Текст книги "Линия жизни"

– Все – равно у меня будет муж богатый! – пообещала я себе. Не зная еще, что потом я буду не раз еще вспоминать этот разговор, каждый раз анализируя его с новой стороны.

Дядя Витя к нам так тогда и не пришел. А через несколько месяцев он умер. И так и не узнал никогда, что каждый раз, вспоминая его, я испытывала чувство неловкости за тот разговор. Мне хотелось, чтобы дядя Витя знал, что его слова не прошли даром. Что я с другой стороны посмотрела на себя, и поняла, что он во многом был прав. И что долгое время потом я смотрела на себя через призму его слов.

Что я оценила все, что он мне тогда сказал, и в полной мере прочувствовала то, чего не досказал. Он не узнал и том, что я, поступив все – таки сначала в пед, бросила его, и через год подала документы в архитектурный.

Когда я сидела на лекциях по педагогике, то понимала, что не люблю детей. А посему буду самой настоящей Марьванной, которую дети ненавидят и за глаза называют кикиморой. Пусть поздно, но передо мной все – таки встал вопрос, а кем же тогда быть, если не Марьванной?

Выдержав бурю негодования со стороны бабушки, заверив ее, что мой диплом сгодится потом не только для того, чтобы «им стенки мазать», я четко определила для себя, что это именно, чем я хочу заниматься.

Это было сложно, но как же я счастлива теперь, что сделала тогда именно этот выбор! Боюсь представить, как бы я сейчас жила, если бы стала учительницей. И как же прав тогда был дядя Витя, – моя жизнь пошла бы совершенно по – другому сценарию…

О том, что выбор тогда мной был сделан правильный, я не сомневалась до сегодняшней минуты. Теперь же, когда муж изменил мне с лучшей подругой, я начала сомневаться. Может, еще тогда, в институте, надо было остаться училкой? Вышла бы сейчас замуж за завхоза и жила бы припеваючи, таская домой непроверенные тетрадки и поджидая благоверного со свежими котлетками? А что? Турпоходы, слеты, классные часы и дискотеки, – навсегда осталась бы в эпохе юности. Не так уж и плохо, между прочим…

***

Закончив с туалетом, выкурив сигаретку и облачившись в красивое белое платье, часов в одиннадцать я отправилась на назначенную встречу.

Успешно миновав пробки, я почти вовремя подъехала к офису, – здание впечатляло. Зеркальные окна, красивые двери, – все здесь было по высшему разряду.

Пройдя охрану, я прошла к лифту и поднялась на нужный этаж. Стены – кофе с молоком, на полу – зеленый кафель, – оригинально…

В приемной – милая девочка лет 18. Рост – модельный, волос – блонд, тут, в общем, все как обычно. Правда, директор – женщина… и зачем ей тут такая красотка?

Представилась. Была награждена ослепительной улыбкой. И после звонка начальнице стремительно препровождена в кабинет.

Войдя внутрь, я быстро скользнула взглядом по обстановке, – кажется, хозяйка кабинета увлекается модным в последнее время фен – шуем. Мебели – минимум, расставлена грамотно, растения поражают ухоженностью своей шикарной зелени. Если я правильно прикинула и по левую сторону от стола север, то хозяйка сего – тот еще карьерист. Это вам не амулетик – талисман, – почти в человеческий рост там стояла прекрасная фигура коня, замершего в прыжке вверх.

Я перевела взгляд на саму хозяйку этого великолепия, – передо мной сидела очень милая, ухоженная женщина. Волос – красивого пепельного оттенка мягко струился по ее плечам, на лице едва уловимый макияж, взгляд внимательный, доброжелательный, – она понравилась мне сразу.

– Здравствуйте, – поздоровалась я, и, поскольку секретарь меня уже представила, подошла к столу.

– Здравствуй, Настя, присаживайся, – показала она мне на стул. Я попыталась скрыть удивление, – «Настя»! – что за обращение, вообще? Я конечно не мэр города, но в фирме такого класса «на вы» и по имени – отчеству должно быть как минимум. Улыбнувшись, я села. Кинула взгляд на ее ухоженные руки: маникюр, изящный золотой браслет, массивный перстень с рубином, и спрятала свои, – как – то не смотрелись они на таком прекрасном фоне.

– Рада наконец – то с вами увидеться, – начала я, – несколько раз разговаривала с вашим помощником, – очень хороший, милый молодой человек, но он абсолютно ничего не понимает в дизайне. – Я сжала руки, – кто ее знает, как она прореагирует на критику своего сотрудника, и продолжила. – Понимаете, Дарья Алексеевна, мне не очень хочется вас отвлекать от работы, Игорь Александрович объяснил мне, насколько вы заняты, но мне как дизайнеру очень важно видеть своего заказчика! Судя по тому описанию, которое вы мне предоставили, я представляю, что отделка помещения должна производиться в выбранным мной ключе, а Игорь Александрович настаивает на минимизации расходов.

Дарья Алексеевна, внимательно глядя мне в глаза, кивнула.

– Мне кажется, что вы хотите одного, он говорит мне, что исключительно другого, поэтому, ради Бога, скажите мне сами, чего конкретного вы лично от меня ждете, – выпалила я. Она слегка постучала карандашом по столу.

– Да, наверное, это моя ошибка, нам надо было встретиться раньше. Я далека от творчества, я – практик в чистом виде, и, честно говоря, думала, что вы сами без меня разберетесь. А Игорь Александрович у нас экономист по образованию, и сама идея экономии в нем неистребима… Как – то я не подумала, что он может помешать вашей работе…

– М – м – м, – сказала я и бросила взгляд на стену. Интересно у нее обустроена зона помощников. В фен – шуй считается, что любое пространство можно разбить на так называемые зоны: богатства, любви, семьи и прочих, среди которых имеется и зона помощников. Если в этих зонах гармонично и правильно, с точки зрения этого учения, все расположить, гармония придет и в твою жизнь: улучшится здоровье, заиграет красками любовь и все такое. Помимо гармонизации пространства, в каждой зоне должны стоять и, естественно, работать всевозможные символы, амулеты и талисманы.

Причем, по фен шуй любой подходящий предмет может стать работающим амулетом. К примеру, если в зону любви (а это юго-восток) поместить две красные горящие свечи, то в скором будущем возможно эту самую любовь и встретить. А если в зону помощников поместить икону или фотографию успешного человека, то они непременно станут вам помогать, и в качестве помощников «свыше» устраивать вашу жизнь наилучшим образом.

Судя по занимаемому положению Дарьи Алексеевны, ее помощники работают «будь здоров»! Но удивительна сама их подборка, – в три ряда на стене в рамках висели портреты совершенно не связанных даже по своей деятельности людей. Что конкретно она хотела взять от каждого непонятно, но там были совершенно незнакомые мне люди в черно – белом и цветном изображении, действующий президент России, бывший президент Америки – Билл Клинтон, изображения Будды и Иисуса Христа, парочка ангелов, и самое главное… я остолбенела – Припят? Если я не ошиблась, и это действительно был знакомый мне человек, то – это мой бывший, школьный еще учитель, – Вадим Валерьевич Ященко. Мое лицо, видимо, вытянулось настолько, что моя собеседница это заметила. Я перевела на нее полный недоумения взгляд, но промолчала. Не знаю, честно говоря, как и спросить, откуда она могла его знать. Она смотрела на меня, прищурившись.

– Узнала? – спросила она, и я кивнула.

– Если я не ошибаюсь, это Вадим Валерьевич? Ященко?

– Не ошибаешься, – она улыбнулась, а в моей голове заметались мысли. Возможно, мы и с ней знакомы? Ведь назвала же она меня Настей, а не Анастасией Алексеевной, как золотыми буквами значилось в моей визитке.

Вот же черт, абсолютно не единой версии, если мы когда – то и встречались, я напрочь ее забыла. Хотя как можно забыть такого человека, – Дарья Алексеевна довольно – таки примечательная фигура? Я откашлялась, что – то сильно уж подозрительно она на меня смотрит.

– Простите, мы с вами не встречались когда – нибудь раньше? – спросила я, а она, откинув голову назад, звонко рассмеялась. Я заерзала на стуле. Определенно, эта ситуация нравилась мне все меньше. Воистину говорят, у богатых свои причуды. Я села ровнее, спина сразу напряглась, чего ожидать? Непонятно.

– Настя, неужели ты меня нисколечко, даже самую малость не узнаешь? – спросила она, все еще улыбаясь, и я еще раз, более внимательно, посмотрела ей в лицо. Зеленые глаза, не слишком длинные, но очень густые, пушистые ресницы, тонкие, плотно сжатые губы, – лицо довольно примечательное. Стройная фигура, царственная манера держать себя, – от нее так и веяло уверенностью в себе. Это был состоявшийся и очень состоятельный человек, запах денег, казалось, витал вокруг нее в воздухе. И это состояние было для нее естественным. Так ведут себя интеллигенты в поколении, – все атрибуты роскошной жизни, казалось, были впитаны ей с молоком матери. Причем примечательным было то, что она нисколько не кичилась своим благополучием, она совершенно естественно себя вела, и было заметно, что и уровень ее образования, и интеллект в целом соответствовал положению «буржуа». Нет, определенно, с этим человеком я не встречалась никогда. Забыть такую колоритную фигуру мне бы удалось едва ли.

– Нет, простите, – выдавила я из себя. Дарья Алексеевна слегка наклонилась, выдвинула нижний ящик своего стола, извлекла оттуда какую – то вещицу, и протянула мне. Это оказалась небольшая фотография в изящной витиеватой рамочке. Я взяла ее и посмотрела на запечатленную на ней девушку, – Господи, поистине сегодня день впечатлений! Прямо на меня смотрела девочка из прошлого, моя одноклассница – Дашка Иванова. По голове как будто ударили, я перевела взгляд с фотографии на Дарью Алексеевну, потом обратно. Боже мой, неужели это она? Куда что делось? – оценив девушку с фото и сидящую напротив меня роскошную женщину, подумала я.

– Д-Дашка? – не столько спросила, сколько взвизгнула я. Она улыбнулась:

– Ну что, еще какие – нибудь доказательства предоставить?

– Не надо! – промолвила я и покачала головой. – Слушай, Даш, никогда бы не поверила, что такое возможно. Так неожиданно встретиться через столько лет, это – фантастика… Даш, ты прости меня, что не узнала, – сижу тут, разговариваю… но не сочти, пожалуйста, за банальную лесть, – похорошела ты необычайно. – Она грустно улыбнулась:

– Ты не представляешь, чего мне это стоило. – Я еще раз окинула взглядом девчушку с фотографии: да, стоило, видимо, многого. В голове проносилось тысяча мыслей. И о том, как нас свела судьба, и о том, как мы учились в школе. Той Дашки, которую я знала, уже не было. Я давно слышала, что она, как и многие из наших, уехала из родных краев, но, честно говоря, абсолютно не знала, чем она занимается и где вообще живет. Масштабы перемен, произошедших в ее жизни, впечатляли. Дашка Иванова превратилась теперь в Дарью Алексеевну Острокостову. Директора серьезнейшей компании Вегатранс, которая, благодаря своей деятельности, вошла в прошлом году в десятку лидеров отечественных производителей.

М – да, вот тебе и дворянские корни, – вспомнила я свои предыдущие о ней впечатления. Психолог из меня некудышний, мне только психологические портреты составлять, – такого навру, что ахнуть можно.

Я провела пальцами по фотографии.

– А зачем хранишь? – невольно вырвался вопрос, ей – богу, было непонятно, зачем роскошной женщине такое неказистое напоминание о себе.

– А затем, чтобы не забывать себя. – Мои брови удивленно поползли вверх. – Вообще – то, этой фотографии самое место там, – кивнула она на ряд своих «помощников». – Потому что это – живое свидетельство того, что человек в своей жизни может добиться любой поставленной перед собой цели. Даже если она кажется абсолютно недостижимой.

Дашка потянулась к лежащей на столе пачке сигарет и закурила.

– Будешь? – кивнула она на пачку.

– Буду, – кивнула я головой, – И, если у тебя есть время со мной покурить, может быть, еще чашечку кофе?

Она щелкнула какой – то кнопкой на телефоне:

– Лена, сделай черный кофе… Пойдет? – спросила у меня и я закивала головой.

Не прошло и пяти минут, зашла секретарь. На подносе ароматный кофе, дорогущий и, самое главное, вкуснейший, шоколад, – кажется, здесь уделяют внимание каждой мелочи. Посуда – настоящий, тончайший фарфор, ложечка – серебро, – располагайся дорогой гость, тебя встречают здесь по высшему разряду.

Дашка курила, я курила и пила кофе, в общих фразах мы перебирали всех наших одноклассников: кто, где, как, дети, семьи, – обычный женский разговор. Не знаю, что думала Дашка, глядя на меня, в моей же голове проносились целые фрагменты воспоминаний нашей школьной жизни. Если бы можно было заглядывать в будущее, кто знает, как тогда мы бы относились к нашей Дашке Ивановой.

Нынешнюю Дарью Алексеевну Острокостову – мега успешную бизнес вумен абсолютно никто не любил в школе. Она была на редкость нескладной девушкой. Высокий рост, плоская грудь и такая же плоская попа, отсутствие талии и какие – то кривоватые ноги с заворачивающимися вовнутрь коленками служили ей совершенно дурную службу. Семья Даши была довольно бедной, – родители, правда, как и многие, работали, но заработка, в противовес этому, не имели никакого. Обстановка в их квартире была, что называется «как у всех», однако усугубляло ее то, что содержалась она в некоторой нечистоплотности. То ли потому, что воды в доме не было и ходить за ней лишний раз к общему водопроводу никому не хотелось, то ли мама Даши как хозяйка была «слабовата», но данный факт совершенно естественным образом сказывался на внешнем виде всех домочадцев. И если до остальных нам дела было мало, то над Дашкой мы потешались от души: и так довольно скудный, да еще и редко когда выстиранный гардероб, немодная прическа на регулярно непромытых волосах, проблемная кожа на не знавшем никакой косметике лице и стойкий запах «взросления» обладательницы делали свое черное дело, – хуже Дашки у нас не было никого.

Лично я обожаю имя Дарья, однако Дашку мы именовали не иначе как Дульсинея. Дунька, Дуся – это ее законное. Назвать ее как – то иначе было неприлично, да и, честно сказать, и язык как – то не поворачивался. Наша Дунька была посредственной во всем. Она не умела петь, не умела танцевать, не играла в волейбол, не могла ответить на уроке, – она не умела ничего. Никто от нее ничего и не ждал. Мы не принимали ее всерьез, учителя даром, как говорится, ставили ей тройки ради того, чтобы в классе не было второгодников, и как – то даже пропустили переломный момент в ее жизни.

А случилось вот что. В девятом классе к нам пришел новый учитель математики. Причем пришел, это мало сказано. Нам казалось, что он вернулся с того света и он априори стал нашей легендой.

Вадим Валерьевич. Так его звали. Родом он был из Украины. Припять… Вам о чем – нибудь говорит это слово? Мне не говорило ни о чем. Когда в 1986 началась эвакуация из Припяти в связи с аварией на Чернобыльской АЭС, мне было всего 7 лет. То ли взрослые тогда не говорили при мне об ужасной катастрофе, то ли я ввиду своего возраста не придавала этому значения, однако в 15 лет, я если и имела о чем – то представление, то это о Чернобыле, а о какой – то Припяти и слыхом не слыхивала, как говорится. Наш Вадим Валерьевич, – Припят, как мы его прозвали, был эвакуирован вместе с матерью из города одним из первых. Это было 27 апреля 1986 года, – день, который стал трагическим для всего советского союза и для 48 тысяч припятьтчан в частности.

– Зона отчуждения… – говорил он дрожащим голосом. – Такими страшными словами теперь называют мой город.

А город, судя по его словам, был действительно райским уголком. Во – первых, это был город атомщиков, и на его финансирование выделялись фантастические средства, во – вторых город был чрезвычайно молод, и все вокруг поражало блеском новизны и величия. Нет смысла описывать все, что в нем было, достаточно будет, наверное, сказать, что в советское время этот городок одним из немногих, был образцово – показательным. Сюда возили все мыслимые и немыслимые делегации с целью показать, как живет советский народ. И они действительно так жили. Люди с близлежащих районов приезжали отовариваться в Припять, поскольку полки в магазинах у них были завалены (и это в советское – то время!). Детские сады с бассейнами, современные школы, театры, да что там говорить, все здания были новыми, а все вокруг – родное, советское! Когда он рассказывал, как они тогда жили, советское время мне рисовалось в абсолютно идеалистических красках. Не верить ему было нельзя, прошлое не переврешь, – это была его жизнь: его детство и юность.

Казалось, Дашка верила ему больше всех. Когда Припят рассказывал нам об эвакуации 48-тысячного города за 2 часа, мы сомневались, она – ни капельки. Когда он приводил данные об уровне радиации, которую получили его земляки, мы перепроверяли их в библиотеках, она – нет. Когда он говорил о том, что все они получили лучевую болезнь, а в больницах им отказывались ставить такой диагноз, мы не верили так же. Почему – то хотелось верить врачам, которые объясняли букеты их болезней тем, что они и раньше имели место, просто со временем получили обострение.

Припят рассказывал нам, что после взрыва реактор начал излучать такую радиацию, что люди, работающие возле него, были обречены заранее. Страшно было слушать, что пожарники, которые в числе первых приехали к реактору, чтобы тушить пожар, разлагались потом на глазах своих близких. Мое болезненное воображение долго еще потом рисовало, как вместе с меняемым бельем, с них снимали отслаивающуюся кожу…

Это было страшно, – становиться на место тех людей, которые пережили эту катастрофу. Страшно было думать о том, что с ними стало после облучения. В нашей стране не принято было говорить об ошибках подобного масштаба. А Припят говорил. Он показывал нам фотографии рыжего леса, и, глядя на то, какими яркими красками раскрашен хвойный лес, по коже шли мурашки. Чиновники рапортовали, что в чернобыльской зоне нормальный уровень радиации, а оранжевые елки кричали обратное.

Он говорил о том, что люди, принимающие участие в ликвидации последствий чернобыльской аварии не понимали, с чем им пришлось столкнуться. А тот факт, что находились такие герои, которые меняли над фонящим реактором флаг, который от сильнейшей радиации выцветал через каждые полчаса, не позволял в этом усомниться…

В целом Припята мы воспринимали как героя. Именно с его слов мы открывали для себя истинную картину той трагедии в 86-м. По телевизору об этом уже не говорили, газеты в библиотеках давали лишь удобоваримые факты. Да, авария, да, взрыв, да погибли люди… Но все жители из опасных зон эвакуированы, место взрыва обезврежено, над радиоактивным реактором возведен саркофаг… Звучало убедительно, хотя и маловероятно.

Никто тогда не говорил о том, что многие люди остались без квартир, которые им, правда, выделили, но заселили в них чиновников, их родственников или других важных людей. Нигде не упоминалось о том, что на льготы, положенные от государства, легче всего было попасть ликвидаторам аварии, а не самим жителям Припяти. Считалось, что раз их эвакуировали из зараженной зоны, то тем самым и обезопасили, а пострадали там как раз те, кому пришлось последствия аварии разгребать. Вообще, все, что говорил нам Вадим Валерьевич, мы воспринимали, как истину. Он был непосредственным участником тех событий, очевидец, так сказать, событий и не верить ему мы не видели оснований. Единственное, конечно, нам иногда казалось, что он перегибает палку, что освещает редкие, исключительно единичные случаи несправедливости и произвола…

Когда я говорю «нам», я имею ввиду, всем остальным одноклассникам, кроме Дашки. Потому что ей так не казалось никогда. Надо отметить, сам Припят на подобные темы откровенничал довольно редко. Это было чрезвычайно волнительно и, видимо, довольно болезненно для него. Однако же, нам было интересно именно это, поэтому несколько раз, когда мы выезжали классом на природу, нам удавалось вытягивать его именно на такие разговоры. Каждый раз Дашка реагировала на них слезами. Надо сказать, что волосы на голове «шевелились» у всех, и многие впечатлительные барышни хлюпали носами, поэтому на подвывания Дульсинеи особого внимания не обращали.

Однако могли бы. Как потом я часто думала, сам образ нашего Припята, – эдакого героя – переселенца, подействовал на нее особенно сильным образом. Мы все, каждый, кто с ним общался, становились какими – то другими: более лучшими, более думающими, более требовательными к самим себе. На его фоне, на фоне человека, прошедшего такие неоднозначные испытания и казавшегося в нашей среде каким – то «нетаким», «другим», выглядеть мелко не хотелось. Мы все, благодаря ему, достигали большего, чем могли бы, все старались быть, прежде всего перед самими собой, лучше, ярче, достойнее. У нас получалось, – наш класс под его классным руководством был лучшим не только в школе, во всем городе! Мы участвовали и побеждали во всех конкурсах и олимпиадах, организовывали всевозможные акции и мероприятия, наша школьная жизнь била ключом и нам было это интересно. Как – то на этом фоне всеобщей активности и разнообразной общественной деятельности личностный рост нашей Дульсинеи замечен не был. Ну стала лучше учиться, да и бог с ней, чему – то же за 10 лет она должна была научиться!

А она не просто научилась, она стала другой. Во – первых, она стала много читать. Начиналось все со всевозможных докладов к классным часам, рефератов о техногенных катастрофах и прочих заданий нашего Припята. Дашка делала это кропотливей всех, находила самый лучший материал и ей больше всех доставалось заниматься со всякими бумажками. Мы были рады свалить на нее тоскливое просиживание в пыльных библиотеках, а она не роптала. С русским у нее было, как говорится, напутано, и ей частенько приходилось все переписывать. В итоге и с правописанием, и с речью немного наладилось, однако мы этого практически не заметили. «Умная стала, выпендривается», – съязвил кто – то когда она попыталась выступить с каким – то предложением перед классом. В итоге та перестала проявлять себя как бы то ни было иначе, чем на уроках или классных часах.

Учителя, напротив, с удовольствием отметили для себя Дашкино старание. Ей теперь можно было поручить какой – нибудь заумный (с нашей, конечно, точки зрения) доклад или выступление перед школой, перед другими школами, и она не отказывалась. Человек маленькими шажками рос над самим собой, добивался все новых и новых высот, а мы все продолжались смеяться. Для нас почему – то не было никакого подвига в том, что она «подтянулась» по всем предметам, ей стали поручать всяческие задания от класса или от школы. «Нашли козла отпущения», – вот и вся наша оценка.

Если Дашка отвечала на уроке, мы ее, честно говоря, даже не слушали; если она выступала перед школой или еще где – нибудь, например, на литературных чтениях перед другими школами, то мы не слушали ее так же, а только обсуждали между собой ее внешний вид, ее манеру речи и ее манеру держаться. Выходила она всегда на полусогнутых ногах, плечи сутулила, голову опускала, короче говоря, выглядела не ахти. Говорила противным голосом, употребляла в речи странные словечки: «еслив» вместо «если», «тута» вместо «тут», и, вдобавок ко всему, очень часто шумно сглатывала. Глядя сейчас на эту милую женщину, как – то не верилось, что именно она была нашей Дуськой – Дульсинеей.

Я поставила пустую чашку на стол. Дашка затушила очередную сигарету в бронзовой пепельнице, чувствовалось, что пора заканчивать разговор. Подругами мы не были, общие темы исчерпаны, – говорить больше не о чем. Кроме работы.

– Уже обед, – посмотрела я на часы. – Мне пора на склад, туда сейчас подвезут камень, я думаю именно из него выкладывать камин… Так что же мы решим с нашим вопросом?

– Ничего пока решать не будем, – ответила Дашка, – сейчас мне тоже некогда. Как нибудь на днях я подъеду к тебе и поговорим на месте. А пока делай то, что собиралась, Вадиму я скажу, чтобы оплачивал все необходимые материалы. Прежде чем нанять тебя, я просмотрела все каталоги твоих работ, – меня все устроило, поэтому не заморачивайся. А Вадиму хоть сколько денег дай, он над каждым рублем трястись будет. – Она помолчала. – В принципе, поэтому он у меня и работает. – Вот так: «Он у меня работает». И я у нее работаю. Кто бы мог подумать.

Мы попрощались. Не успела я выйти из кабинета, как туда же устремилась секретарь с огромной папкой документов.

Я прошла по длинному коридору, спустилась на первый этаж и, оглянувшись еще раз на мандариновое дерево в холле, вышла из здания. Впечатления от неожиданной встречи переполняли. Надо же, как играет порой судьба…

Господи, а почему же я не спросила у нее про Вадима Валерьевича? Может быть позвонить? Набрав номер телефона, я попросила секретаря еще раз нас соединить.

– Даш, да это я опять. Ты извини, ради Бога… Но скажи, пожалуйста, где сейчас Припят?

– Умер… Рак крови… – сказала она и тут же отключилась. Я даже не возмутилась такой невежливостью, – известие было значительнее.

Вот, значит, как… Все – таки было оно, это самое облучение. Я вспомнила его улыбку и на душе стало невыносимо тоскливо. Как будто меня только что лишили родного человека. И пусть я нечасто вспоминала школьные годы, все, что с ними было связано, было неотъемлемой частью меня. Даже если я не интересовалась, кто из моих прошлых друзей чем живет, для меня было важно знать, что они именно живы и пусть более – менее, но здоровы и где – то все – таки существуют.

Узнав сейчас, что этого человека больше нет, я почувствовала горькое разочарование. Я очень любила его, считала себя многим ему обязанной… Воспоминания о нем живы настолько, будто школьная жизнь была вчера… Однако же, он умер, а в моей жизни даже ничего не изменилось! Если бы я не узнала этого сегодня, я могла бы этого не узнать никогда. Был человек и нет его, а мне будто бы все – равно…

А если я вот так же умру, неужели и остальным до этого не будет никакого дела? Они так и будут жить дальше? По – прежнему? Как будто меня никогда и не существовало?

***

Следующий день начался для меня с посещения склада. Вчера перед Дашкой я немного слукавила, сказав, что камень для ее камина уже завезли, это должны были сделать только сегодня, и принять его я хотела сама. Заказав его через интернет, я сильно рисковала и боялась, что он окажется не тем, что я ожидала.

Однако, несмотря на все опасения, камень был выше всяких похвал. Не могу, конечно, сказать, что с ним будет при нагревании, но, судя по внешнему виду, он был все – таки качественным.

Настроение приподнялось, тревога, мучавшая меня по поводу этого заказа, наконец – то улеглась, и я поехала в офис. Несмотря на то, что рабочий день был в разгаре, трудовой доблести я в себе не ощущала. Хотелось куда – нибудь на природу, к воде, к деревьям. К примеру, раньше мне очень нравилось ездить за город к небольшой речке Севастьянке, по берегам которой росли березки и рябинки. Осенью, особенно если листва еще не опала, там было чарующе красиво. Желтые листья берез и алые гроздья рябин производили на меня всегда неизгладимое впечатление. Одной такой поездки мне могло хватить на целый год.

Как правило, домой я привозила с собой букеты рябины, ставила их на кухне и в прихожей, и время от времени перебирала их руками, отчетливо ощущая, как под моими ногами опять шуршат листья, недалеко тихо плещется речка, а над головой снова пронзительно синее небо.

– Слушай, – говорил мне Максим, – если ты такая фантазерка, давай я привезу тебе песка из пустыни и ты будешь думать, что побывала в Египте?

Я молчала и улыбалась, – откуда ему было знать, что мне нужно для счастья?

Сейчас, изо всех сил настраиваясь на работу, я пообещала себе, что в выходные обязательно съезжу в Севастьяново. И это, вроде бы даже сработало, однако, проверить на практике очнулся мой трудоголизм или нет, все равно не удалось.

– Доброе утро, – прощебетала мне Леночка – наш офис – менеджер, когда я переступила порог своей «Златы». – Вам письмо. С утра курьер доставил.

– Спасибо, дорогая! – взяла я протянутый конверт, – Ты сегодня ослепительно выглядишь.

– Спасибо, – улыбнулась она и невольным жестом коснулась груди. Там, скромно покоясь в ложбинке, сияла золотая цепочка. Вообще – то, я не имела ввиду украшение, но Леночке, скорее всего, жених опять подарил «сувенирчик», вот она и радуется такому проявлению внимания.

Пройдя в свой кабинет, я вскрыла конверт. В нем, на фирменном бланке компании «Вегатранс» красивым почерком было выведено название какого – то сайта, а снизу размашисто – фамилия Острокостова.

Это что значит? Что мне надо ознакомиться с этим сайтом?

– Ладно, раз Дашка советует, посмотрим, что там может быть, – сказала я сама себе и пошла к кофеварке. Раз уж такое дело, раз уж все – равно интернет штудировать, можно и кофейку заодно попить.

Сварив кофе и прикурив сигаретку, загрузив сайт и поудобнее устроившись в кресле, я принялась изучать то, что мне предлагалось. А предлагалось то, что с трудом укладывалось в моей голове. А то что укладывалось, вызывало острое чувство тоски и тревоги, чувство беспомощности и щемящей жалости к тем, кого это касалось.

Оказалось, что владелицей сайта была сама Острокостова, и основала она его еще десять лет назад. Кто уж над ним работал, кроме нее, неизвестно, однако объем информации впечатлял, – за день я не изучила и половины.

На главной странице сайта, которая была оформлена алыми розами по черному фону, белыми буквами мерцало название: «Сердце, взрывом разорвав…»; в левом верхнем углу была размещена фотография молодого смеющегося Припята с черной ленточкой в уголке и надписью: «Памяти Вадима Валерьевича Ященко посвящается»; под его фотографией шла ссылка: «Помним, жалеем, скорбим», переход по которой открывал целый список погибших чернобыльцев. Клик по фотографии открывал страницу, посвященную конкретно этому человеку. Посмотрев несколько, я начала плакать и перешла на другие темы.

Тем было много. Изучая их, мне оставалось только лишь вздыхать над собственной дремучестью. Вот как получается, пока Припят в свое время что – то рассказывал, я это слушала, уясняла, сопереживала людям, ужасалась масштабам катастрофы, а как только школу закончила, – как отрезало. Я закрыла глаза, заткнула уши и больше никогда не интересовалась проблемами Чернобыля, не задумывалась о поломанных судьбах людей, о безжалостно загубленных детях.

Всего из – за последствий аварии умерло около восемнадцати тысяч людей, включая и детей, которые вызывали во мне самое наибольшее сострадание. Я перекусала себе все губы, пока читала маленькие истории о маленьких жизнях. Дашка расстаралась, – она не ограничивалась сухими фразами о масштабах катастрофы, она преподносила ее в лицах. Фотографии ребятишек, факты из их жизней, – это задевало каждую струнку в моей душе. То, что эти маленькие сокровища умерли, так и не повзрослев, тяготило меня неимоверно.