Текст книги "Мир без границ"

Глава VII

Диспетчер Виолетта Екимовна, чуть нахмурившись, смотрела на только что принятых на работу выпускников ИХИ, сидевших перед ней полукругом, – она переводила взгляд с одного лица на другое, останавливаясь на каждом на долю секунды, а потом снова двигаясь дальше. По Эмме Веденеевой и Любиму Маевскому она скользнула глазами быстро, как по старым знакомым. Правда, на стоявшем рядом с Эммой Аркадии Светильникове Виолетта задержалась немного дольше, чем на всех остальных, и он даже успел испугаться, что сейчас она припомнит их троице нештатную ситуацию на их последнем задании и заявит, что отказывается с ними работать. Диспетчер нахмурилась еще сильнее, словно подтверждая его опасения, однако затем заговорила совсем о другом:

– Вы, наверное, ждете от меня сейчас какой-нибудь пафосной речи о нашей – а теперь и вашей – героической работе и ее важности для всего мира. Ждете всяких там «без прошлого нет будущего, теперь в самом прямом смысле», как любят вещать на телевидении наши большие начальники. Но я вас разочарую, и это будет первое из очень многих разочарований в вашей жизни. Вы будете заниматься самой обычной работой, основную часть времени скучной, рутинной и изредка тяжелой и опасной.

По сидящей перед ней веренице молодых коллег словно пробежала легкая волна, парни и девушки переглянулись, пожимая плечами. Все, что она говорила, они и так знали – по лекциям в институте, а некоторые и по собственному опыту. Виолетта, однако, продолжала, не обращая внимания на их недоумение:

– Хотя это не самое главное. Если кто-то из вас считает нашу работу героической и романтичной, что ж, думайте пока так, рано или поздно вы все равно все поймете. Но вот что вам всем точно необходимо, так это научиться отстраненно относиться к тем, кого вам придется забирать из прошлого. Там, в других эпохах, вам нельзя думать о них, как о живых людях… живых младенцах. Там и они, и все остальные должны стать для вас просто объектами, с которыми вы работаете. Одни объекты вы забираете оттуда, от других прячетесь – и все. Когда вы вернетесь сюда, можете сколько угодно сюсюкать с детьми, навещать их и играть с ними. Можете даже кого-то из них усыновить, если у вас появится такое желание. Но так можно вести себя здесь. В двадцать третьем веке. А в их родных эпохах, там, где они должны были умереть, никаких эмоций к ним остаться не должно. И к тем, кого вы не можете забрать оттуда, – тоже.

С этими словами женщина вновь повернулась к сидящим рядом Аркадию и его друзьям и теперь грозно посмотрела на Любима с Эммой. Девушка, не выдержав ее взгляда, отвела глаза, Маевский же и бровью не повел, что заставило Виолетту чуть заметно скривить губы.

– Относитесь к людям прошлого так, как врачи относятся к своим пациентам! – повысила она голос, вновь окидывая взглядом всю группу. – Они – люди циничные и всегда помнят, что кого-то могут вылечить, а кого-то нет, кто-то у них выживет, кто-то умрет… И не переживают из-за этого, потому что если врач начнет привязываться к больным и расстраиваться из-за них, он никого не сможет лечить. Так и вы, если поддадитесь эмоциям, если начнете кого-то жалеть и пытаться помочь всем, кого видите, то не сможете помочь никому. И хорошо, если не пострадаете сами и не подведете своих коллег, которые окажутся там вместе с вами.

– Но ведь возможны исключения? – внезапно поднял руку Любим. Его голос звучал совершенно нейтрально, и, хотя все остальные повернулись к нему, с удивлением и любопытством глядя на того, кто решился перебить старшую коллегу и начальницу, истинный смысл вопроса поняли только Эмма и Аркадий. А также, само собой, Виолетта.

В ее голосе, когда она начала отвечать дерзкому молодому человеку, было столько льда, что все, кроме него, невольно поежились от холода.

– Если и возможны, господин Маевский, то они только подтверждают правило, – отчеканила диспетчер и отвернулась от Любима и его друзей, обратив взгляд на других новых сотрудников. – Теперь идемте со мной. Я покажу вам наш корпус, все его помещения. Некоторые из вас кое-что уже видели, но им тоже лучше еще раз везде побывать, чтобы потом не путаться в этажах и коридорах. Тем более что потом большинству из вас придется почти все время сидеть в одном и том же кабинете и в лучшем случае видеть только свой этаж. Ну, и иногда – зал переброски, но только на экране компьютера.

Под конец последней фразы ее голос немного смягчился, и выпускники с энтузиазмом закивали. Предложение осмотреть еще раз все здание заинтересовало даже тех, кто уже проходил там практику. Тем более что никто из сотрудников еще не бывал во всех помещениях корпуса.

– Тогда – за мной! – скомандовала диспетчер, и на ее лице даже появилась еле заметная улыбка. Она направилась в конец коридора к площадке с лифтами, и аккуратный ряд вчерашних студентов, вскочивших со стульев, мгновенно превратился в нестройную толпу и потянулся за ней.

– Похоже, грымза тебе теперь будет постоянно про тот случай напоминать, – прошептала Эмма, потянувшись к уху Маевского и одновременно придерживая его за руку, заставляя идти медленнее, чтобы немного отстать от группы. Светильников, заметив ее маневр, тоже сбавил скорость, прислушиваясь к тихому разговору друзей.

– Не будет, – так же шепотом отозвался Любим. – Я вчера ездил в интернат, куда тех детей с «Титаника» из больницы перевели. С ними все хорошо, а старшей девочке сказали, что она теперь будет жить в новом месте, и она поняла.

– А как же… что же… о родителях она не спрашивала? – посерьезнев еще сильнее, уточнила Веденеева.

– Ей сообщили, что ее мать умерла, – и она тоже поняла… ну, насколько это может понять ребенок в пять лет, – отозвался Маевский. – Но главное, что она нормально себя чувствует, нормально с людьми общается – а значит, дети старше двух лет могут прижиться в другом времени. И поэтому их тоже можно забирать из прошлого, понимаете?

– Это ты так думаешь. А вот начальство… – попытался вернуть друга с небес на землю Аркадий, но Любим, как всегда, легкомысленно отмахнулся от его доводов:

– Начальство рано или поздно тоже согласится. А мы станем постоянно им напоминать про тот случай, чтобы это произошло не поздно, а рано!

Эмма кивнула с сияющими глазами. Они уже подошли к лифтам, где толкались в ожидании всех трех кабин остальные выпускники во главе с Виолеттой, и девушка заговорила громче, оставив заговорщицкий шепот – он бы сразу привлек к ним внимание бывших сокурсников:

– Давайте потом все вместе эту девочку навестим, а, мальчики?

– Обязательно, – с энтузиазмом закивал Светильников, удивляясь, почему ему самому не пришло это в голову. Легкомысленный Любим на сей раз оказался куда более сознательным…

– Здорово, что ты о них не забыл! – словно угадав его мысли, обратилась к Маевскому Эмма. – Я-то со всеми этими экзаменами и выпускным закрутилась…

– Ну, мне же надо было узнать, как она адаптируется, – пожал плечами Любим. – Проверить, правы ли мы с тобой…

Аркадий мысленно усмехнулся: нет, в мире ничего не изменилось, его друг по-прежнему оставался все тем же Любимом Маевским, которого он так хорошо знал. Их новая начальница могла бы им гордиться: он относился к спасенным детям именно так, как она требовала. Как к объектам, не более того.

Тем временем первый из вызванных лифтов приехал на их этаж, и новые сотрудники начали загружаться в кабину.

– Спускайтесь на нулевой и ждите нас там! – велела тем, кто поместился в лифт, Виолетта и поспешно метнулась ко второй кабине – ее двери уже начали открываться. Туда устремились все те, кто не влез в первую, включая и Светильникова с его друзьями.

На подземном этаже здания ХС находилось большинство механизмов и аккумуляторов энергии для перемещений в прошлое. Эмма и Аркадий мало что понимали в их устройстве, зато Любим изучил его еще в школе. Так что во время объяснений Виолетты Екимовны, как все работает, неразлучная троица продолжала шептаться о своем.

– Как вы думаете, – спрашивал Маевский, – если пятилетка из прошлого нормально живет в нашем времени, то, может быть, с теми, кто еще старше, тоже проблем не будет?

– Она пока еще не нормально живет, она только-только привыкает к нашему времени, ты же сам говорил, – возражала Эмма. – И она – единственная пятилетка, которую перенесли из прошлого. Не факт, что у других все так же гладко пройдет.

– Да, безусловно, но чтобы узнать наверняка, и нужно перетащить к нам побольше таких детей, – в голосе Любима, как всегда, не слышалось ни малейших сомнении.

– А если они не смогут у нас жить? Если не приспособятся и с ума сойдут? – попытался охладить его энтузиазм Светильников.

– Не сойдут, – замотал головой Маевский. – Вот скажи, ты хорошо себя помнишь до пяти лет? Или даже до семи?

В памяти Аркадия мгновенно замелькали картинки из детства: он сидит за столом, и родители с обеими бабушками и одним дедом уговаривают его съесть еще ложку чего-то противного, видимо, каши; они с Эммой играют то ли у него, то ли у нее дома, строят что-то из цветных кубиков; он идет по осеннему лесу, высматривая грибы и боясь отстать от матери; они с Эммой катятся с высокой ледяной горки… До чего же было приятное время – он так часто находился вдвоем со своей лучшей подругой, и им не мешали никакие «третьи лишние»!

– Я прекрасно себя помню лет с трех. Или даже раньше, – заявил Светильников.

– Да, я тоже примерно с трех! Не в этом дело! – нетерпеливо взмахнул рукой Любим. – Много ли ты помнишь в том возрасте важного и много ли помнишь вообще? По сравнению со всей остальной жизнью?

– Ну, как тебе сказать, – пожал плечами его приятель. – По сравнению с остальным – не особо много, конечно… Но то, что запомнилось, я помню очень хорошо, ярко…

– Я не о том, – еще яростнее замотал головой Маевский. – Ты можешь помнить себя хоть с года во всех подробностях, но представь, что первые пять лет ты прожил бы где-нибудь в другой стране, а потом тебя увезли сюда, в Россию. А жил ты в Африке или в Антарктиде. Для тебя было бы важно сейчас, когда ты вырос в России, то место, где ты родился и провел первые пять-семь лет?

Аркадий замялся, не уверенный, что знает ответ. Молодой человек предпочел бы какое-то время поразмышлять над подобной ситуацией, представить себя ребенком, живущим в другом государстве, во всех подробностях и уже потом решать, как бы он чувствовал себя во взрослом возрасте, имея такое детство.

– Мне надо подумать, – сообщил он Любиму, и тот кивнул с явным нетерпением во взгляде, почти уверенный, что в конце концов его обстоятельный друг додумается до такого же ответа.

– А я уже могу сказать, что детские воспоминания – ерунда, – заявила Эмма. – Если бы в первые годы я жила в другом месте, то сейчас, может, мне и стало бы интересно узнать о нем побольше, но тосковать по нему, хотеть вернуться – точно нет! Меня, правда, другое смущает – дети старше трех лет точно помнят своих родителей…

– И что? – переключился на нее Маевский. – Бывает так, что у ребенка, приемного, и в нашем времени родители умирают, когда он маленький, но уже их помнит. Редко, но случается же! Это плохо, конечно, – для ребенка, я имею в виду… хм, ну, для родителей тоже, конечно… Но, короче, это не фатально – дети, потерявшие родных, все равно потом вырастают и нормально живут, понимаете?

Против такого у его друзей аргументов не нашлось, тем более что Любим сам потерял родителей, когда ему исполнилось лет шесть или семь. К тому же Виолетта как раз закончила рассказывать о накопителях энергии и повела всю группу к выходу с технического этажа.

– …даже если свет вырубится сразу во всем городе, – продолжала объяснять она на ходу, – запасов энергии хватит, чтобы удерживать визитеров в прошлое до десяти часов. Хотя, конечно, в такой ситуации мы заберем всех обратно как можно быстрее. Если же авария случится в самом комплексе и пострадают сразу все накопители, то тех, кто в тот момент окажется в прошлом, заберет к себе какая-нибудь из иностранных хроноисследовательских служб. Как вы знаете, в начале века, во время первых путешествий в прошлое, такое несколько раз случалось, но сейчас аварии стали настолько редкими, что риск остаться в прошлом без связи с настоящим свелся к минимуму.

Последнюю фразу женщина произнесла несколько изменившимся голосом, словно вдруг почувствовала боль или еще что-то неприятное, но ее молодые коллеги, с любопытством разглядывавшие огромные подобия шкафов с кнопками и рычагами и оплетавшие их, словно паутина, многочисленные провода, ничего не заметили. Многие из них к тому же еще и перешептывались, комментируя экскурсию.

– Ага, конечно, аварии – большая редкость! Так было, пока не появились эти «живущие настоящим» со своими бомбами! – недовольно бормотала одна из девушек.

– Да ладно тебе, нормальные ребята, мы вместе с ними выпускной в Лосево отмечали! – возражал шедший рядом с ней парень.

– Посмотрим, как ты запоешь, когда эти «нормальные ребята» в тебя «зажигалкой» швырнут!

– Бомбы кидают не они, а те, кто неправильно понимает их политику. Ни один из тех, кого арестовали, в партии «Живи настоящим!» не состоял!

– Да тише вы! – зашипели на спорщиков их бывшие сокурсники, а Виолетта, уже стоявшая у выхода на лестницу, нахмурилась.

– У меня школьники младших классов лучше себя на экскурсиях ведут! Зря вы думаете, что вам не понадобятся знания об этих механизмах. Мало ли какие могут произойти нештатные ситуации, может, кому-то из вас придется дежурить на этом этаже, замещать техников…

– Только что она говорила, что форс-мажоры здесь – большая редкость, – забубнил вполголоса еще один парень, обращаясь сразу ко всем стоявшим рядом с ним приятелям. Диспетчер, услышав его, нахмурилась еще сильнее, но ничего не успела сказать – откуда-то сверху раздался грохот, приглушенный стенами и потолком, но все же достаточно громкий, чтобы перекрыть все недовольное бормотание новых сотрудников, а потом их испуганные крики. Молодежь шарахнулась за огромные цилиндры-накопители подальше от ведущей на лестницу двери – за ней явно творилось что-то страшное.

– Все назад! К тому входу! – завопила не растерявшаяся Виолетта, и ее сильный голос на мгновение заглушил грохот взрывов, следовавших один за другим.

Несколько выпускников услышали ее и побежали к двери, откуда их группа вышла на подземный этаж, но многие, запаниковав, не поняли, что от них требуется, и теперь беспорядочно метались среди гигантских «батареек». Кто-то из парней споткнулся и упал, на него налетели другие экскурсанты и тоже повалились на пол, испуганно визжа и ругаясь.

– Сюда, сюда! – Любим бросился к первому выходу, увлекая за собой Эмму и Аркадия. Грохот над головами продолжался, вопли однокурсников – тоже, и лишь изредка сквозь беспорядочный шум с трудом прорывался командный голос Виолетты, все еще пытавшейся прекратить панику.

– Стоп! Назад! Нельзя туда!!!

А потом все внезапно стихло – взрывы прекратились, и в наступившей тишине стали слышны только чьи-то захлебывающиеся рыдания. Любим и его друзья к тому моменту как раз добежали до двери, и Аркадий, чуть вырвавшись вперед, собирался распахнуть ее перед своими спутниками, но, когда все стихло, замер на месте, испугавшись едва ли не сильнее, чем когда началась всеобщая паника.

– Всем сидеть тихо! – рявкнула Виолетта охрипшим голосом. – Никуда не выходить! Я сама сейчас пойду узнаю, что там…

Светильников обернулся и увидел, как диспетчер, держась за горло, осторожно направилась ко второй двери, теперь распахнутой настежь. Остальные новые сотрудники осторожно выглядывали из-за разных механизмов и помогали подняться с пола упавшим. Кое-кто так и лежал среди проводов, сжавшись в комок и закрывая руками голову.

Любим выпустил руку Эммы и побежал через весь подвальный этаж к двери, за которой скрылась Виолетта. Веденеева рванулась за ним, и Аркадию тоже не оставалось ничего иного, как последовать ее примеру.

Диспетчера они увидели сразу – та стояла на коленях среди обломков обвалившейся лестницы, склонившись над лежащими на полу девушкой и парнем. Их тела так густо присыпало серой каменной пылью, что оба казались сброшенными с пьедестала статуями, и сокурсники не сразу сумели разглядеть их лица – ясно было только, что оба уже не дышат. Лишь потом, присев рядом с Виолеттой, Любим и его друзья поняли, что перед ними та самая девушка, обвинявшая в терактах членов организации «Живи настоящим!», и ее приятель, доказывавший ей, что те ни в чем не виноваты.

Виолетта тем временем вскочила на ноги и, больше не глядя на погибших, принялась торопливо водить пальцем по браслету связи.

– Охрана! Кто-нибудь меня слышит? – прохрипела она окончательно сорванным голосом, кривясь от боли.

Судя по всему, ей что-то ответили по передатчику – так громко, что она поморщилась еще сильнее и прижала руку к правому виску.

– Мы в подвале! С новенькими. Два человека погибли! – крикнула женщина. – Что? Да, ясно! – Затем она посмотрела на стоявших перед ней молодых коллег и махнула рукой в сторону двери, из которой они выбежали. – Все назад, нам велели сидеть здесь и не высовываться!

Из-за двери уже робко выглядывали еще несколько человек. Виолетта жестом отогнала их и повернулась к Любиму и Эмме с Аркадием:

– Давайте, давайте, внутрь! Могут быть еще взрывы, неужели не ясно?!

Трое друзей неохотно вернулись в подвальное помещение. Виолетта зашла туда вслед за ними и заперла дверь, после чего побежала к первому входу, откуда тоже осторожно выглядывали несколько любопытных новичков. Отогнав их от двери, диспетчер заперла и ее, после чего, прислонившись к ней спиной, оглядела заполненный механизмами этаж.

– Пострадавшие есть? – с трудом выдавила она из себя сорванным голосом. Несмотря на то что звучал он теперь совсем тихо, ее услышали – тишина в подземном зале вновь стояла почти полная. В ответ послышался нестройный гомон, прерываемый чьими-то всхлипываниями. Серьезно пострадавших среди новых сотрудников ХС не оказалось, но все уже знали о смерти двух своих бывших однокурсников. А еще понимали, что на других этажах наверняка еще больше жертв.

– Мы же с ними вместе праздновали! Вместе у костра сидели… спорили… пили… – плакала одна из девушек.

Все остальные молчали.

Глава VIII

Голос Эммы Веденеевой зазвучал во вживленных в череп мини-рациях комариным писком:

– Мальчики, не спите? У меня здесь такое потрясающее утро, такой рассвет! Просто умереть и не встать!!!

Первым на ее восторженные излияния вполголоса откликнулся Любим:

– Очень рад за тебя! Жаль, не могу разделить твои восторги – у меня поздний вечер, идет дождь, а наши предводители все никак не соберутся объявить привал. Да и тебе все-таки умирать не советую, по крайней мере, пока не выполнишь задание!

По его невозмутимому тону невозможно было догадаться, насколько он недоволен внеплановой связью с коллегой. Эмма звонко засмеялась, но потом спохватилась и начала извиняться:

– Прости, я сильно тебя отвлекаю? Ты отвечать-то можешь?

– Не волнуйся, могу, все равно плетусь один в хвосте. А если кто и заметит, что я что-то под нос бормочу, так решат, что молитву.

– Я не знаю, отвлекаешь ли ты Любима, но у меня сейчас четвертый час ночи, и я завяз в сугробе, – присоединился к разговору Аркадий. Он и не думал деликатничать, ворчал так, что напоминал глубокого старика.

– Ой, Аркаш, ты тоже извини, я как-то не подумала… – окончательно смутилась девушка.

– Да ладно, ничего, – примирительно хмыкнул тот. – Давай уж, рассказывай, какой там у тебя рассвет!

Но описать рассвет и прочие красоты Эмме не удалось, в их дружескую беседу вклинился еще один нервный женский голос.

– Вы совсем с ума посходили?! – прикрикнула на болтунов главный диспетчер ХС Виолетта Неонова. – Не засоряйте эфир! Как вас до сих пор в прошлое пускают?!

Эмма снова ойкнула, а Любим и Аркадий забормотали извинения. Впрочем, все трое уже хорошо знали свою старшую коллегу и по ее тону понимали, что на самом деле она не сердится. Долгое время всем работающим в Хроноспасательной службе людям было не до болтовни и не до веселья – старшие сотрудники оплакивали своих погибших при взрывах коллег, а новички, столкнувшиеся со смертью в первый день своей работы, и вовсе боялись лишний раз улыбнуться.

И вот теперь, почти год спустя, когда новых хроноспасателей стали посылать на сложные задания в одиночку, они начали постепенно «оттаивать», чему Виолетта в глубине души очень радовалась. Тем не менее запрет на болтовню во время заданий все же никто не отменял, так что для каждого из неразлучных друзей все посторонние голоса, слышные только им, затихли. Оба молодых человека и девушка снова остались каждый один на один с чужим миром и своим заданием.

Перед Эммой огромным зеркалом блестела спокойная водная гладь, и над ней медленно всходило багровое солнце. Налетел ветер, по водной поверхности пробежала рябь, за спиной у девушки начали шелестеть листья могучих дубов и еще каких-то деревьев… Трава на берегу озера, которое через десять тысяч лет назовут Ладожским, казалась серебряной от покрывшего ее инея. Но тратить время на любование дикой природой, действительно, не стоило, и Веденеева, оторвав взгляд от восхода, тихой кошачьей походкой начала красться по берегу.

Идти предстояло недалеко, пару километров. Можно было бы высадиться и ближе, но организаторы задания решили не рисковать и переместить Эмму на открытое пространство – вокруг стоянки местных жителей рос густой лес, и девушка могла материализоваться в стволе какого-нибудь дерева. Так что теперь она с легкостью перепрыгивала через ямы и кучи валежника и протискивалась сквозь плотные колючие кусты. Наконец, впереди показалась груда гигантских валунов, лежавших чуть в стороне от озера, а за ними виднелись слабо тлеющие угли костра. В небо поднималась тонкая струйка дыма. Охраняли костер три женщины в лохматых шкурах, а рядом с ними копошилась пара десятков детей разного возраста.

Женщины еще не знали, что, пока мужчины их племени охотятся, к поляне приближается огромная медведица с двумя уже подросшими медвежатами. Всего через несколько минут она выбежит из леса на берег, и тогда им придется, в спешке похватав детей, разбегаться в разные стороны и прятаться среди деревьев. Но женщин оставалось всего три, а детей – восемнадцать, и семеро из них слишком маленькие, чтобы убегать самостоятельно. Одна из них схватит двух малышей, другая – одного из старших, а третья испугается так сильно, что умчится в лес одна, даже не попытавшись никого спасти. Остальные старшие дети убегут сами, а пятеро младенцев останутся возле костра, и медведица посчитает их гораздо более легкой добычей, чем быстро бегающих матерей.

В первый раз медведице никто не мог помешать. Но теперь три девочки и два мальчика получили еще один шанс. Этим шансом стала Эмма Веденеева – чужачка в их мире, девушка, которой еще только предстояло родиться десятки тысяч лет спустя.

Она побежала к первобытной стоянке, уже не особенно скрывая свое присутствие. В настолько древней эпохе не требовалось прятаться и притворяться местной жительницей – на тех, кто ее увидит, это все равно не повлияет. Да и не до того скоро будет обитающим здесь древним женщинам.

– Эмма, подожди две с половиной минуты! – раздался в правом ухе девушки голос Виолетты. – Ты слишком рано пришла!

Веденеева остановилась за деревом. Секунды растянулись в часы, время, казалось, скоро и вовсе остановится. Но путешественникам в прошлые эпохи к такому было не привыкать. Они слишком хорошо знали, что время может идти с любой скоростью. Миллион лет может пролететь за одну минуту, минута может длиться миллион лет…

– Эмма, пора! – скомандовала диспетчер, и девушка бросилась к стоянке. С другой стороны к всполошившимся женщинам и еще не успевшим испугаться детям уже неслись медвежата и их свирепая мамаша. Женщины вскочили, закричали, но их крики заглушил рев медведицы, а рев в свою очередь утонул в воплях младенцев. На непонятно откуда появившуюся незнакомку в сером комбинезоне никто не обращал внимания. Те, кто сумеет убежать от медведицы, о ней потом и не вспомнят.

– Эмма! – самым громким звуком стал голос Виолетты, и девушка, подчиняясь последней команде, выхватила из-за пояса парализатор. Первобытные женщины и старшие дети уже разбежались, на стоянке остались только пять брошенных младенцев и медвежья семья. Веденеева нажала на спусковой крючок, и медведица упала рядом с одним из малышей. А еще через мгновение неподвижными оказались и ее детеныши.

Девушка схватила на руки одного орущего младенца, потом другого, годовалого, подбежала к третьему, совсем крошечному, и положила всех троих рядом. Потом она бросилась за четвертым и отползшим немного в сторону пятым – самым старшим из оставшихся на поляне малышей. Наконец, все дети лежали на земле вплотную друг к другу, после чего Эмма подскочила к медведице, сунула руку в один из многочисленных карманов своего комбинезона и достала оттуда маленький, на вид словно бы игрушечный, пистолет. Наклонившись над бурой лохматой тушей, она ткнула дулом пистолетика в густую шерсть. Готово! Теперь медведица долго будет чувствовать себя сытой – такой же сытой, какой стала, когда сожрала детей. Еще два таких же укола медвежатам – и все. Пришла пора прощаться с поздним неолитом, Эмму ждал родной XXIII век!

Она вернулась ко все еще плачущим младенцам, присела рядом с ними на землю, наклонилась и обхватила их всех.

– Аркадий, не торопись! – раздался у нее в ухе крик диспетчера. Судя по всему, Виолетта случайно подключила микрофон Эммы к тому каналу связи, по которому говорила с другим хроноспасателем.

«Что там с Аркадием могло случиться?!» – успела подумать девушка, прежде чем диспетчер опять обратилась к ней:

– Эмма, приготовься!

И спасательницу охватила беспросветная тьма. А через мгновение вокруг снова стало светло, гораздо светлее, чем на первобытной стоянке. И сидела Веденеева теперь на ровном полу, лишь немного присыпанном землей из тех древних времен. Оглушительно вопили пять спасенных детей – она по-прежнему прижимала их к себе обеими руками.

– Есть! – радостно воскликнула девушка, но из-за детского плача не услышала собственного голоса.

Аркадий Светильников после разговора с друзьями надвинул пониже на глаза ушанку и, ускорив шаг, стал пробираться мимо маленькой спящей деревеньки к темнеющему неподалеку лесу.

– Аркадий, не торопись! – зазвучал у него в ухе голос диспетчера. Молодой человек ответил сердитым бормотанием, но, оглянувшись назад, немного сбавил темп. В крошечных окошках почти засыпанных снегом домов, оставшихся за его спиной, один за другим начинали теплиться тусклые огоньки лучин. Деревня просыпалась, и те, кто встал раньше всех, скоро выйдут на улицу. Действительно, не стоило привлекать их внимание – чужой человек, со всех ног несущийся в лес, как минимум вызовет подозрения. А члены одного из живущих там семейств и вовсе догадаются, куда именно и зачем он спешит.

Чтобы этого не допустить, оставшийся путь до лесной опушки хроноспасатель шел обычным шагом, хотя сдерживаться ему удавалось с трудом. Что, если он опоздает? Конечно, его начальство в XXIII веке несколько раз все просчитало и перепроверило, но что, если кто-нибудь все-таки ошибся?

Думать про такое Светильникову совсем не хотелось. К счастью, лес находился уже близко. Проваливаясь в глубокие сугробы, молодой человек заковылял вглубь лесной чащи. Едва заметную тропинку, тоже заваленную снегом, хотя на нем еще виднелись чуть припорошенные чужие следы, он изучил в подробностях, поскольку видел ее много раз в виртуальной реальности, когда готовился отправиться сюда. Разница состояла лишь в том, что там, дома, не было так холодно и не требовалось при каждом шаге с силой выдергивать валенок из слежавшегося снега. Но куда идти, молодой человек знал точно. Даже если бы Аркадий не видел следов, он все равно помнил каждый поворот – слишком часто проходил этим путем на тренировках.

Прямо, теперь налево… теперь яма, надо ее обойти… Идти оставалось недолго – те, кто побывал здесь до него, ночью, боялись зайти слишком далеко в лес и заблудиться. У них имелись причины для страха, они чувствовали, что заслуживают остаться в зимнем лесу навсегда, хотя и убеждали себя в обратном. Правда, в итоге, с ними здесь так ничего и не случилось, но Аркадий старался не думать об этом и почаще напоминать себе, что для него местные жители в любом случае умерли больше тысячи лет назад и что его должны интересовать другие люди. Те, кому он не должен дать умереть слишком быстро.

Они находились где-то совсем рядом – на следующей маленькой полянке. Аркадий раздвинул очередные ветки, мешавшие ему пройти, и в первый момент испуганно вздрогнул – ему показалось, что на поляне никого нет. Но уже в следующий миг он понял, что просто не разглядел в утреннем сумраке три светло-серых свертка, лежавших под кустом. Один побольше, два – совсем крошечные. Один десятимесячный мальчик и две новорожденные девочки-двойняшки. Проплакавшие почти час после того, как родственники оставили их здесь, но теперь уже притихшие, погрузившиеся в сон.

Они не должны были проснуться – их мать умерла, родив близняшек, а отец понял, что не сможет прокормить и их, и семерых старших детей. И они не проснулись бы, если бы живущие в далеком будущем люди не решили этому помешать.

Проваливаясь в снег, спасатель подбежал к младенцам, на ходу скидывая с себя тулуп и снова вздрагивая от охватившего его со всех сторон ледяного воздуха. Ничего, через несколько секунд он будет дома, там и согреется! Дети, правда, тоже окажутся там, но им нельзя мерзнуть ни одной лишней секунды!..

Он закутал в тулуп девочек, прижал к груди их старшего брата, с облегчением почувствовал, как рядом с его сердцем забилось другое, совсем крошечное, и срывающимся голосом прошептал:

– Виолетта, это Аркадий, я готов!

Диспетчер не ответила, но морозное сумеречное утро вокруг молодого человека уже сменилось непроницаемой темнотой, где не существовало ни холода, ни тепла. Спустя еще мгновение на смену ей пришла жаркая духота, и ребенок на руках у Светильникова издал тихий писк, больше всего похожий на кошачье мяуканье. А потом на него обрушились остальные звуки: встревоженные возгласы сотрудников и истошный плач маленьких девочек, тоже пришедших в себя. Попасть из замерзшего леса в теплое помещение оказалось не слишком приятно, но Аркадия их плач страшно обрадовал.

– Живы! – облегченно выдохнул он, передавая мальчика подбежавшему врачу, а потом огляделся, отыскивая глазами друзей, выполнявших свои задания одновременно с ним. Эмму он увидел сразу – она, все еще одетая в рабочий комбинезон, но уже с распущенными длинными волосами, проталкивалась к нему сквозь толпу медиков и технического персонала. А вот Любима пока что-то нигде видно не было…