчик постанывал и боролся с рвотными позывами, а затем охнул, ощутив, как его многострадальное тело погружается в горячую ароматную воду.

– Чем ты его отравил?

– Тиририйским желудем. – Мармадюк говорил прерывисто, откуда-то издали. – Помнишь эту милую штуку, которую любили добавлять в крем-супы неугодных вельмож во времена Ригеля Безумного?

– Четверть часа, – булькнула вода, видимо, в мою ванну добавляли некие эликсиры, – позже противоядие уже не подействовало бы.

– Он долго мне противился.

– А в результате?

– Предпочел смерть бесчестию.

Они помолчали, затем Аврора спросила:

– У тебя остались еще желуди?

– Да.

– Их нужно растолочь и добавить в тигель, это ускорит процесс. Отрава уже в крови, лучше будет выводить ее через поры.

– Шерези выживет?

– Непременно. И ему очень пойдет адамантовая звезда миньона, которую ты вручишь ему вместе с извинениями.

На этой сладостной ноте я уснула.

В покоях ее величества я провела четыре дня, не выходя наружу и не общаясь ни с кем, кроме королевы и семи прекрасных фрейлин. Разоблачаться при посторонних мне не пришлось. Первую ванну я приняла прямо в одежде, а затем, когда слабость немного отступила, получила на смену огромный длиннополый шелковый халат, в который и заворачивалась, когда наступало время трапезы. Я много спала под шелковым королевским балдахином и очень мало говорила, послушно принимая какие-то горькие настойки и без сил откидываясь на подушках после любого движения. Ее величество время от времени трогала мой лоб, а один раз даже поцеловала его, склонившись над постелью. Где проводила ночи сама Аврора, я не знала, ее спальня была в моем полном распоряжении постоянно, как и смежная с нею гардеробная с глубокой ванной и клозет. Утром пятого дня я смогла встать с постели самостоятельно, а леди Сорента принесла мужскую одежду. Камзол был лиловым и расшитым жемчугом. Я переоделась в гардеробной. Коко-де-мер занял свое законное место, но доставил мне некоторое неудобство. От горячей воды он покорежился и даже треснул, в чем я убедилась после извлечения его и тщательного осмотра.

Я подняла глаза к зеркалу – огромной полированной медной пластине, закрепленной на глухой стене комнаты. Я был бледен и задумчив, лиловый цвет шел мне невероятно. Бастиан Мартере граф Шерези – красавец и миньон ее величества королевы Авроры. Говорила я в эти дни мало, зато слушала много и складывала обрывки услышанного в довольно занятные конструкции.

Все молодые люди, пострадавшие во время пожара в миньонской казарме, были живы, все, кроме одного. И именно он, ныне покойный Жан Батист де Краон, был повинен в этом преступлении. Мармадюк развил бурную поисковую и допросную деятельность и добился правды. Он нашел какого-то пажа, который что-то видел, затем другого, который что-то слышал, затем королевские медикусы сопоставили время смерти наследника Краонов со временем, когда я покидала покои лорда-шута, и осмотрели глубокую колотую рану в основании шеи, послужившую причиной смерти. Дело выглядело следующим образом: де Краон ненавидел меня всем сердцем, многие слуги слышали, как он грозился показать поганому выскочке Шерези, где его место, и пытался мне вредить в меру своего разумения. В ход шли грязные сплетни, о которых я даже не догадывалась, мелкие пакости, которых не замечала, и то самое первое нападение, во время которого мне пообещали выбить зубы. Кроме меня несчастный убийца ненавидел всех и вся, в его голове засела мысль, что только он достоин величия и привилегий, а все прочие – лишь помеха. Где де Краон раздобыл смертную бледь, фейский ядовитый порошок, запрещенный во всех пяти королевствах, выяснить не удалось, но именно этот яд был впоследствии обнаружен в камине миньонской казармы. Де Краон всыпал туда порошок, запер двери и окна и отправился отлавливать остальных соперников поодиночке. Спящих миньонов спасло лишь то, что ставни одного из окон оказались неплотно задвинуты. А меня спасла стрела. Об этом не говорили, но я-то знала, что без этой малышки дело закончилось бы очень быстро. Слухи заверяли, что отважный Шерези остановил убийцу, отважно сражаясь, и в этом бою пострадал. И именно эта графская отвага привлекла к нему сердце ее величества. Теперь королева Ардеры выхаживала всеобщего спасителя в личных покоях, а прочие пострадавшие отлеживались в госпитале под присмотром братьев-медикусов. Когда он придут в себя и придут ли вообще, не знал никто. Смертная бледь недаром находилась под запретом, противоядия против нее человечеству известно не было. Медикусы бились над его рецептом, хабилисы шерстили старинные фолианты королевской библиотеки, но пока безрезультатно.