Текст книги "Кисейная барышня"

Я отодвинула кота ногой, всхлипнула и почти побежала вверх по тропинке.

– Маняша!

Та, поняв с полуслова, подогнала работников. Холм мы преодолели галопом.

– Корсет? – запыхавшаяся нянька умудрилась хмыкнуть. – Ничего поумнее придумать не смогла?

– А ты, я погляжу, навострилась во французском наречии?

– Чего там непонятного? Скандаль, корсет да «ля» не забывай прибавлять. Только сроду ты этой пакости не носила.

– Остальные о том не знают, так что скушают – не поморщатся. Наталье Наумовне тоже, знаешь ли, не с руки, если про меня сплетни пойдут. Я ей просто наилучшее объяснение предложила из возможных.

Место я отыскала без затруднений.

– Здесь спуск, за кустами.

Парни принялись разматывать веревку.

– А Гаврюша-то где? – вдруг вспомнила Маняша.

– Да какая разница?

– Ав-р-р!

Он сидел у моих ног, будто вот так вот сидя и перенесся с дорожки на каменный брег.

– Только тебя здесь нам недоставало, – сообщила я разбойнику, наблюдая, как рослый белобрысый парень спускается вниз, обвязанный за пояс канатом.

Разбойник гортанно ответил что-то на своем кошачьем наречии. Парней я тоже не понимала, они переговаривались на местном диалекте, то ли куршском, то ли самландском.

Вот и сейчас, тот, которого опустили, громко прокричал товарищам, будто камешками в железной кружке погремел.

– Мыкос не нашел ничего, барышни, – перевели нам любезно. – Спрашивает, можно ли подниматься.

– Как подниматься? – возмутилась я. – Что значит, ничего не нашел? А ну давай, вяжи петлю, я сейчас самолично ему покажу, как искать надобно!

– Не пущу! – грудью заступила мне путь Маняша.

Опять громыхнуло камнем по железу.

– Мыкос говорит, это заброшенное капище и тревожить его не стоит.

– Скажи своему Мыкосу, – начала я, но быстро передумала ругаться. – Чье капище?

Мой толмач проорал вопрос, выслушал ответ, довольно пространный, перевел:

– Мыкос не знает. Он сначала думал, что там Святовита славили, но сейчас думает, что не его, он думает…

Мыкос думал там внизу много и с удовольствием. Нам поведали о древнем руянском боге Святовите, ведающим в своем пантеоне солнцем и урожаем, а также войнами и доблестью. Его капищ на острове с давних времен осталось преизрядно.

– Древняя вера была, исконная. – Толмач говорил со сказовой напевностью. – Триста лет назад здесь совсем другая жизнь была.

Я, соскучившись от пространного рассказа, зевнула украдкой.

– Но Святовит, он на лошади быть должен, Мыкос так думает…

Топот копыт. На фоне выгоревшего полуденного неба появился силуэт всадника. Толмач быстро перекрестился, демонстрируя, что исконной руянской веры не придерживается. Я неизящно потерла кулаками глаза. Всадников стало двое.

– Что происходит? – Властный зычный голос разнесся по округе.

– Дамам нужна помощь?

Верховых там оказалось гораздо больше. Но об этом мы узнали уже после того, как господа спешились и спустились к нам, а пока просто ждали приближения сих незнакомцев. Два силуэта на фоне солнца, наше напряженное молчание, хруст камешков под ногами, ворчание Гавра, рокот моря, далекие крики чаек. «Три года – зима по лету, три года – лето по зиме, три года – само по себе», – вдруг подумала я и покачнулась, ощущая приближение обморока.

Маняша охнула, но опоздала. Меня подхватили мужские руки, удержав от падения. Щеку оцарапал гусарский позумент.

– Ах! – восторженно прошептала я, узнавая. – Князь Анатоль!

Приличиями я в сей момент, конечно, пренебрегала, но зато на полную пользовалась козырем удачного обморока. К слову, в него падать сразу расхотелось. Я глубоко вздохнула, затрепетала ресницами и обожгла спасителя страстным взглядом. Судя по тому, что руки на моей спине сомкнулись еще сильнее, все три удара достигли цели. Самое время вспомнить, что я вообще-то барышня строгих правил.

Решительно отстранившись, я присела в книксене:

– Благодарю, ваше сиятельство. Ваш рыцарский поступок поразил меня в самое сердце.

Князь Кошкин посмотрел на свои руки, затем, будто с усилием, опустил их.

– На правах спасителя мне будет дозволено узнать ваше имя, прелестная корсарка?

Ах, значит, заметил, запомнил. Ай да Серафима! Ай да я! Вблизи князь показался мне старше и будто бы менее ярким. На вид ему было за тридцать, вокруг напомаженных усиков и на подбородке проступала щетинка, красивые голубые глаза припухли, от крыльев большого носа к щекам спускались морщинки. Но рост при нем, и выправка военная. У алтаря мы с ним будем премило смотреться.

Опустив очи долу, я представилась.

– Серафима! – Он поднес к губам кончики пальцев. – Огненная!

Рот у него был тоже отнюдь не манифик, слишком толстая нижняя губа оттопыривалась.

А тебе, Серафима, с ним, между прочим, целоваться предстоит. Хорошо хоть не сей же момент.

– Мой адъютант, – представил князь спутника, – ротмистр Сухов Павел Андреевич.

Тот молодцевато щелкнул каблуками, поклонился, подкрутил рыжеватый ус.

Ростом был он пониже командира и мастью посветлее. Прочую внешность я для себя определила как гусарскую и поглядывать на адъютанта перестала.

– Моя дуэнья и наперсница – Мария Анисьевна Неелова, – кивнула на Маняшу, слегка ошалевшую от свалившейся на нее чести.

Князь Анатоль смерил няньку взглядом и приподнял брови.

Маняша разогнулась из своего поясного поклона и запахнула на груди шаль.

Ротмистр меж тем присел на корточки, умильно сюсюкая:

– Что за престранное создание?

Гавр погладить себя не дал, увернулся, отошел к камням, утробно порыкивая.

С котом я знакомить никого не стала. Князь поинтересовался, с какой целью мы здесь прогуливаемся. Я, опустив утренние приключения, сообщила ему, что мы с нянькой услышали женский голос, взывающий о помощи.

Маняша одобрительно кивнула, вранье получилось складным. Гуляли, услышали, потом за помощью пошли, а как вернулись…

Беседовать с его сиятельством было непросто, приходилось постоянно отодвигаться, на полшажочка, чтоб маневр не стал явным, но часто. Ибо князь, разделяющее нас расстояние всячески пытался сократить, тоже понемногу и как бы случайно. Так и топтались мы с ним, будто в медленном танце.

Ротмистр разыгрывал похожую партию с Гавром, только последнему на политес было ровным счетом «авр-р», он дожидался, пока гусар приблизится на длину вытянутой руки, и отпрыгивал. Последний его прыжок чуть не стоил мне кота. Разбойник балансировал на самом краю скалы, подняв трубой хвостище. В последний момент он взвился, ротмистр быстро наклонился, смыкая руки, и оба они рухнули вниз.

Я вскрикнула. Князь, подождав, не упаду ли я опять в обморок, и, удостоверившись, что на этот раз страстного объятия ему не обломится, закричал:

– На помощь!

Вот тут мы и поняли, что сопровождало его сиятельство в конной прогулке гораздо больше народу. С холма прибежали какие-то егеря и ливрейные лакеи, как в рукопашной, оттесняя от обрыва моих работников.

Снизу что-то прокричали.

– Мыкос его поймал, – перевел толмач, предусмотрительно забившийся в кусты.

Кого именно, спросить я не успела, потому что на самом краешке появились две когтистые лапы, затем голова с кисточками на ушах.

– Разбойник! – Я подхватила Гавра за шкирку и вытащила на твердую землю.

– Авр-р, – согласился тот и пристроил башку мне на грудь.

Я чувствовала, что кошачье сердечко бьется очень быстро.

Тем временем княжеская прислуга уже спускала вниз несколько канатов искусно меж собой сплетенных. Вскоре пред нами явились помятый ротмистр и бодрый улыбающийся Мыкос.

Я ринулась было к нему, но остановилась. Не хватало еще князю лицезреть, как я самолично работниками командую. Неприлично это. Девушка должна только своей прислуге приказы раздавать, нежным таким голоском.

– Маняша, – нежно позвала я.

– Чего?

Я многозначительно кивнула на Мыкоса.

– Чего? – не поняла нянька.

Князь Анатоль уже закончивший похлопывать своего адъютанта по пыльным плечам в выражении дружеского участия, стоял в вершке от меня, даже сквозь меховую накидку я ощущала близость мужского тела. Становилось жарковато, потому что грудь мне грел Гавр, который на правах кота делал это под накидкой.

– Милый Мыкос, – пролепетала я, отодвигаясь от князя, – ты нашел страдалицу?

– Никак нет, барышня, – ответил парень по-берендийски с чудовищным акцентом, – нет там никого.

– Быть того не может…

Я запнулась, поняв, что почти кричу.

– Возможно, – князь придвинулся, – драгоценнейшая Серафима Карповна желает сама исследовать эту загадочную пещеру?

Ах, как она желала!

– Но как? – Я растерянно заморгала.

Разморенный Гаврюша выпускал коготки, играя лапами. Барышня с животинкой, конечно, прелестнейшая картинка, наверное, но лучше бы я болонку утром от сиротской доли спасла, честное слово.

Князь Кошкин заверил, что спуск мой организует в сей же момент и что под его, князя, защитой я буду в полной безопасности. Последняя часть заверений была уже для Маняши, которая, невзирая на пиетет перед власть придержащими, устроила вновь свое представление с «не пущу!»

Князь отправился раздавать приказы, а нянька, придвинувшись ко мне, жарко зашептала:

– С огнем играешь, Серафима! Не нравится он мне, с усиками своими…

Гавр с ней соглашался, точа когти о ткань моего лифа.

– Авось не проиграю. – Я передала кота Маняше. – Дружите, мучители. Мне же все равно самой убедиться во всем надобно.

– Вся в отца!

Смене носильщика Гаврюша не противился, избрав новой игрушкой кисти бабьей Маняшиной шали.

– Вся в отца, – опять вздохнула нянька. – Только учти, я таких мужиков, как его сиятельство, за версту чую. С поцелуями ведь полезет, охальник!

Я посмотрела на нее с шутливым удивлением:

– Нешто ты думаешь, я с ним туда наедине спускаться буду?

– А с кем?

– С тобой, бестолковка. Без дуэньи приличная девушка и шагу ступить не посмеет.

– Много ему дела до приличий!

Я вздернула подбородок:

– Мы, Абызовы, купеческого звания пока лишь потому, что брезгуем титулы за границами себе купить, как некоторые! А фамилия наша – знаменитая и достойная. Если хоть кто-то, хоть князь, хоть цесаревич даже, на честь барышни Абызовой покуситься вздумает, ему сразу же о браке просить придется. И охальник твой про то прекрасно ведает и лишнего себе не позволит.

– А если позволит, но не женится?

– Ну тогда батюшка мой ему такую развеселую жизнь устроит, что лучше сразу пулю в лоб.

– А ты?

– А я… У меня, конечно, тоже все не молочно-кисельно сложится, про замуж придется забыть. Уедем с тобою куда подальше, в Гишпанию или к бриттам, может мануфактурку какую откроем. Карп Силыч не зверь же в самом деле, денежку нам подарит на обустройство…

И как-то в этот момент показалась мне такая будущность нисколько не беспросветной, а, напротив, приятной во всех отношениях. У меня даже глаза увлажнились.

– Нельзя, – сказала Маняша, – нам с тобою нельзя без «замужа», и без аристократа берендийского тоже никак.

Сначала на одиночных канатах вниз спустились егеря. Затем веревки закрепили, набросили на них кожаные петли и защелкнули стальные карабины гнумской работы.

Гавр обстроился на прогретом солнцем валуне, наблюдая, как Маняша в объятиях ротмистра Сухова покидает земную твердь.

– Мы наедине, огненная, – многозначительно прошептал князь.

Я смущенно кивнула. Ну да, его ливрейная свора, мои работнички и кот, а так-то наедине, конечно.

Веревки ослабли, парни, в чью задачу входило держать их, зашевелились, разгоняя застывшую кровь.

– Позвольте вам помочь.

Он поклонился, будто приглашая к танцу, и по-бальному легонько прикоснулся ко мне. Застежки меховой накидки размыкались одна за одной.

Все было правильно, верхняя одежда будет только мешать, но многозначительность процесса заставила меня покраснеть.

Князь передал накидку лакею и привлек меня к себе.

– Вперед, моя отважная корсарка!

Носок туфельки обхватила кожаная петля, за другую я взялась рукою в перчатке. От трения карабинов о веревки образовался неприятный звук, заставивший меня поморщиться. Ноздрей коснулся запах князя: пахло можжевельником, конской сбруей и, чуть заметно, табаком.

– Как жаль, что мы не повстречались с вами раньше, – пробормотал князь, будто случайно ныряя носом в мои волосы, – драгоценнейшая барышня Абызова.

Я не ответила, думая о несчастной женщине в пещере. А он никак не унимался в своих ощупываниях и обнюхиваниях. Так что, когда спуск окончился и его сиятельство наконец разомкнул руки, я испытала ни с чем несравнимое облегчение.

Какая, однако, незадача. Прикосновения князя были мне противны! А это, господа хорошие, уже проблема. Где вот это вот все: томление сердца, дрожь сладострастия, предвкушение?

Я отступила, поправила сбившуюся набок шляпку, перевязала ленту под подбородком. Слуги уже хозяйничали в пещере, освещая стены светильниками. В их ярком, магическом свете высеченные двери смотрелись даже жутковато, будто приглашая в себя войти.

Выхватив у ближайшего парня фонарь, я ринулась к дальней стене, где, как я помнила, в куче хлама лежала незнакомка. В круг, обозначенный гладкими камнями, наступать не хотелось, поэтому я обошла его по плавной дуге.

– Здесь я шпильки твои нашла, – прошептала Маняша и продемонстрировала раскрытую ладошку. – Ротмистр ничего не заметил.

Да, мои побрякушки с жемчужными головками. Видно, когда я распущенными волосами по ветру трепетала, несколько штук в локонах запутались, а когда я чувств лишилась…

Женщины не было! Я обошла пещеру по кругу, и посолонь, и противосолонь. Князь, попытавшийся присоединиться ко мне в поисках, был оттеснен бдительной Маняшей. Она-то как раз не отходила от меня ни на шаг.

– Тряпки тут еще были, – бормотала я горячо, – барахло, будто с пугала огородного сняли. И пугало тоже было! Такой, знаешь, палка, палка, огуречик… Поломанный, страшный, еще ветки вместо рук, а на концах, будто когти длинные…

– Остановись, чадушко, – шепнула нянька. – Ты нас погубишь!

– Никого нет, – пролепетала я, уже обращаясь князю. – Простите, ваше сиятельство. Значит, нам с госпожой Нееловой послышались крики о помощи.

– Сочту за честь исполнить любой ваш каприз, драгоценнейшая Серафима Карповна, – щелкнул каблуками князь Анатоль. – Но позвольте…

Он взял из моей руки фонарь, не забыв как бы случайно провести по ней пальцами. К счастью, мы оба были в перчатках, так что прикосновения я почти не ощутила.

Анатоль был выше меня головы на две, когда он высоко поднял над собою светильник, яркий свет залил пещеру до потолка.

– Мечтатель либо фантазер, а может, пиит сказал бы, что вас призвала она!

На стене, в одном из проемов обнаружился барельеф – женская фигура с раскинутыми в стороны руками. От головы нимбом либо лучами расходились пряди каменных волос. Лицо не прописанное, будто стертое или изначально не высеченное, только раскрытые в безмолвном крике губы.

– Это богиня? – Смущение заливало мои щеки румянцем, потому что в отличие от лица тело неизвестный скульптор выполнил тщательно и подробно, включая все положенные женщине срамные места. – Языческая?

– Кто знает, во что верили руянские дикари до того, как величайшим велением были включены в состав Берендийской империи. – Князь повел фонарем, приглашая полюбоваться соседним барельефом. – Извольте взглянуть, тут еще одна.

Эта женщина была другой, кряжистой толстушкой с плотными ляжками и тяжелыми грудями.

– Барышне не пристало на эдакий срам глядеть! – Маняша схватила меня за плечи и отвернула к себе. – Ля скандаль, ваше сиятельство! Ля скандаль!

Через плечо няньки я обвела взглядом остававшихся за нашими спинами мужчин. Слуги завороженно наблюдали за князем, ротмистр же Сухов шагал осолонь, подняв фонарь над головою рассматривая барельеф за барельефом с неторопливой методичностью.

Восемь арок, в семи из них угадывались фигуры. Некоторые, находящиеся ближе ко входу, видимо поврежденные временем и силами природы, едва проступали на поверхности.

Князь про «ля скандаль» все понял, осознал и сделал вид, что раскаялся. Мы быстро засобирались наружу. Я, сославшись на то, что партнерами принято обмениваться даже во время танца, ухватилась за рукав ротмистра:

– Павел Андреевич, я вас приглашаю.

Тот с ужасом посмотрел на начальство, но закрепил мою туфельку в петле.

Оказывается, для того, чтоб перемещаться по веревке, страстных объятий не требовалось. Адъютант, пыхтя, избегал прикосновений, будто тело мое было раскаленным на жаровне металлом.

– Авр-р? – спросил меня кот.

– Не нашли ничего, – ответила я, подхватывая Гавра на руки. – Послышалось нам с Марией Анисьевной.

Князь поднялся соло, молодцевато прыгнул, ротмистр помог ему освободиться от страховочной петли. Маняша явилась следом в объятиях слуги.

– Позвольте вас проводить? – Кисло спросил его сиятельство.

– Ля скандаль, – пробормотала нянька так, чтоб он услышал.

Я присела в книксене, изъявила благодарность. Гусары поклонились, ротмистр отдал приказ слугам, и они стали споро собирать свои верхолазные приспособления. Маняша отправилась рассчитаться с нашими работниками.

– Когда я смогу увидеть вас вновь, корсарка? – Князь, оставшийся без присмотра, вернул свой легкомысленный тон: – Желаете посетить бал? Я пришлю приглашение вам с братом.

– Его сиятельство ошибается, я здесь с кузиной, госпожой Бобыниной.

– Тогда с кем же я видел вас на берегу?

Странно, я была уверена, что мое родство с Бобынинами произведет на него впечатление. Это, в конце концов, козырь мой был, входной билет в высший берендийский свет.

– Не томите, Серафима. Кто он? Мой соперник?

Я хихикнула вполне искренне. Разбуженный Гавр заворчал.

– У князя Кошкина соперников быть никак не может.

– Зовите меня Анатоль, огненная.

– Я не посмею, ваше сиятельство, – ответила я многозначительно.

Еще чего недоставало! Я ему кто? Певичка кафешантанная?

Князь понял, что увлекся, поэтому переспросил деловито:

– Бобынина? Кажется, вы произнесли именно эту фамилию, упомянув кузину?

Я кивнула:

– Из загорского рода Бобыниных, о них даже в Бархатной книге дворянских родов запись имеется.

– Вы окружены дуэньями, будто готовы к осаде, – пошутил его сиятельство. – Но я – воин, покорять у меня в крови. Стало быть, приглашение для барышень Абызовой и Бобыниной будет прислано последней. Вы придете?

Я изобразила робость и смущение:

– Ежели кузина не будет против.

Слуги закончили сборы и потянулись цепочкой по холму.

– Прощайте, огненная.

Мы наконец расстались. Маняша стояла рядом со мной, провожая мужчин тяжелым взглядом.

– Противный какой, – заключила, когда последний силуэт исчез за гребнем холма.

И я ничего не ответила, потому что была с ней абсолютно согласна.

А на обратном пути повстречали мы с нянькой драгоценнейшую мою кузину под руку с Болваном Ивановичем.

– Фимочка, дорогая!

Майор, кажется, попытался бежать, но от Натальи Наумовны еще никто не уходил. Я заметила, как ее длинные пальцы с усилием сжались на мужском предплечье.

– Какая восхитительная встреча, дорогая! – с восторгом вскричала я и кинулась к ней целоваться, будто не виделась с кузиной с позапрошлой Пасхи, не меньше.

Она чмокнула воздух у моей щеки, я сделала то же самое.

– Мы с Иваном Ивановичем наслаждаемся буйством дикой природы. – Натали хихикнула, бросив шаловливый взгляд на Зорина.

Тот горячо поддержал спутницу:

– Невероятно наслаждаемся, невероятным буйством.

Ну точно болван! Хотя, если по чести, выглядел он сейчас не в пример импозантнее, чем в нашу последнюю встречу. Прогулочная пиджачная пара из серого твида пошита была явно у хорошего портного, из кармашка жилета виднелась часовая цепочка с изящным брелоком. Серебряная, не золотая, коими всенепременно украшали свои животы нувориши.

– Ах, Фимочка, – продолжала кузина. – Это ведь целое приключение, пробираться по этим первобытным просторам. Если бы не рыцарское поведение Ивана…

Они уже накоротке? Однако! А может, он вовсе не отставной майор?

Я быстро взглянула на Зорина. Ну хоть жена-то у него есть? Я ведь уже почти подружилась с его майоршей, толстоватой добродушной теткой, любящей опрокинуть рюмашку за обедом, покрикивающей на домочадцев, чтоб не баловали, и плетущей по вечерам кружева под цокот деревянных коклюшек.

Иван Иванович, будто подслушав мои мысли, убрал с локтя ручку Натали и стянул свои перчатки. Колец на пальцах не наблюдалось, в том числе обручальных.

– Гаврюшенька…

Оказалось, что маневр с перчатками производился с целью погладить дремавшее на моей груди чудовище. Оно как раз выпростало из-под плаща когтистую лапу.

– Позволите, Серафима Карповна?

Я с готовностью распахнула накидку и протянула разбойника Зорину, ожидая, что сейчас повторятся догонялки, которые Гавр устроил с ротмистром. Однако глупая животина приняла ласку.

– Не ест ничего, – вдруг пожаловалась Маняша. – Я ему и молочка, и рыбку предлагала.

– Что ж так? – Зорин развернул котенка на спину, рассматривая его живот, затем нажал куда-то пальцем. – Довольно упитанное создание. Вы, Мария Анисьевна, не тревожьтесь. Он, скорее всего, проголодаться еще не успел.

Наталья Наумовна громко чихнула и конфузливо спрятала носик в батистовый платок, поданный стоящей поодаль Лулу.

– Не замечала за тобою, Фимочка… – начала она, но повторный чих заставил ее прерваться.

– Твоя эксцентричность…

Снова чих.

– Твоя…

Я вежливо пережидала приступ, слегка, впрочем, отодвинувшись, чтоб не забрызгало. Да если бы я раньше знала, что нежный организм Натальи Наумовны кошек не переносит, я бы давно уже дюжину мурлык себе завела.

Обвинительную тираду кузине так завершить и не удалось. Она раздраженно сообщила, что прогулка ее утомила. Иван Иванович передал мне Гавра и приготовился провожать Натали в отель. Нам было по пути, однако Наталья Наумовна жалобно прошептала, что находиться рядом с кошкой никак не может. Опасаясь обморока родственницы, я предложила разделиться.

– Мы с Маняшей переждем, пока вы удалитесь на безопасное расстояние.

Зорин витиевато меня поблагодарил. Они пошли по тропинке, однако я заметила, что теперь Натали не держит спутника под руку. Видно, он набрался кошачьего духа, пока возился с Гавром.

– И что она в нем нашла? – пробормотала я негромко.

– Право слово! – Маняша тоже говорила вполголоса. – Красивый молодой мужик галантного обхождения.

– Даже не дворянин!

– Ты их поженила уже, что ль?

– Глупости. Для барышни Бобыниной это будет скандальный мезальянс.

– Барышне Бобыниной в травене двадцать семь годочков стукнуло.

– Замолчи! – Кузина с Зориным уже отошли довольно далеко, поэтому я почти кричала. – Это гадко! Гадко попрекать девушку возрастом и незамужеством тоже отвратительно.

– Всем известно, что старые девы…

Я топнула ногой:

– И слов таких при мне говорить не смей!

Маняша обиделась, да так, что даже расплакалась, вытирая щеки концом шали.

– Ну чего ты, душенька, – ринулась я ее утешать, – не реви! Я сама Наташку эту не люблю, ты же знаешь. Но только говорить про кого-то дурное из-за безбрачия, просто несправедливо.

Я понимала, что для няньки моей статус этот важен, и то, что она в отличие от Натали, не какая-то старая дева, а вдова, делает ее в собственных глазах выше и лучше. А на самом-то деле, лучше она, потому что добрая и верная, и веселая. А не потому, что два года назад сходила замуж за недотепистого Неелова.

Вот это все я ей втолковывала, да с такой горячностью, что сама чуть не разревелась. Маняше, то, что она добрая и верная, очень по нраву пришлось. А уж когда я рассказала ей, какая она настоящая берендийская красавица, смущенно покраснела.

– Я слышала, – сказала она, когда мы наконец помирились, – как управляющий обращался к Зорину «ваше высокородие».

– Ну, стало быть, он хотя бы при чинах, – вздохнула я. – Интересно, по какому ведомству. А хотя нет, нисколько не интересно. У нас с тобой другие заботы.

– Бал у князя? Собираешься меня за новым платьем послать?

– Старым удовлетворимся. – Вспомнив про князя, я слегка погрустнела. – Меня пропавшая покойница больше тревожит. Она мне привидеться не могла.

– Еще как могла…

– А ежели в капище Святовита все дело? Погоди, ты мне не веришь?

– Верю, чадушко, – вздохнула Маняша. – Только капище это не Святовитово, а поганое, навье.

– Да ну?

– Вот тебе и ну. – Нянька прицокнула языком. – Силы в нем, конечно, уже никакой нет, так что и причина не в этом.

– Тогда в чем?

– Сон ты увидала.

– Я не спала.

– А обморок? Уж не знаю, с какого перепугу ты в него брякнулась… – Маняша передернула плечами и сокрушенно покачала головой. – Иван Иванович сказывал, колотилась как припадочная, губы кусала.

– Прямо так и сказал? – скептично переспросила я. – А не поведал он тебе, случаем, как ему удалось меня наверх затащить, такую всю припадочную?

Маняша демонстративно обиделась и замолчала. Я решила этот балаган далее не поддерживать, прижала к груди Гавра и зашагала по тропинке. Нянька семенила следом, сопела, кряхтела и, не выдержав, первой начала:

– Может, чадушко, домой отправляться пора?

– Что за нелепая мысль! – от неожиданности я перешла на французский, поэтому быстро перевела: – Ты в своем уме? Я только-только к цели подобралась, князя Анатоля очаровывать стала. Ты думаешь, если я завтра уеду, он меня догонять примется? Держи карман шире! Позабудет и, трех дней не пройдет, увлечется другой барышней. Мне пока удалось только лишь заинтересовать его, заманить яркой картинкой. Теперь-то самая важная часть игры и начнется, теперь надобно его отнюдь не самые пристойные мысли в романтическое русло направить, беседы о высоком, пение романсов, лучше дуэтом, мелодекламация.

– Муторно мне, – жалостливо протянула Маняша.

– От того, что он не так хорош, как мог бы быть?

– Тьфу! – Она плюнула под ноги по-настоящему. – От того, что он, если что приключится, даже себя защитить не сможет.

Я помолчала, опустила на землю рвущегося на волю кота, а затем серьезно посмотрела на няньку:

– Поясни, будь любезна. Мы который месяц сидим на Руяне, и раньше ты никакой тревоги не выказывала.

– Потому что раньше ты страшных снов не видала и навьего храма не находила.

– Ты сказала, что нави тут ни при чем.

– Сейчас, просто к слову пришлось. Так я продолжу. Раньше тебе девы в ледяной воде не мерещились. Хотя, может, ты спала? Точно! Ты задремала, меня дожидаючись, над книжкой своей несуразной.

– Книжка полезная, – возразила я. – И я не спала.

Мы неторопливо двинулись дальше. Гавр на руки больше не просился, затрусил у моих ног иноходью.

Не права Маняша. Если бы не этот фолиант, откуда бы я столь ценные сведения об охоте за женихами почерпнула? Мне же ранее никого никогда специально очаровывать не приходилось. Дочери Абызова это было бы несвойственно. У меня и так отбоя от кавалеров никогда не было. Даже в закрытой школе для девочек, где я обитала до наступления четырнадцатилетия, тайно передавались мне букеты и записочки с признаниями. В ход шли мудреные гнумские катапульты, купленные в магических лавках, полупрозрачные почтовые голуби и просто подкуп прислужников. Меня этот ажиотаж вокруг моей персоны немало удивлял. Школа для мальчиков находилась в другом крыле монастырского замка, и увидеться с противоположным полом мы могли лишь во время воскресной церковной службы либо в деревеньке, куда нам разрешалось выбираться не чаще раза в месяц. Подружки тогда объяснили мне, что все дело в папенькином богатстве, именно на него слетаются поклонники.

Я поморщилась, воспоминания были скорее неприятными.

А Маняше теперь «муторно». Что поделать, и у меня на душе неспокойно. Ну ладно, сочтем обморок за сон и спишем мяукающую женщину на галлюцинации. Однако в воде я кого-то видела. Может, послать няньку расспросить местных: не пропадал ли кто здесь недавно или, может, какая барышня ледяные купания для красоты принимает? Нет. На это я отвлекаться не собираюсь.

Я решительно тряхнула головой, отгоняя лишние мысли. Легче не стало.

– Пусть полиция разбирается.

– Чего? – не поняла Маняша.

– Любое дело должен делать тот, кто к этому делу приставлен, – пояснила я. – Желаю стражам закона и порядка заявление сделать. Не может ведь курорт без полицейского присмотра оставаться? Значит, приказ соответствующий здесь точно есть.

Приказа не оказалось. Закон и порядок на острове находился в ведении околоточного надзирателя, а сам он коротал служебное время в крошечном кабинетике в том же здании, где находилась почтовая служба. Обитатель кабинетику был под стать. Ранее гнумов-полицейских видеть мне не приходилось, поэтому лепетала я поначалу что-то невразумительное, жалея, что попросила няньку подождать с Гавром во дворе.

Звали полицейского Фальк, о чем свидетельствовала табличка на двери, инициалы Й. Х., к фамилии присовокупленные, оставляли простор воображению.

– Так вы, барышня Абызова, – гнум сверился с документом, который сам же заполнял, – пришли заявить об утопленнице? Где тело?

– Предполагаю, что его могло выбросить на берег у восточной части пляжа.

Взяв себя в руки, я довольно толково изложила как факты, так и свои предположения, даже указав на настенной карте, где именно видела незнакомку.

– А после вы обнаружили ее в пещере, но не наяву, а внутри личной галлюцинации? – с выражением зачел надзиратель с листа.

Я посмотрела на гнума с подозрением. Потешается? Но его будто вытесанное из камня лицо выражало лишь сосредоточенность.

– Вы чародейка, госпожа Абызова?

– Простите? – Я хихикнула и махнула рукой. – Нет, что вы, во время школьной проверки я не смогла прочесть и дюжины рун.

В берендийских школах, насколько я знала, девочек такой проверке даже не считают нужным подвергать. Женщины редко обладают магическим даром, настолько редко, что выискивать среди них таланты никто даже не пытается. Некоторые из моих девичьих подруг умели ворожить и привораживать, кое-кто мог предсказать погоду или отыскать потерянную вещь. Но, если начистоту, проще было использовать для всех этих целей купленный амулет, изготовленный настоящим чародеем. Благо и того и другого, а также лавочек, ведущих бойкую торговлю чародейским товаром, великое множество.

– Вы использовали какой-нибудь амулет для связи с мертвыми?

Мысли гнума текли в том же русле, что и мои собственные.

– Нет. А что, такие существуют?

Он пошевелил кустистыми бровями:

– Запрещены к использованию на всей территории Берендийской империи.

– Почему, позвольте полюбопытствовать? Их делают нави?

Околоточный покачал головой. Я не отставала.

– Ваше благородие, – протянула с интонациями капризной девчушки, – все равно ведь узнаю. А сказавши «а», нужно говорить «б».

– Не чародейка, но чаровница, – подкрутил ус господин Фальк, – размягчили старика.

Я горячо заверила, что такому бравому полицейскому о старости думать рано.

Тут я даже душой не покривила. О старости рано думать всегда.

– Подтверждаю, навский артефакт, иногда называемый «желанная встреча», иногда – «элементаль». Куда только эта зараза не проникает! Даже к нам. Вот вы, барышня Абызова, про навье капище сообщили. Так и это меня не удивляет. Хотя ранее я о нем слыхом не слыхивал.