Текст книги "Медведица"

Татьяна Ма
Медведица

© Татьяна Ма, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

«Абсолютно кинематографичный роман! «Фарго» в тайге. Сюжет не просто держит в напряжении – он и есть напряжение.

Кто главные герои этой книги? Человеческие инстинкты. Выживание. Власть. Любовь».

Андрей Геласимов, писатель, сценарист, лауреат премии «Национальный бестселлер», заслуженный деятель искусств Российской Федерации

– 1–

– Она точно не проснется? – Сквозь пелену и боль до меня доносились приглушенные голоса.

– Точно. Доктор ей двойную дозу успокоительных вколол. От такого и слон не проснется, – послышался ворчливый ответ. – Поезжайте домой, ничего с вашей женой не сделается.

– Смотрите, если с ней что-то случится, я головы вам снесу! – прозвучал грубый ответ.

– Говорю вам – будет спать как убитая до самого утра, а то и дольше.

Я попыталась пошевелиться, но тут же каждый сантиметр тела отозвался болью. В глазах потемнело, но даже сквозь боль я не расслышала, а скорее почувствовала звук открывавшейся двери. Я тут же замерла, плотно сомкнув веки.

– Ну, убедились? – спросила медсестра. – Говорю же вам – спит!

– Ладно, – раздался голос мужа. – Я вернусь в шесть.

– У нас часы посещений с девяти.

Дверь скрипнула и закрылась. В коридоре послышались звуки удаляющихся шагов. Муж, кажется, что-то еще говорил, а медсестра продолжала ворчать.

Только когда вдалеке захлопнулась еще одна дверь, я позволила себе выдохнуть и открыть глаза. Шаги за дверью приблизились, но я уже не боялась: это медсестра вернулась на дежурный пост. Муж ушел. Звук его шагов я бы узнала из миллиона других.

– Как же, двойную дозу им, – усмехалась медсестра, и ее голос эхом разносился в пустом помещении. – У нас и одинарная-то, как в войну хлеб, по карточкам. Понаехали со своих столиц и требуют, требуют, требуют. Сволочи.

Она еще долго что-то бубнила, и я старалась сосредоточиться на этом звуке, чтобы не уснуть. Мне ни в коем случае нельзя было спать, потому что если я усну, то лишусь, может быть, единственного шанса в своей жизни.

Не знаю, сколько прошло времени, пока в коридоре все не стихло. Когда наконец-то наступила долгожданная тишина, я еще какое-то время полежала не двигаясь. Вскоре раздался раскатистый храп – медсестра уснула.

Я попыталась сесть, но тут же перед глазами все поплыло. Кое-как совладав с подступившей тошнотой, я спустила босые ноги на ледяной пол и осмотрелась. Один глаз заплыл, видеть что-то было тяжело. Предплечье было перевязано. Я знала – на нем рваная рана. Ребра болели так, что дышать было больно, поэтому я делала маленькие отрывистые вдохи и медленно-медленно выдыхала. Болела спина где-то над копчиком. Там наверняка уже назрела фиолетовая гематома. Такие же покрывали живот и грудь. Мизинец левой руки был плотно забинтован и зафиксирован. Сломан – поняла я. Ничего. Не впервой. Эта рана беспокоила меня меньше всего. Меня вообще сейчас мало беспокоили синяки, переломы и гематомы. Главное – я могла шевелить ногами, а значит, у меня был шанс.

Нужно было действовать быстро. Я, пошатнувшись, встала с больничной койки. На меня надели какую-то потрепанную пижаму. Вернее, больничную робу, доходящую до икр. Одежды, в которой меня привезли, нигде не было видно. Я заглянула в тумбочку. Скривившись от боли, я наклонилась и вынула оттуда часы, золотые серьги и паспорт. Открыв его, я почти заплакала от радости. Мой собственный паспорт. Какая оплошность с его стороны положить паспорт здесь. Брать часы и серьги я не хотела, но понимала, что оставлять их здесь будет глупо: и то, и то стоило хороших денег, а деньги мне будут нужны.

Одежду я так и не нашла. Бежать из больницы в тонкой робе, когда за окном конец сентября? Да меня остановит первый же сердобольный прохожий и сдаст в полицию или в психушку.

Ничего не оставалось, как выйти в коридор и заглянуть на сестринский пост. Может, хоть там я найду одежду?

Я осторожно открыла дверь и выглянула, она предательски скрипнула. Я замерла, прислушиваясь. Стопы занемели от холода, но мне было все равно – лишь бы ускользнуть.

Мне повезло – дверь палаты напротив была приоткрыта, и в нее попадал свет от потолочной лампы в коридоре. Я тут же заметила одежду, аккуратно сложенную на стуле, и женские сапоги. Оставалось только надеяться, что пациентка, которая обитала в этой палате, спала крепко.

Прикусив губу, чтобы не закричать от боли в ребрах, которая выбивала из меня дух при каждом шаге, я скользнула внутрь. Бросив взгляд на кровати, я увидела, что, как и в моей палате, занята была только одна. На ней, отвернувшись к стене, спала женщина. Не теряя времени даром, я схватила одежду со стула. На его спинке висела сумка. Я поколебалась, но все же заглянула внутрь. В кошельке оказалось несколько пятитысячных купюр, пара бумажек по тысяче и несколько пятисоток. Совесть не позволила мне взять все. Может, у этой женщины тоже не было других денег? Я взяла одну пятитысячную банкноту, две тысячных и выгребла кое-что из мелких купюр. Свой поступок я оправдывала тем, что у женщины все равно осталась приличная сумма. Гораздо больше той, что взяла я. «Вот ты и воровка, Тая», – горько подумала я.

Все, хватит! Нюни буду распускать потом! Я тихонечко пробралась к двери и вдруг заметила в углу пару ботинок. Нет, мне и правда везло сегодня. В кои-то веки бог был на моей стороне.

Я вернулась в свою палату, закрыла дверь и быстро, насколько позволяла боль, переоделась. Одежда с чужого плеча была мне великовата, и от нее неприятно пахло лекарствами и чужим потом. Широкие джинсы норовили сползти с талии. Свитер кирпичного оттенка висел мешком. Зато обувь подошла по размеру и казалась удобной. Верхней одежды не было. Ничего, на улице пока не так холодно. Мне еще повезло раздобыть хоть что-то. В сельских больницах, видимо, не так строго соблюдались некоторые правила, даже уличную обувь никуда не убирали из палаты.

Я планировала вылезти через окно, но, когда я уже собралась отдернуть тонкую штору, меня словно что-то остановило. Сердце затрепыхалось от страха. А что, если он там, снаружи, только и ждет, когда я попытаюсь сбежать? Я быстро сделала шаг назад. Слишком резко. Боль тут же пронзила низ позвоночника. Дыхание сбилось, и слезы непроизвольно наполнили глаза. Успокоиться. Тебе нужно успокоиться и подумать. Тебе и так слишком повезло сегодня: ты оказалась в больнице в каком-то захолустном городке, твоя палата – на первом этаже, тебе не вкололи снотворное, хотя сказали, что вкололи, ты нашла одежду, хотя твою наверняка унес он, ты и деньги нашла. Не испорть все в последний момент! Думай! Думай хорошенько!

Выбираться через центральный вход в больницу было так же опасно. Я решила попытать счастья в одной из палат в конце коридора. Проскользнув мимо поста медсестры, которая раскатисто храпела и не проснулась ни от скрипа двери, ни от звука моих шагов, я прошла в самый конец коридора. Наугад открыла дверь одной из палат, что выходили на противоположную сторону от моей, и заглянула внутрь. Пусто. Я осторожно выдохнула, скользнула внутрь и прикрыла за собой дверь. Подойдя к окну, я сначала встала сбоку и с опаской выглянула наружу. Ничего не видно. Кажется, окно выходило в палисадник. Я надавила на ручку, крутанула ее в сторону и дернула створку. На меня тут же пахнуло сыростью и запахом опавшей листвы.

Слава богу, здание больницы было старым и будто вросшим в землю, поэтому окна здесь тоже располагались низко. Спрыгнуть с подоконника было проще простого, однако даже такие действия причиняли адскую боль. Крик я сдержала, до крови прикусив губу. Потерпи, милая, потерпи.

Куда идти в незнакомом городе, я не знала, но смутно помнила, что утром, когда мы ехали, проезжали и эту больницу, и автостанцию. Кажется, они располагались недалеко друг от друга, по крайней мере, если я оказалась в той самой больнице.

Выскользнув из тени кустов, росших у больницы и служивших забором, я посмотрела вдоль улицы – ни людей, ни машин. Лишь одинокий фонарь едва освещал пятачок асфальта поблизости. Я взглянула на часы: почти три утра. Нужно найти автостанцию и узнать, во сколько отправляются первые автобусы.

Свернув от больницы налево, я заметила вывеску магазина «Матрешки», которую приметила еще утром, в машине. Значит, я правильно сориентировалась, выбрав это направление.

Вскоре показалось крошечное здание автовокзала, примыкавшее к заправке, а за ними – вокзал железнодорожный. На электричке было бы лучше, ведь я могла выйти на любой станции и он не смог бы меня быстро найти. Я поспешила к вокзалу, но тут же остановилась. Во-первых, в такой час там наверняка пусто, а значит, я привлеку внимание дежурного или уборщика, и меня наверняка запомнят. Во-вторых, первую электричку придется ждать несколько часов, которых у меня не было.

С тоской я взглянула на автовокзал и заметила одинокий автобус. Неужели есть ночные рейсы? Подойдя поближе, на табличке я заметила расписание. Ближайший автобус отходил через полтора часа и шел на Москву. Через час после него был еще один рейс и тоже на Москву. Больше автобусов не было до семи с половиной утра. Я не могла ждать так долго. Он сказал медсестре, что придет в шесть, и вряд ли он опоздает. И хоть та грозилась не пустить его до девяти, мне с трудом верилось, что у нее что-то выйдет. А значит, уехать мне нужно было до шести. Потом мои шансы скрыться растают.

Значит, в Москву? Как же мне не хотелось возвращаться в этот проклятый город. Я знала, что он подумает: она слишком глупа и беспомощна, чтобы уехать далеко от родного города, она будет искать помощи у знакомых, как делала когда-то, она побежит зализывать раны в то место, которое считает безопасным. Именно так он будет рассуждать и первым делом бросится искать меня там. А значит, мне нужно уехать как можно дальше.

Может, поймать попутку? Это было опасно, да и машин на ночной трассе пока не наблюдалось. В этом городишке будто все вымерли. Только водитель рейсового автобуса дремлет прямо за рулем. Первых пассажиров еще не было видно.

Я обошла здание автовокзала и вздрогнула, когда ночь огласил рев заводящегося мотора. В дальней части автозаправки оживал и кряхтел старенький «пазик». Не успев подумать, что я делаю, я бросилась к нему.

– Подождите! – заколотила я в закрытую дверь.

– Чего тебе? – раздался грубый голос водителя, приоткрывшего окно.

– Куда идет этот автобус?

– За кудыкину гору! Не видишь, что ли? Служебный. Рабочих вожу.

Только сейчас я заметила на двери «пазика» приклеенный лист бумаги с надписью «Служебный».

– А тебе куда надо-то? Я до Смоленска еду.

– Мне как раз туда и надо, – задыхаясь от боли и страха, тут же соврала я.

– Могу подкинуть, – смилостивился водитель и наконец открыл дверь.

Я забралась внутрь.

– Вперед садись, – грубо сказал он. – По дороге гастарбайтеров заберем, сейчас набьется по самую крышу.

Я с опаской поглядела на шофера, но все же села вперед, как он просил. Когда я разместилась на сиденье, пытаясь восстановить сбившееся дыхание, водитель вдруг зажег лампочку. Я зажмурилась. Заплывший глаз кольнуло острой болью.

Водитель присвистнул, а я с удивлением поняла, что шофер – женщина. Просто голос у нее был такой прокуренный и низкий, что, не видя лица, легко было принять ее за мужчину.

Женщина с любопытством осмотрела меня и наконец тронула «пазик» с места.

Уехать на автобусе, которого не было в расписании автовокзала, было наилучшим вариантом. Он сначала будет искать меня в Москве. Он наверняка подумает, что я уехала на одном из первых двух автобусов. Он, конечно, пройдет и в здание железнодорожного вокзала, узнает, не видел ли кто меня и не покупала ли я билет. Меня вдруг прошиб холодный пот.

– А касса автовокзала во сколько открывается?

– Ни во сколько, – тут же отозвалась женщина.

– Как это?

– Нет давно кассы. Стоят автоматы, в них и покупают билеты. А если сломаны, что бывает чаще всего, то прямо у шофера.

Я облегченно выдохнула. Значит, он не сможет узнать у кассира, на какой автобус я взяла билет. Проверит сначала первые два маршрута. Третьим, кажется, был автобус на Вязьму, потом – на Смоленск. Значит, в Смоленске я не останусь надолго. После неудачных поисков в Москве там он тоже будет искать. Хорошо, что эта женщина отвезет меня туда. Хорошо, что не в Москву.

Водитель сунула сигарету в зубы и вдруг спросила:

– Кто это тебя так разукрасил?

Я вздрогнула.

– Никто… Сама упала.

– Ага, сама, – грубо хмыкнула женщина. – Знаем, падали.

Больше она ничего не говорила, а я, завесив изуродованный глаз волосами, прислонилась головой к окну и стала вспоминать, как оказалась в этом городке.

– 2–

– Зачем мы едем туда? – осторожно спросила я.

– Не твоего ума дело.

Можно было и не спрашивать. Я уставилась в окно и неосознанно сжала кулаки, но, мгновенно опомнившись, распрямила пальцы, положив руки на колени ладонями вверх. Я хорошо помнила все его уроки.

– Сжимаешь кулаки – значит, злишься. А тебе не на что злиться, Таисия. У тебя все есть, – с усмешкой говорил Денис, поигрывая тонким металлическим прутом. – Расслабленные, открытые ладони – знак доверия. Ты же мне доверяешь?

Я кивнула, не решаясь поднять на него глаза.

– Я не слышу, Таисия. – Его голос звенел сталью.

– Да, я тебе доверяю, – сказала я, пытаясь придать голосу уверенности.

– Умница. Тогда раскрой ладони, – вежливо попросил Денис.

Я дрожала. По спине скатывались струйки пота.

– Раскрой ладони, Таисия, и положи их на стол перед собой.

Я подчинилась. Разжала кулаки и положила руки ладонями вверх. Пальцы заметно дрожали.

– Вот так. Полное доверие, – улыбнулся Денис. – Всегда знал, что ты умница.

Он погладил меня по голове, продолжая улыбаться. Я знала, что нужно сделать дальше, поэтому улыбнулась в ответ.

Металлический прут со свистом рассек воздух и опустился на мои ладони. Я вскрикнула от обжегшей меня боли и непроизвольно снова стиснула кулаки, но тут же распрямила пальцы, по которым Денис нанес еще один удар. Потом еще и еще.

С тех пор я знала, что раскрытые ладони – знак доверия. И я полностью доверяла мужу. Злиться мне было не на что. Совершенно не на что.

Вот и сейчас я продолжала смотреть в окно на проносившиеся мимо поля и держала руки открытыми ладонями вверх.

– Я там дом купил, – сказал Денис. – Будем теперь сельскими жителями. Как тебе такое, а? – засмеялся он.

Я удивленно посмотрела на него, и Денис разразился хохотом.

– Ты бы видела свое лицо! Не бойся, не заставлю я тебя картошку сажать. Дом от тетки в наследство достался. Посмотрим, что к чему и за сколько это дерьмо можно продать.

Я не знала, что мужу достался дом в наследство. Впрочем, и о существовании у него тетки я тоже не знала.

Вскоре мы въехали в небольшой городок, проскочили несколько улиц. На светофоре я заметила яркую вывеску магазина «Матрешки». Правда, в витрине стояли какие-то ведра, швабры и газонокосилки. Матрешек там и в помине не было. Дальше мы проехали крошечный автовокзал, за которым вдали виднелись платформа и мост, ведущий через железнодорожные пути.

За автовокзалом мы свернули на очередную улицу. Здесь пятиэтажки сменились деревенскими домами. Мы проехали почти до конца улицы. Рассмотрев номер на криво висевшей табличке, Денис остановил автомобиль у предпоследнего дома.

– Приехали, – сказал он и выбрался из машины.

Дом был стареньким, выкрашенным желтой, местами изрядно облупившейся краской. Давно не беленные наличники хмуро взирали на нас. Меня пробрал озноб. Входить не хотелось.

– Я же говорил – дерьмо! – скривился муж и толкнул калитку, ведущую в палисадник.

Я последовала за ним. Заросший лужок перед домом, обветшалое крыльцо, пустующая собачья конура. Сам дом встретил нас затхлостью и запахом лекарств. Слева от двери виднелся откинутый люк, ведущий, видимо, в погреб. Господи, почему его не закрыли? Подвалов и погребов я боялась до жути.

– Да уж. Негусто, – констатировал Денис и взглянул на часы. – Значит, так. Сейчас придет риелтор, я с ним перетру по поводу продажи этой халупы. Ты пойдешь вон туда. – Он кивнул на дверь, приютившуюся в углу большой комнаты, где мы стояли и которая, видимо, служила бывшей хозяйке гостиной. – И чтобы сидела тихо, Таисия. Поняла? Я и так уже достаточно зол.

Я кивнула и ушла в дальнюю комнату. Здесь почти ничего не было: старая узкая кровать у стены, небольшой столик под крошечным окном да стул, на котором лежали какие-то тряпки. На противоположной от кровати стене висели часы, которые громко тикали.

Не знаю, сколько я так просидела. Я слышала, как Денис разговаривает с риелтором, но голоса доносились приглушенно, а потом мужчины вообще вышли на улицу.

В доме давно никто не жил. Он выстудился. От обшарпанных стен веяло гнилью. Подушка, лежавшая на кровати, на ощупь казалась сырой.

От сидения на одном месте затекли ноги. Я встала, чтобы хоть как-то размяться и согреться. Царившая вокруг сырость пробирала до костей. Половицы под ногой предательски скрипнули. Я лишь надеялась, что Денис не слышал, ведь он был снаружи.

Вернулся он часа через три. За окном уже совсем стемнело.

– Сидишь? – спросил Денис, распахнув дверь. – Хоть бы прибрала дом. Посмотри пылищи сколько.

Я не знала, что ответить, но ему и не нужен был ответ. Муж был на взводе.

– Хорошая жена давно бы порядок навела, пожрать приготовила, а от тебя никакого толку, Таисия. Привыкла жить на всем готовеньком. – Он наклонился ко мне и резко схватил за горло. – Вот скажи, зачем ты мне нужна, а?

– Денис, я сейчас все сделаю, – еле выговорила я.

– Сделаешь, как же. Я к тебе со всей любовью, а ты просто конченая бесполезная сука.

Он резко отпустил меня, и я упала на кровать, хватая ртом воздух. Денис вышел, и я уже было подумала, что все обойдется, но ошиблась, как и всегда. Я услышала, как он запер дом изнутри. Я знала, что за этим последует, и от ужаса вжалась в угол кровати.

Он за волосы выволок меня в гостиную и швырнул на пол.

– Сколько тебя ни учи, Таисия, а толку – ноль. Какая же ты тупая сука. А ну, встала! – рявкнул он.

И я встала. Колени тряслись мелкой дрожью. Денис убрал растрепавшиеся волосы с моего лица, погладил по щеке. Глаза наполнились слезами. Только не это! Он не выносил слез.

– Я устал. Каждый раз одно и то же, – зло выплюнул он мне в лицо. – Слезами делу не поможешь, ты же знаешь. Знаешь ведь? – он дернул меня за волосы.

Я кивнула.

– Я не слышу, Таисия.

– Да, я знаю, – громко сказала я.

– Умница, – улыбнулся он и отпустил.

Я громко выдохнула.

Первый удар пришелся по лицу. Я упала на пол, чувствуя, как заплывает глаз.

– А если знаешь, то должна понимать: что бы я ни делал, это только для твоего блага.

Он ударил меня ногой в живот, и я закричала.

– Не ори. – Снова удар по ребрам. – Это все, – удар, – для твоего, – еще один, – блага.

Он бил и бил меня ногами, а я могла лишь прикрыть руками голову, моля бога или дьявола – не знаю, кто из них был более милосердным, – позволить мне поскорее отключиться. К несчастью, ни тот, ни другой меня уже давно не слышали.

Озверевший вконец Денис выкрикивал проклятия, называя меня самыми последними словами. Сначала я старалась лежать тихо и не кричать: обычно это помогало, и он, выпустив пар, успокаивался. Но сейчас я вдруг осознала: он приехал сюда не дом продать, а меня убить. Не просто же так он велел мне спрятаться в дальней комнате и не высовываться. Я закричала, моля о пощаде. Зря. Удары обрушились с удесятеренной силой.

– Все кости тебе переломаю, дрянь, чтобы знала, как слушать мужа! – прошипел он, наклоняясь надо мной и отвешивая пощечину.

Меня спас стук в дверь. Так я подумала сначала, но потом, увидев дикий взгляд мужа, поняла: стук не спас меня, а убил.

Денис схватил меня за волосы, подтащил к открытому люку и швырнул вниз. Я успела почувствовать, как предплечье обожгло болью. Видимо, я напоролась на какой-то гвоздь. Потом удар спиной о землю. И полная темнота.

– 3–

Я проснулась от резкого толчка и едва успела ухватиться за сиденье, чтобы не упасть. Открыв один глаз – второй окончательно затек и отдавал ноющей болью, – я осмотрелась и спросонья даже не поняла, где нахожусь. Потом я увидела женщину-водителя, которая откинула голову на спинку водительского сиденья и выпускала в приоткрытое окно едкий табачный дым, и вспомнила. Осознание свалилось на меня лавиной. И страх. Я сбежала. Я сбежала!

– Почему стоим? – спросила я и не узнала собственный голос. Он осип и скрипел, словно кто-то скреб по стеклу гвоздем.

Водитель докурила и, развернувшись ко мне, посмотрела в упор.

– Что ты собираешься делать?

Я не нашлась что ответить. Она медленно выдохнула и сказала:

– Ну, привезу я тебя в Смоленск, а дальше что? С такой рожей, – она кивнула на мой глаз, – далеко не убежишь.

– Я не бегу…

Она, проигнорировав мое замечание, продолжила:

– В Смоленске, как я понимаю, у тебя никого нет, а если и есть, вряд ли поможет. Иначе ты бы давно сбежала. – Она чиркнула спичкой и снова задымила; с пачки на меня осуждающе взглянул Че Гевара. – Не спрашивай, откуда знаю. Я таких, как ты, за версту вижу. Так вот, – она выпустила облако дыма, – твой фейс моментально запомнит любой, даже самый тупой кассир на вокзале, если ты сунешься за билетом. И это хорошо, если просто запомнит, а скорее всего, тебя просто передадут на руки полиции и будут выяснять, откуда ты такая красивая взялась. Ну а тогда тому, кто тебя так разукрасил, не составит труда тебя найти. И не смотри на меня так, – ткнула она в меня сигаретой, – поверь мне, я знаю, о чем говорю.

Я знала, что она права. Но знала и другое – у меня нет выбора. Уже очень долго я говорила себе, что побег надо планировать тщательно, чтобы он удался. Проблема была в другом: как бы я ни планировала, у меня просто не было ни малейшего шанса вырваться из клетки. Не было бы его и сегодня ночью, если бы мы не оказались в этом забытом богом городишке. И если бы кто-то не постучал в дверь того дома. Потому что, если бы не он, я бы осталась в погребе, в который он бросил меня, и сдохла бы там. Ну, или, если бы Денис решил продолжить мою агонию, он бы просто дождался, пока я приду в себя, и увез бы домой, где бы его знакомый врач-садист подлатал бы меня после очередного неловкого «происшествия», в которые я так часто попадала из-за своей «неуклюжести». Видимо, тот, кто постучал в дверь, услышал шум и решил узнать, не нужна ли помощь. И Денису ничего другого не оставалось, как сказать, что его глупая жена не заметила откинутую крышку люка и сама свалилась в подпол. Иначе он ни за что бы не допустил, чтобы меня отвезли в местную больницу и оставили там одну на ночь. Наверное, он был сам не свой от того, что все пошло не по плану, а потому, уходя из больницы, даже про паспорт забыл. Обычно мой паспорт всегда был у него. Чтобы я не надумала сбежать. Без документов-то далеко не убежишь.

В эту ночь все сложилось в мою пользу: постучавший в дверь человек, отсутствие успокоительных в больнице, медсестра, которая выгнала мужа до утра, одежда, найденные деньги… Это был побег без плана, но я не могла не воспользоваться этим шансом. Ведь я знала: другого не будет.

Я почувствовала, как щеки стали влажными от слез. Я не понимала, что мне делать дальше.

Женщина докурила сигарету и сказала, заводя «пазик»:

– Значит, так. Перекантуешься у меня, пока мордашка не заживет. Ну а потом что-нибудь придумаем.

Она развернула автобус, и мы поехали обратно в сторону города, из которого только недавно выехали.

– Нет! – взвизгнула я. – Он же запросто найдет меня там.

– Не найдет. Глупость всех бегущих знаешь в чем? – хмыкнула она.

– В чем?

– В том, что мы бежим. Этот ублюдок первым делом сунется тебя искать на вокзалах. Он ведь знает, что ты захочешь уехать подальше. А то, что ты останешься здесь, ему и в голову не придет. Ты ведь не местная и родных у тебя тут нет?

Я мотнула головой.

– Ну вот. Так что поживешь у меня пока. – Наверное, заметив мой полный ужаса и недоверия взгляд, женщина засмеялась: – Да не бойся ты. Я не маньячка и не мамка.

Она достала мобильник и набрала чей-то номер.

– Вася, у меня снова это говно сломалось, – бросила она в трубку, когда на том конце ответил сиплый мужской голос. – Да выехала я, заправилась, а дальше все – кирдык. Подмени, а?

Из мобильного послышался отборный мат.

– Да ты же знаешь, за мной не заржавеет. Я отработаю потом твою смену. Проставиться? Ну, это само собой, милый, – засмеялась она и отключила телефон.

«Пазик» свернул на какую-то окраинную улицу, проскочил город почти насквозь и углубился в лес.

– Я здесь, в деревне, живу, – объяснила женщина. – Тут тебя точно никто не сунется искать.

– Он все равно узнает, что сегодня ночью ваш автобус отходил от автовокзала, – прошептала я. – Обязательно докопается.

– Докопается, – кивнула она, – но не сразу, а если повезет, то и промажет. Так что у тебя будет фора. Отдохнешь, лицо заживет, и я тебя вывезу отсюда.

Мы молчали какое-то время. Пару раз я порывалась крикнуть, чтобы она остановила автобус. Хотелось бежать подальше. Разве не глупо прятаться в такой близи от него? С другой стороны, в словах женщины была своя логика. Денис наверняка подумает, что я уехала из этого городка. Мне здесь не к кому было обратиться за помощью. То, что я украла деньги у другой больной, вскроется быстро, и тогда он будет знать, что мне есть на что купить билет. Права она и в том, что на мне места живого не было. Меня остановит первый же охранник на вокзале. А полиция? У него везде были связи. У меня же не было никого.

– Почему вы мне помогаете? – взглянула я на женщину.

– Потому что сама была в этой лодке и знаю, каково это, когда некуда бежать.

Несмотря на то что у меня болело все тело; несмотря на раны, гематомы и сломанный палец, я четко осознала: сегодня бог или дьявол, а может быть, они оба были на моей стороне, соединившись в лице вот этой грубой, говорящей мужским голосом женщины.

– 4–

В ту ночь, когда Любаша привезла меня к себе в дом, я тут же свалилась в кровать и моментально забылась тяжелым сном, даже несмотря на то что ныло все тело.

Проспала я до полудня следующего дня, когда меня разбудил аромат жарящегося картофеля с луком и мелодичное насвистывание. Открыв глаза, я осмотрелась. Небольшую чистую комнату заливал яркий солнечный свет, который скрадывался полупрозрачными занавесками. Я с удивлением поняла, что заплывший накануне глаз без проблем открывается и даже видит. Правда, на коже ощущалось что-то липкое. Я осторожно потрогала лицо и поднесла пальцы к носу. Воняло отвратительно.

Свесив ноги с кровати, я осторожно села. Спина ужасно болела ниже поясницы. Делать глубокие вдохи было все так же тяжело. Задрав черную футболку, которую перед сном одолжила мне моя спасительница, я взглянула на кровоподтеки и фиолетовые синяки, усеивавшие мои живот и грудь. Опустив футболку, я начала озираться в поисках той одежды, в которой сбежала из больницы. Ее нигде не было. Зато на спинке кровати висела рубашка цвета хаки и черные спортивные штаны. Тут же я нашла совершенно новое белье, еще с бирками: трусы и майку, а также носки. На полу стояли тапочки.

В приоткрытую дверь заглянула женщина, которая и привезла меня сюда.

– О, проснулась! Ну, молодец. Одевайся, а я как раз обед состряпала. Туалет в конце коридора, – подмигнула она мне. – Кстати, меня Любашей зовут.

Она исчезла, прикрыв за собой дверь. С этого момента я звала ее только Любашей и больше никак.

В ванной я с ужасом посмотрела на свое лицо. Правда, вчера все наверняка было хуже. Любаша намазала мой глаз и кожу вокруг него какой-то густой темно-коричневой субстанцией, жирно-вязкой и совершенно не смывающейся. Я кое-как помыла неповрежденную часть лица, сполоснула рот и почистила зубы найденной у раковины новой, еще в упаковке, щеткой.

Когда я показалась в кухне, Любаша уже накрыла на стол. Посередке стояла сковорода, полная жареной картошки. Тут же, на деревянной доске, лежали нарезанные толстые ломти черного хлеба. На тарелке блестело сало с тонкими прожилками мяса, а на другой – соленые огурцы.

Любаша кивнула на стул, а сама села напротив.

– Тебя как звать-то?

– Тая.

– Все впору пришлось?

– Да, спасибо, – кивнула я.

– Это дочки моей. Все новенькое. Она фигуркой такая же, как ты.

– У вас есть дочка? – почему-то удивленно спросила я.

– А что, не похожа я на бабу, у которой дочка может быть? – совсем по-мужски засмеялась Любаша.

– Извините, я не то говорю… – совсем смутилась я.

– Да брось ты, Тая, эти выканья да вежливость эту свою. Все нормально. Я баба простая.

Мы принялись за еду. Удивительно, но после всего произошедшего у меня был зверский аппетит. Однако все остальные чувства как будто атрофировались. Видимо, я так устала бояться, что на время организм словно впал в анабиоз, не позволяя мне думать о том, что нужно бежать, нужно оглядываться, нужно каждую секунду ждать врывающегося в дверь Дениса.

Я с удовольствием уплетала простую, но безумно вкусную еду, приготовленную Любашей. Сто лет не ела я ни жареной картошки, ни тем более сала. Денис такое не признавал. А уж есть прямо со сковороды – это было верхом варварства в его глазах.

– А что вы мне на лицо намазали? – спросила я, когда с обедом было покончено.

– Мазь одна. Из трав. Это меня одна бабка научила, еще по молодости, – сказала Любаша. – Воняет жуть, но отеки снимает моментально. Через пару дней от твоей гематомы останется лишь синячок, это я тебе гарантирую.

Любаша не соврала. Через три дня о страшной гематоме напоминало лишь желтое пятно. Если нанести тональный крем, то и его почти не будет видно. С гематомами на груди и спине справиться оказалось сложнее, потому что мазь впитывалась в одежду и давала меньше эффекта. К тому же меня не столько беспокоили следы на коже, как боли внутри. Наверное, у меня было сломано ребро и травмирована почка: когда я ходила в туалет, в моче были следы крови. Не впервой.

Через три дня жизни у Любаши я уже знала о ней все, и она обо мне – почти все.

В один из вечеров мы сидели в задней комнатке ее небольшого дома: я на диване – она на подоконнике. В приоткрытую створку врывался звук осеннего затяжного дождя, что шел уже вторые сутки. Любаша безбожно курила. Она только-только вернулась из города, а я даже на улицу не смела совать носа, боялась, что увидят соседи.