Текст книги "Беги, ведьма"

– Все будет хорошо, – сказал он наконец, и во взгляде мамы Лиза увидела надежду. – Все еще можно исправить, но придется потрудиться.

– Это все из-за слабых легких?

– И из-за них в том числе.

– Но она не ходит…

– Она пойдет, а легкие можно тренировать. Сегодня же и приступим.

Ах, как же он был беспощаден, этот похожий на ворона чужак! Он придумал для Лизы упражнения и следил, чтобы она все делала правильно. А у нее ничего не получалось. Вот совсем ничего! Она плакала, от бессилия и злости до крови кусала губы, винила ментора в жестокосердии, а он внимательно выслушивал все сетования, а потом говорил:

– А теперь, мадемуазель Элизабет, повторите-ка последнее упражнение еще пять раз.

И она повторяла. Сначала пять, потом десять, а потом и все тридцать, чтобы в один прекрасный момент осознать, что невозможное становится возможным, стоит только захотеть. В начале июня Лиза встала на ноги и не упала, в середине месяца сделала первые шаги от своей кровати до окна и обратно. И пускай ноги не слушались, а поясница и вовсе грозила переломиться пополам, Лиза понимала – теперь у нее точно все будет хорошо. В тот день она перестала плакать, а мама начала улыбаться мсье Жаку. В конце июня Лиза впервые вышла во двор. Там и упала. Но падать в мягкую траву было совсем не больно, и она рассмеялась. И мсье Жак рассмеялся вместе с ней. Его смех казался похож на воронье карканье, но Лизу это больше не пугало. Жаркое солнце путалось в его смоляных волосах, золотило смуглую кожу, и Лизе он казался почти красавцем.

– Меняем методу, мадемуазель Элизабет, – сказал ментор, отсмеявшись.

– Все хорошо? – На их смех во двор вышла мама, приложила ладонь ко лбу, чтобы лучше видеть.

– Все прекрасно, мадам Ольга! Мы идем купаться!

– Нет, погодите! – Мама сбежала с крыльца. – Это совершенно невозможно! Лиза не умеет плавать!

– Значит, самое время научиться, – сказал мсье Жак таким тоном, что мама не стала перечить, а Лиза так и вовсе обрадовалась.

До пруда было недалеко, и всю дорогу мсье Жак нес Лизу на руках. Он шагал размеренно, дышал ровно, мышцы под тканью белоснежной сорочки бугрились, а в вырезе что-то тускло поблескивало. Не нательный крестик – что-то другое, круглое. Лизе хотелось спросить, что это, но она не стала, просто смотрела, как солнечный свет просачивается сквозь сплетение липовых ветвей, и думала о том, как это здорово – учиться плавать. Мама, идущая рядом, тоже думала о чем-то приятном, на губах ее блуждала мечтательная улыбка.

Вышли к пруду. В обрамлении старых лип он казался огромным зеркалом со стальным оттенком, как у шпаги мсье Жака. Мсье Жак бережно опустил Лизу в тень под кряжистой липой. Девочка упрямо встала на ноги, обеими руками обхватила шершавый ствол, а мама тут же подхватила ее за талию.

– Излишняя опека вредна не только будущим воинам, но и юным леди, – сказал мсье Жак и, сбросив башмаки, ступил на узкую полоску песка.

– Должно быть, вода холодная? – спросила мама, продолжая поддерживать Лизу.

– Вода прекрасная!

Не расстегивая, через ворот, мсье Жак стянул сорочку, швырнул на куст ивняка, потянулся. А Лиза не могла оторвать взгляда от его спины: мускулистой, загорелой, исполосованной шрамами. Мама тоже смотрела, в ее взгляде была брезгливость пополам с жалостью. А мсье Жак вскинул вверх руки и с головой ушел под воду. Стальное зеркало пруда слабо качнулось и тут же успокоилось.

Его не было так долго, что взволнованная мама, позабыв о необходимости поддерживать Лизу, подбежала к воде. Черная волна с белым кружевом пены лизнула подол ее платья и наверняка замочила туфельки, но мама этого не заметила, она стояла, прижав обе руки к груди, и взглядом пыталась прощупать дно пруда. А Лиза нисколечко не волновалась. Мсье Жак не из тех, кто может погибнуть так глупо. Просто у него очень сильные легкие, и сам он тоже очень сильный, несмотря на свой невысокий рост.

И она оказалась права! У противоположного берега черная пленка воды натянулась и лопнула, выпуская на поверхность сначала голову, потом загорелые плечи. Лиза услышала, как шумно вздохнула мама, и сама вздохнула тоже, только не от облегчения, а от восхищения. Мсье Жак приветственно помахал рукой и неспешными, сильными гребками поплыл обратно. А мама, словно устыдившись проявленной слабости, наоборот, поспешно отступила от воды.

– Вы нас напугали, – сказала она сердито. – Так нельзя!

– Покорнейше прошу простить, мадам. – Мсье Жак улыбался, на лице его поблескивали капельки воды. – Это была всего лишь демонстрация скромных человеческих способностей.

– И я тоже так смогу? – спросила Лиза, замирая от восхищения.

– Вы сможете даже лучше, мадемуазель Элизабет! Вы очень сильная и выносливая. Ну, приступим? – Он говорил, но смотрел при этом не на Лизу, а на маму.

– Это точно не опасно?

– Не опаснее, чем бальные танцы, но гораздо полезнее. Вы присоединитесь к нам, мадам?

– Я?! – Мама, казалось, смутилась, а потом разозлилась: – Конечно же нет! Что за глупости?!

– В таком случае мы сами! – У липы, за которую продолжала цепляться Лиза, он оказался в два шага, склонился в шутовском поклоне, подхватил девочку на руки и шепнул: – Ничего не бойтесь, моя маленькая мадемуазель!

В реку мсье Жак вошел с Лизой на руках. Шел, неспешно погружаясь в черную воду. Когда вода лизнула пятки, Лиза ойкнула, а мсье Жак рассмеялся, качнулся и разжал объятия.

Она испугалась, кажется, даже закричала. Не от неожиданного холода, а именно от страха, от того, что вот сейчас она утонет, и все ее старания выздороветь пойдут прахом. А в лицо полетел веер брызг, заглушая крик, мешая дышать…

* * *

– Арина? Арина, да просыпайся ты! – Ее выдернули из воды, схватили за плечи, затрясли.

Арина замахала руками, пытаясь выплыть, не утонуть в черном пруду, закашлялась и открыла глаза.

Не было никакого пруда, и мсье Жака не было. Только палата-одиночка с зарешеченным окном и медсестра Зоя Петровна со стаканом воды в руке.

– Ну, слава богу! – выдохнула она и поставила стакан на тумбочку. – Вечер уже, я бужу тебя, бужу… Вот водой даже пришлось… – Уголком махрового полотенца Зоя Петровна принялась вытирать мокрое Аринино лицо. – Испугалась, что ты снова… того.

Хотелось сказать «не дождетесь», но вместо этого Арина покачала головой:

– Со мной все в порядке, не беспокойтесь.

Во рту пересохло, язык ворочался с трудом, и собственный голос казался ей вороньим карканьем. Пить хотелось ужасно, и на стакан с водой Арина посмотрела с вожделением. Зоя Петровна все поняла правильно, долила воды из графина, поднесла стакан к Арининым губам.

Она пила, не обращая внимания на стекающие по подбородку прохладные ручейки и саднящую боль в горле. К кровати подошел Блэк, посмотрел внимательно и сочувственно. Зоя Петровна тоже смотрела. Чего только не было в ее взгляде: жалость, сожаление, стыд. Ей было неловко за случившееся с Ариной. Хорошим людям отчего-то всегда неловко за чужое скотство.

– Еще? – Она забрала опустевший стакан, протянула полотенце.

– Нет, спасибо. Долго я спала?

– Почти шесть часов. Я бы, может, тебя и не будила, но ты закричала. Плохой сон? – Зоя Петровна пристально всматривалась в Аринино лицо, словно по глазам хотела угадать ответ.

Сон и в самом деле был плохой, по крайней мере, последняя его часть, та, где мсье Жак решил ее утопить. Или не ее, а девочку Лизу, жизнь которой она примерила в собственном сне. Елизавета Васильевна Степнова…

– Скорее странный. Наверное, это от лекарств.

– Наверное. – Зоя Петровна не стала спорить, но во взгляде ее читалась какая-то недосказанность. – Ты голодна? – спросила она, отворачиваясь к окну. – Я позвоню на пищеблок, чтобы принесли ужин. Раз Хелена не оставила на этот счет особых распоряжений, значит, ужин тебе можно. – В ее голосе слышалась надежда, но не было уверенности. Казалось, одно лишь упоминание имени Хелены вгоняло ее в ступор. Арине стало жалко медсестру, и девушка чуть было не сказала, что не голодна, но пустой желудок красноречиво взвыл, протестуя против обмана. Как бы то ни было, если она собирается убраться из этой чертовой психушки – а она собирается! – ей нужны силы и ясная голова. Над ясностью мыслей еще предстояло поработать, а вопрос с пищей насущной нужно решать прямо сейчас.

– Я бы не отказалась, – сказала и виновато улыбнулась, словно это не ее пребывание в стенах клиники оплачивалось опекуном более чем щедро.

Думать о Волкове как об опекуне было проще и безопаснее, чем просто думать о Волкове, видеть его глазами Хелены, вожделеть его холодным Хелениным сердцем. Волков и Хелена знакомы? В этом нет ничего удивительного. Она, Арина, их связующее звено, мостик между клиентом и врачом. Но в том видении было что-то… личное, до сих пор причиняющее боль. Арина сцепила зубы, чтобы не застонать.

– Больно? – Зоя Петровна озабоченно посмотрела на ее забинтованную ладонь. – Дать обезболивающее?

Хватит с нее лекарств!

– Я просто очень хочу есть. – У нее даже получилось улыбнуться

– Уже звоню на пищеблок. – Зоя Петровна прихватила полотенце, вышла из палаты, не забыв запереть дверь.

Вернулась она через пятнадцать минут с подносом в руках, улыбнулась заговорщицки:

– Я сказала, чтобы положили двойную порцию.

– Спасибо.

Кормили в дурдоме хорошо, почти как в ресторане. Только положив в рот кусок сочной куриной отбивной, Арина поняла, как сильно проголодалась. Она ела быстро, почти не чувствуя вкуса. Съела все до последней крошки и с удивлением подумала, что не отказалась бы от добавки.

– Нельзя так много за один раз, – сказала Зоя Петровна, заметив, с каким выражением лица Арина рассматривала опустевшую тарелку. – Но это хорошо, что ты начала есть. Это просто замечательно!

Арине вдруг захотелось покурить. Хотя бы одну затяжечку. Но в стенах дурдома курение наверняка запрещено, так же как мобильные телефоны и неудобные вопросы. А если вопрос нейтральный? Просто ради удовлетворения любопытства?

– Можно спросить?

– О чем? – Лицо Зои Петровны тут же напряглось, а в глазах появился едва ли не испуг. – У меня инструкции.

– Я хотела спросить про поместье.

– Про какое такое поместье? – Зоя Петровна чуть расслабилась.

– Про это, в котором сейчас клиника. Кому оно принадлежало до революции? Я видела табличку с названием. «Дубки», кажется.

– Все верно, «Дубки». – Зоя Петровна успокоилась окончательно, даже на спинку стула откинулась. – Видела, какие тут дубы?

– Дубы прекрасные. Сколько им, лет сто?

– Около того. Их как раз последний хозяин поместья и посадил. Петр Дубривный его звали. Богатый был очень, говорят. Ну, конечно, богатый, – Зоя Петровна взмахнула рукой, – если такую домину содержал, парк заложил, пруд выкопал.

– На территории есть пруд?

– Уже нет, засыпали еще при Советском Союзе. Как пионерлагерь решили организовать, так и засыпали. Дети же, за ними и без пруда глаз да глаз нужен.

– А почему с пионерлагерем не сложилось? Место ведь в самом деле красивое, я утром кое-что успела увидеть. Это из-за призрака? – спросила Арина осторожно, чтобы не спугнуть.

– Какого такого призрака? – Зоя Петровна снова села на стуле прямо, словно спицу проглотила. – Что еще за глупости? Откуда взялись?

– Санитар рассказал. Степан, кажется. Кто-то из его подопечных ночью видел призрак дамы. Он так сказал.

– Степка! – Зоя Петровна поморщилась и брезгливо вытерла руки о край полотенца. – Язык без костей. Все мелет и мелет всякую чушь про призрак хозяйки, людей пугает, которые и без того блаженные. Креста на нем нет.

– Так это графини призрак? – Арине становилось все интереснее.

– Да не слушай ты, милая моя, всякие глупости! Степка соврет, недорого возьмет. И если уж на то пошло… – Зоя Петровна понизила голос до шепота и опасливо покосилась на открытое по случаю жары окно, не подслушивает ли кто. – Не было никогда никакого призрака. Знаешь, у каждого старого места должна быть своя история, чтобы непременно с привидением. А тут не просто место, тут целая графская усадьба, вот и навыдумывали. Я даже в местной газете однажды читала эту чушь. Представляешь? А Хелена тогда страшно разозлилась, в суд на журналиста подавала.

– За что? Чем ей мешают сказки?

– Вредят такие сказки имиджу больницы. Вроде бы серьезное заведение, респектабельное, а тут призрак! Курам на смех.

– А как ее звали? – спросила Арина.

– Кого?

– Графиню, чей призрак тут видят.

– Так не может быть никакого призрака! Сколько ж можно толковать?! И знаешь почему?

– Почему?

– Потому что графиня Елизавета Дубривная в семнадцатом году вместе с малолетней дочкой уехала за границу и с тех пор никогда в Россию не возвращалась. Да что говорить! Вон Хелена наша как раз из рода Дубривных, она праправнучка Елизаветы. Той самой, чей призрак якобы видел брехун Степка.

Вот, значит, как! Хелена потомственная графиня, взявшаяся вдохнуть в разоренное родовое гнездо новую жизнь. Слегка сумасшедшую жизнь, если уж начистоту. А девочку из сна звали Лизой. Та ли это Лиза, которая, уже будучи взрослой, сбежала от революции за границу? И главный вопрос: почему она приснилась Арине? Нет, есть еще один вопрос. Чью тень Арина видела минувшей ночью? И чью тень видел Жорик? Или Жорик тоже пустобрех? Не похож. На садиста и психа похож, а вот на охотника за привидениями ни капельки.

– А что стало с графом? Тоже уехал за границу?

– Нет, граф не уехал. – Зоя Петровна покачала головой. – История с графом какая-то мутная. Что правда, что выдумка, поди разбери. Я слышала, что он жену с дочкой вперед отправил, а сам остался разбираться с финансами. Богатый был род.

– Разобрался?

– Не успел. – Зоя Петровна пожала плечами. – Убили графа то ли большевики, то ли мужики свои же. Время-то было смутное. – Зоя Петровна замолчала, надолго задумалась, а потом снова заговорила так тихо, что не разобрать: – Но кое-кто до сих пор считает, что богатства свои граф Дубривный за границу не переправил, а спрятал прямо тут, в поместье. Искали этот клад, ясное дело. Весь парк перерыли, как кроты.

– Нашли что-нибудь?

– Кто? Дурни эти?! – Зоя Петровна коротко хохотнула, но тут же прикрыла рот ладонью. – Ничего не нашли, потому что все это сказки. Поверь, детка, если бы что-то тут и было спрятано, Хелена бы своего не упустила, нашла, из-под земли достала бы.

– А с пионерлагерем что? – спросила Арина, поджимая под себя озябшие ноги.

– Холодно? – Зоя Петровна набросила ей на колени плед. – А что с пионерлагерем?

– Почему его закрыли? Не из-за призрака же? Да и кто поверит в призрака, когда коммунизм недостроен еще?

– Из-за людской безалаберности закрыли, из-за несоблюдения техники безопасности. Я же работала в лагере в то время. Медсестрой в здравпункте. Все это на моих глазах случилось.

– Что – это?

Прежде чем ответить, Зоя Петровна взглянула на наручные часы, и Арина испугалась, что исчерпала лимит и вообще задает слишком много вопросов. Но, похоже, Зое Петровне и самой хотелось поговорить. Иногда хочется поговорить хоть с кем-нибудь, пусть даже и с пациенткой психиатрической лечебницы.

– Началось все с пруда, – сказала она наконец. – Пруд осушили и решили засыпать. Было это как раз перед открытием смены. Пригнали технику, людей, привезли песок. Бригада рабочих как раз вот в этом флигеле и жила. Главный корпус для детей перестроили, а флигель оставили для администрации и техперсонала. В бригаде шесть человек и Генка-бригадир седьмой. Видный был парень, интересный. Многие девки, что в лагерь работать нанялись, на него заглядывались. А он глаз положил на посудомойку Маринку. Хорошая девочка, тихая. Немного странная, но это мне, наверное, тогда просто так казалось из-за ее скромности. Все девчонки после работы вместе собираются, сплетничают, хихикают, с парнями из бригады заигрывают, а эта всегда особняком. Не знаю, чем такая тихоня Генке приглянулась, только проходу он ей не давал.

– А она что? – спросила Арина.

– А она не хотела с ним. Это я уже потом поняла, когда застукала их, стыдно сказать… – Зоя Петровна помолчала. Арина ее не торопила, продолжение истории она уже знала. Тут и ведьмой не нужно быть. – Случилось все вечером, захотелось мне чаю, заглянула на пищеблок, а там они… На Маринке кофтенка порвана, сама вся в слезах, а у Генки, значит, портки спущены. Маринка сразу ко мне бросилась, вцепилась, дрожит, плачет, но ни слова не говорит. А он, стервец этакий, лыбится, смотрит прямо в глаза и брешет: «Помешали вы, Зоя Петровна, романтическому свиданию. Я вот только-только Мариночке предложение руки и сердца сделал». Ага, и портки сразу скинул от избытка чувств! Я ему так и сказала, пригрозила начальнику сообщить и парторгу. Он же партийный был, передовик-ударник. И знаешь, мне показалось, что испугался, прощения стал просить. Только не у Маринки, а у меня. А что у меня-то? Посмотрела я на Маринку, а она белая вся, видно, что не верит его словам и боится, а еще стыдится. Времена-то тогда такие были… высокоморальные. Если бы разговоры пошли, ей бы вовек не отмыться, даром что жертва безвинная. К мужикам-то общество во все времена было снисходительнее. Вот и сказала я этому паразиту, чтобы собирал свои вещички и валил на все четыре стороны. Он и согласился. Не сразу, правда, снова пришлось парторгом припугнуть. Маринку я той ночью у себя оставила. И скажу тебе, повезло девочке, что так вышло.

– Почему?

– Потому! – Зоя Петровна взмахнула рукой. – Дальше слушай. Утром Генки и след простыл, даже вещи не забрал. Все, конечно, удивлялись, одна я правду знала. Ну и Маринка. С ней, кстати, Генкин дружок все поговорить порывался. Видно, знал что-то про Генкины выкрутасы, но я не позволила. Сказала, что некоторым надо руки не распускать и бедных сироток не обижать, а если уж невмоготу, то и разговор с такими кобелинами будет особый, у парторга на ковре. Дружок все правильно понял и от Маринки отстал. За четыре дня котлован засыпали, землю разровняли, бригада уехала, а пионеры, стало быть, въехали. И все бы хорошо, да только уж больно досужие пацанята попались. Или вожатые их мало общественно полезной работой нагружали? – Она вопросительно посмотрела на Арину. Арина в ответ лишь пожала плечами. – Как сейчас помню ту парочку. Сидорцов и Перепеча, хулиганы, каких поискать! Считай, на каждой линейке их песочили, а им что в лоб, что по лбу. Балбесы! Вот и забрались от нечего делать эти два оболтуса в подвал. Потом уже на следствии выяснилось, что ключи от подвала стянули у завхоза. Так-то подвал всегда заперт по технике безопасности. Но вот не уследили… – Зоя Петровна вздохнула, – и Сидорцов с Перепечей полезли после отбоя в подвал. Сказать по правде, ничего интересного в подвале не было. Так, разный хлам. Но это ж дети! Лазили-лазили и нашли на свои задницы приключение. Орали так, что весь лагерь перебудили. Я их потом полночи валерьянкой отпаивала.

– Что они нашли, Зоя Петровна?

– Дверку в погреб. Тяжелую дубовую дверку. И подняли ведь, так им хотелось в погреб заглянуть. Заглянули, а там Генка-бригадир, мертвый, с переломанным хребтом. Нашелся, значит. – Зоя Петровна торопливо перекрестилась. – Шум тогда поднялся, страшно вспомнить. Дружок Генкин сразу на Маринку указал, мол, у нее был мотив. Но я девочку отстояла, так следователю и сказала: «Со мной Маринка той ночью была, когда Генка в погреб провалился». Так тогда и постановили, что несчастный случай, что Генка за какой-то надобностью спустился в подвал и не увидел открытый люк в погреб, темно было.

– А кто же потом люк закрыл?

– Вот и следователь мне этот вопрос задавал. Да кто угодно мог закрыть. Хоть даже и завхоз. В темноте-то мог и не разглядеть, кто там в погребе лежит. Это же мальчишки с собой фонарик прихватили, когда вниз полезли. И вот что я тебе скажу, вещи такие не для детской психики. Сидорцов-то еще ничего, а Степка Перепеча, мне кажется, именно тогда малость умом и повредился.

– Степка?..

– Ага, тот самый, что теперь про призрака рассказывает. Он и тогда рассказывал про тень дамы, что рядом с Генкой сидела и по голове его гладила, а им с Сидорцовым пальчиком погрозила. Я потом специально Сидорцова расспрашивала, только он ничего такого не видел. Померещилось Степке со страху. И вот скажи ты мне, зачем после такого переживания сюда возвращаться?

А и правда, зачем? Арина бы не вернулась. Или вернулась?..

– Уже в ту смену стало ясно, что не выйдет толку из затеи с пионерлагерем. Слухи-то поползли о том, что в подвале господского дома труп нашли. Половину детей родители почти сразу домой забрали, несмотря на все заверения администрации. Да я, если честно, и сама бы так поступила, если бы мой Димочка…

Зоя Петровна замолчала, невидящим взглядом уставилась в стену, а Арина вспомнила слова Хелены о малолетней внучке, которая у Зои Петровны на иждивении. Когда с родителями все хорошо, бабушки детей не растят.

– Погибли они, – сказала Зоя Петровна сухим, треснувшим голосом. – Димочка и Люда, невестка моя. Поехали к Людиным родителям на автобусе, а автобус потерял управление… У кого синяки да переломы, а моих деток не стало. Осталась только Настена, внучка моя, наверное, чтобы я совсем с ума не сошла. Вот так и живем с ней вдвоем уже седьмой год. Девочка умная, добрая, в институт поступать собирается. А сейчас же все за деньги, хоть ты умница, хоть разумница, хоть круглая сирота. Вот и кручусь. – Она посмотрела прямо Арине в глаза, и взгляд ее был жесткий, с прищуром. – Теперь понимаешь, почему я так… все по инструкции?

Арина кивнула. Как такое не понять!

– Платят здесь очень хорошо. В обычной больнице мне столько никогда не заработать. Так что не проси меня ни о чем… таком. Не сделаю. Мучиться буду, переживать, но у Настены я одна осталась и работу эту потерять никак не могу.

– Я не буду вас ни о чем таком просить, Зоя Петровна. – Арина осторожно погладила женщину по руке. – Я все понимаю. Но разговаривать ведь вы со мной можете?

– Разговаривать могу. – Зоя Петровна улыбнулась уголками губ и добавила: – Пока Хелена не запретила.

– Еще не запретила?

– А ты как думаешь?

– Тогда расскажите еще про пионерлагерь. Ведь тут еще что-то стряслось.

– Тем летом больше ничего. Детей было мало, работы персоналу тоже. Так что хороший в целом выдался год.

– А следующий?

– А следующим летом снова ЧП, только уже не один несчастный случай, а сразу два. История грустная и одновременно глупая. Лето, помню, выдалось холодное, дожди как в мае зарядили, так только в середине августа закончились. Сидели все в четырех стенах, а удовольствия в этом мало, как детям, так и взрослым. Вот и развлекались кто как умел. Физрук у нас был, Федором его звали. Видный из себя мужик, спортивный. Женщинам такие нравятся. И Федор тоже нравился, девицы к нему так и липли, да только несвободный он был. Женился, как это сейчас говорят, по залету. Жену беременную в городе оставил, а сам в лагерь, вроде как на заработки. Да только какие по тем временам заработки? Все на голом энтузиазме и соцобязательствах. Одна такая энтузиастка из вожатых Федора и окрутила. Только не больно он и сопротивлялся, про жену беременную не особо вспоминал. – Зоя Петровна фыркнула, еще раз поправила лежащий на Арининых коленях плед, а когда заговорила, голос у нее был задумчивый: – Хватились их на вечерней линейке. Из-за дождя и холода линейку проводили в спортзале, чтобы дети не вымокли и не заболели. Поискали, конечно, но не особо настойчиво, решили, что в город укатили. У Федора как раз и машина была, старый «жигуленок». Начальник лагеря возмущался, помню, грозился выговором с занесением, но было ясно, что простит. Но гараж на всякий случай проверили, убедились, что Федоровой машины там нет, и окончательно успокоились. В город тогда многие вожатые ездили, кто в кино, кто на танцы. Вот только после отбоя, по-тихому. Тревогу забили уже к обеду следующего дня, когда ни Федор, ни зазноба его так и не появились. Связались с женой, думали, он к ней поехал. Да только если и ехал, то не доехал. А нашли к вечеру. Снова дети обнаружили, вот такая незадача. Есть тут на территории конюшня, осталась еще с давешних времен. Приспособили ее под склад, стаскивали туда все, что выбросить жалко. Вот в той конюшне Федоров «жигуленок» отыскался, а в салоне он сам с зазнобой. Мертвые…

– Что с ними случилось?

– Известно что – угорели. Миловались в машине, печку включили и заснули. Так потом следователь объяснил. Несчастный случай. Только после того несчастного случая лагерю конец пришел. Вспомнилась и Генкина смерть. А три смерти в месте, где дети отдыхают, – это уже перебор. На третий год еще пытались возобновить работу лагеря, но только не вышло ничего. А там перестройка, реформы – не до детей стало.

– И что, с тех пор поместье пустовало? – Сумерки за окном сгущались, наполнялись бархатной синевой. За разговорами незаметно подкрался вечер, застрекотали цикады. – Места ведь какие красивые.

– Места красивые, а вот до города далеко. Это сейчас у всех машины, и чем дальше от шума, тем престижнее, а раньше все по-другому было. Для лечебницы это место как нельзя лучше подходит, если уж начистоту. – Зоя Петровна глянула на часы и покачала головой. – Заболталась я с тобой, а у меня еще забот полон рот. – Она медленно, со стоном, поднялась со стула.

– Последний вопрос… – Арина тоже встала. – Вы видели моего опекуна?

– Нет. – Зоя Петровна покачала головой. – Мое дело маленькое, а с клиентами Хелена общается сама. – Она перевела взгляд на окно, спросила: – Может, закрыть?

– Не нужно, спасибо.

– Спать ложись.

– Уже выспалась.

– И то верно. У меня вот тоже вопрос… – Она запнулась. – Часто это с тобой?

– Каталепсия?

– Она самая.

– В первый раз, и хорошо б, в последний.

– А сегодняшний приступ? – Взгляд Зои Петровны снова сделался сторожким.

– А что со мной случилось? Я ничего не помню.

Арине и в самом деле хотелось понять, что же с ней произошло. Наверняка она знала только одно: это «что-то» не было связано ни с каталепсией, ни с успокоительными, ни с пребыванием ее в сумасшедшем доме, это «что-то» касалось ее внутреннего «я», ярости, искавшей, но так и не нашедшей выхода. Или не ярости, а силы? Она собиралась ударить Жорика, но не просто кулаком, а скорее ментальным кулаком. И у нее почти получилось, вот только удар… срикошетил? Странная мысль, но обдумать ее стоит.

– Ты… – Зоя Петровна задумалась, подбирая правильные слова. – Жорик сделал тебе больно. Я думаю, нарочно сделал. И ты просто пошла на него, буром поперла. У тебя было такое лицо… Мне стало страшно. И Жорику тоже. А потом вы оба упали: сначала он, следом ты. Остальное ты знаешь, слышала небось мой разговор с Хеленой.

– Кое-что слышала. – Арина ощупала голову, словно за прошедшие часы в ней могли произойти необратимые изменения.

– И как думаешь, что это с вами обоими было? – спросила Зоя Петровна, подхватывая поднос с грязной посудой. – Тепловой удар, как Жорик говорит?

– Может, и тепловой удар.

А может, и что похуже…

– Ты, Арина, с Жориком поосторожнее. – Зоя Петровна выглянула в коридор, проверяя, не подслушивает ли их кто. – Шальной он, несдержанный, но у Хелены на побегушках. Понимаешь?

– Понимаю.

Зоя Петровна кивнула, сказала уже другим, официальным тоном:

– Я верхний свет выключу, оставлю только ночник. Если что-то понадобится, позови, я тут на посту всю ночь. Или если рука заболит, скажи, дам обезболивающее. Спать точно не хочешь?

– Не хочу.

– У меня тут в столе дамский журнал завалялся. Лидка, наверное, забыла. Хочешь, почитай, чтобы не было так скучно.

– Спасибо, если станет скучно, я сказки почитаю. – Арина кивнула на книгу.

Скучно ей точно не будет, ночь можно провести с куда большей пользой. Например, обдумать варианты побега.

– Ну, тогда спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Зоя Петровна.

Дверь за медсестрой, мягко щелкнув, захлопнулась, и Арина осталась наедине с собственными мыслями и планами на ближайшее будущее.

С кровати она вставала осторожно, помнила недавний приступ, не хотела повторения. Но оказалось, что тело вполне управляемое и даже голова почти не кружится. До окна Арина дошла по прямой, не используя стены в качестве опоры, уперлась ладонями в еще хранящий дневное тепло подоконник. Снаружи было темно, брызги электрического света от дальнего фонаря лишь кое-где разбавляли синие тени. Цикады пели самозабвенно и по-домашнему уютно, но Арина знала – все не так, как кажется. Это место – лишь красивая ширма для очень некрасивых дел. И еще… она всмотрелась в темноту, пытаясь понять, что же ее тревожит. Что-то было, что-то не определимое обычными человеческими органами чувств, ускользающее.

За ней кто-то наблюдал. Вот что ее беспокоило. Кто-то прятался в темноте и смотрел…

Жорик? После случившегося днем пытается понять, что же она такое?

Или Хелена? Наблюдает за новым экземпляром в своей коллекции уродов?

Да кто угодно! И нет никакого смысла гадать. Арина задернула штору, отошла от окна.

Захотелось в душ, под горячую воду, а потом сразу под холодную, чтобы смыть с себя всю накопившуюся за день мерзость. Мерзость в этом элитном лечебном заведении прилипала на удивление быстро и ощущалась физически.

После контрастного душа легче не стало, но Арина заставила себя думать, что стало. Она вытирала волосы, когда услышала рык Блэка, выбежала из ванной с полотенцем в руках и как раз успела, чтобы заметить легкое движение шторы. Это запросто мог быть ветер или сквозняк, но Блэк не сводил взгляда с окна и рычал тихо, сквозь стиснутые зубы.

Арина подходила к окну медленно, на цыпочках. Ей не было ни страшно, ни любопытно – она злилась. Человеку нужно право на личное пространство, даже если он – пациент психиатрической лечебницы. Особенно если пациент!

Она отдернула шторы рывком, совсем не опасаясь встретиться с неизвестным наблюдателем лицом к лицу. Блэк взвился на дыбы, уперся передними лапами в подоконник. Теперь он был ростом с нее саму. Он больше не рычал, молча вглядывался в темноту, готовый сорваться с места в любой момент. Для пса-призрака решетки – не проблема, не то что для нее. Темнота за окном была почти кромешной, но света от ночника хватило, чтобы Арина увидела…

Хрупкий стебель, полупрозрачные, почти утратившие цвет лепестки и тончайший, но все еще ощутимый аромат. На подоконнике между лапами Блэка лежал засушенный цветок безвременника, то ли подарок, то ли предупреждение от человека – или уже не человека? – который однажды без спроса вошел в ее жизнь.

Бабай…. Чудовище, сумасшедший мститель, утопивший в крови всех своих врагов. Кто она для Бабая? Еще один враг?.. Недобитая жертва?..

Цветок безвременника, то ли подарок, то ли предупреждение, был невесомый и хрупкий. Арина поднесла его к лицу. Полупрозрачный лепесток коснулся щеки нежно, как крыло бабочки. От прикосновения этого по коже побежали мурашки, и почти высохшие волосы зашевелились на загривке. Захотелось сломать, измельчить в труху этот подарок – или предупреждение? – но она не стала. Тот, кто его преподнес, все еще наблюдал, Арина чувствовала его внимательный, изучающий взгляд. Подарки нельзя выбрасывать, подарки нужно принимать с благодарностью. Даже от сумасшедших. Особенно от сумасшедших. Полгода назад Бабай вольно или невольно помог и ей, и Волкову. Хотел ли помогать и какие цели преследовал – это уже другой вопрос. Гораздо важнее понять, какие цели он преследует сейчас. Если это вообще он…