Текст книги "Броня генетической памяти"

Глава II
Русская родовая память

Род и семья в русской языковой памяти

Каждый из нас принадлежит своему роду-племени. Именно так: сначала РОДУ, а потом ПЛЕМЕНИ. И спрашивали обычно по-русски человека, когда видели его впервые, сначала об имени, а потом – какого ты роду-племени? Род наш – яблоня, от которой мы, как яблоки, недалеко падаем, предыстория – залог нашего будущего и будущего наших детей. Не зря же существует понятие благородный, то есть произошедший из благого, доброго рода, по задаткам открытый добру, за кого предстательствуют благие предки-родичи.

Что есть наш род и каковы значения главных родовых понятий – семейных названий, с которыми каждый из нас встречается при своем рождении и не расстается целую жизнь?

Слова, обозначающие кровное родство, – это мать, что значит – огромная, большая, главная, и отец, то есть родитель, от кого ты произошел. Есть еще в русском языке слово батя, родственное латинскому pater, оно означало – защитник. Детские наши слова мама и папа – это удвоенные слоги корней, обозначающих мать – MA, и батю – ПА. Эти названия свидетельствуют о том, что в сознании ребенка, годовалого младенца, ибо с года у человека развивается членораздельная речь, существует четкое разграничение понятий его близких в семье. При этом мать для ребенка главное, что есть на земле, а отец – защитник, основа детской безопасности.

Так что безотцовщина вполне осознается младенцем. Безотцовщина – это ребенок без защиты, он с рождения чувствует себя в опасности и на краю жизни, он под влиянием родного языка, смыслы которого заложены в генетической памяти, ощущает свою уязвимость, слабость, одинокость. А вот без матери – еще страшнее для ребенка, ибо мать для нас – настоящий материк для маленьких островков, хоть и отрывающихся от нее рано или поздно, но непременно понимающих свою привязанность к питающему нашу жизнь корню. Незыблемость первых и главных слов детства, присутствие их с младенчества дает человеку опору на всю дальнейшую жизнь, отсутствие же у ребенка матери или отца делает его ущербным. Сирота всегда вызывал и вызывает в народе острую жалость. И русский обычай требовал непременно приютить, обиходить, призреть сироту, за что прощались житейские грехи и искупалась любая вина пуще, чем строительством храмов. Не церковь строй – сироту пристрой. И как же изощренно лишают отца-матери детей нынешние европейские извращенцы, требуя изъять из детских представлений эти священные для каждого понятия. Дети, взращенные извращенцами, могут ли вообще называться людьми, ведь в их картине мира отсутствуют два важнейших понятия – мать и отец.

Столь же значимы для нас и слова, обозначающие детский возраст человека. Слово дитя происходит от глагола доить, что значит кормить, дитя – это вскармливаемый материнской грудью младенец. Порой мы так и говорим – грудной младенец. Чадо – еще одно слово для обозначения детского возраста. Оно родственно английскому Child, немецкому Kind. Корень в этом слове индоевропейский и означает начало, в данном случае – начало человеческой жизни. А вот слово ребенок относится к уже подросшим детям, вышедшим из грудного возраста, оно имеет значение – маленький работник и соотносится с корнем роб-, его мы знаем в словах раб и работа. Дети у русичей были сызмала работниками в семье.

Теперь взглянем на слова сын и дочь. Сын происходит от корня суо-, что значит рождать, сын – буквально рожденный матерью, обратите внимание на привязанность матери именно к сыну. Мы знаем это в повседневности: мать больше привязана к сыновьям, она их и защищает, и гордится ими, и привечает больше дочерей. Такой материнский инстинкт основан на древней традиции преемственности рода от отца к сыну. Мать, родившая сына, исполняет свой долг по отношению к роду, в который она вошла для того, чтобы продолжать его во времени и вечности. Она инстинктивно стремится сохранить сына еще и потому, что сын, согласно строгим русским обычаям, обязан кормить своих родителей до их смерти, он наследник всего, что заработали и нажили мать с отцом.

Иное отношение в русской родовой традиции к дочери. Дочь в исконном смысле этого древнего слова, происходящего от глагола доить, имеет предназначение вскармливать, питать дитя, то есть дочь – это будущая мать. В языке отражалось семейное правило: дочь непременно уйдет из рода и будем принадлежать чужакам. Причем именно такая судьба дочери в ожидании неизбежной разлуки с родными и по сей день представляется в русской семье счастливой, отношение к старым девам, вековухам, было и остается скрыто неприязненным, как к дочерям, не выполнившим исконного дочернего предназначения, заданного родным языком.

Имена сын и дочь закладывают в нас представление, что сын в семье важнее дочери, что сын есть тот, ради кого существует семья, кем крепится род, а дочь – это будущая кормилица и мать, но она будет принадлежать чужому роду. Из смыслов древних семейных слов проистекает парадоксальная мудрость старинной русской поговорки «отца кормлю – долг отдаю, сына кормлю – в долг даю, дочь кормлю – в окно бросаю». Но что удивительно, при всей утилитарности и практицизме русских представлений о родстве, насколько матери любят и лелеют сыновей, признавая в них исполнение своего долга и предназначение продолжения рода, настолько отцы привязаны к дочерям, хотя девочкам, по определению языка и традиции, надлежит покинуть и семью, и род и войти чужанкой в род незнаемый. Этот инстинкт тоже имеет оправдание в древнем укладе: сын – свой, никуда не денется, а с дочерью ждет разлука, и потому девушек в семье берегут, по русской традиции, не допуская даже к стряпне.

А теперь вглядимся в сегодня ставшее обыденным бросать семью, уходить к другой жене или к другому мужу, растить чужих детей, бросив родных. Подобное поведение свидетельствует о полном изничтожении в человеке понятия своего рода, в котором он – звено, передающее заветы предков грядущим поколениям. И сын у такого родителя, когда женится, не будет сохранять родовую память, и дочь, когда выйдет замуж, не будет знать, как хранить новый семейный очаг. Брошенные дети, дети из неполных семей редко когда имеют свои собственные счастливые семьи. Разрушение семьи ведет прямым путем к вырождению русского рода, ибо сын из семьи матери-одиночки не имеет примера отца для сбережения своего родового древа, дочь из такой семьи не имеет примера матери для врастания в чужой род.

Есть ныне и более страшные признаки гибели родовой памяти. Сегодня мы наблюдаем утрату не только отцовских, но и материнских инстинктов. Образ жены-матери усиленно замещается в обществе образом жены-любовницы, понятно, что для женщины с подобной психологией дети вообще ни к чему. Коренные родовые понятия уничтожаются при помощи таких чудовищных явлений, как суррогатное материнство, искусственное оплодотворение. Эти противоестественные вещи, становящиеся нормой, выжигают в русских душах человеческие представления о роде и семье, об отце и матери. Ведь теперь человека можно получить искусственно – из пробирки. Никто, правда, еще не изучал психику, интеллектуальные и физические способности «пробирочных» человечков, не прослеживал их дальнейшей судьбы. Никто не отслеживал продолжительность их жизни, чем они болеют, рожают ли детей, поскольку первым «искусственным» людям сейчас чуть за тридцать.

Поучительны и древнейшие смыслы слов брат и сестра.

Брат исконно обозначал члена родового сообщества, то есть брат – не только кровный родственник, «сын моего отца», но именно член своего рода. Сестра – это буквально своя женщина, женщина моего рода. Так что слова брат и сестра – родовые, а не семейные. Это значит, что мы и поныне испытываем братские и сестринские чувства к людям своего рода-племени, отличая их от чужаков.

Впрочем, обращение к незнакомым русским людям в зависимости от возраста – мать, отец, браток, сестричка, дочка, сынок, дед, бабушка, тетенька, дяденька – свидетельствует о сохранении русскими взгляда на свой народ как на родичей, несмотря на усилия современной пропаганды разрушать русские роды и семьи.

Мы не только к своему деду привычно обращаемся – дед, дедушка, дедуля, деда… Нет, мы так зовем любого русского старика, если хотим проявить к нему сдержанную теплоту и уважение. И интуитивно не ошибемся в таком обращении, потому что дед – это не только «отец моего отца», «отец моей матери», это понятие шире, дед – значит старший отец, старший представитель нашего рода-племени. Дед в исконном представлении славян – прародитель наш, основатель рода, его творец. Слова дэв в санскрите, Теос в греческом, Deus в латинском, Див в древнерусском и русский Дед – одного индоевропейского корня, обозначавшего Творца, Создателя. В английском этот корень тоже сохранился как родственный термин: Dady – так англичане в детстве называют отца. Так что русский Дед – однокоренной словам санскрита, латинского и греческого языков, именующим так Бога.

Дед по-русски – тоже творец, создатель, родоначальник, в отличие от западноевропейских языков, которые видели в деде лишь «большого отца» – grandfather, grossfater.

Русское уважение к деду – это признание потомками его родоначалия, уподобленного Создателю, это почитание значимости и силы деда, таковы смыслы, хранящиеся в корне вага, наполняющем собой слова важный, уважать, отвага. Слову дед родственно и понятие дядя – это наш старший родственник, вот отчего в ходу у детей обращение дяденька к любому человеку из своей родовы.

Но обратим внимание, как из исконных смыслов этих слов проистекает русское требование уважения к старшим, которое диктуется не одной только традицией почитания старости. Уважение старшие члены рода – деды и дяди – по русскому обычаю должны заслужить, чтобы не избывать свои годы жизни по насмешливой поговорке «Мудрость приходит со старостью, но чаще старость приходит одна». И потому, когда нам указывают на беспрекословное почитание стариков в обычаях горцев как на достойный образец подражания, мы должны осознавать, что у нас существует своя традиция почитания старости – это уважение к достойно прожитой жизни человеком, не посрамившим своего рода-племени, приумножившем славу и достоинства своего рода-племени. И Дед – это тот, кто стал воистину прародителем доброго рода, ведь он соименит Творцу.

В названии баба-бабушка, которое также является родовым и семейным, высвечивается иной смысл. Если в западноевропейских языках обходятся простым наименованием – grandmother, grossmuter, то есть «большая мама», то по-русски – мать одного из родителей – бабушка, баушка, баба – это женщина, которая учит ребенка говорить, ибо происходит это слово от глагола речи – баять. Так проявляются в семейных словах родовые задачи женщины – она, жена и мать, то есть рождающая детей, воспитывающая их, и она бабушка, то есть обучающая говорить.

В описанных здесь древнейших русских языковых понятиях, в их иерархии очевидна исходная главенствующая роль мужчины в родовом и семейном строе жизни славян и русичей. У мужчины биологическая роль – он отец, родитель, но еще более важна его социальная роль – он – батя, т. е. защитник и покровитель, он – дед, что значит глава рода и его прародитель. Так что говорить о каком-то древнейшем матриархате в отношении к индоевропейцам в целом и русским в частности мы, опираясь на данные языка, не можем. Патриархальные отношения прослеживаются во всех русских родовых словах.

Сомнительно также и утверждение многих лингвистов, что родовые и семейные слова всего лишь отражение детского лепета. Дескать, как дитю в голову пришло, так и стали называться мать и отец. Но почему же тогда все дети одного рода-племени лепечут одинаково? Почему они не ошибаются, четко называя маму мамой, а бабушку бабой? На самом деле, МА, ПА, БА, ДЕ – это древние корни, носители определенных смыслов, заложенные в нашей генетической памяти, и лишь удвоение их есть отражение примитивной речи младенца, но все, кто наблюдал, как дети начинают говорить, знают, что ребенок уже с года никогда при обращении не перепутает в речи маму и бабу, папу и деда. Он осознанно пользуется семейными словами.

Существуют в русском языке и семейные слова иного рода, они обозначают не кровное родство, а свойство – родство по мужу или жене. Здесь очень важно понимать, что не случайно подобные связи названы по-русски свойством. Родня мужу и жене становятся между собой своими, то есть родными и близкими. Названия свекр и свекровь толкуются как своя кровь, этим обозначено принятие жены в семью мужа через кровь – рождение детей. Тесть, теща – буквально значат «те же есть», что и свекр со свекровью. Причем именно тесть и теща позднее пришли в язык, чем свекр и свекровь, так как русской традиции было свойственно принимать чужанку в семью мужа, а не наоборот.

Особый таинственный смысл имеет слово невеста. В нем прозрачно читается – неведомая, что значит – женщина, принятая из другого рода. Известная всем сноха – жена сына, в древности звучала как сын-оха, и так выглядит любое женское прозвище от имени или профессии мужа – Лукьяниха, Петруниха, дьячиха. Название зять – муж дочери или сестры, происходит от индоевропейского корня genos – род, и действительно, зять – это человек, принятый в род. В свою очередь, шурин – брат жены, ведет свое начало от корня свой, и является полной копией современного названия свояк. Не забытое еще в народе слово золовка – сестра мужа, ведет происхождение от корня голова и обозначает старшую, главную над невесткой в семье мужа.

Очень жаль, что слова, обозначающие свойство, исчезают ныне из русского языка. Эти понятия перестали иметь для русских значение, а значит, утратились или ослабли те родовые обязанности, которые исполняли в роду золовки и шурины. И потому вызывают уже долгую озадаченность загадки типа «Шуринов племянник как зятю родня?». Но сохраняются еще покуда зятья и свекры, тести и тещи, сами понятия о родственниках-свойственниках, что показывают нам природную близость людей, связанных семейными узами, их непременное тяготение друг ко другу и сохранение за ними долга несения родственных обязанностей.

Наша русская двух-трехпоколенная семья и многопоколенный род в весьма поврежденном виде, но все же сохраняются народной традицией и являются единственно возможными формами русской жизни. Если они исчезнут или утратят свой исконный облик, то придет конец и всему народу. Вот для чего мы напоминаем о заложенном в нашей генетической памяти понимании смыслов родовых и семейных слов.

Трехпоколенная семья – это именно русская семья. В Европе и Америке бытует ныне двухпоколенная семья – родители и дети. Лишь только дети западноевропейцев оканчивают школу, им указывают на порог, они уходят из отчего дома самостоятельно строить свою жизнь. Сегодня западноевропейская и американская семьи становятся и вовсе однопоколенными, ибо западный человек часто отказывается иметь детей. У нас же, даже при отдельном проживании, бабушки и дедушки, прабабушки и прадедушки, тети и дяди образуют прочный семейный союз с детьми и внуками, который держится на взаимопомощи и поддержке друг друга. Мы еще не забыли, в отличие от западноевропейцев и американцев, что такое род и семья.

Род – происходит от древнего индоевропейского корня *ord, означающего рождение и рост. Многопоколенное древо, корнями уходящее в землю, ибо там лежат поколения предков, дедов и отцов, и с проекцией будущих побегов, еще не рожденных, но непременно должных увидеть свет. Таким представлялся русскому человеку род, состоявший из родовы, родни, родственников. Этот же корень дал нашему языку слово ряд, внесшее в русскую жизнь понятие порядка. Род – это не дикорастущий бурьян на пустыре государства, а упорядоченное родословное древо, растущее и множащееся согласно народным обычаям и многовековым законам. В строгой упорядоченности строится и семья, собирательное слово от корня семь/земь, обозначавшего в древности территорию, принадлежащую тому или иному роду. Изначально семья обозначала территорию родовой общины. Корень семь/земь, с близкими ему понятиями земля, земной, наземь, свидетельствует о том, что каждый род на Руси жил на своей земле и без нее не мыслил своего существования. А когда сегодня целенаправленно разрушают семью, то получается, что у человека вынимают из-под ног его землю. Он не чувствует под собой почвы, опоры, ибо семья – это его родовая «земля», его пристанище.

Без понятия о роде, невозможно и существование важнейшего для нас слова народ. Народ состоит из родичей, людей одной крови, одного корня, народ – это родовые ветви, взращенные из одного семени и исходящие из общего корня. Народ – это ныне живущие члены рода, те, кто народились, пребывают в верхней части родового древа, на его вершине. Они затем родят следующее поколение, состарившись, уйдут в небытие, и станут Родом для новых поколений своего народа. Сегодня очень важно, жизненно необходимо уметь проникнуть в смыслы этих слов, для того чтобы не забывать, кто мы такие, откуда вышли и куда уйдем, чтобы не отстать от своего рода-племени, превратившись в ничтожное перекати-поле, слабое скитальческое деревце без корней, без семьи, без отца-матери, без надежной опоры в жизни – родного народа и тысячелетнего русского Рода.

Муж и жена – те же мужик да баба

Особые семейные имена – муж и жена. То, что они исстари называли не только семейную пару, но и любого мужчину и любую женщину, свидетельствует об исконной необходимости семейного статуса для каждого человека. Слово муж родственно понятию ум, оно происходит от индоевропейского корня со значением думать, мыслить. Иной смысл у слова жена, образованного от индоевропейского корня, означающего рождать. Язык наш изначально устанавливает четкое разграничение мужских и женских ролей, иерархию семейных отношений. В этой иерархии женщине отводится биологическая роль – рождающей потомство, а мужчине – социальная роль – думающего, то есть заботящегося о своих семье, роде, стране. В этой иерархии мужчина и женщина имеют особые общественные обязательства и несут особые семейные обязанности. Когда в нынешнем и прошлом веках насильно вводилось равноправие полов, то это взламывало архетипы нашего сознания, ибо генетическая языковая память диктует мужчинам и женщинам выполнять различные, заложенные Богом и природой задачи. Об этом гласят и суровые народные приговоры: «Не петь курице петухом, не быть бабе мужиком», «Курица – не птица, баба – не человек».

Упомянем, что слово человек имеет родовой смысл – это ныне живущий представитель рода, где чел (древнее *кел) есть род, буквально клан, а век (древнее *войк) – жизненная сила, ее энергичное проявление. Причем слово человек изначально прилагалось только к мужчине, и это не случайно.

Задачи мужа и жены столь различны, что архетипы нашего сознания разводят мужчину и женщину на разные полюсы мира. Мужа мы мыслим, под диктовку архетипов нашего языка, стоящим по правую сторону от Творца, мужчина соотносится с понятиями дня, солнечного света и жизни. Жена в этой иерархии расположена по левую сторону от Создателя, она связана с понятиями ночи, лунного света и смерти. Эта исконная иерархия настолько прочно сидит внутри каждого из нас, что до сих пор порождает такие традиции и ритуалы, как расположение женщины слева от мужчины при выходе в свет и при рассадке за стол, как устройство застежек при пошиве одежды на правую сторону для мужчин и на левую для женщин. Приметы гласят: лоб свербит с правой стороны, правая бровь чешется – челом бить мужчине, ежели с левой стороны лба почесуха – предстоит кланяться женщине. Но по иным архаичным поверьям, правое место в иерархии мира занимают ангелы, а левое – бесы. Русские поговорки подмечают прирожденную склонность женщины слушать бесовские наущения: «Где черт не сладит, туда бабу пошлет». Хотя зачастую говорят и так: «Муж да жена – одна сатана».

Впрочем, русский язык хранит и русский семейный идеал, когда муж – голова, а жена – душа. Язык наш закладывает в нас глубинные социальные задачи, которые мы стараемся выполнить в силу воздействия древних архетипов мышления. В русском языке семейные слова не только муж и жена, но и мужик и баба. Почему именно они избраны как основные, повседневные знаки мужа и жены? В слове мужик, производном от слова муж, не только живо значение мыслительности, ума, в него еще привнесена идея ответственности за семью, слово это хранит в себе мысль о самостоятельности, мужественности и силе, недаром говорят слабаку: «Ты не мужик!», подбадривают малодушного: «Будь мужиком!», и в похвалу мужчине обычно звучит: «Настоящий мужик!». По-русски мужиком становится парень, когда женится. Поэтому без жены мужчина не мужик. Если к русскому мужчине неприложимо слово мужик, это означает, что он не состоялся как член общества, он не может отвечать за своих близких, он слаб и беспомощен, ничтожен.

А у слова баба изначальное значение болтушка, балаболка, говорунья, ведь корень ба – исконно означал баять, балаболить, болтать. Наша русская баба по сути своей – беспрестанно говорящая женщина. Давно подмечено, что женщины думают, когда говорят, в отличие от мужчин, которые сначала подумают, потом только скажут. Именно так заложено Богом и природой мыслить и говорить женщине, беспрестанно воспроизводящей речь, буквально не замолкающей – ба-ба-ба, потому что женская социальная задача есть обучение потомства родному языку, а для этого необходимо баять и балаболить без конца. «Баба что горшок: что ни влей – все кипит». «Бабу не переговоришь».

Женщине природой заложено именно много говорить, а не много думать. Думать за нее положено мужику. «Баба что мешок: что положишь, то и несет». У женщины в отличие от мужчины склад ума, который идеально выражен в формуле «Откуда я знаю, что я подумаю, пока не услышу, что я скажу». Мужская оценка всякой женщины «Баба – дура!» основывается именно на различии мужского – рассудительного и женского – речевого складов ума. Пословицы и поговорки описывают женский ум так: «Пока баба с печи летит, семь дум передумает», «У бабы волос долог, а ум короток», «Бабьи умы разоряют домы». Жене-бабе не нужно много ума, ее врожденные талант и Божье дарование – речистость. Неразговорчивая женщина – такая же ошибка природы, как болтливый мужчина.

Человеческая речь, язык жены и матери – это национальная картина мира, которую необходимо внушить, буквально заложить в уши потомству, картина мира, которую должен усвоить каждый ребенок в семье на протяжении первых шести лет жизни. Современные исследования показали, что в первые полтора года младенец запоминает до пятидесяти слов, причем уже к шести месяцам звуки, которые издает новорожденный, напоминают звуки не какого-нибудь, а именно его родного языка. К двум годам младенец знает уже около трехсот слов, в три года ребенок осваивает под тысячу слов, а к шести годам понимает примерно десять тысяч слов! А значит, в совершенстве овладевает родным языком. Скорость обучения языку в детском возрасте составляет двадцать слов в день.

С колоссальной социальной задачей научить своих детей родному языку может справиться только баба – беспрестанно говорящая женщина. Она предназначена передавать молодому поколению наследие предков – родной язык и национальную картину мира. Не случайно слово баба является еще и термином родства. Баба, бабка, бабушка – это мать одного из родителей, все свое время уделяющая внукам. Именно она сказывает сказки, баюкает – поет колыбельные и потешки, не замолкает над младенцем ни на минуту благодаря дару речевого общения, присущему всему женскому роду.

Женская русская речь весьма отличается от мужской. Женщина предпочитает описывать то, что видит, и то, что с ней произошло. Мужчины об этом иронически говорят: «Приехала баба из города, привезла вестей с три короба». Женщина – бытописатель, а следовательно, она непрестанно ищет и находит новые формы выражения, творит новые слова, чтобы точнее и ярче отразить то, что видит. Все слова с уменьшительными суффиксами в русском языке придуманы женщинами. Потому что именно женщины, бабы говорят с детьми, сюсюкая и умиляясь. Сегодня во многих таких словах мы уже не видим уменьшения и умиления – миска, чашка, тазик, ложка, вилка. Но еще в «Домострое», своде хозяйственных правил XVI века, эти слова выглядели так: миса, чаша, вила, ложица, таз. Именно женщины в своем словоупотреблении привели эти слова в уменьшительно-ласкательную форму, а потом многие из подобных слов утратили первоначальный облик. Эта уменьшительность оттого, что женщины очень много общаются с детьми, с которыми разговаривают ласково. Общаясь, они обучают детей речи. Обучение речи, а не мысли как раз и подразумевает описание всего, что попадается на глаза, и всего, что происходит и происходило в нашей жизни.

И в произношении женщина отличается от мужчины – тембром голоса, темпом речи, характером пауз, длительностью гласных. В разговоре мужчины сохраняют молчание 3,21 секунды, а женщины молчат лишь 1,35 секунды. И эта скорострельность речи получила в мужском сообществе точную оценку: «Лукавой бабы в ступе не утолчешь».

Женщины предпочитают вопросно-ответную форму общения, то есть диалог, и потому норовят на каждую реплику мужа непременно дать ответ-отпор. Мужчины выбирают монолог, где они могут четко изложить мысль, а на стремление жены непременно возразить находят утешительное объяснение «Собака умней бабы: на хозяина не гавкает».

Женщинам сподручнее размышлять вслух, и когда их собирается несколько, то звучит целый хор наперебой размышляющих баб. Отсюда формула коллективного женского мышления «Три бабы – базар, а семь – ярмарка». Мужчины думают не вслух, а про себя, потому они больше молчат, предпочитая пропускать мимо ушей и слова жены. «Баба бредит, да кто ей верит». И говорят мужчины по очереди, выслушивая друг друга.

Мужчине важен смысл сказанного, а женщина наслаждается формой речи. Девочки раньше овладевают языком, осваивая звук за звуком, и начинают они говорить правильнее и чище мальчиков – сказываются природные женские задатки. Мальчики же долго помалкивают, а заговорив, пренебрегают произношением. Зато с раннего детства любят делать умозаключения.

Женщины избегают грубых слов, не любят матерщины. Мужская же речь груба, для проявления власти и силы, для подавления собеседника в ней часто используется криминальный жаргон, так как он обладает особой энергией, позволяющей маскировать внутреннюю слабость человека. Именно от мужчин приходят в обыденную речь криминальные, энергичные слова: накололи, кинули, наехали, мочить…

Женщинам не нужно демонстрировать силу, и они чаще всего игнорируют подобное словоупотребление. Мужчина же и по отношению к женщине должен постоянно выказывать свое превосходство: «Баба с возу, кобыле легче», «Бабе волю дать, не унять», «Знай баба свое кривое веретено».

Мужчина и женщина не только по-разному говорят и мыслят, они природой и обычаем предназначены для разных дел, причем мужская работа имеет конец и отдых, а женская – никогда. Вот как об этом повествует старинное полесское предание: «Шел Господь по земле. Пришел он к женщине, а она жала жито. И говорит ей Господь: „Покажи мне дорогу. Я заблудился“. А она же не знала, что это Христос ходит по земле, и отвечает ему: „Вон там муж мой пашет. Иди туда, куда он покажет, потому что мне совсем некогда“. Тогда ей Христос и говорит: „У тебя никогда времени не будет. Ты будешь одну работу делать, а десять тебя будут ждать“. И пошел Господь к мужику. А тот оставил свою пахоту, остановил быка и повел Господа, показал ему дорогу. И сказал ему Господь: „У тебя всегда время будет“». Полесская крестьянка, рассказавшая эту притчу, добавила к ней от себя: «И что же? Бывало, я со своим мужем ставим копны. Он кладет, сметывает стожок, а я лезу на тот стожок, укладываю. И так целый день. Придем домой, устанем. У меня и свинья кричит, и варить надо, и корову доить надо, и все делать, и дети есть хотят, и муж хочет есть. А он придет, сядет – и все. А одну работу делали. Но у него есть время, а женщина все работает. Потому что ей так Господь сказал, и она сама виновата, что захотела только работу знать».

На Руси существовало четкое разделение мужского и женского труда. Обычай провел между ними черту, которой не переступают ни мужчины, ни женщины. Мужчина обязан пахать, косить, возить, подавать снопы, веять, сеять, рубить дрова и молотить. Женщина копает и полет огород, жнет хлеб и лен, обихаживает скотину. Сено гребут и сушат вместе, но эта работа считается в праздник. Замечательно, как русская традиция предписывает мужчинам и женщинам выполнять главные работы земледельца – пахоту, сев и жатву. Пахота и сев – это исключительно мужская забота. Будучи сеятелем, мужчина в русской традиции предстает главным кормильцем семьи, добывающим ей пропитание. Обычай предписывал, что сеятель должен выходить в поле чистым, в чистой рубахе и босиком. Тогда урожай ожидался хорошим. Женщинам было запрещено участвовать в севе. Зато именно женщины согласно обычаю были жницами. Жатва словно зеркальное отражение сева. Теперь уже женщина в преддверии жатвы мылась, одевала чистые одежды, убиралась в доме, застилала чистой скатертью стол, чтобы встретить дорогого гостя – новый хлеб – Дар Божий.

Разумеется, это по обычаю установленное распределение мужских и женских работ могло быть нарушено особыми обстоятельствами жизни. Во время войны женщине приходилось выполнять и многие мужские обязанности. Вынуждена была пахать, засевать, ехать в лес за дровами. При этом на ней продолжали лежать все женские домашние дела, об этом сложена горькая частушка военных лет «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик». Вероятно, от этой веками выработанной необходимости женщину никогда не осуждали, если она брала на себя мужскую работу.

Замечательно, что даже пространство в хозяйстве делилось на мужское и женское. Баба была хозяйкой в доме, а мужик – за его стенами, во дворе, на улице, в лесу, в поле. «Мужик с собакой во дворе горюет, а баба с котом в доме панует». «Мужик в лесу не вор, дома не хозяин».

Нынешняя беспомощность и безрукость мужика связана, вероятно, и с нарушенной в русском народе традицией разделения хозяйственных работ. У бабы, что в городе, что в деревне, по-прежнему остаются ее бабьи дела, которых невпроворот. А мужик уже и не сеятель, и не пахарь и во дворе, на улице не хозяин, ибо давно его пространство огорожено стенами квартиры или крохотных огородных соток.