Текст книги "Смыслополагание, смыслы, семиозис в свете философии"

К тому же оправданы опасения, что превращение в парадигму сциентистско-технической линии в образовании может впоследствии привести к расчеловечиванию, атомизации людей, стать способом их роботизации. Онтологический «статус» некоторых общественных объектов конституируется не только на основе их объективных признаков, но и того, как они проинтерпретированы. С какого времени человеческий эмбрион считать личностью, допустимо или нет клонирование человека, что считать подвигом, а что предательством, что культурно и что некультурно – ответы на подобные вопросы зависят не только от объективных признаков соответствующих явлений, но и от их либо обыденного, либо теоретического объяснения, а также от их аксиологической квалификации и интерпретации, одним из компонентов которой должен быть смысл. Последняя выступает фактором онтологизации, поскольку природа большого числа общественных явлений деонтически, регулятивно устанавливается субъектом. Невозможно, например, практически и конкретно установить, что есть преступление, что – вина, что – заслуга, что – льгота, что – репрессия, не применяя к соответствующим данностям, помимо прочего, деонтически регулятивных мерок, не наделяя их осуждающими или одобряющими смыслами.

Нередко за объект выдается то, что, с точки зрения субъекта, должно им считаться. Так, за полноценное человеческое здоровье медики выдают выведенную ими норму, то есть должное считаться здоровьем. Субъект, рассматривая определенное иное через призму своей природы, своих потребностей и интересов, отправляясь от результатов общественной практики (что далеко не всегда осознается), не только выявляет, но и устанавливает онтологический статус того иного, которое, повторю, становится объективно-субъективным или (если это иное – духовное явление) объективированно-субъективным предметом в процессе такого выявления и установления. Поэтому интерпретации, смыслы, понимание в их семиотическом облачении в чем-то раскрывают в предмете субъекта и обнаруживают субъекта в качестве одного из носителей предмета.

Удачно характеризуя онтологическую роль интерпретации, Л. А. Микешина пишет о неотъемлемости интерпретационной деятельности человека «от его бытия, которое предстает, если осмысливается как всегда истолкованное каким-либо образом, и объективная потребность в истолковании вызвана… и бесконечной изменчивостью самого мира… Человек не выходит к миру непосредственно, но через символизм, знаковые, в особенности языковые, объективации… Весь мир – природа и общество – «творится», приобретая смыслы, и… человек опирается на эти смыслы…, действуя в соответствии с ними… Сущность интерпретации… выходит… в сферу фундаментальных основ бытия и познания» (курсив мой. – Т. Л.) [27, с. 376–377]. Различимо рациональное зерно в том положении Э. Гуссерля, что нечто признается существующим через наделение его смыслом. «Между сознанием и реальностью, – пишет этот философ, – поистине зияет пропасть смысла» [28, с. 108]. В духе увязывания признания конкретного нечто существующим с его осознанием высказывается и австрийский писатель, культуролог и социолог XX века Элиас Канетти, замечая: «Лишь осознание делает то, что пережито, реальным» [29, с. 161]. Еще раз отмечу, что при постижении составляющих сущего к знаниям присовокупляется наделение смыслами объектов и разработка интерпретаций, в результате чего компоненты действительности предстают не только в объективных и объективированных, но и в субъективных ракурсах. Постижение конкретностей как единства получения знаний о них и облекания их в смыслы открывают нам конкретности именно как людям.

Л. А. Маркова, хотя и не прибегает к понятию «смысл», хорошо уловила зависимость признания существующими компонентов окружающей людей среды от их связей с человеком. «Любой элемент окружающего нас эмпирического мира, – пишет этот автор, – рассматривается как существующий благодаря неизбежно присутствующим в нем взаимодействиям с человеком. Каждый предмет воспринимается как произведение (формулировка В. С. Библера). Любая вещь кем-то сделана. Имеет своего создателя любое произведение искусства. Весь мир природы состоит из предметов, на которые можно посмотреть не как на противостоящие человеку в своей самостоятельности, а как на имеющие своего автора, с которым не только можно, но необходимо установить контакт» (курсив Л. А. Марковой. – Т. Л.) [30, с. 106]. Указывая на такие предметы, как книга, картина художника, мозг человека, кастрюля, скала, цитируемый автор отмечает: «Каждый из этих предметов, сохраняя свою материальность[7]7
  Нельзя согласиться с пониманием материи исключительно как видов физической субстратности (вещества, поля, вакуума) либо же как видов биологической субстратности. Такое понимание материи и материальности не является философским. В философском аспекте материя – это субстрат изменений и новообразований, она может быть и духовной, и социальной, и вещественной, и физической полевой, и вакуумной, живоприродной. Материальности противостоит процессуальность.


[Закрыть], может быть рассмотрен как существующий только в паутине отношений с человеком. Даже скала может считаться существующей, только если человек может ее увидеть, о ней услышать, на нее взобраться, о ней прочитать» [30, с. 107]. Да, признав скалы чем-то существующим постольку, поскольку человек их в определенной мере познал и испытал, мы в порядке аллегории и в определенном смысле приписываем их познанные и практически испытанные качества каким-то индивидам, когда, например, говорим: «Он тверд духом как скала», «Его позиция непоколебима как скала».

В данных постижениях, в частности в смыслах, проступает характер отзывчивости людей на быль. И тогда действительно «отношение к окружающему миру предполагает в первую очередь не познание его как независимого от человека, а как способного к общению» [30, с. 107]. Я бы сказала, «способного» еще к тому, чтобы быть постигнутым.

Поскольку гносеологические образы, смыслы, интерпретации получают словесное и/или иное знаковое выражение, объективируясь в них, то и называние (именование) входит в число необходимых условий как признания существующими тех или иных форм сущего, так и дифференциации и систематизации таких форм в познании. Как правомерно полагает А. А. Оганов, значения и смыслы в полноте «до и вне знаковых форм не существуют» [31, с. 107]. Но не будем, однако, забывать, что означения и даже квалификации могут придаваться мнимым предметам; вспомним, например, о таких мнимостях, как ведьмы, флогистон, скрытые качества, жизненная сила. Историческим опытом людей, их практикой подтверждается или опровергается существование каких-то объектов, а практика – основа познания.

Установление в процессе познания объективных и объективированных качеств объекта, конечно, необходимо, без этого невозможно его постижение и определение возможного характера «общения» людей с ним. Наделение объекта адекватным смыслом предполагает, помимо прочего, выявление его объективных и объективированных качеств. Оценки, не согласующиеся с реальными свойствами оцениваемого объекта, составляют одно из оснований симулякризации и лукавства. К последнему, между прочим, люди вынуждены иногда прибегать, исходя из весьма благородных целей. Это «ложь во спасение».

Онтологизация явлений в качестве компонентов мира человека невозможна вне семиотического оформления знаний о них, приданных им смыслов, достигнутого их понимания. В семиозис входят формальные способы демонстрации познанного, постигнутого и осмысленного, а также формальные средства представления субъектами человечеству смысловых образов самих субъектов. К смысловым из них могут относиться такого рода образы: святой, светоч, кормчий, совесть нации, светлая личность, широкая душа, маленький человек, лишний человек, узник совести, низменная натура, фарисей, монстр, Дракула и др.

Нельзя не согласиться с признанием некоторыми специалистами наличия потаенных, вовне не вынесенных смыслов. «В человеческой речи, – пишет П. В. Полуян, – часто передается нечто непроизносимое, скрытое в паузах между слов, зашифрованное в межзнаковом пространстве. (Так, в физике изучается "электронно-дырочная проводимость", когда переносчиками тока являются не только электроны, но и места их отсутствия. Возможно, что философские тексты как раз обладают таким спрятанным содержанием…» [32, с. 128]. Скрытые смыслы – коннотации, – находясь внутри сознания, все-таки там словесно оформляются. Они могут представлять собой: а) смысловые заключения, интуитивно выведенные из смыслов «открытых»; б) смыслы, еще только вызревающие в психике людей; в) смыслы, хотя и выношенные субъектом, но которые он не решается гласно представить перед Другими в силу их разительного несоответствия смыслам, принимаемым многими.

Личность, интериоризируя полагаемые Другими смыслы, вмещает в свой духовно-душевный мир чужие чувствования и оценки и благодаря усвоению распространенных в духовной атмосфере смыслов может приобретать и обновленное, и, наоборот, устаревшее или схоластическое понимание и окружающего, и происходящего, и деятелей, и самой себя.

Все, что субъекты осознают (нередко прочувствованно) и чем осознанно оперируют, получает знаковое выражение во все времена в любом человеческом обществе. Семиозис можно назвать своеобразным оснащением человеческой жизнедеятельности. Подобно тому как люди создают ее техническое и технологическое оснащение, ими создается огромный арсенал знаков, среди которых главным образованием является язык. Наделение смыслами, находясь в тесном сопряжении с семиотической выразительностью, содействует достижению понимания и установлению относительной открытости окружающего и происходящего перед субъектами. Что совсем не познано и уже по этой причине никак не осмыслено и не означено, то не явлено перед субъектами в качественной определенности и не может быть признано действительным в его конкретностях. При этом многое из действительного не только разумно, но и прочувствованно. Например, придание каким-либо объектам смыслов вредности или полезности всегда сопровождается актуализацией у людей соответствующих чувств. То есть «смысловое конструирование объекта» и внесение в мир «универсальной смысловой упорядоченности» (М. Б. Туровский) происходит благодаря далеко не только холодно-трезвому, рассудочному и логическо-теоретическому мышлению при всей его значительности, но и благодаря вчувствованию и вообще феномену постижения. Постигая быль, субъекты переживают многое из происходившего и происходящего, при этом наблюдается то, что Н. А. Бердяев назвал приобщением (participation) и соучастием в познании [см.: 16, с. 195]. Субъекты в той или иной степени вживаются в постигаемый материал. Еще славянофил И. В. Киреевский в XIX веке говорил о познании как о таком процессе, в который надо входить всем существом, а не только разумом[8]8
  Когда субъекты «всем существом» входят в гносеологические процессы, в итоге получается не только и не просто познание, а постижение. Смыслы – один из элементов постижения.


[Закрыть].

Гносеологизация, смыслополагание и семиотизация – условия онтологизации конкретностей.

Прочитав подобные утверждения, некоторые исследователи неправомерно начинают обвинять их авторов в отстаивании принципа esse est percipi. Однако философствующих лиц, не принимающих положения о гносеологизации и смыслополагании как условиях онтологизации конкретностей, можно упрекнуть в упрощенном, натуралистическом понимании связи человека с миром, в частности в отождествлении онтологии с самим бытием, в принижении или даже игнорировании опосредованности связи человека с миром духовностью людей, кроме того – в недооценке человеческой духовности. А наличие мощнейшей объективной составляющей сущего отрицать просто невозможно, будучи в своем уме.

Свою познавательно-социальную роль выполняет считывание смыслов. Толкователь, считывая смыслы, приданные в прошлом событиям, артефактам, деятельности личностей и групп, заложенные в текстах, памятниках, искусстве, традициях иного исторического времени, может задавать им собственные смыслы, переосмысливая прежние, что часто происходит в общественной истории. Поэтому ее постижение представляет собой процесс и может либо совершенствоваться, либо, наоборот, ухудшаться. Какие-то периоды истории бывают затемнены для понимания их современниками. Лишь рассеяв «мрак» поначалу непонятных смыслов, заданных тем или иным явлениям представителями той цивилизации, которая современна субъектам полагания этих смыслов, могут понять отношение последних к этим явлениям представители иной цивилизации, из чего могут выноситься исторические уроки.

Неверно считать, будто история ничему не учит. Хотя и не всегда, она учит, но нередко с опозданием, когда деятели действуют более правильно, чем ранее, но замедленно – несколько раз наступив перед этим на одни и те же грабли. В частности, считывание смыслов необходимо для понимания индивидов, какими они были в разные времена и какими современные личности предстают в разных социально-географических регионах земли, кроме того – для рельефного понимания общественной истории в целом, то есть для выделения в ней вех, ключевых событий, улавливания ее тенденций. В настоящее время, когда многие регионы земного шара охвачены многообразными кризисами (экономическими, финансовыми, демографическими, социальными, иными) и там ведется поиск путей преодоления кризисов, актуальна задача выведения уроков из истории, которую невозможно решать, не выявляя, в частности, смыслы, придаваемые в прошлом, и не сопоставляя смыслы, задействованные в прошлом, со смыслами, придаваемыми в настоящем.

Итак, если прослеживать онтологическое становление предметов в связи с ролью смыслополагания и семиозиса, то надо отметить следующее. Получение и накопление знаний о компонентах сущего рушит в человеческом духе количественную и качественную неопределенность сущего в каком-то объеме, то есть рушит ничто, и это влечет перевод в сознании ничто в нечто (вот это). Онтологическим последствием отмеченного выступает признание существующими определенных, обязательно более или менее выявленных познанием конкретностей – сфер сущего и их составляющих. Одновременно или затем они могут облекаться в смыслы, то есть на основе уяснения их практического и/или психологического значения для субъектов они предстают сопряженными с человеческим и ценностным измерениями. Смыслы входят в ряд тех компонентов человеческой духовности, которые отвечают нуждам субъектов в понимании окружающего и происходящего, выражении отношения к ним, в оценочно-образной фиксации фрагментов жизненного опыта людей. Смыслы определенного содержания – одна из духовных форм предостережения личностей и субъектных структур от небрежного отношения к жизни как таковой, к человеческой жизни, к условиям существования всего живого. Природе в настоящее время придается смысл не только кладовой ресурсов, но и союзника людей в деле обеспечения для них среды благоденствия и развития.

Представленность объектов не только в объективных и объективированных, но и в субъективно-человеческих ракурсах содействует введению субъектов познания, смыслополагания и смыслосчитывания в многообразную человеческую жизнедеятельность в качестве понимающих акторов. При этом приведенность к мерам ценностей и человека применительно к определенным случаям носит конкретно-исторический характер, то есть в разные времена, в разных социальных условиях явление, имеющее сходные объективные и объективированные признаки, может облекаться в разные смыслы. Так, рабство, частная собственность, социальные революции наделялись и наделяются различными смыслами в разные исторические периоды в разных странах.

Лесли Уайт, основоположник культурологии, в фундаментальном труде «Наука и культура» приводит многочисленные иллюстрации того, как в условиях различных культур одно и то же по объективированным признакам человеческое поведение по-разному – вплоть до противоположности – расценивается окружением. «Ревность на сексуальной почве в некоторых обществах, – читаем мы в названной работе, – столь сильна и столь остра, что было почти абсурдным усомниться в том, что она является простым и непосредственным выражением человеческой природы… Если мужчина убьет "обольстителя" своей жены, то суд присяжных из числа людей его звания может оставить его без наказания; они скажут, что его поступок был только естественным. Однако же можно обнаружить и такие общества (например, эскимосское), где жен одалживают гостям, поскольку это является частью обычая гостеприимства… В некоторых группах добрачные половые отношения не только дозволяются девушкам, но даже являются составной частью ухаживания… А вот в других группах невесты подвергаются проверкам на девственность и предаются смерти в том случае, если они этих проверок не выдерживают. В некоторых обществах незамужних матерей клеймят, а в других такое положение считается нормальным… Женитьба на незамужней сестре умершей жены в одних обществах считается преступлением, а в других – священной обязанностью. Ни в одном из этих случаев существование обычая или установления нам не объяснить ссылками на врожденные желания, чувства и антипатии того или иного народа… Совсем наоборот, именно установление (то есть тип культуры, по Л. Уайту. – Т. Л.) детерминирует чувства и поведение» [33, с. 170–171].

Объяснение отличий в оценках сходного поведения кроется, согласно Л. Уайту, в различии культур. «К чему будет призывать вас ваша культура, то вы и будете делать (или это, наоборот, будет для вас запретом)» [33, с. 169–170]. Приводимое цитируемым автором объяснение причины в различиях между оценками сходного поведения в разных обществах, разумеется, не может охватить всех подобных различий. Достаточно сказать, что в условиях одной и той же культуры всегда находятся индивиды или сообщества, мыслящие нестандартно и дающие оценки, отличающиеся от массива принятых котировок. Но в общей форме главная причина различий в оценках правильно выявляется Л. Уайтом.

Если приводить более конкретное объяснение рассматриваемому явлению, то надо сказать о различиях в смыслах, которые придаются в разных культурах или в условиях одной и той же культуры, но разными субъектами одному и тому же по внешним чертам поведению. В одних обществах добрачные половые связи сопрягаются с тем позитивным смыслом, что в интимных отношениях между партнерами до официально заключенного брачного союза «возникают то знание друг друга, та симпатия и то понимание, которые необходимы для длительного брака» [33, с. 170]. А в других сообществах потере девственности до брака придается криминальный смысл. Как видим, дистинкции в приводимых случаях носят разительно различающийся характер.

Если в разных сообществах одному и тому же по объективным признакам типу поведения, при этом значительному по важности, придаются различные, особенно социально полярные смыслы, значит, представители этих сообществ существуют в более или менее разных реальностях: в них господствуют заметно отличающиеся понимания и оценки произошедшего и происходящего. Если, например, в каких-то странах одним и тем же художественным и/или публицистическим работам придаются разные смыслы, то, судя уже по этому обстоятельству, можно сказать, что реальности в этих странах неидентичны (может быть, далеко не идентичны).

Итак, в дополнение к знаниям онтогносеологические функции смыслополагания и семиозиса, если они выполняются, обусловливают: явленность сущего перед людьми в исторически доступных пределах; конкретизацию составляющих мира человека; установление таких составляющих в качестве объективно-субъективных или объективированно-субъективных предметов (образований); придание миру человека в целом объективно-субъективного характера. Наряду с другими факторами смыслополаганием и семиотическим оформлением обусловливается достижение субъектами понимания (конечно, относительного) окружающего и происходящего, формирование субъектов в качестве понимающих наблюдателей и деятелей.

В указанных значениях смыслополагание составляет одно из духовных средств всегда относительного овладения людьми миром и их самоутверждения в качестве сознательных жителей и деятелей.

Философское постижение смыслополагания и семиотического означения предполагает экспликацию их не только онтогносеологических, но и социальных, экзистенциальных, аксиологических функций.

2. Социальные и экзистенциальные функции смыслополагания и семиозиса

Смыслы «загружены» экзистенциально и/или социально. В них может быть выражено социально пристрастное осознание и переживание людьми своего положения в обществе или положения в нем Других, а также характера отношения к ним Других или их собственного отношения к Другим. Так, К. Маркс и Ф. Энгельс в виде смысловой синекдохи отражали положение пролетариата в капиталистическом обществе их времени в высказывании о том, что пролетариату нечего терять, кроме своих цепей, хотя это далеко не единственное, что писали эти мыслители о положении рабочего класса. Смыслы участвуют в выработке субъектами социальных и экзистенциальных позиций и в отработке их выражения.

Уже сама этимология термина «сознание» (со-знание) свидетельствует о виртуальной включенности в последнее социальности в виде влияния на воззрения субъектов и на придаваемые ими окружающему смыслы синтезированных точек зрения и мнений многих, точек зрения и мнений сообществ, а также в виде учета природы участников общественной жизнедеятельности, их умонастроений, потребностей и интересов, их поведения и деятельности, характера нередко весьма сложных и противоречивых отношений между ними. Конечно, на содержании общественного сознания стран и народов сказываются и общечеловеческие запросы, если не прямыми, то окольными путями.

Предел знаний – их абсолютная истинность, и, стремясь ее достичь, субъекты познания добывают относительные истины, из суммы которых, как по праву полагал В. И. Ленин, исторически складывается абсолютная истина [см.: 34, с. 137]. (Однако необходимости в процессах познания придания смыслов и составления интерпретаций Ленин не учитывал). А предел собственно сознания – правильность его составляющих (воззрений, смыслов, проектов, норм и др.), которая, по идее, должна содействовать достижению правильности содеянного и произведенного. Что правильно, то даже с большим накалом, чем то, что истинно, составляет предмет социально-гносеологического поиска, диалогов, дискуссий, споров (бывает, ожесточенных) между различными субъектами, например между управляющими и управляемыми, работодателями и наемными работниками. Различия во мнениях о внутренней и внешней политике стран, о различных направлениях активности субъектов, правомерном и неправомерном поведении человеческих индивидов были и являются весомым фактором разграничения социальных позиций, появления заметных дистинкций между смыслами, которыми разнотипные субъекты наделяют одни и те же общественные явления.

В условиях современной цивилизации личность на философских основаниях понимается как цель, а не как средство и не как сырье истории. Во главу деятельности правовых и социальных государств ставится обеспечение соблюдения прав человека. Соответственно, человеческий индивид осмысливается и в качестве носителя обязанностей, и как существо, нуждающееся в том, чтобы Другие принимали гуманно-практическое участие в его судьбе. Уже поэтому можно выделить такой вид названных функций, как забота и опека. В предостережениях, указателях различного рода, международно закрепленных знаках-призывах к спасению в тех критических ситуациях, когда находящимся в них людям грозит гибель, в знаковом напоминании о необходимости соблюдать гигиену и т. п. проявляется забота о человеке. Уже в виде плакатов-призывов оборонного назначения проявляется обеспокоенность безопасностью страны, а озабоченность состоянием природы может выражаться, в частности, в указателях на то, что в ней запрещается уничтожать, загрязнять и портить. Какие-то иные означения задействованы в регулировании нашего потребления, сообщая, скажем, срок годности пищевых продуктов. Некоторые знаки скупыми, но выразительными средствами относят людей к определенным правилам и нормам, выступая закодированными передатчиками того, что требуется или рекомендуется делать при тех или иных обстоятельствах. В рекламе выражается забота бизнеса о самоподдержке, прибыльности, при этом, если и только если реклама честная, в ней заложено радение и о потребителе товаров и услуг. Реклама может и по-житейски просвещать, и, увы, плутовато обольщать нас.

Мало найдется личностей, которые про себя или открыто не выражают экзистенциального настроя: того, что им в этой жизни чуждо и что они в ней приемлют, что любят или, наоборот, ненавидят, что для них желанно и что они отторгают, чему они верят и на что надеются. Почти все люди нуждаются в поступлении в их адрес душевной теплоты от Других, и от одних индивидов к иным из них она нередко доносится семиотически. Официально закрепляемых означений сугубо экзистенциального внимания к личности, разумеется, не существует, но семиотические артефакты такого назначения весьма живучи и разнообразны.

В их ряду находятся приветствия, пожелания, заведены многочисленные обычаи, согревающие душу, предохраняющие индивида от чувств заброшенности и одиночества, например совместные с родственниками, коллегами, друзьями празднования, поздравления с днем рождения, преподнесение милых подарков родне, друзьям на дни их рождения, тосты в честь «виновников торжества» во время застолья. Тем, кто переживает потерю близких, сочувствующие Другие передают соболезнования. К семиотической фактуре рассматриваемого типа относятся, как уже упоминалось, и ласковые прозвища, которые часто дают родители и другие родственники детям, придавая им смысл «цветов жизни», или ласковые наименования, даваемые любимыми друг другу. А иногда, стремясь оповестить о своей любви, носитель этого чувства, робея очно в ней признаться, рисует и направляет сердечко в адрес того, к кому воспылали его чувства. Уместно вспомнить и о валентинках.

Смыслы, служащие удовлетворению экзистенциальных потребностей индивидов, заложены также в моральных и некоторых медицинских рекомендациях, в лирической поэзии, мелодрамах, религиозном семиозисе.

Некоторым предметам придается магический смысл (амулетам, приметам, культовым отправлениям и др.), на что есть гносеологические, социальные и экзистенциальные причины. Начиная с тотемизма древних и по наше время неизбывна вера многих людей в магическое, невнятно трактуемое ими самими влияние на их судьбу неких объектов, субъектов, животных, фантомов, процедур. Одна из причин такого явления – суровость условий существования многих людей, в силу чего индивиды часто бывают охвачены беспокойством и нередко испытывают стрессы. В психологическом поиске избавления от подобных состояний люди порой попадаются на удочку корыстных манипуляторов человеческой психикой и начинают питать надежду на чаще всего недоказанное, но якобы, как им внушают, спасительное воздействие магических «флюидов».

Гносеологически безосновательная вера в магию (в частности, в приметы) проистекает иногда из логической ошибки «после этого, значит, по причине этого» или вследствие выведения проблематичных, но принимаемых за истину заключений из нестрогой аналогии, хотя лишь из строгой аналогии выводы следуют с необходимостью.

Социально и экзистенциально, как видим, к упованию на вымышленную благотворность магических воздействий индивидов могут склонять жизненные риски, тяжесть нагрузки на личности, навлекаемой трудностями на жизненном пути, обостренное желание душевного комфорта, надежда на облегченные пути разрешения проблем. Вскрывай не вскрывай наука беспочвенность веры в положительный характер магических воздействий, огромное число жителей земли полагаются на них как на отдушину и знамение. Уже поэтому теоретически неверно рассматривать мотивы поведения личности в качестве исключительно трезвых, расчетливо рациональных соображений.

Нельзя обойти вниманием и такую функцию смыслов и семиозиса, как поддержка позитивного общения между людьми. От нарушения нормальности делового и личностного общения предохраняет, в частности, проявление вежливости, существенный элемент которой – соблюдение этикета. «Деструкция общения, – подчеркивает А. Е. Выгорбина, – особенно неприемлема в условиях плюрализма мнений, требующего, несмотря на разногласия, объединенных усилий для достижения общезначимых целей. Нравственные нормативы у общения находят свое выражение прежде всего в речевом этикете» [35, с. 153], благодаря которому общение поддерживается в доброжелательном духе. Почти каждый из людей ощущал на себе благотворное действие вежливости и почтительности, когда они нелицемерны. Замечено, что если к лицу обращаются грубо и нагло или подобным образом отвечают на его обращение к кому-то, то это может ввести индивида в депрессию, более того – порой вызывает у обиженного человека инсульт, инфаркт, даже приводит к суициду.

Чем глубже и многостороннее люди овладевают универсумом, чем содержательнее становится ноосфера, тем шире и богаче предстает мир смыслов и семиозиса. Он становится разнообразнее как в связи с возрастанием общественного достояния, так и по мере накопления издержек общественной деятельности, то есть в связи с необходимостью для человечества все больше и больше заботиться об ограждении себя от отрицательных последствий человеческого активизма, в первую очередь поддержании экологической чистоты.

Технологии выпуска товаров, производство которых не загрязняет среду и дает потребителю гарантию безопасности для его жизни, здоровья и имущества, разрабатываются специально. Изготовленная согласно таким технологиям продукция маркируется знаками экологической пригодности, то есть экофилизация среды сопровождается продуцированием особых, «зеленых» технологий и специфических означений.

Нельзя не сказать о предназначении символов. В знаках типа символов подчеркивается большое социальное или сакральное значение каких-либо явлений. Так, гимн, герб, флаг страны обращают внимание гражданина на значимость отечества. Символизируется чаще всего то, что является особо почитаемым объектом или субъектом, подлежит светской или религиозной сакрализации. Под эгидой символов происходят либо добровольные объединения участников общественных отношений, если им сродни смыслы, заложенные в этих символах, либо образуются объединения, к принадлежности к которым людей обязывают, а порой принуждают властвующие и лидирующие субъекты.

При придании общественным явлениям и событиям смыслов влиятельными личностями или социально-групповыми субъектами наблюдается подстегивание тех или иных социальных чувств, внушение таких социальных настроений, охваченность масс которыми отвечает либо их интересам, либо интересам неких деятелей и организаций. При этом может происходить привитие многим людям общности ассоциаций и подгонка восприятия разными индивидами реальности «под одну гребенку». Подобное воздействие на человеческую психику находится в ряду способов склонять различные лица к вынесению сходных оценок общественным явлениям, в ряду методов подведения субъектов к убеждениям в необходимости установления, поддержки или низвержения чьей-либо власти, проведения в обществе определенных преобразований. Вырабатываемые людьми и/или внедряемые в их сознание смыслы социально-политической направленности в зависимости от их содержания, а также от природы их адептов способствуют либо социальной интеграции участников общественной жизнедеятельности, либо, напротив, их размежеванию, разъединению и отчуждению друг от друга.