Электронная библиотека » Татьяна Миронова » » онлайн чтение - страница 7


  • Текст добавлен: 11 апреля 2016, 16:40


Автор книги: Татьяна Миронова


Жанр: История, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Производящая и присваивающая культуры столкнулись сегодня в споре за первенство в России. И пока при потворстве властей побеждают и верховенствуют те, кто искони привык присваивать себе все, что встречалось на пути его кочевого народа. Присваивающая культура более древняя, более жестокая, она не терпит препятствий и стремится их преодолевать нахрапом, налетом, завоеванием. Но, не имея в основе творческого начала и терпения производителя, такие народы могут процветать лишь рядом с объектом набегов – а таковым был русский народ, являвшийся на протяжении веков вольным и подневольным кормильцем своих соседей. Вот о чем следует задуматься всем, кто мечтает заместить русское население пришлыми кочевыми этносами на просторах России. В лучшие времена русский творчески талантливый и трудолюбивый народ всегда был готов делиться заработанным и произведенным с младшими братьями, населявшими Империю, понимая свое превосходство в целях и смысле жизни. Ограбленные сегодня этими самыми неблагодарными «братьями», лишенные творчества и созидания, русские перестают трудиться на благо всех народов страны, и это вскоре больно ударит не только по нашему народу, но и по его присвоителям и расхитителям, и по власти, дозволяющей захватчикам безнаказанно грабить тружеников. Вечен закон нашей жизни русская хлеб-соль платежом красна. И горе тому, кто его забывает.

Русское тело и русское дело

Казалось бы, какое отношение имеет русский физический тип к тому делу, которое предпочитает русский народ: земледелие, ремесла, строительство. Между тем, именно русский физический тип определяет наши устремления и предпочтения в труде, ибо, как установлено наукой, фундаментальные элементы культуры в своих истоках связаны с особенностями человеческой биологии.

Взглянем на среднестатистического русского человека – обычного, небогатырского телосложения, ничем не выдающегося вида. Тело у типичных русских крепко сбитое, ширококостное, угловатое, коренастое, кряжистое. В твердой своей походке русский мужик словно врастает ногами в землю. Роста русичи разного. Поколения, испытавшие в детстве голод, пережившие военное детство или ужасы нынешнего геноцида, мельче и короче тех, кто имел счастье родиться и вырасти в более благоприятные времена. Но телесная крепость и кряжистость, широта кости, плотность и дородство тела проявляются у русского мужчины с детства и оцениваются одобрительным приговором родовы: «Мужичок!». Не является недостатком и приземистость, ибо здесь отмечена близость, связанность человека с землей-матушкой. Дородство ценится и в русских девушках, и в женщинах, а потому нарочитая современная худоба и модная девичья истощенность интуитивно тревожат близких и заставляют их усиленно откармливать молодку, приводя ее в соответствие с русским идеалом красной девицы – стройной и статной «лебедушки», будущей матери многочисленного семейства. Телесная крепость и кряжистость, прочность кости и плотность тела искони были русским идеалом, потому что именно они обеспечивали выживание русского народа в тяжелейших климатических условиях нашей страны, где если голод или недород охватил страну, то «пока толстый сохнет, худой сдохнет». Такой телесный «состав» русского народа обусловил его необыкновенную выносливость, огромную физическую силу и терпеливость в труде. Русские в буквальном смысле являются костяком, становым хребтом России, на своем горбу вытаскивая страну из злоключений истории. Впрягаться ли в соху и борону вместо лошади, стоять ли за станком по две-три смены кряду, выживать и воевать в тридцатиградусные морозы и в сорокаградусную жару – все это русские свойства крайнего терпения и стойкости, дарованные нам во многом благодаря нашему физическому типу. И пусть случается, что «крепко скроен, да не ладно сшит», русский крой силушки молодецкой сохраняет нас и нашу Державу в целости до сих пор. А сформировал нас такими тысячелетний земледельческий образ жизни, где «что посеешь, то и пожнешь». Психология вечного народа-труженика родила множество трудовых поговорок: «Бобы не грибы, не посеяв, не взойдут», «Масло само не родится», «Добывай всяк своим горбом», «В поле серпом да вилами, так и дома ножом да вилкою», «Дал Бог руки, а веревки сам вей».

Национальную особость имеют и русские лица. Слово лицо недаром производится от глагола лить, ведь каждый человек неизбежно – вылитый отец или мать, он не только сам отвечает за свое лицо, но и родители его несут за него ответ. «Свинья не родит бобра, сова не высидит орла».

Национальный идеал русской телесной красоты – кровь с молоком, это значит кровная, наследственная крепость шлифуется с юности сытным и здоровым питанием. Хранящие национальный идеал русские песни так описывают мужскую красоту: плечи могучие, широкие, богатырские, головушка буйная, удалая, молодецкая, телом не велик, да широк, словом, красен человек статью. Само слово стать – крепость и стройность одновременно. Чтобы добиться стати, в русских семьях новорожденного до года пеленали в тугие пеленки, выпрямляли ручки и ножки, ровняли спинку, обматывая их двухметровым широким поясом поверх одеял.

Стать присуща и добрым молодцам, и красным девицам. Для русской женской красоты в песнях веками создавался словесный идеал: руса коса до шелкова пояса, телом кругла, бела, как мытая репка, грудь лебедина, походка павлина, сама собой миленька, личиком беленька.

Можно долго рассуждать о многочисленности русских типов и разнообразии русских лиц, но если спросить любого из нас, что есть русская красота, то каждый опишет русые волосы, белую кожу, синие глаза, точеное лицо, высокий лоб. Никого из русских такому идеалу не учили, нигде русскую красоту не преподают, а только знаем мы о ней, внутренним чутьем угадываем, родовой памятью помним о прекрасных русских ликах.

Сам язык нас учит тому, что лицо должно быть близко к святому лику, не случайно и слова эти одного корня. Верх телесного совершенства, когда лицо подобно лику, выражающему духовную красоту человека. Отклонение от идеала русской красоты на Руси едко высмеивалось, за такими ухмылками природы виделась русским духовная скудость рода и нравственная ущербность семьи несчастного урода. Вот и говорили тогда безжалостно: «Ни кожи, ни рожи, ни виденья», «Нос крючком, борода клочком», «Гороховое чучело, воронье пугало, сморчок сморчком».

И худоба не для русского человека. Не зря слово худой от понятия худо. Телесной худобы русские искони боялись, как признака болезни и слабости, то есть вырождения. Худобой корили: худ, как треска, как жердь, кости да кожа, глиста глистой. А еще национальной заповедью слышал русский человек с детства: «Избави нас, Боже, от лыса, коса, рыжа и кривоноса». Неслучайно возник оберег, призывающий остерегаться и сторониться своих одноплеменников с врожденными уродствами. Кривонос – человек с асимметрией в лице, как ныне установлено психиатрами, имеет в себе зародыши душевных болезней. Косоглазие – явная черта вырождения. Врожденную скудость волос на голове народная мудрость полагает признаком злобности характера, и генетики лысую от рождения голову считают чертой дегенерации. А вот почему сторонились рыжих? Это разъясняет другая русская поговорка, заставляющая распознавать в облике своего с виду человека признаки чуженина и быть осторожным с такими людьми: «С черным в лес не ходи, рыжему пальца в рот не клади, с курчавым не вяжись». Чернота и курчавость волос считались признаками цыганской крови, а предостережение от рыжих заставляло быть бдительными с евреями: «Рыжий-красный – человек опасный». И еще есть заговор-оберег все о том же чуженине: «Черный глаз, минуй нас!».

Удручает, что народный идеал красоты, как и народные предостережения-обереги от врожденного уродства, померкли в нашем сознании, их старательно затушевывают, замещают иными, национально чуждыми идеалами красоты, где «нос крючком» или «нос – через Волгу мост» уже не признак уродства, где «руки граблями, ноги ухватом» не хуже русской стройности, где «кости да кожа» лучше русской статности. И русый цвет волос перестает манить родной русскостью.

Размывание народного идеала красоты происходит еще и за счет активной гибридизации русского населения России. Смешанные браки и прежде существовали в нашей стране, но они не были столь распространены, как сейчас. Особенностью нашего времени является то, что русские женщины стали выходить замуж за инородцев, видя в них силу и волю, напор и нахрапистость, способствующие в сегодняшних условиях жизни бытовому достатку и семейному благополучию, русские мужчины на подобное способны меньше. Завоевание инородцами русских жен подобно уводу их в татарский или турецкий полон, где и сытно, и сладко, но душно и пакостно. Главное, потомство таких браков чаще всего приобретает черты кочевника-отца и завоевательный, нахрапистый дух древнего скотовода. Русские матери таких семейств не узнают в своих сыновьях и дочерях собственную кровь, и родовая русская преемственность рвется. Но есть момент обнадеживающий – в смешанных браках неизбежно постепенное обрусение их потомков, причастность к русским идеалам, ибо подобные семьи, благодаря матерям, передающим свой родной язык детям, поголовно русскоязычные, а язык вопреки крови воспитывает, вскармливает дух человека, в лоне которого он растет. Прискорбнее, когда русский женится на чужанке, ибо, приобретая фамилию отца, вливаясь в его русскую родову, такой потомок будет воспитываться в лоне национальной психологии матери, впитывая вместе с ее молоком нерусские принципы бытия. А возникают межплеменные браки прежде всего потому, что национальный идеал красоты размыт и подменен.

Чужие национальные идеалы красоты нам навязывают ныне насильно через экранные образы положительных героев и журнальные картинки так называемых «звезд», персонажей мужских и женских, равно чуждых славянским представлениям о совершенстве. Это идеалы наших ближних соседей и заморских этносов. А ведь народы, обитающие в России, на нас не похожи. У горцев – тело легкое, тонкокостное, худощавое, более хрупкое, с летящей над землей походкой. Они и мельче ростом, если сопоставлять, к примеру, русских и кавказцев одного поколения. У азиатских народов телесность часто округлая и рыхлая. В юности они чрезвычайно хрупкие и мелкие, но обретают с годами дебелость и объемистый живот. Отсюда и малая выносливость, слабосильность, неспособность к тяжелому труду. Женщины у них, смолоду стройные и тонкие, быстро вянут и расплываются. Зато и горец, и азиат от природы обладают недостающей нам ловкостью, увертливостью, быстрой реакцией на любую угрозу. Многотысячелетние кочевья сформировали их такими, и сегодня они живут архетипами кочевников, умеющих ловкостью, быстротой, хитростью, напором, наскоком добыть желаемое, а не тяжелым и упорным трудом достигать цели. Такие народы не умеют подставлять свои горбы под общую, государственную обузу, не желают впрягаться в общее ярмо и потому не могут быть опорой, хребтом Державы, о них и в старину говаривали: «на русском хлебе отъелся». Вот только почему-то многие из пришлых народов претендуют ныне быть не только загребущими руками и туго набитым желудком, но уже и головой нашей Родины.

В виде новой химеры, которая держится на позвоночнике – становом хребте из русского народа, с ненасытной утробой и загребущими лапами пришельцев-кочевников, формируют в нашей стране новую социальную общность – «российский народ», о явлении которого миру провозгласили нынешние правители России, представляющие из себя чужеродную русским голову этой трудно вообразимой уродины. Возможно ли гармоничное соединение столь несоединимых физически и психологически этносов?

Одним из ключевых отличий русского народа является то, что нам одинаково чужды восточная культура избегания и западная культура презентации. Наша зона личного пространства значительно меньше, чем у европейцев, и совершенно ничтожна по сравнению с кавказскими и азиатскими народами. Мы обмениваемся рукопожатиями, как и европейцы, но у нас принято среди своих обниматься, целоваться, похлопывать друг друга по плечу при встрече и прощании, при желании поддержать и подбодрить, или похвалить друг друга. То есть наша зона личного пространства столь мала, что мы спокойно и уверенно чувствуем себя только плечом к плечу. Таково чисто русское выражение народного единства. У западноевропейца с его культурой презентации эта зона простирается на расстояние рукопожатия. У горцев и азиатов в их культуре избегания личное пространство – это расстояние вытянутой руки, и приветствия горцев – поклоны именно на таком расстоянии. Особенным среди других народов является и русский взгляд – глаза в глаза. Мы с детства помним мамино воспитательное «Смотри мне в глаза!», когда чувствовала, что ребенок лукавит или врет. У нас сызмала вкоренено представление, что по глазам можно прочитать, говорит ли человек правду. Тот, кто отводит взгляд, косит в сторону, считается у нас неискренним, хитрым, лживым. Подобное поведение может быть названо культурой единения, потому что мы, русские, объединяем воедино наши взгляды, речи и дела. Восточная же традиция видит в прямом взгляде угрозу, не разделяет радости русского общения, которое ей представляется чересчур фамильярным.

Русский и кочевник (азиат ли, горец) несоединимы в силу различий своих физических типов и вековых устоев своей деятельности. Русский искони земледелец, человек, делающий пищу, а не собирающий ее с земли, то есть пуповиной привязанный к земле. Первобытная собирательность в его жизни – это всего лишь грибы, орехи да ягоды, зато творчества в быту хоть отбавляй: пахота, сев, жатва. Обиход земли требует великого мастерства, опыта, знаний и разума. Русич от рождения творец и созидатель, должный вглядываться в глубь явлений природы, и одновременно мыслитель, созерцающий вертикаль мироздания: небо, пространство между небом и землей, землю, текучие воды, чтобы угадать, размыслить погоду, понять тот урочный час, в который земля родит больше. Земля для него – кормилица и мать. Ее надо творчески, с умом обиходить, чтобы получить урожай, способный прокормить страну.

Кочевник, горец и азиат, – это скотовод, человек, следующий за стадом, через пасущееся на земле стадо занимающийся собирательством плодов земли, и потому он ближе к первобытности. Творческие потребности его минимальны, зато инстинкты собирательства и захватничества сильны. Взгляд на мир горца и кочевника – взгляд сверху и вдаль, а не вглубь и вверх, как у земледельца. Потому человек этого уклада жизни – собиратель и завоеватель.

Когда мы говорим о свойственных разным народам видах деятельности, мы не можем не заметить этих особенностей. Земледелец – плохой торговец, ибо он всем насущным обеспечивает себя сам, но поскольку он творец и созидатель, то хороший воин, потому что должен защищать созданное своими руками, оборонять землю-кормилицу. Его воинственность имеет благородные черты: сохранить свое, заработанное потом и кровью, сберечь Родину-мать. Кочевник, как собиратель и захватчик, – хороший купец и отличный воин. Но его воинственность носит исключительно корыстный характер – отнять, присвоить, перепродать. Ибо родной очаг его переметный, пищу он не творит, а собирает по пути скитаний.

Такое различие в быту и повседневности ставит русского, земледельца по природе, в невыгодное в общем государстве положение по отношению к кочевнику, горцу и степняку. Потому что творчество и созидание требуют огромных усилий и временных затрат, долгого обучения и талантов. А собирательство и захватничество зависят от напора и натиска, ловкости и хитрости. Ловкость и хитрость пересиливают талант и долготерпение, и мы получаем нежизнеспособное государство, где нарушены все мыслимые каноны русской справедливости. Мы, русские, тактически проигрываем сегодня людям иного, нерусского национального склада. Но в исторической перспективе успех и процветание общества определяются именно русской способностью к усилию и терпению, творчеству и созиданию, а не умением завоевывать чужое и отбирать общее, как никому конкретно не принадлежащее. Но будет ли жизнеспособен организм государства, у которого истощен, изможден, дистрофичен становой хребет, у которого голова не желает питать и кормить тело, у которого руки несут пищу мимо рта, лишая тело жизни. Нет, погибнет такое государство, и погибнут вместе с ним народы, пытающиеся въехать в рай на русском горбу.

Сохранение этнического облика, национального физического типа, с которым связаны наши понятия о красоте, – одно из условий русского выживания. Отрицающие это люди изначально лукавят, ибо сами живут с собственными идеалами красоты в крови. Русский национальный тип красоты и физической крепости их раздражает и тревожит, так как напоминает о существовании русского народа, мешающего клепать «плавильный котел», из которого рождается уродливая химера «российской социальной общности».

Как взрастают иванушки и аленушки

Мир русского детства – строгие правила русского воспитания – начинается с обряда родин. Рождение ребенка – родины – всегда окутано тайной, оно сокрыто даже от родни, дабы в этом таинственном действе природы не нарушить словом или помыслом пути пришествия человеческой души на свет Божий. Дитя после рождения тщательно оберегается от чужих глаз вплоть до сорокового дня жизни. Только на крестинах новорожденного показывают родове, причем до крестин, чтобы дитя не померло некрещеным, его «крестит» повитуха, сбрызгивая святой водой и произнося заветное «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа».

Первый вынос младенца на улицу мать в старину сопровождала красивым языческим заклинанием: «Солнцем освещусь, месяцем огорожусь, звездами осыплюсь, и никаких насланных болезней не боюсь». Даже после крестин все равно стереглись, не показывали дитя чужим, особенно боялись похвального слова. Неприязнь к похвальбе своими детьми присуща всему русскому народу. Если мать стеснялась окоротить языки соседкам, не в меру восхищавшимся дитятком, то вступалась бабушка: «Нечего смотреть, нечего хвалить, дите как дите, не лучше и не хуже, чем у других». Опытом жизни знали бабушки, что ребенок после такой чрезмерной похвалы будет кричать, словно пробралась к нему по натоптанному славословием следу зависть, и корежит, мучит чадушко, и сводит с ума мать, не знающую, как избавиться от сглаза. Зависти сторонились матери, боясь встречи с другой матерью с ребенком на руках. В таких случаях считалось, что один из детей непременно примется кричать, а то и умрет. От сглаза клали в колыбельку нож и иголку, сторожась тех, кто мог незвано проникнуть в избу и взглянуть на маленького.

Все младенчество ребенка для сбережения его от напастей обставляли огромным количеством ритуальных запретов. До года нельзя было взрослым членам семьи перешагивать через него, а то он перестанет расти. Боязнью, что расти перестанет, объясняется и запрет вздымать, подбрасывать ребенка выше головы. Нельзя было давать ребенку смотреться в зеркало, не то он может испугаться. Запрещалось целовать младенца в губы, ибо долго не начнет говорить. Большой осторожности требовала даже ласка дитятки, возбранялось называть его котиком или зайчиком – не то вырастет горбатым…

Под страхом того, что волосы станут плохо расти, или что у ребенка начнутся головные боли, или что у него нарушится речь, обычай запрещал стричь ребенка в течение первого года. Остриженные по первому году волосы возбранялось выбрасывать, их надлежало сжечь в печке, бросить в реку или закопать. Тысячелетиями хранилось и другое обрядовое предписание – выпавший молочный зуб не выбрасывали, а «отдавали» его мышкам, бросая в щель между половицами с приговором: «Мышка, мышка, на тебе зуб костяной, дай мне зуб золотой».

Зубы – особая часть тела, таинственная и мистическая. Широко известна примета: приснится, что выпал зуб, да с кровью, – жди кончины кровного родственника. Если зуб во сне выпал без крови, умрет хороший друг или некровный свойственник. Само слово зуб, по свидетельству академика О. Н. Трубачева, означает – рожденный, и в мистическом и символическом смысле выпадение зуба в сновидении подает человеку весть: рожденный – умер.

Древним ритуалом является символическое «перерезание пут», когда старшие члены семьи, отец или бабушка, рукой или ножом разрывают нитку, которой предварительно связывают ноги ребенка в возрасте около года. Порой перерезают ножом воображаемые путы, проводя острым лезвием по полу между младенческих ножек. После этого, как полагает народное верование, дитя обязательно скоро начнет ходить.

Грудное вскармливание на Руси имело особые установки. Кормили крестьянки грудью своих детей до полутора и даже до двух лет. При этом грудь давали в ту же минуту, как дитя попросит. Не позволяли ни голодать, ни орать без продыху. Воспитания по доктору Споку русский народ, слава Богу, не знал.

Поучительна народная традиция в отношении телесных наказаний детей. В течение первого года жизни строго запрещалось наказывать младенца. Обычай стращал не в меру ретивых и жестоких родителей угрозами, что ребенок перестанет развиваться. Подзатыльники превратят его в тупицу, по лицу зацепишь – зубной болью станет маяться, по ногам нельзя хлестать – обезножит, по рукам бить – лентяя растить. Но и после года телесные наказания подчиняются ряду правил. К примеру, нельзя бить ребенка метлой, это распугает будущих сватов. Категорически запрещались ругательства, особенно страшно было послать ребенка к черту – дитя могло действительно пропасть, ведь мать или отец соглашались тем самым отдать его нечистому.

Но при строгой регламентации телесных наказаний порка все же считалась неотъемлемой частью русского воспитания. Поговорки предписывали родителям: «Детину сердцем люби, а руками гнети», «Тот сын ленив, кого батька не бил».

Русская семья бережливо и любя, с заглядом наперед пеклась о своем дитятке. Забота о здоровье и телесной крепости соединялась со строгостью к поведению, так как русский ребенок шаловлив и непослушен от природы и разумное наказание необходимо. Наказание хранило его от опасностей, от излишнего риска строгим предостережением: «Смотри, слушайся, а то тятенька высечет, от матушки влетит». Наказание по-русски – это розги и стояние в углу, иногда даже на горохе, чтобы запомнилось лучше. Наказание по-русски – это затрещина или оплеуха, доставшаяся вгорячах от рассерженной матери. Наказание по-русски – это ремень от разъяренного сыновним упрямством отца.

Заслуженное наказание ожидаемо детьми, вспомните свое детство, даже родительская порка расценивается как справедливая и должная. Ведь если ребенок не получает наказания за свой проступок, он перестает понимать, что хорошо, а что плохо, что можно, а чего нельзя.

Сказочный мир детства всегда служил делу воспитания и сбережения ребенка. До трех лет дети у матери, как говорится, из рук не выходят, следуют за ней по пятам или на руках. Работой их не загружают, но к труду они приобщаются через игры, такие как «Сорока-белобока», Но уже к четырем годам дети выходят на улицу и заводят дружбу с соседскими ребятишками. И здесь вступают в силу сказочные запреты, призванные уберечь несмышленышей от опасностей грозного мира. Детские страшилки, которые удерживают малышей в послушании, известны всем: это и живность, наводящая ужас: коза, собака, змея. Они в традиции народной считаются нечистыми, ими пугают, хотя по сути эти животные вполне безобидны. Родители стращают детей и сказочными чужаками – цыганами, жидами и немцами. Это тоже отголоски давних предохранительных мер от народов, бывших для славян опасными и вредоносными. В воспитательном арсенале всегда наготове целый сонм нечистых духов и сказочных страшилищ. Тут и русалки, предстающие то в виде прекрасных девиц, то в облике безобразных старух, готовых защекотать до смерти. Ребенку могли объяснить и такое: коли он забредет один в лес или залезет под мост, ему придется целовать сопливую слепую бабу, прикинувшуюся пнем. Так внушался страх, что берег ребенка от реки, леса или моста, грозивших несмышленышу гибелью. Чтобы дитя избежало другой опасности – глубокого колодца, ему рассказывали, что в колодце прячется старый дед, который только и ждет, чтобы пустить в ход свои железные зубы. Пугала в рассказах для детей всегда вооружены страшными орудиями – палкой, кнутом, большим мешком, железными крючьями, которыми они грозят непослушным детям. Имена страшилищ пугающие: баба яга, бабариха, чарубаба, дед бабай, хапун, гыбало… Чтобы подросшие дети лучше приглядывали за младшенькими в семье, в народе сложили страшную сказку про девочку-привередницу, заигравшуюся так, что гуси-лебеди унесли ее братца к бабе-яге. Чтобы ребенок лучше слушался старших, придумали сказку про сестрицу Аленушку и братца Иванушку, который, нарушив запрет сестры пить из копытца, превратился в козленочка. Каждая детская сказка учила детей уму-разуму, охраняла от опасностей жизни, наставляла подчиняться запретам взрослых.

Столь же разумная традиция оберега коренится в ответах детям, откуда они взялись. Чаще всего детей приносили аист, журавль, ворон и заяц. Традиция дозволяла рассказывать, что дети приплывали к родителям по воде или спускались с неба. И поговорки о том есть: «С неба упал да в ступу попал, а из ступы вылез да вот какой вырос». Главное в таких объяснениях то, что детям внушалось накрепко держаться за свою родову, видя себя божьим подарком именно своим отцу-матери. Все биологические подробности их происхождения на свет детям объяснять строго возбранялось. Вырастут – узнают, сами поймут. Это целомудрие воспитания вело к целомудрию поведения в отроческом и юношеском возрасте.

Первый этап жизни русского человека заканчивается к шести-семи годам. Завершается младенчество, когда детей особенно берегли и нежили, не обременяя никаким задельем. И поговорки народные требовали: «До пяти лет пестуй дитя, как яичко, до семи лет паси, как овечку, тогда выйдет из него человечек». Переход в новую возрастную категорию обозначался сменой одежды. Во младенчестве мальчиков и девочек одевали одинаково – в рубашку, подпоясанную пояском-оберегом. И слова, обозначавшие младенцев, были среднего рода – дитя и чадо. Но с взрослением малыш становился из чада и дитяти робенком, так исконно звучало это слово. В шесть-семь лет ребенка одевали в одежду, соответствующую его полу. Мальчикам отныне полагались штаны, девочкам – юбки. Если и дальше мальчонка носил рубашку без штанов, его высмеивали, называли девчонкой, девчуром. Детский страх, чтоб не обзывали мальчишку девчонкой, а девчонку мальчишкой, сознательно взращивался взрослыми в детях, которые должны сызмала примеривать на себе свою природную и социальную роль. Женский тип поведения позорен для мальчика, мужеподобность высмеивалась в девочке, и никакой толерантности к детям, тяготевшим своими повадками к противоположному полу, русская семья не терпела. Наоборот, лишь только в семье подмечали, что мальчик ведет себя по-девичьи, а девчонка по-мальчишечьи, жестокими насмешками изгоняли из ребенка подобные противоестественные ухватки.

Народная педагогика требовала приучения ребенка к труду. Ведь само слово ребенок – это маленький работник, робенок, малолетка, который помогает семье своим трудом. В крестьянской традиции мальчик выходил из-под попечения матери в пять-шесть лет. Уже в этом возрасте малыш хорошо ездил верхом, и потому ему поручали управлять передней лошадью при вспашке и бороновании тяжелых земель, при возке снопов и молотьбе. Ребенку поручали пасти домашний скот и птицу. Младшенькие пасли на окраине деревни гусей, свиней и телят, а старшие отправлялись со стадом коров и овец в лес, в поле. Мальчики двенадцати-четырнадцати лет уже всерьез помогали взрослым в пахоте, молотьбе, им поручали выгонять коней в ночное, приучались с отрочества и к строительному делу, так как каждый хозяин на Руси должен был уметь поставить сруб. Именовали таких юных, с четырнадцати до восемнадцати лет, работников – отроки. К семнадцати-восемнадцати годам юноша становился полноправным тружеником в семье, в древности его называли холоп, слово это произошло от глагола холить, то есть взрастать, переходя во взрослое состояние. Отсюда и южнорусское название молодых, неженатых парней – хлопцы.

Иное трудовое воспитание получали девочки. Уже к шести-семи годам девочки помогали носить воду и дрова, что считалось сугубо женским делом, умели мыть посуду и полы, ухаживать за птицей, полоть огород. Как и мальчики, девочки пасли мелкую скотинку. Выучась ездить верхом, они в семь-восемь лет управляли лошадью при полевых работах. А в десять лет дочери уже доили коров, нянчили младших. Девочек с раннего возраста приучали прясть, делали им крохотную прялку, учили рукоделию чуть ли не с четырех лет. К десяти-тринадцати годам маленькие крестьянки уже вовсю белили холсты, обучались кройке и шитью, ибо всю одежду в крестьянской семье женщины на протяжении многих столетий изготавливали сами. К четырнадцати годам отроковицы осваивали искусство вышивания, а в пятнадцать лет их сажали за ткацкий стан. К одному только не допускались девочки в родной семье – к выпечке хлеба и приготовлению пищи, это было исключительное право и обязанность большухи, хозяйки-матери. Так что готовить и печь хлебы девушка училась уже в чужой семье, выйдя замуж.

Труд издревле считался на Руси основой воспитания. Вырастить лентяя-лежебоку, неткаху-непряху считалось позором и тяжкой виной. Последствия этого несчастья терпеть приходилось не только самим родителям, но и всем, кто жил рядом. Общинникам-соседям, благополучие которых зависело от труда каждого пахаря, будущим домочадцам лодыря или ленивицы, ведь их нерасторопность оказывалась гибельной для целой семьи. Хочешь не хочешь, жаль не жаль, а ребенка заставляли трудиться. И эта трудовая традиция сохраняется у нас как мощный рычаг семейного русского воспитания. Так было нерушимо тысячи лет.

Что за дикие перемены мы видим ныне в русском семейном воспитании! Полное равнодушие общества и власти к рождению и выхаживанию детей. Поощряются аборты-детоубийства, мол, нечего нищету плодить. Нет никакой реальной поддержки многодетным семьям – живи как хочешь, твои проблемы. Ни малейшего общественного осуждения матерей и отцов, что бросают детей на произвол судьбы, тех, кто, потеряв родительский инстинкт, сдает малышей в детские дома. Зато общество разрушает юную душу тех, кого родители растят в правилах исконно русских основ воспитания. Им навязывается смешение мужского и женского типов поведения, из-за чего развиваются всевозможные противоестественные извращения, лишающие ребенка в дальнейшем возможности иметь нормальную семью и детей. Малыша погружают в так называемое половое просвещение, на самом деле развращают его сызмала, заставляя проявлять особую озабоченность к вопросам «секса». Это убивает душу и целомудрие, в будущем такое дитя будет совершенно негодным для семейной жизни. Родителям запрещают заставлять сына или дочь трудиться, будто бы это вредно для ребенка. И ребенок вырастает бездельником и эгоистом, сидящим на шее у родителей. При этом за навязываемые не в семье, нет, за навязываемые нашим детям государственной политикой пороки и извращения родителям запрещено наказывать своих детей. И потому ребенок не может понять, что хорошо и что плохо, что можно, а что нельзя в его семье. Он вырастает чужим для родных, и притом плохим человеком. Так мы теряем своих детей.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации