Текст книги "Сердце ночи"
Автор книги: Татьяна Корсакова
Жанр: Ужасы и Мистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Хотелось спросить, а чего ж сам не сбросит, но Игнат не дал спросить, подхватил с земли замок, зашвырнул далеко в топь. Цепь досталась Степану. Ржавые петли он скручивал неспешно, пытался понять, что за сила такая в этой железяке, если Вран даже дотрагиваться до нее не желает. А когда скрутил, столкнул в воду, да только не на глубину. И место запомнил. Просто так, на всякий случай…
Выбирались из топи долго. И не потому, что Степан терял след. Наоборот, потому что видел больше того, что положено обычному человеку. Невидимые ловушки видел. Ловушки эти светились серебром и поставлены были не на зверя. Вран их тоже видел. Или просто чуял. Подходил близко, но всегда останавливался на безопасном расстоянии, рассматривал серебряную паутину, ухмылялся мертвецкой улыбкой, а потом говорил:
– Другую дорогу придется искать.
А Игнат вопросов не задавал. Ему эти блуждания по болоту были словно бы в радость. И Врана он не чурался, словно и не замечал вовсе его нечеловеческой сути. Наоборот, при любой возможности спешил перемолвиться словом, справиться о здоровье.
А какое здоровье у ожившего мертвяка? Если не может умереть, то и жить не может. Однако ж Вран крепчал с каждым часом. И человеческую личину у него получалось удерживать все дольше и дольше, пока наконец Степан и вовсе не стал забывать, как тот выглядел изначально. Или потому так легко забыл, что забыть хотел? Лишних вопросов он себе теперь старался не задавать.
Из топи вышли на девятый день. Проход между нитями серебряной паутины Степану пришлось искать очень долго, он уже и надежду почти потерял, когда увидел черную нору меж корней старой ели. Он увидел, а Вран мимо прошел. Не заметил? Или специально проверял?
– Нам сюда! – Степан подошел к ели.
– Куда? – Игнат недоумевал. Игнат видел только золото и не видел пути.
– В лаз. – Вран улыбнулся совсем уж по-человечески и похлопал Степана по плечу. Побежала по шкуре волна холода. Колени задрожали, и на ногах устоять получилось с великим трудом. Господи, помоги… – Ты нашел путь, охотник. Полезай первым!
И снова проверка? Боится попасться в серебряные путы? Боится, что Степан может его в них заманить?
Зря боится! Не достанет у Степана ни смелости, ни коварства. Да и жалко, если вдруг дар пропадет вместе с дарителем. Как же ему теперь без всего этого… без совершенно нового, такого яркого и интересного мира?
Степан усмехнулся, хватило на то его сил, встал на карачки и пополз в лаз. Казалось, не будет здесь выхода на другую сторону, что впереди чья-нибудь нора, но он знал правду, видел путь. Следом полз Вран, прожигал взглядом Степанов затылок, дышал тяжело, жарко. Утешало только, что выход близко, что потерпеть осталось совсем чуть-чуть, и получится вздохнуть полной грудью, а спиной прижаться к шершавому еловому стволу, чтобы никто больше за спину не зашел. Ни друг, ни враг…
Свет ударил в глаза сильно и неожиданно. Степан даже зажмурился с непривычки. Дальше к выходу полз вслепую, стараясь не думать ни о нежити, что за спиной, ни о боли, что разрывала левую руку. Зацепился за что-то в темноте? Располосовал? Ничего, сейчас все увидит, вот уже и глаза к свету привыкли.
На руке, от самого локтя до запястья пульсировал, наливался сначала бурым, а потом серебряным диковинный ключ. Степан провел по нему пальцем, чувствуя и пульсацию, и рельеф. Словно бы там, в темноте подземного перехода, кто-то невидимый вшил ему под кожу настоящий ключ.
– Появился. – Степан и не заметил, как подошел Вран. Он с интересом разглядывал ключ, облизывал сухие губы острым, совсем не человечьим языком. – Ну все, охотник, приняла тебя граница, одарила еще одним подарком.
– Этим, что ли? – Степан не спешил одергивать рукав, все смотрел, любовался.
– Этим. Ты теперь пограничник. Ты теперь не просто пути видишь. Ты в любом гиблом месте найдешь переход.
– Куда переход? – спросил и тут же подумал, что ответа знать не желает.
– Оттуда сюда. – Вран пожал широкими плечами. – Ты потом поймешь, как время придет. Не всякий даже с моим даром может стать пограничником. Не всякого граница примет и пропустит. Тебе повезло, пограничник. – Он немного помолчал, а потом добавил: – И мне.
– А что случилось бы, если бы граница меня не приняла? – Теперь, когда потайной ключ стал его частью, Степан почти перестал бояться. Теперь можно и спросить.
– Завалило бы нас там, под землей.
Тяжело вздохнул Игнат, даже сложился пополам не то от внезапной боли, не то от страха.
– Застряли бы на границе на веки вечные, стали бы безвременниками. – А Вран, казалось, забавлялся. Или просто радовался, что Степан справился, что перетащил их с той стороны?
– Что за безвременники? – Игнат все еще дышал часто, по-собачьи, но краски уже возвращались на его бледное лицо.
– Да вот эти. – Вран небрежно повел плечом, и его одноглазый ворон встрепенулся, взмахнул крыльями.
– Какие? – Игнат вертел головой, оглядывался по сторонам, но ничего не видел.
Он не видел, а вот Степан видел все. Видел и глазам своим не верил.
Из норы, той самой, из которой они только что выбрались, выползали твари. Не были они похожи на людей, хоть людьми когда-то родились. Длинные, костлявые, с кожей синюшной, местами покрытой коростой и мхом, с голодными глазами и жадно разверстыми пастями. Степан насчитал троих, двух мужчин и одну женщину. Женщину он определил по длинным, свалявшимся волосам и высохшим грудям. Она была самой алчной из них всех, самой голодной. Может, из-за голода этого нечеловеческого двигалась быстро, по-змеиному. И не просто двигалась, а подкрадывалась к до сих пор ничего не видящему Игнату.
Степан хотел закричать, предупредить друга об опасности, но не смог. На плечо легла тяжелая ладонь Врана, и все силы враз закончились. На ногах бы удержаться.
– Смотри, пограничник, и запоминай, – сказал Вран ласково.
Степан смотрел. Только и оставалось, что беспомощно наблюдать, как тварь обходит Игната со спины, тянет костлявые руки, высовывается из разверстой пасти длинный-длинный язык, как впивается Игнату пониже затылка, присасывается, словно пиявка. Кинуться бы, помочь, но велено смотреть, и приказу этому противиться нет сил.
А Игнат и не замечал, и не чувствовал ничего. Или чувствовал? Вот дернулся уголок рта, и по бороде потекла струйка слюны, вот глаза начали стекленеть и терять осмысленность. Вот кожа, снова сначала побледнела, а потом и вовсе посерела, отдавая и цвет, и силы присосавшейся твари. А тварь та, наоборот, наполнялась чужой силой. Даже волос ее делался густым и блестящим, а груди наливались точно молоком, покрывались синими пульсирующими жилами.
– Холодает что-то… – Игнат, наверное, давно упал бы, если бы не длинный язык безвременницы, который, точно канатом, удерживал его на ногах.
А остальные твари уже приближались, опасливо озираясь и шипя, обходили Степана и Врана, окружали Игната, готовились присоединиться к пиршеству.
Сил только и хватило, чтобы просипеть:
– Пусти…
Вран отпустил, убрал руку, сказал весело:
– Ну, пограничник, покажи, на что способен.
Ни на что он не способен, но друга нужно спасть. Если начать стрелять, то в Игната он попадет быстрее, чем в безвременницу. Значит, придется голыми руками.
Дальше Степан не думал. Выдернул из-за голенища охотничий нож, поудобнее перехватил костяную рукоять, полоснул лезвием по языку-присоске, пресекая эту губительную связь. Завизжала, совсем по-бабьи замахала руками безвременница, кинулась на Степана.
Как нужно поступать, он не знал, все как-то само собой вышло. Сначала попробовал пырнуть тварь ножом, целился в сердце. Да только откуда ж у нежити сердце? Лезвие прошло насквозь, не почувствовав никакой преграды, и рука почти по локоть провалилась между вислыми грудями безвременницы, а лицо оказалось близко-близко от ее ухмыляющейся пасти. «Убьет, – мелькнула в голове равнодушная мысль, – присосется тем, что осталось от языка, и высосет силы до последней капельки. И хорошо, если только силы, а не саму душу…»
Действовать Степана заставили страх и омерзение. Отшвырнув бесполезный нож, он правой рукой ухватил безвременницу за язык, почувствовал в руке мерзкое – склизкое и извивающееся, но ведь почувствовал же! Ухватил, крутанул вокруг запястья, притянул сипящую тварь к себе, и левой рукой, той самой, на которой полыхал серебром потайной ключ, приложил по лобастой башке. Вот прямо ключом и приложил…
Безвременница издохла почти сразу же: просыпалась к ногам серыми грибными спорами, ушла под землю черным туманом. А остальные твари попятились, нападать больше никто из них не спешил, ни на Игната, ни на Степана. Почуяли его силу?
Думать об том не хотелось, а хотелось сильно, до крови, разодрать левую руку. Потайной ключ все еще полыхал и будто бы рвался на волю. Степан бы и разодрал, если бы не Игнат.
– Что это было? – Голос Игната звучал слабо, словно приятель только-только проснулся или тяжело заболел. А чего бы и не поболеть, после того как из тебя едва душу не высосали? – Что за гнусь такая, Степа? – Игнат спрашивал, и так же, как Степан руку, скреб свою шею, аккурат в том месте, где остался след от смертельного поцелуя безвременницы.
– Так ты ее увидел? – Степан спрятал руку за спину, сцепил зубы, пережидая этот почти нестерпимый зуд.
– Что значит увидел? – недоумевал Игнат. – Я все видел! Как она на тебя кинулась, как ты ее зашиб.
– А то, как она тебя чуть до донца не высосала, значит, не заметил? – Не хотел он издеваться над другом, просто пытался во всем разобраться. – На шее у тебя что, как думаешь?
– Они могут являться простым людям. – Вран шагнул к Игнату, крепко сжал его запястье, убирая руку от шеи, всматриваясь в белесый рубец. – Иногда вот как сейчас, из-за страха или боли. – Он поскреб когтем рубец, а потом дунул Игнату в затылок. Так мамки дуют детям на разбитые коленки. Вот только Вран не мать, и Игнат не коленку разбил… – А иногда показываются специально. Но это уже в самом конце, когда у человека не останется сил, чтобы с увиденным совладать. Безвременники до конца дело редко доводят, живой человек им нужнее мертвого, живым можно долго кормиться. Особенно если за пределы границы его не выпускать. Это уже потом, когда поживиться, считай, нечем, они человеку являются в своем истинном обличье. А иногда и в другом, куда более страшном.
– И что с человеком? – Игнат тереть шею перестал, но выглядел все равно напуганным.
– А человек теряет разум, – сказал Вран весело. – Если сил в нем еще хватает, чтобы за границу выйти, то и выходит дурачком безмозглым. – Все тем же ласковым жестом он стер с Игнатовой бороды дорожку слюны. – А если сил нет, то остается бродить у границы, пока не станет таким же, как они. – Ногой он пнул на глазах загнивающий, смердящий мертвечиной язык безвременницы.
– Почему за язык я ухватиться сумел, а нож насквозь прошел? – спросил Степан, вытирая руки о влажный мох.
– Потому что по языку к ней человеческая сила идет. Есть сила, есть плоть. Безвременников испокон веков только так и ловили, за язык.
Испокон веков… Сколько ж он на свете живет, если все это знает?.. Уточнять Степан не стал, испугался ответа. Вместо этого спросил о другом:
– С Игнатом теперь что станет?
– Ничего не станет. – Вран погладил по голове свою птицу. – Слишком мало времени прошло с того момента, как безвременница к нему присосалась. До заката походила бы за ним следом, как привязанная, вот тогда бы точно все, а так только шрам останется да способности кое-какие.
– Какие? – оживился Игнат. Про подарки и способности ему было интереснее, чем про болезни и смерть.
– Тот, кого безвременник поцеловал, но до конца не высосал, начинает видеть кое-что, то, что другим не под силу.
– Тайные пути? – спросил Игнат и покосился на Степана. Ох, не любил дружок закадычный, чтобы у кого-то было что-то лучшее, чем у него самого. Вроде и дар этот ему не особо нужен, а все равно отобрал бы у Степана с радостью, даже глазом бы не моргнул.
– Нет. – Вран покачал головой. – Пограничником не всякий стать может. Если только один на тысячи. На то в человеке должны найтись особые способности. Их только разбуди – и готов пограничник. – У тебя что-то иное откроется. Думаю, к бабам ключик подбирать научишься. – Вран усмехнулся. – Слюну безвременниц раньше использовали, когда зелье приворотное готовили.
– Ключик к бабам, говоришь… – повторил Игнат. И ведь не поймешь, радуется он такому дару или печалится.
Сказать по правде, бабам Игнат никогда особо не нравился. Невысокий, худой, сутулый, конопатый. Может, оттого задиристый и фанаберистый, чтобы хоть чем-то девиц заинтересовать? Правды Игнат все равно никогда бы не рассказал. Одно только Степан знал наверняка, девицы его дружком закадычным не интересовались. Вот на него, на Степана, поглядывали. Да что там поглядывали! Много чего позволяли! Но не из тех он мужиков, которые своими амурными победами хвастают, порядочных барышень компрометируют. А так-то, конечно, всякое в его холостяцкой жизни случалось, будет что на старости лет вспомнить.
Подействовало зелье бабы Маланьи: ночью все спали как убитые. Потому что неизвестно, что их всех ждет впереди, и страхи лишние им ни к чему, и силы нужно беречь. Архипу не привыкать не спать ночами, для него это, можно сказать, плевое дело. Да и ночь, несмотря на все ее буйство, выдалась не особо хлопотной. Про защитные ставы он не соврал, избушка эта будет понадежнее, чем Форт Нокс. По крайней мере нечисти сюда точно не пробраться. А для людей у него припасены подарочки. Архип погладил до блеска отполированный приклад любимого карабина. Тут же подумалось, что снабженец Михалыч – молодец и, считай, кудесник, если сумел выторговать у Федора именно то оружие, которое нужно ребятам.
Ребята… Молодые, глупые, необстрелянные. Настоящее оружие хорошо, если в руках держали. Исключение только одно – Эльза. Эта и держала, и помнит, как с ним обращаться. Убивала ли она кого-нибудь хоть однажды, хоть крошечную зверушку? Архип в этом сильно сомневался, помнил, как отец ее сетовал, что девчонка к стрельбе способная, но не азартная, всех жалеет.
Всех жалеет. Раньше, возможно, и жалела, а вот сейчас… Даже если на ее пути встанет не животное, а человек. Даже если нечеловек встанет, она не дрогнет. Изменилась девочка. То ли сломалась, то ли закалилась. И в том только его вина. Или не только его? У нее путь особенный. Веками не просыпалась сила, ни по ту сторону границы, ни по эту. Они уже и верить перестали, и ждать. А сила возьми да и проснись! Да не в одной, сразу в трех!
Сила проснулась, а учить их некому. Баба Маланья почти все позабыла, а из него какой учитель, если он свои собственные силы столько лет сознательно душил, что, считай, и задушил почти?!
Но учить все равно придется. Хотя бы тому, что он знает хорошо, тому, как пользоваться оружием. Пока силы не окрепнут, сгодится и свинец.
– Значит, так, – сказал Архип с утра, когда отдохнувшая команда проснулась и принялась возиться с оружием, – мы с вами идем не просто в тайгу, мы идем за границу. Что за граница, объяснять не стану, сами все увидите, когда мы ее пересечем. Опасностей там на пять жизней хватит. Зверье. – Он загнул один палец. – Демьян со своими отморозками. – Второй палец. – И прочее…
Про прочее рассказывать не хотелось. Не сейчас. Проблемы нужно решать по мере их поступления. Если что, проинструктирует в пути.
– Прочее?! – тут же оживилось патлатое недоразумение по кличке Леший. Кто бы сомневался… – И что там будет прочее? – недоразумение уже тыкало в лицо Архипу камерой. Захотелось ударить и камеру разбить. И ударил бы, если бы не Марфа. Марфа глянула так, что сердце на мгновение остановилось. Да что ж с ним такое?! Голова нужна холодная, а в груди пожар…
– Прочее – это то, что в ваших кругах принято называть непознанным и паранормальным, – процедил он максимально вежливо. – Вот за границей паранормального этого хоть отбавляй.
– И пушки помогут? – спросило недоразумение с надеждой. – Ну, от паранормального?
– Нет. – Архип мотнул головой. Ярость прошла, осталась лишь усталость. – Пушки не помогут. Пушки помогут против людей. Запомните первое правило. Не расходимся! Что бы ни случилось, держимся все вместе!
Правило. Только ему ли не знать, как легко за границей рушатся все правила? Ладно, пусть думают, что от них что-то зависит.
– Второе. – Он снова обвел всех взглядом, задержал его на Анжелике и Марфе. – Если видите человека с оружием, стреляете первые.
– Как?! – ахнула Марфа. – Как стрелять в человека? А если это будут хорошие люди?
– В хороших ему особенно приятно стрелять. – Не выдержала, не промолчала Эльза. Словно кинжал в сердце воткнула. Сначала воткнула, а потом еще и провернула. Больно стало. Так больно, что за жизнь цепляться совсем расхотелось.
– И ты стрельни, девочка. – Подошел вплотную, стал так, что Эльзина двустволка уткнулась обоими дулами прямо ему в живот. – Стрельни, и закроем этот гештальт раз и навсегда. – Да, и такие слова он тоже знает. Выучил в тюрьме… – Только стреляй прямо сейчас, потому что, если не выстрелишь, а потом под ноги мне сунешься, я тебя придушу. Шею сверну, как кутенку.
А вот и док встрепенулся, посерел лицом. Любит девочку? Или просто жалеет? Вот Марфа его, Архипа, любит, и любовь эта греет душу. А жалость… жалость никому не нужна.
Что она там прочла в его взгляде, как глубоко заглянула в душу? Но точно что-то увидела, потому что двустволку опустила, сказала шепотом:
– Ты сам себе судья.
– Правда твоя, – ответил он так же шепотом. – Я сам себе судья. – И тут же проговорил уже другим, решительным голосом: – Нет за границей хороших людей. Может так статься, что там вообще людей нет. А если встретите кого с оружием, повторяю – не раздумывайте! Стреляйте сначала по ногам, а потом подходите и добивайте.
– По ногам?! – тут же сунулась с сомнениями Анжелика. – Да я ни в жизнь не попаду по ногам. Мне лучше в торс или в голову.
– У тебя дробовик. Дробью точно попадешь. А ты, – он посмотрел на Эльзу, – ты можешь сразу в голову. Представь, что это я, и стреляй, не раздумывая.
– Ну зачем вы так, Архип? – пожурил завхоз. – Вы так только наших девочек еще больше напугаете.
– Я наших девочек… – он поморщился, – не напугать хочу, а подготовить. И девочек, и мальчиков! – Архип перевел взгляд на парней.
– Когда стрелять будем? – Леший от нетерпения разве что не подпрыгивал на месте.
Вот же дурень городской! Или не совсем дурень, если его выбрали в эту экспедицию? С девочками все понятно, а остальные? Кто они? Зачем они?
– Будем. Вот сейчас закончим инструктаж и будем стрелять, – сказал Архип ласково. – А пока послушайте. Если кто-то из вас что-то необычное почувствует, не молчите, сразу зовите меня.
– Что необычное? – спросил док и нахмурился.
– Да что угодно. Холодно вам вдруг станет на ровном месте…
– Это он про призраков! – сунулся снова Леший.
– …Или если вдруг станете замечать, что слабеете резко или тупеете. – От Лешего он отмахнулся. – Зовите меня! Если меня рядом нет, а я всегда должен быть рядом, зовите кого-нибудь из них! – Архип кивнул в сторону девчонок.
– Типа они нас спасут? – Леший стрельнул взглядом в сторону Анжелики. – Типа они такие крутые ведьмы?
– Типа они увидят то, что на вас напало, – пояснил Архип терпеливо. – Даже если сами не справятся, то меня позовут.
– А что там может такое напасть? – энтузиазма у Лешего поубавилось.
– Кикиморы. – Анжелика посмотрела на него с жалостью. – Ты как раз в их вкусе.
– Я тут пока вижу только одну кикимору. Так на что ты намекаешь?
– Хватит! – оборвал Архип разгорающуюся перепалку. – Завтракаем, знакомимся с оружием и выступаем.
Спорить никто не стал. Слава богу! Потому что не было у него больше сил вести все эти светские беседы. В печенках уже они…
– А если мы увидим его? – вдруг спросила Эльза, и всем сразу стало ясно, кого она имеет в виду.
– А если вы увидите его, бегите, – бросил Архип и пошел прочь.
Этот лес казался Степану родным и знакомым до последней кочки. Да что там – казался! Так оно и было! Вышли они за пределы невидимой границы, пропали серебряные сети и черные, словно гнилью наполненные ловушки. Обычная тайга, хоженая вдоль и поперек. И идти теперь было легко. И дышалось полной грудью. И не давило ничего на сердце. Почти не давило…
Шли быстро, без остановок. Игнат то и дело трогал рубец на своей шее, поглядывал на Врана. Не верил байкам про слюну безвременниц? Или чувствовал что-то необычное? Спросить бы? Но вот ответит ли?
А одноглазый ворон куда-то исчез. Наверное, улетел в разведку или по каким-то своим птичьим надобностям. Хорошо, что улетел. Без него как-то легче, словно убрали надзирателя. Вот скоро, за тем сосенником – лесной ручей. Там можно будет напиться, ополоснуться, смыть с себя и грязь, и смрад прошлых дней, рыбы какой-никакой наловить и заночевать на берегу.
Голоса они услышали раньше, чем увидели людей. Голоса сиплые, а слова все больше забористые, матерные. Охотники? Или, может, старатели, навроде их с Игнатом? Лучше бы охотники, потому что есть старатели, что своего брата на дух не переносят. Эти горластые, похоже, из таких. Степан переглянулся с Игнатом, друг понимающе кивнул, сдернул с плеча ружье. Степан тоже приготовился, предупреждающе тронул Врана за плечо. Не хотелось прикасаться к этой страшной, точно из лоскутов сшитой шкуре, но он себя заставил. Если тех у ручья окажется много, то разумнее обойти их стороной. Степан трусом никогда не был, но и в драку без лишней надобности предпочитал не лезть.
А Вран обернулся, глянул насмешливо, словно мысли его прочел, и буром попер прямехонько к ручью. Вран попер, а следом и Игнат, как бычок на веревочке. Что оставалось делать Степану?
Их и в самом деле оказалось много, Степан насчитал шестерых. Косматые, грязные, одичалые мужики. Такие из тайги выходят, дай бог чтобы раз в год, а уж в тайге промышляют чем придется. Грабежами небось тоже не брезгуют. А у Игната два золотых самородка. Убивают и за меньшее. Эх, лучше бы обошли, но теперь уж что? Степан поудобнее перехватил приклад. Пусть сразу увидят, что без боя они не сдадутся.
– Кого это к нам леший привел? – Самый старший и самый главный в этой лесной банде смотрел на них с ленивым интересом, ковырялся веточкой в зубах. Был он бородатый, крупный и широкоплечий, в отличие от остальных, прилично одетый. Может, ограбил недавно какого купца. – С пустыми руками али с подарками?
В руке, в которой до этого была веточка, откуда ни возьмись появился нож. Ножом этим разбойник поигрывал с небрежной ловкостью. Точно с такой же ловкостью он может всадить этот нож кому-нибудь из них в горло. Степан прицелился. Пусть видит, что они тоже не лыком шиты. Глядишь, и получится разойтись миром.
Да вот не вышло.
– Он мне подходит. – Вран улыбался улыбкой одновременно обаятельной и страшной. За крепкозубой этой улыбкой на мгновение показался крепкий птичий клюв, и глаза сделались по-птичьи круглыми, немигающими. Степан заметил эти сиюминутные перемены, а вот бородач не заметил.
– А это что у нас тут за образина? – спросил он ласково, а потом метнул нож. Так быстро, что Степан даже движение его руки не успел отследить.
Если бы на месте Врана оказался обычный человек, то человека этого уже и не было бы. Но что нежити какой-то нож? Да и не попал он в цель. Летел прямо в черный птичий глаз, а оказался в сжатом кулаке. Вран поймал его не за рукоять, а за лезвие, и по руке его теперь текли кровавые ручейки. Текли и тут же застывали черными потеками.
Повскакивали с ног остальные бандиты, похватались за то оружие, что у них было, вот только в бой не спешили, переводили растерянные взгляды с главаря на Врана, не верили своим глазам. А Степану хотелось глаза закрыть, потому что чуяло сердце дурное. Не уйти этим глупцам от ручья живыми. Для того, кого они с Игнатом вывели из болота, предстоящее – всего лишь забава. Истосковался он по крови и своего не упустит.
Так и вышло. Выстрелить не успел ни один из них. Стоило только Врану руку протянуть да шепнуть что-то на незнакомом языке, как замерли все шестеро. Бери их тепленьких голыми руками.
Вран и взял… голыми руками разделал, освежевал. Только бородача оставил на закуску.
– Раздевайся, – велел ласково.
– Отпустишь? – Бородач смотрел испуганно и одновременно заискивающе. Неужто надеялся?
– Отпущу. Раздевайся.
И отпустил… Вот как одежу аккуратненько в сторонку отложил, так и отпустил вслед за дружками. А потом, когда стихли отчаянные крики, сдернул с бедер волчью шкуру, шагнул в ручей, оставляя на воде кровавые разводы. Плескался долго, с удовольствием, а когда вышел, облачился в одежки мертвеца. Одежки сели как влитые.
– Что смотришь, пограничник? – спросил весело. – Осуждаешь?
Осуждал, но больше ужасался. И восхищался самую капельку ловкостью и силой. Вот это было самым страшным и самым мерзким. Не должно такое человека восхищать.
– Они бы вас прирезали и имен ваших не спросили бы. Или, думаешь, к костерку пригласили бы?
Не пригласили бы и да – прирезали. Да Степан и сам бы их того… Случись что, не дрогнула бы рука. Но то необходимость, а тут чистая звериная радость от смертоубийства. И помолодел Вран. И похорошел. Смотришь на такого, и смотреть хочется. Морок… Степан силой заставил себя отвернуться, а Игнат не смог. Или не захотел.
Захлопали над головой черные крылья, обдали смрадной волной. Одноглазый ворон камнем упал на то, что осталось от бородача, и Степан не выдержал, застонал…
Купаться в том ручье они не стали, и костер не разложили, и есть передумали, двинулись дальше, прямо в глухую ночь. А на рассвете вышли к Сосновому. И снова подумалось – может, отведет Боженька беду, решится Вран пойти своей дорогой, оставит их, наконец, в покое.
Не оставил, посмотрел на Игната весело, сказал:
– Ну, веди к себе в гости, братец названый!
Братец названый. Хуже лютого волка такой братец! Но кто ж Степана спросил, что тот думает?! К своему дому Игнат побежал разве что не вприпрыжку. По Настене, младшей любимой сестрице, соскучился? Или так хотелось побыстрее названого братца приветить?
Дом был старый, но крепкий, достался он Игнату с Настеной от покойных родителей. Отец их, Василий Саврасович, в Сосновом был человеком уважаемым, держал сразу две лавки, доход имел по тем временам приличный, надеялся, что сынок со временем в дело войдет и дело это расширит, планы имел очень серьезные. Вот только Игнат торговлей не интересовался и надежды отеческие не оправдал. Как только померли родители, сначала отец, а следом через год и матушка, так сразу лавки и продал, а часть вырученных от сделки денег потратил на снаряжение для их со Степаном самой первой экспедиции. С младых ногтей грезил Игнат о золоте, о том, как станет наипервейшим на всю округу старателем! И в фортуну свою верил свято. Дождался?..
Их приближение первым почуял Трезор, старый, полуслепой пес – Настенин дружок и любимец. Толку от Трезора с каждым годом становилось все меньше, и Игнат уже начал поговаривать, что следует взять новую псину, потому как во время его длительных отлучек Настена оставалась в доме, считай, одна. Бабка Праскева, такая же древняя и такая же полуслепая и беззубая, как Трезор, в защитники для молоденькой девчонки годилась мало.
Но Трезор их почуял, забрехал сипло, с надрывом, кинулся, гремя цепью, на покосившийся забор.
– Тихо, тихо, старый! – сказал Игнат, отпирая калитку. – Свои!
Да только пес не успокаивался, заходился не то лаем, не то старческим кашлем, кидался на забор. Понял, что за зверь в хозяйский дом пожаловал? Не хотел пускать?
А Вран не испугался, только плечом дернул насмешливо, и одноглазый ворон на его плече встрепенулся, гаркнул на всю округу. А с крыльца уже бежала к калитке Настена, босоногая, простоволосая, в накинутой на плечи цветастой шали. Замерло от радости сердце Степана. Сначала замерло, а потом бросилось в галоп. Эх, красивая у Игната сестренка! Тонкая, что хворостинка, с волосами рыжими, что гречишный мед, с василькового цвета глазами и веснушками на загорелом лице. А ведь раньше Степан эту красоту и не замечал. Малая да и малая, младшая сестра закадычного дружка, что с нее взять? А вот, поди ж ты, выросла в такую красавицу, в такую паву!
– Игнат! Степа! – Настена мчалась по влажной от утренней росы траве, раскинув руки, как птичка. Птичка-невеличка… – Вернулись! – Она повисла на шее у брата, поцеловала в заросшую щетиной щеку, озорно и хитро глянула на Степана. – А баба Праскева волновалась, глупости всякие говорила. Старая! Глупая! Напугала меня болтовней своей. А вы вот вернулись… – Настена осеклась, бросила быстрый взгляд на Врана, засмущалась.
Тот стоял в сторонке, скрестив на груди руки. Гость незваный. Опасный гость. И ворон одноглазый куда-то исчез, словно его и не было.
– Ой, – сказала Настена и от братца отцепилась. – Здравствуйте! – Кажется, только сейчас поняла, что босая и неприбранная перед чужим человеком. Степана-то она с младенчества своим считала и не стеснялась.
– Красавица какая у тебя сестра. – Вран улыбнулся. Улыбка получилась как раз такая, которая нравится юным девицам. Вот только Настене все равно не понравилась. Она отступила от гостя на шаг, вцепилась в загривок беснующемуся на цепи Трезору.
– Что-то волнуется, – сказала растерянно и так же растерянно погладила пса по седой башке. – Угомонись, Трезорка! Тут все свои.
Вот только Трезора не обманешь ни чужими одеждами, ни чужою шкурою. Трезор чуял самую Вранову суть, оттого и продолжал бесноваться, рваться с цепи.
– Ну, что же мы тут стоим?! – Игнат бросил на пса недобрый взгляд. – Настя, веди гостей в дом, буди бабу Праскеву, пусть на стол накрывает. Мы голодные, что те волки! А пока вы там, мы тут баньку протопим! Правда, брат мой названый? – На Врана он посмотрел с обожанием, и Степаново сердце кольнула злая обида.
Пока таскали в баню воду да разжигали огонь, Настена успела переодеться, заплела волосы в тугие косы и сейчас хлопотала у печи на пару с бабой Праскевой.
Откуда в Игнатовом доме взялась эта сухонькая, вечно всем недовольная старушка, Степан уже и запамятовал. Кажется, была она дальней родственницей, вдовой и бездетной, а оттого злой и строгой. По крайней мере Игната с Настеной в детстве она держала в ежовых рукавицах, да и сейчас по старой памяти любила прикрикнуть. Даже на него, на Степана, покрикивала временами, но он знал, что это все не со зла, что старушка в своих воспитанниках души не чает, и часть ее любви достается и ему тоже. Люби как душу, тряси как грушу – не уставала повторять баба Праскева. Так она и жила: и трясла, и любила. Вот только сил у нее с каждым годом становилось все меньше. Как у Трезора.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?