Текст книги "Школьные тайны и геометрия первой любви. Американские приключения русской учительницы"

Глава 8. Четвёртый лепесток, парашют любви и мистер очарование

«Я всегда была четвёртым лепестком в ромашке», – сказала я.

– Как это так – четвёртым лепестком? – не поняла Винсия.

– Ну, ты же знаешь, как гадают на ромашке: любит – не любит. Так вот, если у ромашки только четыре лепестка, то всегда получается «не любит».

– А на кого ты гадаешь?

– Да ни на кого. Это я – четвёртый лепесток. Это меня никто никогда не любил. И не полюбит.

– С чего это ты взяла, что тебя не любят? А мама? Брат? Папа?

– Я – случайная дочка. Так мне мама объяснила, когда первый раз на улицу выгнала.

– На улицу? А сколько тебе лет было?

– Четыре. У неё ухажёр был. Богатый. Злой. Все в нашем баррио его боялись. Он пришёл, она меня и выгнала. Хотя знала, что в нашей деревне неспокойно. Стреляют.

– У вас что, война была?

– Почти. Всё из-за подпольной торговли. Мы же в Мексике прямо на границе жили. То в кустах стреляют, то рядом с дорогой взорвётся что-нибудь. Я убежала в овраг, неподалёку. Нашла там пару кустов, под ними и спряталась. Было очень жарко. Я голову под нижние ветки просунула, а ноги под себя поджала. Так и пролежала до вечера. Пока не стемнело. Пить очень хотелось. Прямо умирала от жажды. Но не шевелилась. А домой к ночи вернулась

– И мама тебя не искала?

– Нет. Ещё накричала, что рано пришла. Гость её всё никак не уходил.

– Жених, что ли? У тебя мама очень красивая. Как с конкурса красоты…

– Она и была королевой красоты в школе. Или позже. Не знаю. Знаю только, что папаша моего брата тогда её к себе в дом и забрал. Но не женился. Скоро он её с ребёнком из дома выкинул. Так она рассказывала.

– А твой папа? Он куда делся?

– Он был американцем. Бабушка говорила, что он в маму сильно влюбился. Потом уехал. В Америку вернулся. Писал маме, но она почему-то запретила о нём говорить. Даже имени его слышать не могла. А мне сказала, что я – случайный ребёнок, о котором она бога не просила.

– Странная история. А ты письма его не пробовала тайком почитать?

– Мама эти письма сжигала. И когда жгла, злобой исходила. Ненавистью. А иногда казалось, что она боялась его писем.

– Ну, может, хоть одно сохранилось? Мы бы папу твоего нашли. Он бы так обрадовался, узнав, какая умная и красивая у него дочка.

Я заплакала. Бабушка осталась в Мексике и здесь, в Соединённых Штатах я была с матерью, которую ненавидела, и братом, которого боялась. Деньги на переезд собрал брат. Он надолго исчезал из нашей деревни. Потом появлялся. Иногда с молодыми красивыми девушками. Каждый раз с новой, и каждый раз говорил, что это его невеста. Потом они уезжали в город. Обычно на 2—3 месяца. А возвращался он всегда с деньгами либо один, либо с новой «невестой».

Была ещё одна вещь, которую я не понимала. Мой брат ненавидел моего отца даже больше, чем мать. Называл его не иначе как «америкос» и запрещал бабушке даже вспоминать о нём.

Я работала с малых лет. Вот уж «кто» меня любил – так это работа. Улицы мела. В подъездах кондоминиумов убиралась. Булочки из пекарни клиентам в пять утра разносила.

– Ламентия, милая, но здесь, в Калифорнии, тебе стало легче жить?

– Труднее. Да, всё изменилось, когда мы приехали жить в Америку. Здесь я встретила тебя и Саният. И, к своему несчастью, поняла, что такое дружба и любовь.

– Но почему «к несчастью»? Я так и обидеться могу, – ничего не понимая, возразила Винсия.

– Всё просто. До этого я не знала, как сильно меня не любят. Почувствовав любовь, я поняла, что такое «абсолютная нелюбовь». Теперь, когда я встречаю любовь, то радоваться долго не умею. Потому что там же, где парит парашют любви, во мне всегда летает белый, намертво оторванный от цветка, лепесток «нелюбви».

– Слушай, Ламентия, ты так красиво и изящно говоришь! Ведь и правда, любить – это как на большом розовом парашюте в небе лететь. И дух захватывает, и сердце холодеет, и голова кружится от счастья. И всегда немного страшно: а вдруг счастье кончится, стоит на землю опуститься? А вдруг не удастся благополучно приземлиться?

– Ты тоже об этом думаешь? Хотя бы иногда?

– Конечно! Только вот выразить свои чувства так, как ты, не умею. У тебя писательский талант. Тебе надо записаться на курс «креативного, творческого письма».

– Уже записалась. А ещё не факультатив по русской поэзии. Мне Лермонтов очень нравится. Я думаю, что он был таким же несчастливым, а, может, и нелюбимым как я. Только в тысячу раз умнее.

– Ух ты! Будет о чём поговорить в нашей любимой комнате, дома у Саният. А я сейчас религиозные источники на трёх языках читаю.

– Это на факультативе по «Сравнительному Религиоведению»?

– Да. Так интересно! Коран читаю на арабском. Библию на латыни и английском. А Пятикнижье на иврите. Юмор в том, что ни на одном из этих языков я не говорю.

– А я никак не могу дописать сочинение-рассуждение о любви. По социологии. Ладно, пора взять себя в руки и закончить его. Я побегу в библиотеку. Увидимся у Саният.

– Слушай, Ламентия, пожалуйста, принеси своё эссе к Саният. Почитаем вместе. Поспорим.

– Я подумаю. Было бы что нести… Пока!

Глава 8. Четвёртый лепесток, парашют любви и мистер «очарование»

«День, когда я родилась, был влажным, серым и печальным. Так, во всяком случае, говорила моя бабушка. Над нашим посёлком висела мелкая сетка мокрой взвеси. Таких маленьких капелек, которым не хватает силы превратиться в дождь и упасть на землю, блаженно расползаясь лужами и ручейками. Таких робких и испуганных, что им не хватает смелости прицепиться к пузырькам воздуха, налиться светом и влагой и зашуметь весело и беззаботно, тарабаня по крышам, игольчато щекоча листья деревьев и нежно умывая цветы и травинки.

Я иногда думаю, что уныние, расползшееся по нашей деревне в тот день, умудрилось «пометить меня», прикоснувшись к сердцу своей вялой липкой рукой. С того самого момента, когда я осознала себя человеком, а было мне четыре года, я чувствовала, где во мне живут уныние и тоска. Сначала они были маленькими и трусливыми. Но я росла, и они росли вместе со мной. Они, правда, очень испугались и даже решили сбежать, когда я вступила в «Приговор Дружбы». Винсия и Саният так согревали меня своим сочувствием и пониманием, что, тусклые по своей природе тоска с унынием, хитро уползали в свои убежища и сидели там смирно. До поры до времени. Потом накидывались на меня с новой силой. Уныние гасило все яркие мысли и мечты. Оно исподтишка, коварно и незаметно растворяло их в скучной и промозглой влаге сомнения. А тоска любила подкрасться к сердцу и, привечая его притворной заботой, принималась за генеральную уборку. Она начисто выметала из него радость и надежду, а в освободившиеся уголки тут же просачивались печаль и безверие.

Но однажды всё изменилось. Мне было 14 лет, когда я встретила Его. Он был братом школьной знакомой, которой я помогала с испанским языком. Он был старше. Он был умнее. И он был счастливее меня по натуре. В его глазах всегда плясали искорки смеха, а лицо украшала неизменная дружелюбная улыбка. Лицо было неправильным, но притягивающим к себе взгляды всех девушек. Глаза, голубые, как не проснувшееся до конца небо, смотрели на собеседника с забавным интересом. Он как будто радовался каждому новому встречному, потому что каждый новый встречный обещал новые тайны, новые чувства и новый опыт. Было невозможно не улыбнуться ему в ответ. Было немыслимо не заговорить с ним после первого приветствия. Было неправильным не раскрыть ему душу. Было невообразимым не разрешить ему прикоснуться к себе. Поэтому я ему сдалась со всей мыслимой, вообразимой и возможной радостью. И была уверена, что это – правильно.

Я чувствовала себя нужной. Я думала о себе, как о ценности, которую открыл во мне Он. Я ходила в школу с глупейшим выражением «всемирного счастья и благоденствия» на лице. Я даже избегала встреч с подругами, боясь потерять хотя бы минуту из того времени, которое могла дать ему. Я продолжала работать в кафе три раза в неделю, но даже там всё изменилось. Потоки моей доброжелательности прямо-таки «дырявили» карманы посетителей, и они оставляли мне всё больше чаевых. Те, кто помоложе, неуклюже просили меня о свидании. Те, что постарше, обращались ко мне «дочка» и спрашивали, где меня так хорошо воспитали.

Но самое невероятное было впереди. Однажды Он заехал за мной домой. Мы собирались в кино. Моя привычно недовольная мамаша вышла меня проводить. Он стоял на крыльце, и, увидев её, заулыбался с таким искренним изумлением, так ловко поцеловал ей руку и смущённо заглянул в её глаза, что она выпрямилась, как на кастинге перед камерами и заворковала голосом весенней певчей птички. Вечером, когда я вернулась, мамаша даже буркнула о Нём пару одобрительных фраз.

Так я летала, парила, совершала самые рискованные пируэты на своём первом парашюте любви. Я не думала об искусстве приземления. Я не вспоминала о стропах безопасности. Я выбрала «не думать» об опасностях падения. Я просто многого не знала и не понимала в свои 14 лет.

Я не знала, что очаровательный мужчина очаровывает всех. Я не хотела думать о том, что очарование для всех означает отсутствие любви для одной. Я в упор отказывалась замечать, что Он назначает встречи всё реже. Я беспечно верила Ему, когда он исчезал на пару-тройку дней: работа есть работа.

Я так и не приземлилась. У меня даже не было шанса коснуться ногами твёрдой, пусть и недоброй, земли. Я просто упала в такое гнилое болото тоски, из которого до конца мне выбраться так и не удалось.

Часть I сочинения-рассуждения «О любви» ученицы 12 класса Ламентии С.

P.S.

Уважаемая миссис Ти! Диалог с Винсией включён в эту работу с её согласия. Я обещаю написать вторую часть на следующей неделе».

Я грустно вздохнула и положила в папку эссе Винсии о дружбе и сочинение Ламентии о любви. Доктору Хат они могут оказаться полезными.

Тихо и грустно захлопнулась за мной дверь класса. Но тут громко и заливисто затараторил мой телефон.

– Это Миссис Ти? – голосом шерифа прорычала телефонная трубка.

– Да. Это я.

– У школы Вас ожидает полицейская машина. Выходите, садитесь, не задавайте глупых вопросов и …. Мы Вас ждём.

– Где ждёте?! Кто ждёт?! – но трубка недоумённо молчала. Я поспешила к выходу.

На парковке действительно стоял всем известный автомобиль самого шерифа. За рулём сидел незнакомый мне полицейский. Я молча расположилась на заднем сидении, промямлила «здравствуйте, сэр», и автомобиль рванулся с места, как безумная крышка с перекипевшего чайника.

Глава 9. Сюрприз №2, трусы в полосочку и торт из Канады

Машина остановилась так же бесцеремонно и неожиданно, как десять минут назад сорвалась со школьной парковки. Меня тряхнуло, да так грубо, что я чуть не прикусила себе язык.

– Это нехороший знак, – кольнуло в мозгу. – А, может, наоборот? К тому, что язык надо попридержать в безопасном месте и сильно им не размахивать?

Эти мысли меня развеселили, и в полицейский участок я вошла в хорошем, задорном расположении духа. Моё настроение подскочило до шкалы « Ух ты!», как только я прислушалась к звукам, доносившимся со второго этажа. Я поняла, что меня позвали на репетицию. Скорее всего, здесь последний раз «прогоняли» мини спектакль для именинника Джесса.

– Я всяких оболтусов повидал!!! Я злодеев всех марок и калибров обезвреживал!!! Но такого…??!! – бархатистые раскаты густого, хорошо поставленного баритона, почти оглушили меня.

Вероятно, репетировали какую-то сцену на ферме или в цирке. Тоненькое блеяние и, похожее на лисье, жалобное тявканье грустно затянули свою партию, как бы подчёркивая властную мужественность основного героя.

Интересно, чего они от меня хотят? – мелькнуло в голове. – Может, я им на роль мудрой черепахи или злодейки вороны нужна? – развлекала я себя глупыми догадками.

В тот момент, когда моя нога шагнула на облезлый пол коридора, за дверью справа раздалось:

– Но это же часть Сюрприза! Всё вышло круче, чем ожидалось! – «разразился» менее бархатным, но тоже очень сочным и уверенным баритоном второй герой.

Я вошла в комнату. Прямо напротив двери сидели арестованные злодеи. Я поняла, что они арестованы, разглядев наручники на уныло лежащих на коленях руках. То, что именно они и есть злодеи, было легко понять, поймав испепеляющий взгляд шерифа, обращённый к трём поникшим лицам. Ну а догадаться, как зовут злодеев, не составляло труда даже мне: Фанки, Боб и Печальный призрак. Смущало только их облачение: длинные полувоенные френчи, дурацкие чёрные береты и под этим всем…

потрёпанные, рваные, как того требовала мода, непомерно огромные, мешковатые джинсы.

– В этом спектакле все роли уже заняты, – поняла я. – Зрителей не хватает! И злого театрального критика. А, может, наоборот, доброго.

Действие, между тем, продолжалось.

– Как ты посмел связать моего сына и угнать новёхонькую машину?! Это же ты всё придумал?! Ты же у нас главный школьный клоун! Джокер №2! Так ты себя называешь?! – дрожжи гнева раздули щёки шерифа до ушей. Гордый крючковатый нос неведомым образом «обкурносился», и дырки ноздрей угрожающе приподнялись, извергая горячее презрение. Они казались двумя дополнительными глазами, сверлящими подозреваемого.

Фанки, которому адресовался яркий монолог главного героя, опять невнятно заблеял.

– Встать, когда с тобой шериф разговаривает! В камере, на нарах насидишься!

В обычной ситуации новомодные джинсы-мешки обязывали героя лихо втянуть носом воздух, издавая как можно более неприличный звук, а следом также лихо, особым жестом подтянуть джинсы и подняться с места, нацепив наглую, туповатую ухмылку на небрежно открытый рот. Но не сейчас…

Фанки проворно вскочил, джинсы резво и весело поехали вниз, и нам предстали вполне семейные широкие трусы в жёлто-голубую полосочку. Трусы выглядели нарядно и, главное, безобидно. На них все и уставились.

Хохот, более напоминающий гоготание молодых гусей на воле, развеселил даже решётки на окнах. Они заскрипели, задрожали и пустились беззаботно дрыгаться и дребезжать, поддерживая компанию. Громче всех смеялся шериф. Он не мог даже стоять на месте. Согнувшись пополам, он переползал из одного угла комнаты допросов в другой, держась за всё, что попадалось под руку. Даже моему хвосту на голове досталось. Мой слишком натуральный крик и прекратил эту вакханалию.

– Так вы что, такие простенькие и глупые, что поверили в ваш арест?!! Или вы вообще не американцы, чёрт бы вас побрал?!! Вы же знаете, что настоящая вечеринка-сюрприз, это такая, где первый сюрприз выглядит «невинным сюрпризиком», а вот второй, тот которого никто не ожидает, – это и есть сюрприз!

– А третий бывает? – почти со страхом спросила я, хотя на тот момент не понимала ничего ни про первый, ни про второй. Я просто подумала, что, может быть, меня в качестве третьего пригласили. Что там после ареста следует?! Ага, тюрьма. А что? Все на вечеринке спрашивают:

– А почему миссис Ти не пришла? Может, с ней что-то случилось?

И тут раздаётся звонок из полиции (а, может, из центра психического нездоровья, благо, что он рядом с участком):

– Ваша учительница у нас. В камере. Демонстрировала буйное поведение. Выпустим под залог в 5 тысяч баксов. Собирайте… собирайте…

Мои нездоровые фантазии прервал Джесс. Захлёбываясь от восторга, он рассказал, как классно его упаковали в верёвки, кинули в колючие кусты и угнали его красавицу! Новёхонькую модель Nissan GTR.

Когда его отец прибыл на «место преступления», сына он там не обнаружил. Это был единственный момент, когда он действительно испугался.

Джесс объяснил, что в их бойскаутском отряде 112А были японские школьники. Они и научили бравого старосту выпутываться из самых тугих пут. Джесс на ощупь нашёл особо колючую ветку и стал спокойно, но сильно перетирать верёвки на правой руке о колючки. Как только он освободил руку, развязать остальные верёвки оказалось делом пяти минут. Он выбрался на дорогу, остановил машину и добрался до полицейского участка ещё до того, как туда доставили арестованных «угонщиков». Джесс был совершенно счастлив! Джесс пылал благодарностью и симпатией к друзьям, которые устроили такой незабываемый День Рождения. Понемногу все расслабились и успокоились. Основным героем всё же был шериф, так натурально разыгравший арест и неминуемое наказание обнаглевших злоумышленников. Сюрприз №2 удался!

Между тем, телефон в «допросной» не умолкал. Звонили шерифу, допытываясь, куда пропал Джесс. Он должен был приехать домой где-то с час назад. Все гости, не говоря о маме, заволновались и обзванивали всех подряд: соседей, школу, полицию.

Надо было торопиться и успокоить собравшихся гостей. Тем более, что Сюрприз-пати только начиналась.

Я ехать со всеми не собиралась. Мне надо было доставить в больницу творческие работы Винсии и Ламентии. Возможно, доктор Хат их ждёт не дождётся. Извинившись и поздравив ещё раз Джесса, я намеревалась тихонько ускользнуть. Не тут-то было! Мягкая, но тяжёлая рука шерифа прилепила мои ноги к полу.

– Что это Вы, миссис Ти, как ящерица от крокодила уползаете? Вас у нас дома столько детей ожидают! Да и моя супруга кое о чём хотела с Вами пошептаться.

Я извинилась ещё раз и объяснила ситуацию. Шериф посерьёзнел за какую-то долю секунды.

– Кстати… У меня к Вам тоже секретный разговор имеется. Отойдём в сторонку.

Вы знаете, что сегодня ко мне заходили Саният с мамой и Винсия?

– Нет.

– Они заявление оставили.

– На кого? И по поводу чего? – задняя стенка изрядно потрёпанного учительского горла вдруг стала сухой и шершавой, как наждачная бумага. Я беспомощно искала воду. Горло першило и горело.

Отец Джесса понял, что со мной что-то не так, усадил меня на стул и открыл бутылку питьевой воды.

Пока я успокаивалась, он взял со стола, заполненный мелким подчерком Лины (мамы Саният), бланк и поднёс к глазам.

– Не переживайте Вы так! Заявление написано не на кого-то, а о чём-то. Официальная, я бы сказал, просьба. Они просят меня начать процедуру установления личности и места проживания биологического отца Ламентии. Брат Саният проходил практику в Мексике, в Акапулько. Устроился докером в порт. Перед отъездом Ламентия попросила его отыскать её бабушку, которая живёт в деревне, высоко в горах, в окрестностях Акапулько. Красивейший, кстати, город. Вы там были?

– Была. Меня там мафия чуть «навечно» не оставила. Пейзажем любоваться.

– Да что Вы? Вот это приключение! И как Вам удалось на них нарваться? Это ведь как постараться надо, чтобы мафиози лицом к лицу встретить!

– Я стала фотографировать людей, живущих в коробках, ящиках, рваных палатках прямо на крышах жилых зданий. Взобралась сначала на дерево. Потом осмелела и решила с этими несчастными поговорить. Я ведь свободно на испанском говорю. Как бандиты подошли, я не заметила. Вдруг мой фотоаппарат полетел на землю. Руки оказались за спиной. А сама я ни двинуться, ни головой повернуть не могла: меня взяли «в замок» четверо больших и накаченных гериллос.

– И как же Вы сбежали? Как скрыться удалось?

– А я и не сбегала. Это было невозможно. Я просто начала разговаривать с ними.

Сначала они рты раскрыли и кулачищи расслабили от удивления. Они были уверены, что я – гринго! Американка с круизного лайнера. Журналистка. А когда я им растолковала, что родилась в Советском союзе, Испанский выучила в Российском университете, где преподавателями были испанские антифашисты, участники Гражданской войны 1936—1939 г. – эти бандиты превратились в симпатичных гостеприимных хозяев. Меня накормили. Показали, в каких унизительных условиях живут миллионы (по их словам) людей. Накупили мне сувениров, рассказали всю историю Мексики, начиная с Кортеса, и проводили на корабль. В подарок мне подарили волшебной красоты и тонкой ручной работы мексиканское бальное платье. Белое с чёрными кружевами. В тот же вечер я выиграла главный приз на конкурсе «Мексиканские Мотивы». На корабле. Вот такие у меня воспоминания об Акапулько.

Шериф слушал мой рассказ со слегка отвисшей челюстью. Но ни одного вопроса он не задал.

– Ну, значит, Вы знаете, что Акапулько окружён горами. Растительность там такая густая, что скрыться от властей труда не составляет. Вот почему многие обездоленные, совсем без средств люди, селятся в маленьких деревушках среди джунглей, скрываясь и от налогов, и от бандитов. Одно такое место Ламентия и показала на карте, попросив держать всё в полной тайне. Брат Саният бабушку Ламентии нашёл. Она тяжело болеет, соседи за ней ухаживают. Ум у старушки ясный, и она вспомнила, как звали отца Саният, где и кем он работал.

– И что же он делал в Мексике?

– О! Это самое интересное! Похоже, вот он-то как раз и был журналистом. И не простым. Он работал на правительство. Как я могу догадаться, добывал информацию о подпольном бизнесе: торговля людьми, рабский труд, войны между нарко – баронами.

– Да где же сейчас рабский труд используется? Ведь XXI век на дворе!

– Да везде! У нас, в США, например. Особенно детский и женский труд. Мы думаем, не менее трёхсот тысяч рабов здесь, под носом у всех, трудятся. Ну да речь сейчас не об этом. Я принял заявление и намерен начать поиски. Просто решил Вас поставить в известность. Так будет правильно.

Я поднялась и протянула шерифу благодарную руку. Пожатие было крепким и обнадёживающим.

– А по поводу бумаг для доктора Хата не беспокойтесь. Мы сейчас нашего курьера к нему пошлём. Кстати, человеку в форме всегда легче добраться до врачей в этом центре. А Вы сейчас помчитесь догонять компанию. На мотоцикле.

В этот раз челюсть провисла у меня.

– Мобильный полицейский отряд такие Харли Дэвидсоны получил! За пять минут долетите до места! Или Вы боитесь?

– Ещё чего! В городе Коврове, недалеко от Москвы, где я прожила 19 лет, каждый второй на мотоцикле в школу и магазин ездил. Так что я привычная.

На том мы с отцом Джесса и распрощались. Он пообещал пригнать мою Вольвочку прямо к дому.

Я, конечно, приврала о каждом втором. Скорее, каждый четвёртый в городе Коврове зажигал на маленьких, но очень юрких и шумных местных байках. Ну а насчёт того, что я привычная к быстрой езде, я не просто приврала, а крупно наплела. Но кое-какой опыт у меня был. Так что я дала мотто – копу обрядить себя в шлем, и мы помчались.

Путь к дому Джесса оказался необычным. Основная часть дороги тянулась неровной береговой линией вдоль быстрого ручья. Правая сторона этой узкой, больше похожей на тропинку дороги, была сплошной стеной довольно густого, душистого леса. Один раз на дорогу выпрыгнул кролик, и водитель так резко свернул в сторону, что я в панике ухватилась за его форму, почти стянув бедного парня на землю.

Джесс жил на ранчо. Большой старинный дом был низеньким, как все дома в Калифорнии, но длинным и умно спланированным. На лужайке перед домом нас встретили разгорячённые ожиданием и неизвестностью гости. Именинник стоял около закрытой входной двери и что-то на ней изучал. Это оказалась часть третья «Сюрприз-пати». На плакате я прочитала: «Твой главный сюрприз требует таланта кладоискателя! Так что в путь! Первый пункт с инструкцией находится на дереве, с которого ты упал в 5 лет. Инструкцию тебе передаст агент, которого ты должен приятно удивить. Удачи!».

Глупо и счастливо улыбаясь, наш староста отправился в чащу сразу за задним двориком дома. Все поспешили за ним. Джесс ходил туда-сюда, по кругу и назад, но вспомнить, с какого дерева он упал тринадцать лет назад, он не мог. Вдруг нежный голосок пропел:

– Иди прямо. К заходящему солнцу. Я жду тебя.

Джесс рванул вперёд покруче, чем Харли Дэвидсон, и через пару минут оказался рядом с развесистым старым тополем. На нижней ветке сидела Тришка. Она была прекрасна: элегантно убранные в локоны волосы открывали высокий лоб с умными, хитрющими серыми глазами. Романтическая причёска подчёркивала скорее дерзкое и шкодливое, чем сентиментальное, выражение яркого лица. Казалось, что всё в этой девочке противоречит друг другу. Великоватый для нежного овала лица нос задиристо и курносо спорил с мягкими скулами. Сами скулы так победно тянулись к вискам, что выражение лица у Тришки всегда было немного удивлённое и радостное. Небольшой рот вечно соперничал с пухлыми щёчками на тему: кто первый заставит хозяйку улыбнуться. И все эти несуразицы (с точки зрения скучного специалиста по красоте) изливались на вас таким потоком обаяния и тёплой энергии, что в присутствии этой девочки невзгоды казались мельче, радость глубже, а мир – добрее.

Тришка держала в руке послание. Нетерпеливый хор закричал:

– Ну же, Джесс! Ты должен её приятно удивить!

Джесс побледнел, встряхнулся, как будто избавляясь от своего аршина прямолинейности и занозы неловкости, и, глядя прямо в глаза девушки, твёрдо и громко сказал:

– Ты – мой каприз! Без тебя в моей жизни нет радости…

Он помог Тришке спуститься вниз и, ловя момент полного молчания собравшихся, продолжил:

– Будь моей девушкой, Патриция, и я никому тебя в обиду не дам.

Тришка встала на цыпочки, бесцеремонно притянула правое ухо Джесса к своим губам и что-то тихо ему шепнула. Наш староста одарил нас такой счастливой и глуповатой улыбкой, что все всё поняли и зааплодировали. Я с изумлением увидела слезу на лице Фанки. Слеза была светлая и лёгкая.

Джесс прочитал инструкцию и устремился вглубь леса. Мы поспешили за ним. Пройдя не меньше километра, Джесс остановился. Перед ним лежала старая газовая труба. Труба была длинной, её другой конец терялся в густых кустах на обочине леса. Не раздумывая, Джесс встал на корточки и заполз в широкое чёрное отверстие. Мы прочитали брошенную им записку: « Проползи до конца трубы, там тебя встретит следующий агент с указаниями, что делать дальше».

Через несколько минут нас оглушил вой и истошный крик. Все замерли. Тришка первой бросилась вдоль трубы, но на том конце никого не было. Вопли неслись из трубы. Фанки, не долго думая, вполз внутрь с другой стороны и скоро тоже растворился в ржавом тёмном пространстве. Крики повторились, потом затихли, и вскоре из мрачного отверстия показался мощный зад Фанки. Он тащил наружу своё упитанное тело, двигаясь задом наперёд, напоминая полугодовалого карапуза: ведь дети начинают ползать сначала назад, как раки, и только позже учатся управлять телом и ползут вперёд. Следом за Фанки появился сосед Джесса, паренёк, с которым тот с ранних лет «осваивал» окрестности, нырял в ледяную воду пруда и даже ходил на охоту на… волка. Паренёк не подвёл и в этот раз. Он приготовил аттракцион: череп хохочет. В череп со светящимися глазами и отвалившейся челюстью, сосед вмонтировал маленький, крошечный магнитофончик. Когда Джесс был на полпути к выходу, паренёк загородил собой весь проход, добиваясь абсолютной темноты, и включил «Happy birthday to you». Причём, каждая строчка заканчивалась противным скребущим хохотом в исполнении кривляющегося покойника с мерцающими глазами.

Сценарием такое творческое решение не предусматривалось.

Отсмеявшись и нашутившись, Джесс прочитал следующее задание: найти дупло в старом дубе, в котором он спрятал свой дневник с двойкой по математике, когда учился в четвёртом классе. Это оказалось самым сложным. Наш именинник прочесал всю опушку возле дома. Он взбирался на одно дерево за другим, надеясь, что дупло может оказаться достаточно высоко. Ни дупла, ни подарка отыскать он не мог. Тут в игру включилась его мама.

– Джесс, вспомни, как это было. Ты шёл к дому со стороны дороги, где тебя высадил школьный автобус. А я…

– Всё!!! Вспомнил!

Лицо строгого старосты потеплело от виноватой, по-детски беззащитной улыбки во весь рот, и он бросился к старой беседке. Та уютно пряталась в тени джакаранды, прикрывавшей её ветхую крышу роскошными ветками, плотно усеянными розовыми цветами. Рядом с этим вызывающим буйством красоты, скромно доживал свой век старый, так и не нашедший в себе силы вытянуться вверх (а, может, просто усохший от любви к высокомерной соседке) небольшой дуб. Он прятал своё дупло от пронзительных розовых очей шикарной соседки, прикрывая его молодой порослью и старыми заплатами мха.

– Я ждала тебя в беседке, – продолжала мама. – Я уже слышала твои шаги. И вдруг всё затихло.

– Ну да, я всё вспомнил. Я снял туфли и босиком подкрался к дубу. Я же не знал, что ты была в беседке и всё видела.

Они обнялись и пошли к старому дуплу. Джесс засунул туда руку… Замолчал… Прекратил дышать… И с победным боевым кличем запрыгал вокруг дерева.

В руке он держал… Нет, не один конверт с яркими университетскими печатями. Конвертов была два! Джесс в изумлении стал читать адрес. Замолк ещё загадочнее. А потом со словами «Господи, спасибо! Господи, за что мне такое счастье?» подбежал к Тришке.

– Ты знала?! Ты ведь знала?!

– Конечно, знала. Письмо из Массачусетса пришло мне в тот же день, что и тебе. Это твоя мама посоветовала оба конверта сделать главным сюрпризом.

Джесс, почти не дыша, смотрел на маму.

– Ты догадывалась? И молчала?

– Я, сын, просто тебя чувствовала.

 
Мы все таяли от счастья за Джесса и Тришку. Но и таять надо с умом. Лёд, конечно, растопить неплохо. Но развалиться на части как забытый во дворе снеговик, тоже никому не хотелось. Все поспешили к столам, накрытым на лужайке. Гирлянды разноцветных фонариков освещали незамысловатые закуски. В Америке не принято ожидать от хозяйки  «кулинарного самопожертвования». Обычно гости сами приносят закуски, горячее и десерт. Так было и в этот раз. Все нанесли еды «наугад». У нас оказалось штук двадцать рыбных салатов, ни одного горячего блюда, горы куриных сэндвичей и …ни одного десерта. Но меню только добавило веселья. Молодёжь стала танцевать. Я уже собиралась вызвать такси и ехать домой, как вдруг откуда-то из кустов раздался холодный, заунывный голос.
 

– Мы здесь! Мы ждём! Вот как сейчас выпрыгнем!

Все замолкли. Джесс заслонил собой Тришку. Девочки завизжали и бросились к дому.

И только мама Джесса хитро улыбалась, но помалкивала.

Кусты затрещали, из них стало выкатываться что-то большое, холодное и белое, В этот же момент завизжали колёса резко затормозившей машины. Визг и вопли разнеслись по всему лесу.

И тут из-за кустов, следом за большим, белым и холодным выползли две уморительные фигуры. Фигурки держались за руки и одновременно катили на нас, похожую на хирургический столик тележку. Площадка опустела, но в ту же минуту именинник, в полном шоке узнавания, бросился с радостным криком к «пришельцам».

– Бабуля, дедуля, как вы здесь оказались? Вы же живёте в Канаде!

– Так ведь и самолёты, внучёк, ещё не отменили. Или у тебя другие сведения? – бодро проворковала пожилая, похожая чертами лица на шерифа, симпатичная дама.

– Ты что, надеялся, что я пропущу тусовку, где столько красивых молодых цыпочек? – закудахтал скороговоркой её почтенный супруг.