Текст книги "Школьные тайны и геометрия первой любви. Американские приключения русской учительницы"

– А что это за хирургический столик? – робко рискнула спросить Тришка.

– А это… Это…

– Это большой канадский торт для именинника! – пробаритонил кто-то, срывая белую кружевную скатерть с такого же белоснежного, с шоколадными прожилками торта. Я поняла, что к нам, наконец, присоединился отец Джесса.

– Ну и как вам «сюрприз №3»? – загрохотал всеми переливами своего мощного голоса шериф.

– Круто! Но всё – таки №2 был самый крутой, – твёрдо и с уважением сказал Фанки.

На всех опять напал гомерический хохот. Даже наша непоколебимая красавица, отличница, умница-разумница Софья смеялась до икоты. Праздник продолжался. Ну а я его покидала. Усталость накинулась на меня, придавив плечи почти физической болью. Голова гудела мыслями, обрывками разговора с шерифом и планами предстоящих уроков. И ещё я думала о Ламентии. Как хорошо, что Саният с мамой и Винсией сейчас с ней.

Такси прибыло минут через пятнадцать. Я успела попробовать воздушный канадский торт, узнать у шерифа, передали ли бумаги доктору Хату и распрощаться со своими учениками. Сразу замечу, что такой бесшабашной, весёлой и уморительной вечеринки сюрпризов я больше не встречала. Всё-таки неплохо, когда Джокер №2 учится в твоём классе. Ведь, нет места ужасу там, где есть смех.

Глава 10. Тайна трёх, слезливая машина и магазинный переполох

Ламентия не поверила своим глазам, увидев в холле больницы, куда её пригласил доктор Хат, Винсию, Саният и Лину, её маму. Она думала, что уж в этот день о ней никто и не вспомнит. Это же была особая дата: бессменный староста класса Джесс праздновал свой восемнадцатый день рождения. Тем приятнее было видеть эту необычную троицу у себя «в гостях». Странной эта компания казалось каждому, кто бросал на них даже мимолётный взгляд

Рыжая, всегда вспененная мелкими завитками жёстких густых волос, голова Винсии окрашивала всю группу в солнечно-оранжевые блики непокорности и, одновременно, готовой забить ключом, радости. Рядом с ней мягким синим светом сияли глаза Лины. Странным было то, что ласковый, спокойный взгляд этой женщины, усмирял все остальные бунтарские краски, оттенки и полутона вокруг. При ней не хотелось кричать, закатывать истерики или плакать навзрыд, захлёбываясь жалостью к себе. Рядом с ней просто верилось в лучшее. И всё. Так вот просто.

Третья фигура сбивала «зрителей» с толку окончательно. Элегантный, кокетливо повязанный мусульманский платок не мог скрыть буйной радости крупных локонов тёмно-русых волос, тугие кудри которых всегда находили возможность пощекотать пухлые щёчки девушки. Не удавалось ему усмирить и яркий блеск широко распахнутых серо-голубых глаз. Они не просто светились, они мерцали любопытством. Но любопытством особого рода. Добрым, готовым к сочувствию, сопричастности и пониманию. Не зря Саният, с одобрения всей семьи, готовилась стать доктором. И не просто доктором. Её интерес ко всему новому, особенно, если это новое требовало её участия и помощи, определил и выбор специальности: только акушерство и гинекология. Помогать новой жизни безопасно и уверенно войти в этот мир! « Это достойное занятие», – одобрили её выбор папа с мамой.

Все эти три красавицы смотрелись вместе, как модернистская картина в модном «Три Д» формате: жаркое лето, ранняя тёплая весна и плодоносная осень решили придти и оглушить человечество своими дарами одновременно!

Не задумываясь о человечестве, Ламентия засияла всеми красками всех времён года и бросилась в объятия подруг. Когда лёгкая рука Лины погладила её чёрные, гладкие как нежные нити дорогой шёлковой ткани, волосы, она уткнулась ей в плечо.

– Не «тыкайся» слишком сильно! Испортишь такую красоту, – пошутила Лина и ласково пощекотала маленький, идеально ровный носик девушки.

– Ну, ты нам, наконец, расскажешь, что у вас дома произошло? – бойко зачастила звонким голосом Винсия.

– А ещё лучше, если всё по порядку объяснишь, – мягко добавила Саният.

– Ух… Это трудно… И долго…

– Меня муж на весь вечер отпустил. Так что мы тебя торопить не будем, – опять улыбнулась Лина.

– Всё началось с письма.

– От бабушки? – невинно спросила Саният. Мама ущипнула её за локоть, но было поздно. Ламентия что-то заподозрила.

– А ты откуда знаешь? Может, прав мой брат, когда убеждает меня в том, что я ничего не помню, в собственной жизни путаюсь и выдумываю вещи, которых никогда не было? Я уверена, что никому про письмо не говорила.

– Ламентия. Мы, наверное, очень виноваты перед тобой, – взяла на себя трудную миссию признания Лина. – Наша вина в том, что не рассказали тебе о своих планах разыскать твою бабушку.

– Но зачем вам надо было её разыскивать?

– Через неё мы надеемся найти твоего отца. Так что, когда брат Саният (тот, кто мечтает о море) устроился на работу в Акапулько, в Мексике, мы дали ему карту.

– А! Так вот почему вы ко мне приставали с вопросом, где может жить бабуля. Целый допрос устроили. Покажи да покажи на карте место, где она может быть. Я и ткнула на точку в горах. Почти наугад.

– Наугад или сердце тебе подсказало, то нам неведомо. Но мой сын твою бабушку нашёл. И она рассказала ему всё, что смогла вспомнить о твоём отце.

– И адрес мой тоже Ваш сын ей дал?

– Получается, что так. Не надо было этого делать?

– Не знаю. Не уверена. Но лучше бы она писала для меня, но не в мой дом.

– Но почему? Что такого может сообщить старая больная женщина, которая живёт в глухой деревне посреди дикого леса? – с возмущением спросила Винсия.

– Вот это для меня тайна тайн, – задумалась Ламентия. – Чувствую, что мамаша с братом не успокоятся, пока бабушка жива и может рассказать что-то, чего они боятся. Я, может, и ошибаюсь, но выглядит всё так, как я сказала. Хотя, брату много чего надо бояться. И без бабушкиных воспоминаний я такое про него узнала! Только говорить об этом боюсь. Он и так догадался, что мне кое-что известно.

– Мы тебя хоть раз подводили? Ты же знаешь, как мы умеем хранить секреты. Говори всё, что узнала.

– Девочки, помните, я вам рассказывала про странных невест брата в Мексике?

– Конечно! Он их менял каждые 3 – 4 месяца. Потом они куда-то исчезали. Но ведь это было давно! Почему ты сейчас об этом вспомнила?

– Потому что здесь, в Америке, его жизнь стала мне вообще непонятной.

– Что конкретно ты не понимала? Тебя что-то пугало? Настораживало?

– И пугало. И настораживало. И заполняло мою голову кучей вопросов.

– Ага, понятно. Когда такая красивая головка пухнет от трудных вопросов, на них нужно найти ответы, хотя бы из уважения к собственной голове – Лина по-прежнему старалась придать разговору немного шутливый характер. Она боялась вспышки гнева или ярости, которые уже привели Ламентию в эти унылые больничные стены.

– Бывает так, что ответ на один вопрос приносит целый колючий куст новых, ещё более странных и опасных вопросов, – Ламентия не поддержала попытки мамы Саният упростить и облегчить разговор. Лина поняла, что всё, что они сейчас услышат, надо воспринять серьёзно и с доверием.

– Так что ты имела в виду, когда говорила о странной жизни брата в Америке? – прямо и ясно спросила Саният.

– Во-первых, он и здесь стал регулярно пропадать из дома. Поживёт недели две-три, и куда-то исчезает. Возвращается через пару-другую месяцев. Обычно с деньгами. И каким-то другим.

– Ты не преувеличиваешь? – вновь заволновалась Лина. Она пыталась избежать слишком трудных и «топких» тем разговора.

– Нет. Наоборот. Я не договариваю.

– Так договаривай, наконец! – с силой зашептала Винсия.

– Он возвращался наглым, раздувающимся от самодовольства и презрения ко мне, моим учителям, к вам, моим подругам. Знаете, некоторые люди всегда имеют такое выражение лица, как будто вокруг них чем-то воняет. Ноздри втянуты, нижняя губа выпячена так, что слюна вот-вот капать начнёт, лоб собирается к переносице, а глаза смотрят на тебя в упор как два дула двустволки.

– Ой, так наш учитель физики почти такой же! Тот, который всегда в чёрном полувоенном френче ходит, в чёрных ковбойских сапогах, а лысину прикрывает какой-то грязно-коричневой тарелкой, которую называет беретом, – поддакнула Саният.

Неожиданно на всех напал смех. Учитель физики был школьной достопримечательностью. И человеком, которого активно не любили. Он не умел разговаривать на равных: сам его голос, трескучий и механический, вызывал холодный озноб у собеседника. К этому добавлялась его непередаваемо «гавкающая» интонация. Он не говорил. Он «вылаивал» команды, инструкции и распоряжения. Женскому полу он демонстрировал своё «повелительное» снисхождение. Как хозяин, с руки которого кормится домашнее животное, в приступе любви к себе самому, благодетелю, зачастую демонстрирует «всепрощение» бедной твари, с которой и взять то нечего: ну нагадила, ну набезобразничала. Так ведь она и есть тварь неразумная.

Ученики не раз просили директора школы уволить «полуфренча» (как его прозвали студенты), но, не возражая в принципе, директор просто с ним мирился. Найти в Америке учителя физики – дело ювелирной ловкости. Поэтому учеников просили потерпеть… опять… и опять.

Насмеявшись, подруги продолжили «совещание».

– Кроме того, его карманы просто «взбухали» от денег. Либо в гараже новая машина появлялась. И я решила проследить за ним.

– Ой, как интересно! – протянула, открыв глаза почти до рыжих висков, Винсия.

– Ой, как глупо, – тихонько охнула Саният

– Ой, как необдуманно и опасно! – прошептала её мама.

– Ой, ой, ой! Вот из-за ваших «ой» я вам ничего и не говорила. Наступил день, когда брат засобирался в дорогу: сумку сложил, с матерью о чём-то шептался, звонки какие-то странные делал. Я прислушивалась к каждому названию в его разговорах. Я пыталась найти некоторые слова на карте. В Америке я ничего не нашла. Тогда стала искать в Мексике. Потом в Венесуэле. В Колумбии. Обнаружила два-три городка, которые звучали похоже на те, что упоминал брат в разговорах. А когда расслышала слово «трамвай», у меня как лампочка в голове зажглась.

– Слушай, – давясь тихим смехом, перебила её Винсия. – Ты только доктору про лампочку во лбу, или где она у тебя там зажглась, не говори. Вдруг он напрямую это поймёт. И спрячет от тебя все электрические приборы. Больница-то у вас непростая…

Тут стали смеяться все. Даже Лина. Впрочем, именно она была главной хохотушкой в семье. Правильно учёные заметили, что чем больше у человека чувства юмора, тем он здоровее умственно и душевно. Первый признак аутистов – это неспособность понимать шутку, иронию и шутить самому. Следом идёт неспособность любить и быть эмоционально тёплым человеком. Зато многие из них становятся прекрасными компьютерщиками. Да здравствует Силиконовая Долина!

Вытерев весёлые слёзы облегчения, Ламентия вернулась к рассказу.

– Как только я расслышала слово «трамвай», я поняла, что он едет в Тихуану из Лос Анжелеса. Самый безопасный путь в приграничную Мексику. Я пропустила школу (наплела что-то миссис Ти про работу в региональной библиотеке) и поехала на такси следом за братцем. Всё сошлось. Он сел на трамвай и исчез на пару месяцев. А когда вернулся, к гаражу нам подогнали новую машину.

– Тот самый кабриолет? Серый металик?

– Именно. Брат переночевал, дал матери какие-то деньги, и… опять засобирался. Как он всегда делала после «командировок». Куда-то недалеко.

– А как ты узнала, что недалеко?

– Сумку дорожную с собой не брал, а мамашу заверил, что через день-два будет дома.

– И ты опять решила за ним следом отправиться? – прошептала с ужасом Саният.

– Конечно. Пока он был в Мексике, я ночные смены в ресторане дважды в неделю брала. Деньги откладывала.

– А… теперь понятно, почему ты творческие работы сдать в срок не могла. Ты просто «уработала» себя в «лохмотья усталости». И ведь хоть бы к нам за помощью обратилась. Подруга называется, – попробовала возмутиться Винсия.

– Я вас не хотела впутывать во всё это, потому что мой брат – человек опасный. И очень жестокий. Ко всему, по мстительности, равных ему тоже трудно найти. Да и друзья у него не простые. Так сказать, хорошо «организованные».

– Ты имеешь в виду организованную преступность? Мафию?

– Я не знаю, мафия это или нет, но кто-то в полиции им точно покровительствует. Иначе они не могли бы такие дела проворачивать.

– Да что за дела? Что ты могла за одну слежку разузнать? – не отставала Винсия.

– Может, ты вообще больше нафантазировала, чем разузнала? – мягко, с почти виноватой улыбкой, спросила Саният. И тут же получила больной щипок в руку. От мамы.

– Вот, вот… Вам только скажи… Ты сейчас, почти как мой брат, говоришь. Ещё добавь, что у меня галлюцинации, раздвоение или « рас-строение» личности и навязчивые идеи, – Ламентия, к ужасу Лины и полному замешательству подруг, начала плакать. Девушка дышала всё быстрее, глаза собрались в две мокрые щёлочки, прикрытые чёрными, необычно длинными и густыми ресницами. Не прошло и минуты, как тучная, безразмерная медсестра оказалась рядом с ней. Она положила мощную руку на худенькие плечи и повела Ламентию к выходу из холла. Обернувшись, медсестра громко сказала:

– А вам надо покинуть больницу немедленно. Думаю, всю ближайшую неделю в посещении вам будет отказано.

Рыжая голова Винсии как будто поблекла, когда она закрыла лицо руками и уронила её на грудь. Лина, не говоря ни слова, обнимала тоненько хныкающую дочку.

Группа вышла на сумрачную, в этот вечерний час, парковку.

– Сейчас едем к нам. Успокоимся. Решим, что делать. Часто выход прячется там же, где был вход, – мягко, но решительно сказала Лина.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Саният. Она держала глаза неестественно открытыми, пытаясь сделать невозможное: заставить выползающие из них слёзы закатиться назад.

– Всё дело, я думаю, в брате. Из-за него она попала в это заведение, «через» него и выйдет. Теперь это и наша проблема: узнать, чем он занимается.

Все трое сели в машину, Лина поставила ногу на газ, но Винсия вдруг остановила её.

– Мне с вами нельзя.

– Это ещё почему? Мой муж доставит тебя попозже прямо к дверям твоего нового дома.

– Не дома, а приёмного дома. Пятого по счёту после смерти мамы. И самого нелюбимого. Не понимаю я этих социальных работников. Я побывала уже в пяти приёмных семьях! И только в третьей мне были рады. Я чувствовала себя так хорошо с миссис и мистером Софт. Так нет же. За один день эти « социальные благодетели» разрушили всё: просто пришли и забрали меня. Сказали, что есть решение поместить Винсию М. в новую семью. И так со всеми приёмными детьми делают. Без объяснений. А к этим новым, Тафам, я никогда не привыкну! Они набрали нас 7 человек, бизнес на нас делают и бахвалятся на всю округу: « У нас миссия такая – давать сиротам приют и заботу». Называют себя «профессиональными родителями», а сами дрессируют нас по полной программе. Они же христианские фундаменталисты.

– Не волнуйся, Винсия. Я им позвоню, извинюсь за задержку и скажу, чтобы ждали нас с подарком. Спеку что-нибудь для всех вас. Они подарки ой как любят!

– А что такое «христианские фундаменталисты»? – неуверенно поддержала разговор Саният, поставив и глаза, и хлюпающий нос на место. – Они чем-то отличаются от просто христиан?

– Ещё как! Недаром же называются «фундаменталистами». От слова «фундамент», я думаю. Вот как голая, крепкая, построенная точно по чертежу коробка для дома отличается от живого, настоящего дома.

– Вы с Ламентией таким цветастым языком изъясняетесь, что мне иногда вас трудно понять. Я же начинающий медработник, практику в больнице прохожу. Там всё точно: инструменты, дозы, уколы. Объясни попроще.

– Как же мне это по-другому сказать? Представь себе тёплый уютный дом. В нём, вроде бы, тоже всё по правилам организовано, но что-то всегда этим правилам не подчиняется. С белой стены вдруг ярко оранжевые подсолнухи Ван Гога в комнату заглядывают. На полу игрушка брошенная валяется. На кресле моток ниток с недовязанным шарфиком кто-то забыл. На кухонном столе – разводы муки. Её ещё не убрали после приготовления теста для лепёшек. Письменный стол потеет под кучами бумаг. В общем, жизнь вокруг. А не холодная геометрия в цементе.

– А в твоём приёмном доме разве не так? Ну, мука на столе… Цветное пятно на стене…

– В том то и дело, что там всё, как на чертежах. Прямо, ровно, скучно и без жизни. Сама миссис Таф кроме Библии ничего в своей жизни не читала. Как вышла замуж в 18 лет, так в этом возрасте и осталась: решений принимать ей не позволено, да она и не умеет. Одежду себе выбирать не разрешено. Деньги тратить на себя она не имеет права. А своё мнение у неё должно отсутствовать по определению, по умолчанию, выражаясь компьютерным языком. Безжизненная, безвольная, глубоко несчастливая и ограниченная женщина. Но не жестокая. Просто покорная. И подруги у неё такие же.

– Представляю, что бы моя мама сказала и как бы на папу посмотрела, если бы он влезал в её дела по домашнему хозяйству. У нас все семейные траты, покупки, подарки – всё это царство матери-королевы, – с гордостью сказала Саният.

Лина счастливо рассмеялась. Потому что дочь говорила правду. В чеченских семьях муж никогда не унизит себя, пытаясь поучать жену, как вести хозяйство и распределять семейный бюджет. Он отвечает за то, чтобы жене было что распределять. А если трудности с этим возникнут, тогда семейный совет решит, что делать.

– Да! Твоя мама – особенная. Да и папа такой воспитанный, такой приветливый. Голос Винсию подвёл: он задрожал и стал влажным. Пришёл её черёд захлюпать носом.

– Лина, я ведь всё поняла… про маму… в тот первый день, когда мы у вас в гостях были. Вы её решили тогда осмотреть. Как опытный кардиолог. Помните? Она вернулась в комнату со своим приговором в глазах. Я всё поняла, как только в них заглянула – девочка всхлипнула. Жалобно и виновато.

– Твоя мама была одной из лучших мам и женщин, каких я встретила в своей жизни. А какая красавица! Ты должна быть успешной, Винсия! Ты должна быть счастливой! Ты просто обязана прожить хорошую жизнь. Твоя мама так в тебя верила! К сожалению, твой отец надорвал её сердце. Мы, чеченцы, разводов ох как не любим! Но твоей маме надо было развестись сразу же, как только он стал издеваться над ней: рассказывать о своих романах, говорить, что она никому не нужна, что она «отработанный материал». А ведь твоя мама, ко всему, была прекрасным ландшафтным дизайнером. Это от неё у тебя такое тонкое чувство красоты и страсть к тайнам дикой природы.

– Да, я уговаривала её уйти от отца. Но она твердила одно и то же: не представляю себе жизни без него. Вот и оборвалась её жизнь, когда пришлось всё-таки остаться без него. После того, как он к другой женщине ушёл, она больше и не жила. Только плакала и плакала. И таяла. Как ставшая никому ненужной снегурочка под слишком горячим солнцем. Винсия горестно всхлипнула опять, и тут же почувствовала мягкую руку Саният на своих щеках. Добрые пальчики собирали её слёзы. И слёзы неохотно стали высыхать.

– Винсия, а что случилось в тот день, когда ты к нам поздно вечером прибежала: одна, через весь город, в темноте. Ты, по-моему, с отцом и его подругой тогда жила?

– Об этом даже сейчас мне неловко говорить. Можете, ведь, и не поверить.

Саният взяла руку подруги в свою:

– Поверим! Каждому слову! Я свой урок на сегодня уже выучила.

– Мне было 11 лет, когда мамы не стало. Меня забрал к себе отец. Он жил с крикливой, смазливой и истеричной барышней. Но меня старался не обижать. Помогал с уроками.

Когда мне было 12, я в первый раз влюбилась. С этим мальчиком мы стали дружить Больше года дружили: в библиотеку вместе ходили. На автомобильные гонки, на калифорнийское ралли вместе ездили. На скейтбордах вместе катались. А потом, совершенно неожиданно, он мне сказал: «Я тебя терпел больше года. Я ждал, когда кто-нибудь получше подвернётся. Вчера я такую встретил. Забудь про меня. И не вздумай встреч со мной искать».

Я по натуре сильная. Нюни распускать, – не в моих правилах. Но на душе было кисло. Всё кислее и кислее. И я решила с папой поделиться. И всё ему рассказала.

– И что он? Пожалел? Совет умный дал?

– Можно и так сказать. Он втянул носом воздух, погонял его там, а потом смачно высморкался в ладонь. Подошёл ко мне и размазал сопли по моим волосам. Со словами:

– Вот теперь у тебя есть реальная проблема: вычесать сопли из своих куделей. Этим и займись. А то, про что ты говоришь, – бред избалованной барышни. По материнским стопам решила пойти? Любовь тебе подавай?

И стал хохотать. Я дождалась, когда он спать уйдёт, и к вам убежала.

В машине стало тихо. Как в больнице. Даже мотор гудел как-то пристыжено, как будто извинялся за жестокость и бессердечность рода людского. Как будто сожалел, что не может заполнить тишину чем-то более добрым и человечным, чем бесперебойным стуком своих железок.

Лина быстро думала, что делать. Оставлять девочек в таком мрачном и пасмурном и настроении было нельзя.

– Девчонки! А давайте в торговый центр заскочим! Тебе, Саният, давно пора пару новых юбок себе купить. А школьная блузка Винсии так и просится в мусорный пакет. Скоро всеми своими потёртостями и пятнышками кричать начнёт: выброси меня, ну, давай же! Не видишь что ли, как я устала с тобой на уроки ходить и рукава свои в библиотеках протирать…

Двигатель задорно фыркнул и застрекотал веселее. Машина рванулась вперёд. Моросящий дождик из девчачьих носиков прекратился.

В огромном Шопинг Моле Лина дала девочкам деньги, развернула их лицом к длинным, в километр, торговым рядам с одеждой и сказала:

– Вам сорок пять минут на покупки. Встречаемся под часами в 20.00. Я пойду в секцию подарков. У папы скоро День рождения. Хотя бы посмотрю, что они там интересного могут предложить «крутым кавказским парням»…

Со смехом она исчезла.

Девочки побрели к длинным стойкам с юбками и блузками для подростков. Особого куража от «шопинг забегов» ни Саният, ни Винсия никогда не испытывали. Они почти ненавидели бесконечные примерки, всегда приносящие разочарование. То, что нравилось, было либо большим, либо узким, либо слишком дорогим. А то, что подходило, всегда почему-то нравилось меньше.

Но не в этот раз! Всё-таки, наверное, горестей и радостей отпускается «сверху» поровну на каждый день. А жёваное – пережёванное выражение «Сегодня не мой день» для тех, кто мигом скисает и скукоживается при первой неприятности: удача не любит прилепляться к хмурым и недовольным. Она – дама жизнерадостная.

Первая же юбка, которую примерила Саният, просто преобразила её: она стала как будто выше и стройнее. Вторая так кокетливо легла на её бёдра, что девушка выплыла из примерочной этакой изысканной восточной вазой благородного серо-голубого оттенка.

Винсия же с удивлением смотрела на рыжеволосую, зелёноглазую «красотку», уверенно взирающую на неё из зеркала: коричневый шоколад блузки подчёркивал все радостные, по-летнему яркие краски её лица. Блузка идеально спадала с мягких плеч и гордо облегала высокую грудь и длинные, тонкие руки.

Саният схватила блузку, не давая подруге взглянуть на ценник, и тут же принесла вторую: зелёную, как только что раскрывшийся берёзовый лист. И эта обняла тонкую фигурку Винсии, как будто была сшита на заказ.

К обновкам захотелось прикупить новые туфли. Между тем, до встречи с Линой оставалось десять минут. Девочки ринулись в обувной отдел. Они ловко лавировали между непостижимо упитанными, дородными, откормленными до полной неповоротливости телесами покупателей. Таких, фантастически раздобревших на «здоровой», но (вероятно, по просьбе самих американских граждан), генетически модифицированной продукции, было абсолютное большинство. Не было на свете портного, который бы додумался, как сделать так, чтобы джинсы, брюки, легинсы, шорты и просто штаны не спадали с выдающихся задов их владельцев. Поэтому подруги не удивились, заметив юркого японца, обвешанного гаджетами, который прятался за колонной и снимал каждую торчащую наружу попу, проплывающую мимо.

Хихикая и отпуская шуточки по поводу увиденного, девочки добрались до полки с туфлями, схватили по паре изящных, на тонких невысоких каблучках чёрных туфель, и примерили их на свои уставшие за день ножки. Чудо продолжалось! Удача с ними подружилась! Туфли ощущались на ногах почти как разношенные тапочки.

Сияя и радуясь своему везению, подруги помчались вслед за своими тележками к кассам. Оставался один щекотливый момент: расплатиться. Обе принципиально не смотрели на цены. Обе доверились капризной фортуне. И фортуна не подвела!

– Папа! Мой папа стоит прямо у кассы! Побежали, «подбросим» ему покупки, он за всё и заплатит! – затараторила Саният. Она взяла в охапку все обновки и стала прокладывать дорогу вперёд, извиняясь и улыбаясь каждому, кого толкала, пихала или просто задевала шустрыми локтями. Добравшись до кассы, Саният бросила всю охапку на прилавок и с радостным «Заплати!» и пролетела мимо.

Винсия не могла понять, что случилось после этого. Так быстро и неожиданно всё произошло.

– Стоять! Встаньте там, где находитесь! Опустите руки! – громко кричали два охранника, подбегая к Саният.

– Нахалка какая! Мошенница! – вопил, между тем, мужик у кассы. – Думала, я не замечу, что за чужие «шмотки» платить придётся! Ещё и «папой» обзывается!

– Да она, может, вообще террористка! Граждане, не трогайте эти вещи! В них наверняка бомба подложена! – исходила ядовитым криком кассирша.

Винсия попробовала объяснить ошибку, но её тут же приняли за сообщницу и задержали вместе с Саният. Люди стали разбегаться от кассы с криками:

«Бомба! Террористы в зале! Спасайтесь!!!»

Углом глаза Саният заметила бегущую к ней маму. Однако, охранники и, присоединившийся к ним, полицейский, Лину к дочери не пропускали.

– Да послушайте же вы меня! Ну, пожалуйста, – твердила Саният. К группе «задержанных» спешил топ менеджер торгового центра. Он оказался самым разумным и, как и положено менеджеру, прекрасным переговорщиком. Покупателей он терять не хотел. А потому и обижать их не позволял. Стоило ему взглянуть на двух перепуганных девочек и рвущуюся к ним красивую, полную благородства даму, как он попросил дать слово «подозреваемым».

Всё разъяснилось через пару минут. Девочка просто обозналась. А мужчина всего-навсего «перереагировал», так как её ошибка не стоила и десятой части его воплей и возмущений. На смену страху и напряжению тут же «запрыгнули» смех и бесшабашная радость. Лина расплатилась за покупки, не убирая выражения «оскорблённого покупательского достоинства» на гордо поднятом лице, а подруги принимали извинения менеджера. Тот даже предложил подарок за доставленное неудобство. Девочки благосклонно согласились. Через две минуты к ним подкатили тележку с двумя красочными упаковками. Это были белоснежные банные халаты из чистого хлопка. Сделав вид, что они ожидали большего, девушки буркнули спасибо и поспешили на улицу. Следом, испепеляя охранников космически холодной голубизной глаз, проплыла Лина.

Вот здесь-то, наконец, дурашливый, ничем не сдерживаемый хохот охватил всех троих.

Линино сердце теплело от захлёбывающихся трелей почти детского, беззаботного смеха. Всё-таки удалось завершить этот трудный день джазовой композицией «Весёлые покупки», а не тоскливым тренировочным этюдом « Печальные ноты».