Текст книги "Музы дождливого парка"

– Мне кажется, вам не стоит больше курить. – На руку с портсигаром предупреждающе легла ладонь Крысолова. Ната думала, что, проведя столько времени под проливным дождем, он продрог до костей, но кожа его оказалась горячей. – Все будет хорошо. – Крысолов убрал руку, перевел внимательный взгляд с нее на Марту. – Я думаю, с ней не случилось ничего дурного.

Точно в подтверждение его слов, девушка открыла глаза и, еще не придя в себя окончательно, попыталась сесть.

– Вот, что я говорил! – Крысолов улыбнулся кривоватой, совсем невеселой улыбкой.

– Что ты говорил? – спросила Марта, потирая шишку на затылке. – Что я здесь делаю?

– Я говорил, что с тобой все будет в порядке. – Он смотрел на Марту внимательно и настороженно. Эта настороженность никак не вязалась с его недавним оптимизмом. – Ты упала и ударилась головой. Возможно, у тебя легкое сотрясение мозга. Все будет хорошо, но лучше показаться врачу.

– А где я упала? – Марта села, стащила с себя мокрый кардиган, оставшись в одной лишь футболке.

– В парке. Ты упала в парке. – Крысолов подхватил ее кардиган и свою куртку, аккуратно развесил на спинках стульев. – Кстати, что ты делала в парке? – спросил он, не оборачиваясь, и Ната затаила дыхание в ожидании ответа.

Марта молчала долго, подозрительно долго. То ли вспоминала, то ли решала, как уйти от ответа. Наконец с ее лица исчезла удивленная растерянность.

– Свет погас. – Ее голос звучал спокойно и уверенно. – Свет погас во всем доме.

– И что? – спросил Крысолов, чуть приподняв одну бровь.

– Я попробовала дозвониться Акиму, но он не брал трубку, поэтому я решила сбегать к нему сама.

– Кто такой Аким? – Теперь Крысолов смотрел не на Марту, а на Нату. – Помнится, вы говорили, что в доме никого больше нет.

– Аким – наш садовник. У него золотые руки, поэтому, если у кого-то что-то ломается, все бегут к нему. – Ната отложила портсигар. – И он не живет в доме.

– А где в таком случае он живет?

– В гостевом домике. Это неподалеку, в парке.

– Значит, в парке? – Крысолов кивнул, погладил поднырнувшего ему под ладонь пса. – И зачем тебе было идти к Акиму в такой дождь? – он снова посмотрел на Марту.

– Это допрос? – Ей не понравился его вопрос. Никому не нравятся неудобные вопросы.

– Если не хочешь, не отвечай. – Крысолов равнодушно пожал плечами, из кармана джинсов достал какой-то пузырек, высыпал на ладонь едва ли не десяток таблеток, проглотил, не запивая, неспешно протер краем рубашки свои дурацкие желтые очки, нацепил их на нос и мгновенно стал похож на паяца.

Ната брезгливо поморщилась. Если бы она знала, что мальчишка – наркоман… Как можно доверить семейные тайны человеку, который зависит от таблеток!

– Ну почему же! – Марта следила за его манипуляциями с откровенно брезгливым выражением. Наверное, в этот самый момент она, так же как и сама Ната, вспоминала Макса. Своего непутевого, уже несколько месяцев как мертвого двоюродного брата, который тоже не умел жить без таблеток. – Я скажу! Я ходила к Акиму, потому что в этом доме только он может починить все что угодно. Я думала, что грозой выбило пробки, хотела попросить, чтобы он посмотрел.

– Генератор. Дело было не в пробках, а в генераторе, Марта. Ветром где-то оборвало провода, а генератор забарахлил, пришлось повозиться.

Они, все втроем, дружно обернулись на голос. Аким стоял на пороге гостиной, через его левую руку был аккуратно переброшен потемневший от воды дождевик.

– Хозяйка, я вижу, моя помощь уже не нужна. – Аким смотрел на Нату незабудково-синими глазами. Эти глаза казались единственно живыми на его старом, изборожденном глубокими морщинами лице. – Девочка, с тобой все в порядке? – В сиплом голосе прибавилось тепла, когда старик обернулся к Марте.

– Да, Аким, спасибо. – Она бодро улыбнулась. Ната прикрыла глаза. По части лжи и лицедейства ее внучка могла дать фору даже ей. – Я просто упала и подвернула ногу. Вот! – Девушка вытянула перед собой ногу. Правая лодыжка и в самом деле распухла. Похоже, без врача не обойтись. – Шла к тебе и упала.

– Ты должна быть осторожнее, Марта. – Аким покачал головой, а потом деловито добавил: – Нужно приложить лед, я сейчас принесу.

Он ушел, не дожидаясь разрешения. Ната невесело усмехнулась. Похоже, в этом доме права хозяйки у нее только формальные. Ладно, думать сейчас нужно совсем о другом.

– Марта, как ты себя чувствуешь? – спросила она, рассматривая грязь на своих манжетах.

– Уже хорошо, Ната. Спасибо.

– В таком случае, я надеюсь, тебе не составит труда перейти в библиотеку, нам с Арсением нужно кое-что обсудить.

А вот сейчас девочка выдержала удар достойно. Молча кивнула, так же молча встала с дивана, наступив на травмированную ногу, лишь едва заметно поморщилась.

– Я помогу. – Крысолов галантно подхватил ее под локоть.

– Спасибо, я сама. – Марта вежливо, но холодно отстранилась. – Ты нужен Нате, а я могу дойти до библиотеки и без посторонней помощи.

– Как скажешь. – Крысолов привычно пожал плечами, но даже желтые стекла шутовских очков не смогли скрыть досаду в его взгляде.

Творец, 1923 год (Эвтерпа)

Он все-таки купил ей рубиновый браслет. Не сразу, не за деньги, вырученные от продажи портрета мертвой Амели. Ему понадобилось долгих четыре года, чтобы встать на ноги и почувствовать уверенность в своих силах.

Лучше бы не покупал… Сменив незатейливый, но полный жизни гранатовый браслет на сияющий мертвым светом рубиновый, Адели тоже изменилась. Она больше не желала быть его музой, не хотела позировать часами, как это случалось раньше, она даже не пришла на его самую первую, самую важную выставку. Адели хотела одного – денег! Денег и той яркой мишуры, которую можно на них купить. Платья, перчатки, украшения, рюшечки-побрякушечки, мертвый рубиновый браслет… Его страстная, неуемная Эвтерпа куда-то исчезла, уступив место жадной и ненасытной фурии.

Теперь, когда в кармане у Саввы было не пять франков, а куда как больше, когда холодную мансарду сменили благоустроенные апартаменты, когда в «Ротонде» он мог заказать все что угодно и не делать мучительного выбора между сигаретой и чашкой кофе, он чувствовал себя несчастным. Из его жизни снова ушел свет. Адели, его неугомонная Эвтерпа, медленно, каплю за каплей, выпивала из него душу.

Савва сначала захандрил, а потом и вовсе заболел. В бреду и лихорадке он провалялся больше недели, а когда наконец пришел в себя, Адели не было рядом. Он, ничтожный, измученный болезнью, нашел свою ветреную музу в объятиях другого мужчины…

Наверное, Савва смолчал бы, вернулся в постель и сделал вид, что ничего не заметил. Он мог простить Адели измену, но не смог простить поругания своего труда. Эти двое, голые, рычащие, необузданные, предавались похоти в его мастерской, на его разбросанных, измятых и истерзанных картинах.

Нож для разрезания холста сам лег в ладонь, призывно сверкнул идеально отточенным лезвием. Нож жаждал крови едва ли не больше, чем сам Савва. Он вошел в беззащитную спину соперника с довольным чавканьем. Раз, еще раз…

Когда капли крови, такие же прозрачные и яркие, как рубины в ее любимом браслете, упали на белоснежную грудь Адели, она не закричала, лишь по-кошачьи выгнула спину. Музы бывают так хитры и изворотливы!

– Савва! – На протянутой в просительном жесте руке жадно сверкнули рубины. – Как же я люблю тебя вот таким! Ты помнишь, как умирала Амели? Ты помнишь, какая ночь была у нас с тобой после ее смерти! Я скучала по таким ночам. Иди ко мне…

Слова, сочащиеся сладким ядом, призывно приоткрытые губы, покрывало черных волос на мраморно-белых плечах, соленый привкус крови во рту. Его беспечная муза снова излучала волшебный свет, вдохновляла и заставляла сходить с ума. Если заменить бездушный рубиновый браслет на тот, самый первый, гранатовый, если успеть поймать вот этот ускользающий закатный луч и найти в себе силы встать к холсту…

– Иди ко мне, моя любовь! Согрей меня!

Голос обещает блаженство, рубиновый браслет гипнотизирует, а от разливающегося по мастерской света голова идет кругом. За этот свет Савва готов простить своей Эвтерпе все. Он уже простил…

Эвтерпа, его муза. Ее тело такое жаркое, что больно касаться руками. И жадные, до крови, поцелуи. В ее глазах отражение его собственного безумия. А в занесенной руке его нож… Коварная, коварная муза, посмевшая поднять руку на своего творца.

…Жизнь покидала тело Адели медленно, утекала теплом из онемевших рук, выпивала краски из истерзанных поцелуями губ, гасила свет в удивленно распахнутых глазах. Тогда, четыре года назад, в темной подворотне Савва не успел рассмотреть, как это бывает, как жизнь уступает место вечности, но сейчас время было на его стороне. Он гладил свою музу по выцветающей щеке, жадно ловил губами последний вздох, впитывал в себя тот свет, который подарила ему ее смерть.

В себя Савва пришел только ночью. В темной мастерской, среди залитых кровью картин, в объятиях своей мертвой музы. Тело бил озноб то ли от совершенного злодеяния, то ли от вновь начавшейся лихорадки, но голова работала удивительно ясно. Пришло время сказать прошлой жизни «прощай». Прошлой жизни, прошлым музам, Парижу. Смерть Адели ему с рук не сойдет, нужно бежать.

Савва собирался быстро, несмотря на лихорадку и чудовищную слабость. Деньги, драгоценности Адели, документы, картины и наброски Амедео, кое-что из своих работ, только то, что можно уложить в дорожную сумку. Все, он готов к переменам! Осталась лишь самая малость…

Оранжевые язычки пламени радостно лизнули холст, сердце сжалось от боли, рука со свечой дрогнула. Уничтожение собственных картин – почти детоубийство. Но по-другому никак. Огонь – самый лучший сообщник, огонь сотрет улики, лица, воспоминания. Огонь оставит после себя лишь два до неузнаваемости обгоревших тела. Если все сложится удачно, его даже не станут искать. Возможно, в «Ротонде» кто-нибудь из друзей-художников поднимет в его память рюмку полынной настойки, наверняка кто-нибудь обрадуется его безвременной кончине, вероятно, его картины вырастут в цене, как некогда выросли в цене картины несчастного Амедео. Жаль только, что он, Савва, этого не увидит…

* * *

Ната заговорила не сразу, выждала, когда хлопнет дверь библиотеки.

– У вас есть для меня какая-нибудь информация? – спросила она, всматриваясь в темноту за окном.

– Не так много, как вам хотелось бы. – Крысолов вернулся к дивану, устало откинулся на спинку стула. – Но одно я могу сказать наверняка: в вашем доме нет никаких призраков.

– А в павильоне? Вы были в павильоне?

– Был. – Он кивнул. – Там тоже все чисто.

Затаившаяся на задворках памяти черная тень снова всплыла перед внутренним взором. Эта тень совершенно точно не была галлюцинацией.

– Вы в этом абсолютно уверены? Вы сделали все, что должны были сделать?

– Я сделал все, и даже больше. Я играл на флейте…

Он играл на флейте! Самонадеянный мальчишка, начитавшийся всяких шаманских книжек и возомнивший себя бог весть кем!

– Господи! Да при чем тут ваша флейта? – Как ни старалась Ната, но скрыть раздражения ей не удалось.

– Как вы думаете, почему меня называют Крысоловом? – Его совсем не обидело ее раздражение, возможно, даже развеселило.

– Я не привыкла задумываться над такими… над такими глупыми вопросами.

– Есть такая сказка, вы должны ее знать, в ней Крысолов играл на дудочке, и все крысы сбегались на ее звук. Моя флейта – это что-то вроде дудочки Крысолова. Когда я играю, ни один призрак не может пройти мимо. В вашем парке я играл на флейте. Долго играл…

– А радиус действия? – Ната сцепила пальцы. – У этой вашей флейты есть радиус действия?

– Есть. – Крысолов кивнул. – Уверяю вас, ни один призрак не сумел бы проигнорировать мой призыв.

– Даже если это очень сильный и очень хитрый призрак?

– Совершенно верно. Ната, а теперь могу я задать вам один вопрос?

– Задавайте. – Она сама не знала, радоваться ей или печалиться. С этим еще предстояло разобраться, но не сейчас.

– Вы абсолютно уверены в своих близких?

Вот он – еще один неудобный вопрос! Если бы Ната была абсолютно уверена, стала бы она затевать все это, стала бы вмешивать в свои дела совершенно постороннего человека!

– Я не уверена даже в себе, – сказала она наконец. – А почему вы спрашиваете?

– В таком случае еще один вопрос, вы говорили, что павильон не запирается, а как насчет обсерватории?

Обсерватория… Ненавистная и одновременно такая притягательная, как Савва. Проклятое место, гиблое. Сначала Светлана, слабая, нежная, как цветок, несмотря на отсутствие кровных уз, все равно родная. Доченька… Светлана бросилась с крыши павильона в далеком восемьдесят пятом, оставив на руках приемной матери своих трехлетних близнецов – Эдика и Веру. Неправильная, нелепая смерть, ставшая спусковым крючком. Сначала Светлана, потом Тамара и Юлия. Тогда, в восемьдесят пятом, он забрал с собой всех ее дочерей, а сейчас взялся за внуков. Макс стал первым. Кто следующий?

Говорить было тяжело, но Ната себя заставила. В душе еще жила робкая надежда, что этот самоуверенный мальчишка сможет ей помочь.

– В тысяча девятьсот восемьдесят пятом году моя приемная дочь Светлана свела счеты с жизнью, бросившись со смотровой площадки павильона. Именно тогда я решила его снести, но он мне не позволил.

– Ваш к тому времени уже мертвый муж? – В голосе Крысолова не было ни насмешки, ни любопытства, только сухой профессиональный интерес.

– Да, мой к тому времени уже мертвый муж. – Ната кивнула. – После гибели Светы я решила снести павильон. Строители уже почти разобрали крыльцо, когда случилась еще одна трагедия. Моя вторая приемная дочь Тамара погибла на конной прогулке.

– Несчастный случай? – Крысолов приподнял одну бровь.

– Во всяком случае, тогда я так думала. Тома любила лошадей, с раннего детства занималась в конноспортивной школе. Лошадь понесла, Тома упала и ударилась затылком об угол уже почти разобранного крыльца. Она умерла мгновенно, мы не успели ничего предпринять. Снова павильон, понимаете?

Вместо ответа он лишь кивнул.

– У Томы осталось трое малолетних детей. Я оформила опеку.

– А что мужья? У ваших приемных дочерей ведь были мужья?

– С мужьями не сложилось! – Ната досадливо взмахнула рукой. – Вы еще слишком молоды, чтобы это понять, но найти хорошего мужа во все времена было сложно. Моим девочкам не повезло. Их дети остались круглыми сиротами, а у меня оказалось пять ребятишек на руках. Но речь сейчас не о том, как мне было тяжело, речь о другом. Полгода я не занималась павильоном, сами понимаете, мне было не до того, но время все лечит. Пришел час, и я поняла, как сильно ненавижу место, повинное в смерти моих детей. Я снова позвала строителей… В тот день, когда они приступили к демонтажу, моя родная дочь Юлия утонула в парковом пруду.

– Я не видел в парке никакого пруда. – Крысолов погладил своего пса, и тот согласно рыкнул, точно подтверждая слова хозяина.

– Я велела его засыпать. – Слова приходилось выдавливать из себя силой. Для матери нет страшнее муки, чем рассказывать о смерти своих детей. – Пруд засыпали сразу после похорон Юлии.

– А павильон?

– А павильон… Аким восстановил все, что разрушили строители, заново заложил крыльцо, оштукатурил стены. Это трудно объяснить, мне нужно было потерять всех своих детей, чтобы поверить. Савва всегда по-особенному относился к павильону. Знаете, как он его называл? Последний приют мертвых муз. Даже после смерти он не желал, чтобы покой его муз тревожили.

– Не желал до такой степени, что убил собственных дочерей?

– Родными по крови Савве были только Томочка и Света. Юлия – моя дочь от первого брака. Но речь сейчас не о кровных узах. Для Саввы не имели значения живые люди, только музы, эти бездушные куски мрамора. А я посмела нарушить их покой…

– После того как вы восстановили павильон, смерти прекратились? – Крысолов сосредоточенно потер переносицу.

– Да, до недавнего времени. Несколько месяцев назад на смотровой площадке обсерватории повесился Максим, мой приемный внук. Его нашла утром наша домработница Зинаида.

Воспитанный мальчик сказал бы «соболезную», но Крысолов не был воспитанным мальчиком, поэтому спросил:

– Перед тем как погиб ваш внук, в павильоне проводили какие-то работы?

– Нет! – От одной только мысли о том, что этот кошмар может повториться, по спине побежала струйка пота. – Я запретила! Все знали мой запрет, никто бы не посмел их тревожить. Уже после смерти Максима я велела повесить замок на дверь, ведущую в обсерваторию. От греха подальше.

Пес у ног Крысолова вдруг угрожающе зарычал. Мальчишка успокаивающе погладил его по голове, подошел к настежь распахнутому окну, внимательно всмотрелся в темноту и только потом заговорил:

– Вы сами себе противоречите, Ната. Если на сей раз павильон никто не трогал, то у призрака, какого угодно призрака, не было причин для беспокойства.

– Вы мне не верите. – Она не спрашивала, она констатировала факт. Столько времени потрачено впустую…

– Я вам верю, но себе я верю тоже. Нет призраков! Нет ни в вашем доме, ни в парке, ни в павильоне. Вы должны искать не призрака, а реального человека. Возможно, кого-то из членов вашей семьи.

– Человека?! – Ната уже давно готовила себя к такой правде, но все равно оказалась не готова. – Вы хотите сказать, что кто-то из моих внуков?.. – она не договорила.

Прежде чем ответить, Крысолов закрыл окно.

– Кто-то был в павильоне до меня. И этот «кто-то» поднялся на второй этаж в обсерваторию, а оттуда спустился по наружной лестнице. Человек, а не призрак. Призраку ни к чему такие сложные маневры. Вы говорите, что заперли обсерваторию, но сегодня вечером она была открыта.

– Но зачем? Кто это мог быть?

– Я не знаю. – Он смотрел ей прямо в глаза, дерзко и с вызовом смотрел, а потом спросил: – Вы составили завещание, Ната?

Она могла не отвечать, любому другому она не ответила бы, но этому мальчишке, Крысолову, вдруг захотелось все рассказать.

– Вы думаете, дело в наследстве?

– Я думаю, что вы очень богатая женщина, Ната. Возможно, у вас есть фавориты, возможно, вы кого-то обидели…

Да, у нее были фавориты, да она кое-кого обидела, но разве можно за это убить?! Впрочем, о чем она?! Человек может убить просто так, без повода. Ей ли этого не знать…

– Приглядитесь к своему окружению, если посчитаете нужным, пересмотрите условия завещания. И будьте осторожны. Это единственный совет, который я могу дать вам, Ната.

– А если я попрошу вас о помощи? – Была в этом мальчишке сила, и совершенно немальчишеская мудрость тоже была, а ей сейчас, как никогда, нужна помощь.

– Я откажусь, – сказал он просто. – Поймите меня правильно, я не криминалист и не частный детектив, я не умею распутывать такие дела.

– Не умеете или не желаете? – спросила Ната, доставая из портсигара последнюю сигарету.

Если бы он солгал, она отпустила бы его с миром, но он сказал правду:

– Не желаю. Наймите хорошего сыщика, установите в доме камеры наблюдения. Это должно помочь.

Это не поможет. Ни камеры, ни сыщики, ни правоохранительные органы. Может, у Наты и нет дара предвидения, но одно она знает точно – разобраться в том, что творится в ее доме, может только Крысолов. И она сделает все возможное, чтобы он согласился. Не была бы она Натой Стрельниковой!

– Сколько я вам должна? – Она перешла к теме денег легко, без предварительных реверансов. В конце концов, это всего лишь бизнес, пусть и несколько экзотичный.

– Ста долларов будет вполне достаточно. – Крысолов ответил не задумываясь, значит, обдумал все заранее, до того как рассказать ей о своих изысканиях. – Это покроет расходы на дорогу и химчистку. – Он многозначительно посмотрел на свою грязную куртку. И, пожалуйста, Ната, наймите хорошего детектива. Это в ваших же интересах.

Глупый мальчишка! Видящий мир духов, но неспособный разобраться в людских душах. Значит, все-таки кто-то из близких. И она уже почти знает, почти уверена. Как горько, как страшно…

* * *

Голова гудела от усталости, мысли отзывались в ней набатным боем. Жалкие, ненужные, лишние мысли. Он правильно сделал, что отказался, но чего ему это стоило!

Арсений, прихрамывая, шел по анфиладе. После недавних гонок по пересеченной местности левая нога давала о себе знать. Может, есть смысл послушаться Селену и залечь в центр на курс реабилитации? Надо только разобраться с заказами, найти «окно» в своем более чем плотном графике.

Или и вовсе махнуть рукой на работу и улететь куда-нибудь на край земли, к Индийскому океану, например. Сколько лет он не был в отпуске? Да он вообще ни разу не отдыхал по-человечески за эти пять сумасшедших лет! Вылазки с Лысым на рыбалку не в счет. Рыбалка – это праздник для Лысого, но никак не для него.

Из-под двери библиотеки пробивалась оранжевая полоска света, вот только уверенности в том, что нордическая красавица Марта все еще там, у Арсения не было. Еще в гостиной Грим почувствовал кого-то за окном. Грим почувствовал, а сам Арсений даже успел услышать легкие удаляющиеся шаги. Было желание пустить Грима по следу, но он себя одернул. Зачем? Охота на людей – это не его профиль, со своими домочадцами несгибаемая Ната пусть разбирается сама, он сделал все, что от него зависело.

– Уже уходите? – Садовник вынырнул из темноты как чертик из табакерки. Неприятный тип: мрачный, болезненно худой, похожий на старого, битого жизнью стервятника. И еще кое-что… Арсений бросил быстрый взгляд поверх очков. Так и есть, над головой старика колыхалась метка, почти такая же, как у Марты…

– Да, мы уже решили с Натой все вопросы. – Арсений посторонился, давая садовнику дорогу. – А вы нашли лед?

– Нашел. – Старик повертел в руке непрозрачный пластиковый пакет. Долго же он его искал. И искал ли? Не он ли тот невидимка, что прятался за окном. Он или Марта? Кто из них двоих?

– Марта в библиотеке. – Арсений кивнул на закрытую дверь.

– Спасибо. – Садовник мрачно улыбнулся, взвесил пакет на ладони, точно собирался пришибить им Арсения. – Надеюсь, вы смогли помочь Наталье?

– В некотором роде. – Он пожал плечами, погладил нетерпеливо переминающегося с лапы на лапу Грима, повторил задумчиво: – В некотором роде.

Арсений уже сделал шаг к выходу, когда садовник больно сжал его локоть. Сила в его тщедушном на вид теле оказалась немереная.

– Он был настоящей сволочью. – По изборожденному морщинами лицу пробежала рябь. – Он сдох, но даже сейчас не оставляет Наталью в покое.

– Савва Стрельников? – Арсению была уже неинтересна эта история, но уйти просто так он не мог.

– Вы верите в ад? – вместо ответа вдруг спросил садовник.

– Нет. – Арсений мотнул головой, ухватил за ошейник насторожившегося Грима.

– А я верю. И еще, знаете, во что я хочу верить? В то, что в аду Савве Стрельникову приготовлено теплое местечко.

– Я вас понял. – Вообще-то, Арсений ровным счетом ничего не понял. Он хотел домой, хотел принять горячую ванну, переодеться в сухое, разжечь камин и посидеть перед ним часок-другой с бокалом белого вина. А все остальное, эти тайны мадридского двора, щедро приправленные всеобщим помешательством и рассказами о призраке Саввы Стрельникова, не касаются его никаким боком. Нет никакого призрака. Нет!

– Она вас о чем-то просила? Хозяйка? – Садовник разжал пальцы, в его сиплом голосе послышалась тоска. – Она просила, а вы отказались помочь?

А вот, кажется, и нашелся тот, кто подслушивал за окном…

– А вы уверены, что Ната одобрит этот разговор? – спросил Арсений холодно и, не оглядываясь, направился к двери.

– Вы не должны были ей отказывать, – послышалось вслед змеиное шипение.

– Ага, тебя забыл спросить, – буркнул он себе под нос и с силой хлопнул дверью.

Сумасшедшая семейка! Ната с ее откровенной неприязнью к единственной родной внучке. Марта с какой-то болезненной преданностью бабке. Садовник, забывающий про субординацию. Павильон с музами. Байки про призрака. Цепочка смертей… Вот эта цепочка, пожалуй, единственно значимый момент во всей истории. В поместье с дивным названием «Парнас» люди мрут как мухи, а его хозяйка, вместо того чтобы нанять хорошего детектива, гоняется за несуществующим призраком.

Уже на подходе к джипу Грим замер, угрожающе зарычал. Значит, почуял возле машины чужака. Арсений тяжело вздохнул, готовясь к еще одному неприятному разговору.

– Мне спустить пса с поводка или ты сама выйдешь? – спросил он устало.

– Сама. – От машины отделилась тень, нырнула под свет фонаря.

Марта! Почему-то он так и думал.

– Я хотела с тобой поговорить.

У него сегодня славный вечер, все хотят с ним поговорить.

– Говори. – Арсений потянул за ошейник, Грим послушно уселся у его ног.

– Это же все из-за Макса, да? – Она подошла так близко, что он смог почувствовать запах ее духов. – Ната считает, что Макса убили?

Еще одна любопытная версия. Про убийство внука Ната как раз ничего не говорила, зато слово «самоубийство» прозвучало очень четко.

– А его убили? – спросил Арсений. Ему бы не задавать вопросов, ему бы сесть за руль и предаться мечтам о горячей ванне, камине и белом вине, но как можно пройти мимо Снежной королевы! Особенно когда Снежная королева смотрит так просительно.

– Не знаю. – Марта тряхнула головой, и аромат духов стал чуть сильнее. – Я знаю только одно: в последнее время в нашем доме творится что-то неладное. Год назад Ната упала с лестницы, – Марта перешла на шепот. – Травма позвоночника. Ей сделали операцию, но не совсем удачно. Ходить она не сможет никогда.

– Несчастный случай. С пожилым человеком такое может запросто случиться. Оступилась, не удержалась…

– Речь идет о Нате, а не об абстрактном пожилом человеке! – В голосе Марты послышалась злость. – Ната – это кремень, она не оступается.

А вот с этим утверждением Арсений, пожалуй, мог бы согласиться. Даже сидя в инвалидной коляске, Ната производила впечатление твердо стоящего на ногах человека, как бы парадоксально это ни звучало.

– Я была в библиотеке, когда это случилось. Сначала я подумала, что бабушка без сознания, а потом она открыла глаза. Мне тогда показалось, что она испугалась.

– Я бы тоже испугался, если бы навернулся с лестницы. – Он не хотел хамить Снежной королеве, как-то само собой получилось.

– Ей было очень больно, ей даже кололи наркотики, чтобы обезболить. – Марта словно и не расслышала его сарказма. – Когда врач спросил, как она упала, Ната долго не отвечала.

– Думаешь, твою бабушку столкнули с лестницы?

– Я не знаю, что думать. Я знаю только одно: ради любого из нас она молча бы пожертвовать своей жизнью.

– Любой из вас – это любой из внуков?

– Да. Если Нату столкнул с лестницы кто-то из своих, она ни за что бы не стала об этом рассказывать.

– Хорошо, давай на секундочку предположим, что Нату столкнули с лестницы. Сразу напрашиваются два вопроса. Кто это сделал и с какой целью?

– Я не знаю наверняка, я могу только догадываться. – Марта встревоженно всматривалась в темноту за его спиной, словно боялась, что их разговор может кто-нибудь подслушать. Зря боялась, Грим бы уже давно учуял чужака. – Почти сразу после операции Ната вызвала к себе в больницу нотариуса. Мы почти уверены, что она переписала завещание. Странно, правда? Завещание было неизменным много лет, а теперь вот – пожалуйста.

– Вам были известны условия прежнего завещания?

Вот еще один факт, подтверждающий его догадку. Причина происходящего стара как мир – деньги. И искать виновного, как это ни прискорбно, нужно среди своих.

– Да. Не считая некоторых уже давно озвученных сумм, завещанных Акиму и Зинаиде, все остальное состояние должны были поделить поровну между шестью внуками.

– Теперь уже пятью, – сказал Арсений задумчиво.

– Да, после смерти Макса Ната снова переписала завещание.

– Ты думаешь, кто-то из внуков мог попытаться ускорить ход событий? – осторожно поинтересовался Арсений.

– Я не хочу так думать. – Марта снова мотнула головой, и его щеки коснулась прядь ее еще влажных волос. – И Ната, наверное, тоже не хочет, но если все-таки задуматься…

– Если задуматься, то после самоубийства твоего брата остальные наследники получат уже совершенно другие, гораздо большие суммы, – закончил за нее Арсений.

Вместо ответа Марта лишь кивнула.

– Не сходится, – сказал он после недолгих раздумий. – Даже если предположить, что кто-то из наследников пытается таким небезопасным способом устранить конкурентов и увеличить свою долю, то какой ему был смысл убивать Нату? В таком случае завещание так и осталось бы непереписанным и все получили бы наследство в равных долях. Логичнее сначала убрать конкурентов и уже только потом ее. А в случае если Ната видела того, кто столкнул ее с лестницы, но решила не выносить сор из избы, а тихо-мирно исключила его из завещания, убийство твоего кузена и вовсе становится бессмысленным. Злодею и так уже ничего не светит, его уже лишили наследства, и нет никакого смысла устранять конкурентов. Понимаешь, Марта?

– Да, наверное, ты прав. – Она снова смотрела в темноту за его спиной, влажная прядь волос прилипла к бледной щеке, и Арсений едва сдерживал желание коснуться ее рукой. Глупо! Глупо и опасно, потому что в этом доме каждый ведет свою собственную игру. Даже Марта… – Все это просто несчастные случаи, роковые совпадения, вот только… – она замолчала, так и не договорив.

– Ты что-то хотела сказать?

– Нет. Это так… глупости.

Арсений не знал, о чем она думала в этот момент, но уж точно не о глупостях. В глазах Марты был страх. Чего может бояться Снежная королева? Или кого? А впрочем, это уже не его проблемы и не его дело. Он отказал бабке, так какой смысл помогать внучке! В его деле нужно быть последовательным.

– Ну, глупости – это не мой профиль. – Он улыбнулся, щелкнул брелоком сигнализации. – Приятно было познакомиться, Марта!

Она ничего не ответила, даже не посмотрела в его сторону. Снежная королева о чем-то думала, и в ее снежных мыслях не было места простому Крысолову. Как хорошо, что все закончилось, что он больше никогда в жизни не увидит ни Марту, ни ее бабку. К черту работу! Сегодня ночью он будет греться у камина с бокалом белого вина и мечтать об Индийском океане!

Застоявшийся джип радостно взревел, сидящий на заднем сиденье Грим нетерпеливо рыкнул, положил морду на передние лапы.

– Домой, Гримушка! – сказал Арсений нарочито бодро. – Конец трудовым будням!

Автомобиль катился по темной аллее. Проезжая мимо павильона, Арсений не удержался, сбавил скорость. Яркий электрический свет выплескивался из павильона в темноту парка, разбавляя ее, делая чуть менее темной, чуть более прозрачной. В этой разбавленной темноте человеческая фигура была почти не заметна, если бы Арсений смотрел в этот момент на дорогу, а не на павильон, то не увидел бы ровным счетом ничего. А так… Темная фигура, не понять, мужская или женская, метнулась в глубину парка, растворилась в ночи. Не Марта и не садовник. Этим двоим так быстро до павильона не добраться. В таком случае кто? Ната сказала, что всех отослала. Всех ли?