Текст книги "Ангелы, демоны, странники. Роман"

Глава 13
Семейный совет

И внучка, в полночь крадучись,

Шепнет, взметнувши юбками:

«Кого, скажите, бабушка,

Мне взять из семерых?»

Марина Цветаева. Бабушка

1

– Мам, а ведь я несвободна, – сделала вдруг Агаша открытие, повернув к матери свое усыпанное веснушками взволнованное лицо. – Я это только сейчас поняла.

Она порывисто вскочила с дивана, прошлась по гостиной. Затем снова уселась, притянув обтянутые порезанными джинсами колени к подбородку и обхватив их руками, унизанными множеством разноцветных фенечек. В задумчивости опустила голову. Взметнувшиеся темно-рыжие волосы, напоминавшие пушистую листву осенних кленов, упали на лицо. Агаша резким взмахом головы откинула их с высокого нахмуренного лба.

Агния Солнычева выросла в интересную девятнадцатилетнюю девушку, спортивную, хорошо сложенную, среднего роста, обладавшую пусть не броской красотой, но особым очарованием, усиливающимся прелестью юности. Агаша имела всегда живой, открытый, честный взгляд зеленовато-янтарных глаз. В них без утайки отражалось каждое движение души, работа мысли, читались все ежечасные перепады настроения.

Веселость девушки быстро сменялась грустью, а задумчивость – восторгом. И все это Агаша не чувствовала необходимости скрывать, прятать под маской сдержанности. На ее нежном, еще почти детском, но очень выразительном веснушчатом лице, обладавшем мягкой округлостью, часто можно было видеть то слезы, то смех.

Ее мать, Марина Романовна Солнычева, красивая полная белолицая женщина лет сорока пяти, была одета в длинное цветастое домашнее платье, ниспадавшее широкими складками.

Она налила в пиалу заварки из маленького фарфорового чайника и горячего кипятка из электрического, насыпала несколько ложек сахара, положила дольку лимона, добавила несколько капель какого-то бальзама из склянки и разбавила эту смесь холодным кипятком из графина. Сидя в кресле напротив, она грациозно откинулась на спинку, облокотилась одной рукой о мягкий закругленный подлокотник, а изящным жестом другой взяла пиалу за донышко. Женщина сосредоточенно вгляделась в дочь, перед которой уже стояла такая же пиала с чаем.

Глаза Марины Романовны, как и у дочери, имели редкий янтарный цвет, а лицо – ту же мягкую округлость. Струящиеся темно-каштановые волосы ниспадали на плечи. В величавых движениях этой женщины, ее красивых белых руках, изящных поворотах шеи, складках широкого платья было что-то античное.

– Только не говори, что мы с отцом принуждаем тебя выйти замуж за нелюбимого и разлучаем с любимым, – сказала мать. – Выбор – всегда за тобой.

– Да, нет же! Я о другой свободе, – замахала головой Агаша. – Я не хочу любить Вовика, а влюблена именно в него; хочу полюбить Арсения, стараюсь изо всех сил, а не могу. Выходит, я не властна над собой.

– Моя девочка опять философствует! – улыбнулась мать. – Только почему-то… не замечает, что чай – уже на столе.

– Ну, так я ведь будущий философ, – ответила дочь, пропустив мимо ушей последнюю фразу.

Не обращая внимания на стоящую перед ней пиалу, девушка машинально глотнула кипяченой воды из графина.

– Да, конечно. Но ты еще студентка. И всего только второго курса. Совсем дитя! – вздохнула мать и пододвинула ближе к дочери пиалу с чаем. – Не была бы ты такой взбалмошной, я бы ни за что не отпустила тебя замуж, пока университет не закончишь. Но, боюсь, натворишь ты бед! Лучше уж живи под присмотром мужа.

В последнее время Марина Романовна целыми днями ломала голову над стоящим перед семьей вопросом, взвешивала все «за» и «против».

По профессии она была психологом. Но, когда дело касалось ее семьи, не получалось оставаться беспристрастной. Все теоретические знания вдруг словно теряли смысл.

– Мам, я всегда, сколько себя помню, слышу от тебя, что я еще ребенок, – обиделась дочь. – И, вероятно, буду слышать это до пенсии. А меж тем я уже достигла брачного возраста.

– Ты хочешь сказать этим, Агаша, что чувствуешь себя созревшей для брака и сама желаешь замуж? – Мать вопросительно и серьезно взглянула на дочь своими выразительными зеленовато-карими глазами. – Я правильно тебя поняла? Помнится, еще вчера ты обвиняла нас с отцом в давлении на тебя.

– А сегодня мне уже все равно, – равнодушно ответила Агаша, поднося к губам налитый матерью чай. – Хоть – в монастырь, хоть – в могилу, хоть – даже замуж. Мне плевать на мою жизнь! Она кончена! Я не смогу жить без Вовика Плетёнкина! – Девушка вдруг сорвалась на крик. – Но и простить его никогда не смогу!

– Вот эти слова и доказывают, что моя дочка – еще ребенок. В прошлом году, помнится, ты не могла жить без Руслана, а до этого – без Сережки. Каждый год у тебя – очередная роковая страсть. Сколько же их еще будет, этих «любовей на всю жизнь»?

– Мам, ну я же тебе тысячу раз говорила: настоящая любовь на всю жизнь у меня одна! – обиженно проговорила Агаша. – Я люблю лишь одного человека и лишь его одного ищу повсюду! Я же не виновата, что всякий раз ошибаюсь, и это оказывается не он! А я уже успеваю влюбиться!

– Да-да, помню, твой прекрасный принц с Русалочьей заводи, которого ты так горячо любишь, что… даже не помнишь в лицо. А потому путаешь со всеми шалопаями Золовска. И не можешь жить без своих шалопаев. – Мать вздохнула. – А, может, его и не было вовсе, этого принца? Ведь ты уже три года в поиске. Мы и в газеты, и на радио писали. Может, ты сама как-то сумела выбраться из воды? А после сознание потеряла, и что-то привиделось? Воображение разыгралось?

– А кто мне искусственное дыхание сделал?

– Ну, допустим, баба Дуся Коромыслова. Она ж, вроде, там коров пасла. Может, она и вытащила тебя из воды?

Агаша истерично расхохоталась.

– Да, да, он был очень похож на бабу Дусю!

– Ну, начнем с того, что ты вообще не помнишь, на кого он был похож. Возможно, это был дядечка лет пятидесяти, толстый и лысый. А, возможно, даже и тетечка. Не смейся! Принца создало твое пылкое воображение. Ты живешь фантазиями, а надо – реальностью.

– А реальность – это Арсений Герасимов? Не так ли?

– Арсений Герасимов – это твое благополучие. Можно даже сказать, твое счастье. В отличие от тебя он – здравомыслящий, серьезный человек, твердо стоит на земле. Он и тебя вернет на землю из твоих грез. Иначе все эти роковые страсти погубят тебя. А, главное, он умеет любить по-настоящему, не эфемерной, а деятельной любовью. Уж я давно за ним наблюдаю. Поначалу подумалось было что он слишком уж рационален для мужчины. Ну, не идет мужику быть расчетливым, прагматичным. Это мы должны взвешенно выбирать будущего отца для своих детей, потому как инстинктивно о них в первую очередь заботимся. А мужчина точно так же безусловно, как мать о ребенке, должен заботиться о своей женщине. – Марина Романовна подлила еще чая и себе, и дочери. – Я только месяц назад поняла, что Арсений готов броситься за тобой и в огонь, и в воду. Первый раз заметила это, когда он ухаживал за тобой во время твоей ангины. Помнишь? Каждый день приходил, то мед, то малиновое варенье принесет, даже на день рождения к кузену не поехал. А второй раз – это, когда у тебя крыша съехала. До сих пор не пойму, какая нелегкая понесла тебя на эту недостроенную многоэтажку. Что ты кому хотела доказать? Но ты ведь у нас иной раз ведешь себя, как одержимая. У меня до сих пор сердце холодеет, когда вспоминаю. Как сейчас вижу: прохаживается моя девочка по тонкому-тонкому выступу на самой верхотуре, точно над пропастью. Чего только Арсению стоило перехватить тебя на том перешейке, пока у тебя голова не закружилась! А с какой заботой он нес тебя на руках вниз! Можно сказать, жизнью ради тебя, дурочки, рисковал. Заметь, я пока говорю лишь о его душевных качествах, а не о его материальном положении. Хотя последнее – тоже на должном уровне. Не смотри, что Арсений на тринадцать лет старше. Он уже человек с достатком, с положением, хорошую квартиру недавно приобрел, сможет достойно содержать семью. Вот здесь его рационализм вполне уместен. Такому безрассудному ребенку, как ты, и нужен именно зрелый здравомыслящий мужчина. Быть любимой таким мужчиной, быть всегда окруженной заботой, словно дитя – это ли не счастье?

– А если я так никогда и не смогу его полюбить? Какое же в этом счастье? – возразила Агаша. – Только не говори, пожалуйста, что в любви всегда один любит, а другой позволяет себя любить. Это – банально.

– Хорошо, выражусь яснее, – улыбнулась мать, – мы здесь одни. Вот тебе секрет счастливой семьи: мужчина любит, женщина позволяет себя любить. И ни в коем случае не наоборот! Иначе ни она, ни он не будут счастливы!

– Ну, да, – задумчиво проговорила Агаша, снова пускаясь в философствование, – мужчина – дающее начало, а женщина – принимающее.

– Совершенно верно. Потому и любовь наша – ответная. Она рождается в ответ на мужскую любовь.

– И ты, разумеется, считаешь это более выгодным положением?

– Разумеется.

– А, если вдуматься, кто больше жертвует собой? Кто любит сам, или кто позволяет себя любить, а, вернее, терпит возле себя нелюбимого?

– Так ты, дочур, считаешь для себя непосильной жертвой ответную любовь? Предпочитаешь безответную?

Агаша задумалась.

– Любить без взаимности – тоже тяжело, но легче. Там – хоть какое-то, пусть мучительное, но наслаждение, а здесь – вообще никакого.

– Что за бред?! Совсем с ума спятила?! – вспылила мать. – Предпочитаешь всю жизнь сносить измены и пренебрежение распутного Вовика, нежели стать женой порядочного, искренне любящего тебя, Арсения?

– Ну, уж нет! – воскликнула Агаша. – Измены мне хватило и одной.

– Так ли уж она была одна? – иронически усмехнулась мать. – Не смеши меня. Никогда не поверю, если речь идет о Плетенкине! Да он в свои неполные двадцать переспал с половиной Золовска и даже не скрывает, сам дружкам хвалится. Гордится тем, как низко пал. Неужели он тебе не отвратителен? Да уважающая себя девушка к такому близко не подойдет!

– Я надеялась, что со мной он станет другим, – печально промолвила Агаша.

– Вот она, наша вечная женская наивность! Все мы мним себя творцами! Как же! Мы сами способны создать своего мужчину, придать неоформленной материи идеальную форму! Это с другими он был пьющим и гулящим. Это другие женщины виноваты, такие-сякие, а он хороший. И с нами, такими замечательными, бывший пьяница и гуляка вмиг сделается святым. Только вот в жизни – все наоборот. Если из гулящей женщины, когда она перебесится, еще может получиться верная жена, то из гулящего мужика выйдет лишь муж-изменщик.

– Вова сказал, если я прощу его, он готов жениться, – вспомнила Агаша.

– Так он еще себя как награду преподносит! – возмутилась Марина Романовна. – Может, ты еще добиваться должна его руки и сердца, бороться за него, как верный рыцарь за прекрасную даму? – Она покачала головой. – И чем только такое ничтожество может привлечь? Разве что самомнением. Больше ведь – абсолютно нечем. Интересным собеседником не назовешь – последнюю книгу прочел в пятом классе. Ничем не интересуется кроме пива и своих похождений. Ни к чему в жизни не стремится. Не учится, не работает, шатается по городу, ночует то у одной, то у другой. Уверена, что и после знакомства с тобой продолжает прежнюю жизнь. Да, его ведь уже и красивым-то не назовешь. От пива и безделья толстеть начал, морда – вечно помятая. Лет через десять ты на его пивное пузо смотреть не сможешь без отвращения.

– Так ведь и Арсения стройным не назовешь, – усмехнулась дочь.

– Да, но его полнота нисколько не портит, – возразила мать. – Напротив, делает белее солидным, представительным. Да, и вообще, не в красоте дело. Ты подумай лучше о том, что твой красавчик и после женитьбы будет или шляться, или на диване валяться, а на тебя всю готовку-стирку-уборку повесит, да еще и копейки в дом не принесет. Нечего сказать, хорошие перспективы! Ты взвесь все и увидишь, кому выгоден этот брак. Вот тогда и ясно станет, кто должен больше к свадьбе стремиться, а кто – условия ставить.

Агаша снова на несколько минут погрузилась в раздумья.

– Может, ты считаешь, – продолжала мать, – если парень – пьющий, курящий, гулящий, то он более мужественный?

– Да, не считаю я так, – возразила дочь.

– Я тебе так скажу, дочка: мужчина должен быть сильным. Такой и достоин любви. Такого и надо выбирать в мужья. А вредные привычки и разврат – это слабость.

– Думаю, мам, уже не требуется создавать Плетенкину антирекламу, – оборвала Агаша. – Я все и сама отлично вижу. Только вот есть нечто, что сильнее меня. Приросла я к нему сердцем, что ли. И, когда вспоминаю о нем, все первая встреча перед глазами стоит.

– Это когда ты его во дворе избитым нашла? Конечно, он был таким несчастным! Как не влюбиться?!

Дочь не заметила иронических ноток в голосе матери.

– Нет, мам, ты не представляешь, как это было?! – с жаром попыталась она объяснить свои чувства. – На него бедного двое напали! А я закричала в окно, что полицию вызову, и они разбежались.

– Значит, ты спасла его, и потому так им дорожишь?

– Видела бы ты его, мам, в ту минуту, – принялась Агаша вспоминать с выражением не вполне уместного восторга. – На лице кровь, такая алая-алая, или даже багровая! А лицо – бледное-бледное! Еле встал на ноги, пошел, прихрамывая, и все опирался на мое плечо.

– А ты чувствовала себя героиней, спасительницей, – иронично продолжила ее мысль Марина Романовна. – Это же такое сладостное чувство! Потом, правда, выяснилось, что избили его братья брошенной им девушки. Но это, конечно, ничего не меняло. Главное, что его было жалко. Ты ведь влюбляешься только в тех, кого жалеешь. Откуда только в тебе эта тяга всех спасать?

– Но ведь я уже два года ищу того, кто спас меня.

– Не вижу связи. Согласись, несколько странно было искать его сначала в лентяе Сережке Пенькове, с которым ты возилась в одиннадцатом классе, помогала исправлять двойки; потом в совсем уж пропащем Руслике, оказавшемся ко всему прочему еще и наркоманом, которого ты весь прошлый год пыталась направить на путь истинный; теперь вот – в этом шлюхане, который корчит из себя кающегося грешника… Ну, ты что печенюшки-то не берешь? Мы с папой старались, пекли.

– Да не хочу я ничего! – огрызнулась Агаша. – Воды вот только.

Она снова взялась за графин, но не стала пить, а налила немного воды в ладонь и плеснула себе в лицо.

– Уф!

– Освежилась? Конфетку теперь съешь – хороший антидепрессант. – Мать протянула дочери шоколадную конфету. – А теперь слушай дальше и запоминай. Нормально, когда мужчина борется за женщину, а не наоборот. С какой-то стороны, даже хорошо, что у Арсения есть соперник. Чем большими усилиями мужчине достанется жена, тем больше он будет ею дорожить. Чем большим пожертвует ради любви, тем сильнее любовь.

– А папа чем пожертвовал ради тебя? – спросила вдруг дочь.

– Да, в его случае жертва тоже имела место, – проговорила Марина Романовна чуть тише и смущенно усмехнулась, глядя в сторону. – Он пошел против своих родителей. Они в общем-то… Ну, как бы тебе сказать? – Она вдруг запнулась. – Ты ведь знаешь, какие в роду Солнычевых – строгие нравы. Солнычевы неодобрительно относятся и к разводам, и к бракам с разведенными.

– Это ты к чему? – не поняла дочь.

– Разве не слышала, что до папы у меня был другой муж? – Марина Романовна на секунду сжала губы, тяготясь неприятным воспоминанием. – Тоже в юности, как ты, влюбилась в одного шалопая. Тоже без царя в голове жила. Влюблялась так, что голову потеряла. А теперь считаю: пусть лучше нас так любят, а мы будем любить в ответ, не теряя рассудка. Но сколько пришлось шишек набить, прежде чем постичь эту простую истину! Зато надеюсь, теперь мои советы окажутся кому-то полезными?

Она вопросительно посмотрела на дочь.

– Я подумаю над твоими словами, – уклончиво ответила Агаша и вздохнула: – Как же все-таки это тяжело! Ну, разве можно решить что-то раз и навсегда так, чтобы никогда-никогда после не пожалеть?! Скорее бы уж все было позади! Эх, с кем бы еще посоветоваться?

– Ну, сходи к деду. Его считают мудрым человеком. Как-никак – писатель, инженер человеческих душ. – Марина Николаевна задумалась. – Помню, свекор с покойницей свекровью долго не могли меня принять. Но потом полюбили, как дочь.

2

Агаше с детства нравилось бывать в квартире дедушки. Всякий раз, переступая ее порог, внучка испытывала по-особому светлое, радостное чувство. В дедушкины окна седьмого этажа всегда заглядывало солнце. В детстве Агаша видела причину этого в дедушкиной фамилии.

Впрочем, при жизни бабушки Варвары, угощавшей внучку вкусными румяными пирогами, эта квартира была более живой и ухоженной и казалась еще более солнечной. Да и сам дедушка был тогда веселее и чаще рассказывал внучке сказки со счастливым концом.

Теперь квартира казалась осиротевшей и уснувшей. А дедушка начал писать мемуары. Но солнечные зайчики продолжали играть на этих чуть выцветших стенах, погруженных в сны о прошлом.

Во всю стену гостиной тянулся шкаф из светлого дерева, заполненный книгами, многие из которых были весьма внушительных размеров. Возле него можно было стоять часами, увлекшись то поиском какого-либо философского труда, то редким изданием классического произведения.

На противоположной стене висела картина в старинной раме, изображавшая сказочный город с разноцветными теремами, высокими башнями и цветущими садами. Город был окружен белыми крепостными стенами, вокруг которых росли яркие цветы. Мимо протекала искрящаяся в солнечных лучах река. В центре города возвышался дворец с золотыми сводами. На его балконе стояли величавые сказочные царь и царица в блестящих коронах и царских мантиях. Когда-то они виделись Агаше похожими на ее папу и маму. Царь с царицей взирали с высоты на счастливых жителей своего царства, прогуливающихся по нарядным улицам города. Почти половину картины занимало ясное голубое небо. А с неба улыбалось солнышко, изображенное на картине с веселым, как бы человеческим, лицом.

Сколько Агаша помнила себя, столько видела эту картину. С давних времен она принадлежала роду Солнычевых. Девочка знала, что и ее папе в детстве изображенные здесь царь с царицей казались похожими на его родителей.

Всякий раз, подходя к картине, Агаша замечала какого-то нового персонажа: то полупрозрачную жар-птицу, парящую над городом; то скачущего к городским воротам всадника; то девочку на качелях, привязанных к ветке высокого дерева. И всякий раз рождались новые истории.

Но чаще всего их рассказывал внучке дедушка, детский писатель Иван Егорович Солнычев. Изображенный на картине город он называл столицей Солнечного царства. Малышка Агаша слышала много историй об этой стране. Там жили жар-птицы и русалки, могучие богатыри и прекрасные царевны, злые колдуны и обязательно побеждающие их светлые герои. В дедушкиных сказках всегда было понятно, где добро, а где – зло, и добро всегда оказывалось сильнее зла.

В эту минуту все, услышанное в детстве, всплыло в памяти, но не отчетливо, без подробностей, а лишь как настроение, словно Агаша ощутила аромат когда-то родного Солнечного царства.

Девушку встретил седовласый старец с окладистой серебристой бородой, степенный и величавый, словно сам только что вышедший из сказки. Он обладал спокойной неторопливой речью. В его присутствии казалось, будто время остановилось.

Дедушка предложил внучке сесть, сам уселся напротив и внимательно посмотрел на гостью поверх круглых очков своими синими, как брызги, совершенно детскими глазами.

Агаша по привычке оседлала один из стульев, то есть уселась лицом к спинке, обхватив ее с обеих сторон ногами. Раскачиваясь на стуле, как любила с детства, внучка поведала деду обо всем, что ее тревожит.

– Понятно, что тобой владеют чувства, – сказал старик, выслушав рассказ девушки. – И правильно ты рассудила, что не свободна, ибо пребываешь в плену страстей. Чувства, бушующие в тебе, оказываются сильнее твоей собственной воли. Ты желаешь одного, но невольно тянешься к другому. Как ты там говорила? Кого не хочешь любить – к тому сердце тянется, а кого хотела бы полюбить – не можешь.

– Ну, да, хорошего не люблю, а без плохого жить не могу.

– Это, внучка, не нам с тобой судить, кто хороший, кто плохой, – строго сказал дед. – Это Бог рассудит. Мы только можем видеть, кто к свету нас ведет, а кто – во тьму толкает. Да и любовь любви рознь. Надо отличать любовь от страсти.

– И как же, по-твоему, дедуль, отличить?

– Страсть владеет тобой помимо твоей воли, – ответил старик.

– А любить я, стало быть, буду добровольно? Вот так вот просто взяла и решила: с завтрашнего дня люблю этого человека, и сразу полюбила. Легко и просто.

– Нет, любовь легкой не бывает, – улыбнулся дедушка. – Любовь – это жертвенность. Ты можешь страстью и не пылать, даже лучше, если не пылаешь, иначе сгоришь. А вот посвятить свою жизнь другому человеку, жить его радостями и горестями, поддерживать его во всех его делах – это в твоих силах. Если станешь такой верной, надежной женой, то твой муж горы свернет! Разве бы я написал свои книги, если бы твоя бабушка меня не поддерживала, не вдохновляла?

– А кто будет меня поддерживать и вдохновлять в моих начинаниях? – спросила Агаша. – Или прикажешь мне жить чужой жизнью?

– Не чужой, а жизнью своей семьи, – возразил дед. – У вас с мужем жизнь будет общей. Вы ведь станете двумя половинками одного целого. Его радости и горести будут твоими радостями и горестями, его успехи – твоими успехами.

– Какая-то игра в одни ворота получается! – покачала головой внучка. – Ну, а обо мне кто тогда позаботится?

– Вот твой муж, как глава семьи, и позаботится. Будет направлять тебя, вести по жизни.

– Нет уж! Я сама себе глава! – воскликнула девушка.

– Хочешь вечно бороться с мужем за главенство в семье? Но в семье должен быть один глава, иначе лада не будет. Поверь, Агашенька, тебе же самой будет легче, когда кто-то мудрый станет управлять тобой. А то не ровен час таких бед натворишь! Слишком уж ты взбалмошная! А более мудрого и ответственного человека, чем Арсений, пока нет на твоем пути. За таким мужем будешь, как за каменной стеной.

Дедушка всегда говорил так, словно видел некий идеальный мир, свое Солнечное царство. Но Агаша уже знала, что жизнь сложнее подобных схем. Часто она ставит такие вопросы, на которые нет ответа в идеальном мире. Это только там, в сказочном царстве, цари заботятся о своих подданных. А наблюдая за окружающей жизнью, девушка видела немало мужчин, претендующих на роль глав семейств, которые оказывались не мудрыми правителями, а деспотами и делали свои семейства несчастными. Она видела также много сильных женщин, уверенно ведущих свои семейные корабли к процветанию. Да и сам дедушка Иван под присмотром заправлявшей здесь всем бабушки Варвары глядел веселее.

– Знаю, ты девица современная, – продолжал Иван Егорович. – Никому подчиняться не желаешь. Но сделает ли твоя независимость тебя счастливой? Вы, современные женщины, взвалили на свои плечи непосильное бремя, от которого сами же страдаете.

– А в прежние века, стало быть, женщины посильное бремя несли? – парировала внучка. – И все поголовно были счастливы?

Нет, Агнии совсем не хотелось жить в те времена, когда она не посмела бы и мечтать об учебе в университете. Но при этом за свой легкомысленный нрав вполне могла рассчитывать на вымазанные дегтем ворота.

Агаша вышла от дедушки с по-прежнему неразрешенными вопросами.