Текст книги "Не своя жизнь"

– Куда едете?

– Хочу добраться до Лас-Вегаса, попутно заглянуть в горы.

– Здорово! И сколько дней будете путешествовать?

– Отпуск две недели, так что… Ты хоть кофе выпей, или чаю.

– Кофе. Я люблю из турки. У вас турки нет?

– Есть, – он достал из шкафа пузатую медную турку с деревянной ручкой. – Сама заваришь? Я тоже люблю из турки, но обычно пользуюсь вот этой штукой.

Он кивнул на навороченную кофемашину, которую купил по настоянию Роуз. Его бывшая девушка не любила возиться с приготовлением кофе.

Сделав себе яичницу с беконом, Дэн уступил место у плиты Наде. Потом она устроилась на высоком стуле и осторожными глотками пила свой кофе, глядя на экран. По первому российскому каналу шли новости. Когда пошли сюжеты из Донбасса, девушка с круглыми глазами обернулась к Дэну.

– Ужас какой! Они что, спятили?

– А ты не в курсе, что этот ужас там еще с зимы?

– Слышала кое-что. Но… это же настоящая война! Я не думала…

– Студенты, наверно, украинские события не обсуждают?

Она виновато пожала плечами.

– Мама говорила, все это дикость. Никто не подозревал, что украинцы против русских так настроены. Думали, братья, один народ. Ну вот чего им с Россией мирно не жилось?

– С Европой породниться захотели, а тут геополитика: или – или. При открытых границах Россия не может допустить вступления Украины в Евросоюз.

– Почему?

– Европа наводнит своими товарами Украину, а в Россию они будут попадать бесконтрольно. Это может пошатнуть экономику. Вот представь: какое-то российское предприятие выпускает, допустим… – он огляделся, подбирая пример, – допустим, сковородки. И тут на рынке появляется масса сковородок из Европы, тефлоновых, в красивой упаковке, и попали они туда беспошлинно, не проходя таможню. Европейские производители в плюсе, Россия в минусе, а предприятие, которое сковороды производит, придется закрыть. Понятно?

– Понятно. Люди останутся без работы.

– Как во многих странах Евросоюза, у которых экономика послабее. И это только одна сторона проблемы.

Надя задумчиво покивала и снова обернулась к телевизору, где рассказывали о встрече Путина с молодежью. Тем временем Дэн вымыл сковороду, свою тарелку и обе кружки.

– Я готов, – сообщил он, вытирая руки. – Едем?

– Едем, – улыбнулась она.

Выбравшись на Юниверсити авеню, Дэн доехал до Кампус драйв, прокрутил по ней около мили, свернул на Мэйфилд авеню и вскоре остановил машину невдалеке от корпусов студенческих общежитий.

– Ну, пока?.. – обернулся он к Наде.

Вцепившись в свой рюкзачок, она уставилась на трехэтажные корпуса, которые выглядели покинутыми. В глазах читалась нерешительность.

Дэн посмотрел по сторонам. Машин на стоянке на удивление мало, под деревьями, окружающими городок со всех сторон, ни души.

– Хочешь, провожу? – предложил он.

Девушка кивнула.

– Мне не сюда, чуть дальше, но там нет проезда.

– Тогда выходим, – взялся он за ручку двери.

Они обошли слева один корпус, затем второй. Вестибюль третьего встретил их тишиной.

Спят еще или правда разъехались, гадал Дэн, поднимаясь по лестнице вслед за Надей. Девушка прошла в самый конец длинного коридора, к последней комнате, там остановилась и испуганно оглянулась.

– Дверь открыта…

Он быстро отодвинул ее в сторону. Замок приоткрытой двери отжали чем-то острым, вроде отвертки или ножа: на слегка покореженной стали виднелись длинные царапины. Прислушавшись пару секунд, он резко распахнул дверь. Надя за его плечом тихо охнула.

Комната была разгромлена: матрасы и белье с кроватей скинуты на пол, ящики выворочены, полки стенного шкафа пусты, а вещи раскиданы по комнате, некоторые даже распороты, будто в ярости.

– Что это?.. – пролепетала Надя, вступая за порог и автоматически поднимая с пола разбитый планшет. Она в ужасе оглядывалась, губы дрожали от подступивших слез…

– Горячие дагестанские парни искали свою флэшку, – пробормотал себе под нос Дэн.

Он заглянул в санузел, там картина была ненамного лучше.

– Забирай все, что тебе нужно, и быстро валим отсюда, – приказал он.

– Мне… – Надя продолжала растеряно оглядываться, – мне тут брать уже нечего… Планшет разбили, вещи все… Что я Дэби скажу?

– Документы, карточки, самое главное забери!

– Документы у меня при себе, кроме… Ой, паспорт! Если они его нашли и забрали… Мне же домой…

Она придвинула стул, вскочила на него и приподняла доску на верху шкафа. Сунув под нее руку, пошарила и вытащила красную книжечку с золотым двуглавым орлом.

– Слава богу, – облегченно выдохнула, спрыгивая.

– Все?

Надя кивнула.

– Тогда валим.

Коридор был все так же пуст. Они спешно покинули здание и только на улице встретили первую живую душу – чернокожего парня, лихо затормозившего перед дверью на своих роликах. Едва не столкнувшись с Надей, он белозубо оскалился. Девушка растеряно кивнула в ответ.

– Быстро! – поторопил ее Дэн.

Оказавшись в машине, он положил руки на руль и на несколько секунд замер. Испуганная Надя смотрела на него с надеждой, как ребенок смотрит на родителя, которого считает всемогущим.

– Вообще-то надо бы вызвать полицию, – проговорил он, заметив ее взгляд. – Все рассказать про твоего дагестанского абрека и мужика, всучившего посылку. Их потрясут и выяснят, зачем было устраивать разгром из-за пропажи обычной флэшки.

– Ага, – безнадежно качнула головой Надя, – а потом явится очередной абрек…

– Не исключено, – согласился Дэн, подумав, что Роуз, как истинная американка, обязательно обратилась бы в полицию. Но у них с Надей в крови врожденное недоверие к ментам или копам, и ожидание самого худшего.

– Лучше тебе домой уехать. Или куда ты собиралась? К своей подружке, в горы? Могу подбросить: я думал заехать в Йосемити на обратном пути, но могу начать с этого заповедника, а каньоны оставить на после Лас-Вегаса. Ну, так что, звоним в полицию, или?..

Ожидая ответа от Нади, он смотрел на почти пустую огромную автостоянку, и вдруг ему в голову пришла мысль о еще одной странности в этой истории:

– Слушай, а твой абрек – он что, на каникулы домой не собирался?

Она пожала плечами:

– Наиль? Не знаю. Обычно наши все ездят, хоть раз в год своих повидать. Он ведь не из бедной семьи, ему ни к чему оставаться, чтобы подработать на каникулах.

– Тогда зачем ему прислали фотографии, если он и так скоро всех увидит?

Девушка нахмурилась, черные брови вытянулись в одну линию. Подумав, решительно заявила:

– Надо рассказать все Дэби. Она с ума сойдет, когда увидит, что они в комнате натворили.

– Хорошо, едем в Йосемити.

Он включил навигатор, чтобы проложить маршрут. Бортовой компьютер советовал выехать из кампуса по Палм-драйв, по Литтон-авеню и Мидлфилд-роуд добраться до Уиллоу-роуд, после пересечь залив по мосту Дамбартон и по 880 магистрали двигать в сторону Окленда. Затем повернуть направо к Кастро-Вэлли…

– Перекусим в Мантеке или Окдейле, перед подъемом в горы. Ты, наверное, проголодалась?

– Что?.. – очнулась Надя. – Нет, я не могу думать о еде…

– А я всегда на нервной почве нажираюсь или курю.

Он достал сигарету, прикурил и тронул автомобиль с места. Пока не выехали из Пало-Альто, девушка подавлено молчала. Но едва оказались на мосту, она невольно отвлеклась от своих мыслей.

Над головой синело высокое летнее небо. Прямой как линейка мост устремлялся к противоположному берегу залива, к тонущим в бледной затуманенной голубизне холмам. В сероватых водах просвечивали мели, мелькали узкие островки. Через две мили мост превратился в дамбу – они въехали на материк.

– Я никогда не бывала здесь, – оглядывалась Надя на белые дома под густыми раскидистыми соснами.

– Фримонт, – проинформировал Дэн, – это еще Силиконовая долина. Дальше пойдет просто Калифорния.

– Вы хорошо водите машину. Любите?

– Люблю? Наверное. В Америке больше принято путешествовать на машине. Без колес американец чувствует себя не в своей тарелке: вроде как его лишили законного права сию минуту сорваться с места.

– Американцы ведь не привязаны к одному месту? В кино они вечно куда-то переезжают.

– Не все. Кое-кто веками живет на земле предков и очень гордится своим постоянством. Тут с уважением относятся к корням. Вообще-то это удивительно в стране, половина населения которой стала американцами в последние пятьдесят лет.

– А вы американец?

– Ты имеешь в виду гражданство? Да, в этом смысле я американец.

– А так, по жизни?

Он мог пафосно ответить: «Я – гражданин мира». Потому что не испытывал привязанности к Соединенным Штатам, впрочем, как и к Германии. Мог пошутить: «Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше». Но вместо этого после долгой паузы проговорил:

– Не знаю. Похоже, я так и остался русским. Это как диагноз.

– Ностальгия?

– Есть немного.

– Тогда отчего вы не вернетесь?

На этот наивный вопрос он не ответил, лишь пожал плечами.

– Знаете, если по телевизору судить, то многие возвращаются. Мама говорила, каких-то артистов сто лет не было видно, а недавно опять нарисовались, и оказалось, что они все это время жили за границей. Наверное, дома все-таки лучше.

Девушка выдала это как абсолютную истину, самый верный рецепт, подходящий любому и каждому. Для нее, девятнадцатилетней, все ясно и просто: жить надо там, где хочется!

Вернуться на родину… Ему такое и в голову не приходило. Отчего? Старый страх? Нет. Считай, двадцать лет прошло. Если сам он почти забыл, может ли Седой помнить о парнишке, который чинил компьютер его сыну, а после сдал часть его банды? Да и жив ли сам Седой? Его сына нет в живых, умер от передоза: года три назад о смерти наследника олигарха Седикова упоминали в российских новостях. Вернуться… На пятом десятке бросить все и начать заново?

Эту мысль он озвучил и добавил, что здесь ему нравится. Прекрасный климат: теплая зима и не слишком жаркое лето. У него комфортабельный дом, мощная машина, хорошо оплачиваемая работа. Он знает, что, если вдруг надумает переехать в любой другой штат его ждет примерно такой же уровень жизни: отличные дороги, собственное жилье – все это доступно большинству жителей Соединенных Штатов. А что ждет его в России?

– Да, говорят, дороги у нас не везде хорошие, – согласилась девушка, – но вокруг Москвы нормальные. И загородные дома у всех почти есть. У нас на даче дом раза в два больше, чем ваш.

– Это дочке столичного юриста кажется, что во всей России уровень жизни одинаковый.

Надя слегка смутилась.

– Нет, я, конечно, знаю, не везде так. Но вы могли бы и в России нормально жить. Было бы желание. Отец говорит, что хорошо живут те, кто действительно этого хочет.

– Не все так просто.

– Да брось ты! Ой, простите…

– Ничего, можно на «ты». Здесь все на «ты», я привык.

– А вот и нет! Здесь все на «вы». В отличие от русского, немецкого, французского, в разговорном английском языке обращение «thou» – «ты» практически исчезло. А еще во времена Шекспира оно существовало. Между прочим, в те же века в русском языке не было уважительного «вы». Ко всем, даже к царям, обращались на «ты».

– А ведь и правда. Никогда об этом не задумывался.

– Считается, что уважительное «вы» пошло от римских императоров, которые имели столько званий и должностей, что официально приходилось обращаться вроде как не к одному человеку, а к нескольким. Потом уважительная форма распространилась по европейским языкам, а «ты» оставили для челяди и для простолюдинов. Но у англичан простая форма «ты» исчезла, и получается, что они называют на «вы» даже своих собак!

Дэн расхохотался. Ему понравилось, с какой серьезностью Надя делилась знаниями.

– Это ты в университете почерпнула?

– Нет, в школе. Я ведь английский углубленно изучала. Американский вариант.

– Теперь и такому учат? – удивился он. – Ну-ка, перейдем на американский.

– Пожалуйста, – и девушка продолжала уже по-английски: – У нас была замечательная учительница. На каждом уроке она выдавала что-нибудь подобное – зато учиться было интересно. Даже мама стала со мной вновь учить английский. Сказала, им совсем не так преподавали: мучили правилами, а разговорной практики совсем не было. А вообще первые уроки мне мама давала, еще до школы. Покупала книжки, самые простые, которые я и по-русски наизусть знала, и читала мне их по-английски.

– У тебя вполне американское произношение.

– Раньше было хуже, это я здесь нахваталась. У меня музыкальный слух, нюансы ловлю.

– Ты на чем-то играешь?

– Немного на пианино.

– Я тоже. Правда, сто лет не играл. Возможно, разучился…

– А кем ты работаешь?

– Название должности тебе ничего не скажет, но в принципе я программист. Окончил ленинградский Политех, подрабатывал в компьютерном кооперативе. Мама тогда уже в Израиль уехала…

Санкт-Петербург, Россия, 1993-Й

В тот майский день Денис вернулся домой поздно, в начале двенадцатого. Нелли Леонидовна встретила его с опухшим от слез лицом.

– Что случилось, мам? – встревожился он.

Лет десять Денис не видел, чтобы мать плакала. Она молча прошла на кухню, он последовал за ней.

– Не могу больше! Надо уезжать из этой страны, – всхлипнула Нелли Леонидовна, опускаясь на стул.

– Уезжать? Ты чего, мам, с какой стати?

– Меня сегодня из трамвая выкинули, прямо в лужу, – сквозь слезы проронила она.

– Что?! – ужаснулся он.

– Какой-то мужик поднимался в трамвай вслед за мной, пихнул… Я ему вежливо говорю, мол, поаккуратнее, не вам одному ехать надо. А он: «Заткнись, жидовка!» И тут со всех сторон обернулись на меня, а глаза такие!.. Расстрельные глаза! Я решила выйти, не могла просто остаться. Повернулась к двери. Этот хам вроде посторонился, а когда я была уже на нижней ступеньке, пнул ногой в спину… На остановке людей было полно, но все равнодушно смотрели, только один старичок подал руку, помог подняться…

Денис в бессилии сжал кулаки. Нелли Леонидовна кусала губы, чтобы совсем не разрыдаться.

– Сынок, иногда мне кажется – вокруг одни черносотенцы, баркашовцы. На моей памяти такого не было, но я ведь знаю, что творилось раньше. А если они придут к власти? Вон как рвутся! Ельцин им благоволит… Это ведь тот же фашизм! Смотреть страшно, будто гестапо: черная форма и свастика! Они нас всех загонят за черту оседлости, а если еще хуже?.. В программе «Взгляд» говорили, кое-где уже устраивали настоящие погромы.

– Мама, успокойся. Попался один урод, а ты…

– Он не первый, и он не один. Их – тьма! Они нас всегда ненавидели, гнали, сажали в тюрьмы, убивали… О, бедный еврейский народ!

– Мама, ты что, националисткой стала?

– Это они националисты! Национал-патриоты! Фронт «Память»! Между прочим, вначале были безобидным обществом любителей истории… Однобокая у них история! И память однобокая. Я сорок шесть лет прожила советским человеком, а теперь стала еврейкой. И вот ведь парадокс какой – пока пятую графу не отменили, русским было все равно, даже если какой полукровка к ним примажется, а теперь им не все равно!

– Мам, ты так говоришь, будто всех русских ненавидишь, а ведь сама за русского замуж вышла!

Нелли Леонидовна вздохнула.

– Не удивлюсь, если и тебе припомнят национальность твоей матери.

– Ну уж, ты скажешь!

Денис лицом пошел в отца, все так говорили.

– Сынок, надо уезжать.

– Куда?

– В Израиль. Сонечка очень довольна. Пишет, язва ее куда-то подевалась, медицина там отличная. Как блокаднице, ей назначили хорошую пенсию. Фима служит в больнице, от оборудования в восторге. И Аркадий, он ведь в Германию перебрался, они созваниваются – тоже говорит, что прекрасно устроился.

– Мама, ты с ума сошла?! Что мы там будем делать?

– Жить. Спокойно жить. Здесь страшно, и с каждым днем становится все страшнее. Все уехали. Мои двоюродные братья. Троюродная сестра Лика с семьей буквально на днях собираются. Был бы дядя Гриша жив – тоже бы уехал.

– Мама, я никуда не поеду, – твердо заявил Денис. – Не хочу! Что мне там делать, без языка?

– Ты способный, сынок, выучишь. Там многие говорят на идиш, он похож на немецкий, а ты учился в немецкой школе. Английский, спасибо тете Лизе, у тебя, считай, свободный.

– Нет, мам, ты с ума сошла. Мне что, институт бросать? И я Иру люблю, мы через год поженимся. Отец ее никуда не отпустит!

Нелли Леонидовна горько взглянула на сына, тяжело встала с места и побрела в свою комнату.

Пару месяцев она не заговаривала об отъезде, а в середине лета сообщила:

– Я подала документы на выезд. Прости, сынок, но квартиру придется продать. Деньги мы с тобой поделим – мне ведь надо будет с чего-то там начинать. Я не блокадница, на большое пособие рассчитывать не приходится. А ты после свадьбы купишь другую. Думаю, Ирин отец вам поможет.

– Когда? – спросил ошарашенный Денис.

– Не скоро. Думаю, полгода или даже больше.

– Выходит, тебя не будет на нашей свадьбе?

– Денис, есть вещи важнее, чем праздники. Я больше не могу здесь.

Иришка была в Адлере. Каждое лето Валентин Артемьевич отправлял ее туда. На этот раз она очень не хотела ехать, не хотела расставаться с Денисом. Почти ежедневно он получал от нее подробные забавные письма: о тетке, соседях, погоде, урожае. Он обязательно отвечал на каждое, хотя письма писать не умел и не любил, но как еще сообщить Иришке, что любит ее и ужасно скучает. О том, что надумала мать, Денис не написал.

Когда рассказал об этом Сашке, тот, на удивление, решение Нелли Леонидовны одобрил:

– Ну и правильно. Знаешь, будь у меня в родне евреи – я бы тоже свалил. Хорошо теперь немцам и евреям – езжай на историческую родину… Что здесь делать? Глянь вокруг: все рушится на глазах! Правильно отец говорит: если несколько лет стоять на распутье, гадая, какой дорогой идти, то все дороги вокруг травой зарастут. – Денис не возражал, и Сашка продолжил, сощурив со злостью глаза: – Зато хапугам нынче раздолье: пока демократы на митингах глотки дерут, они народное достояние растаскивают. Знаешь, что у отца в пароходстве творится? Пароходы приватизируют – легко и непринужденно. Представляешь – па-ро-хо-ды! Нет, я бы уехал. Хоть в Израиль, а потом можно и в Америку.

– Ты, что ли, Сашка, не патриот?

– А ты – патриот?

– Я не представляю, что мог бы где-нибудь жить, кроме Питера.

– Но живут ведь люди – и живут получше нас! Помнишь, нам про инфляцию на Западе говорили, а мы не понимали, что это такое. Теперь понимаем. Только у них пять процентов, а у нас пятьсот.

– Нет, ты не прав. Ну подумай: если все уедут, что со страной станет?

– А ничего хорошего. Ничего хорошего нас здесь не ждет, – Сашка помолчал и добавил с ехидством: – Нет, конечно, у тебя перспектива, будущий тесть – директор, он свой завод приватизирует, и тебе обломится. Пристроит к себе заместителем, потом бразды правления передаст… Станешь ты заводчиком, или как там это называется?

Денис всерьез обиделся, схватил друга за рукав.

– Я Иру люблю, а не ее отца! Да будь она даже сиротой!..

– Да понятно, понятно… – беззлобно ответил Сашка, стряхивая его руку. – Просто тебе повезло. На каникулах сидишь в отделе главного технолога на папочкином заводе, а я на рынке ящики таскаю. Лучше бы я их где-нибудь на Западе таскал, там хоть деньги платят, а здесь – жалкие сто рублей в день.

Денис смущенно отвел взгляд. Он постеснялся попросить за Сашку, когда Валентин Артемьевич предложил ему работу на время каникул.

Лето выдалось неспокойное. В верхах бурлило. Одни растаскивали бывшую социалистическую собственность, другие боролись за власть. Похерив идеи коммунизма, Россия со всей дури вляпалась в «бандитский капитализм».

Народные депутаты неоднократно высказывали недоверие политике Гайдара, но тот и после смещения с поста Председателя правительства не потерял веса. Аналитики оценивали степень противостояния законодательной и исполнительной власти в России как взрывоопасную. Ельцин «успокаивал»: мол, погодите, это еще артподготовка, штурм будет осенью. Слово свое Президент сдержал. В сентябре вышел его указ о поэтапной конституционной реформе, роспуске Верховного Совета и Съезда народных депутатов. Съезд указ не поддержал. Народу это тоже оказалось не по нутру – по всей стране в поддержку народных избранников митинговали тысячи и тысячи. Депутаты отказались подчиниться указу о роспуске, и тогда Ельцин по совету Гайдара приказал оцепить дом Верховного Совета силами войск и МВД, отключить его от воды и света. А когда и это не помогло, ввел в город танки. Белый дом, в котором находились сотни людей, обстреливали со стороны Арбатского моста. Весь мир наблюдал, как из разбитых окон здания на Краснопресненской набережной вырываются черные клубы дыма.

– Ты видишь? – кивнула на экран Нелли Леонидовна. – Нет, бежать отсюда, бежать! Сынок, может, все-таки вместе уедем?

– Мама! – возмущенно воскликнул Денис. – Мне кажется, мы уже сто раз об этом говорили!

– Хотя бы загранпаспорт сделай, я тебе оттуда вызов пришлю. Приедешь, посмотришь – может, понравится?

– Хорошо. Посмотреть можно, интересно ведь, – сдался он. – Но не останусь, мам, это точно.

– Наверно, я в феврале или в марте уеду. Надо о продаже квартиры думать. Я с Лизой говорила, ты можешь у нее пожить – она теперь почти круглый год на своем участке. Даже обрадовалась, что квартира присмотрена будет.

Мамина подруга, тетя Лиза, учительница английского на пенсии, жила двумя этажами выше, в такой же квартире, как у Колесниковых. В последние годы она предпочитала жить на даче, говорила, что не только воздух, но и в целом атмосфера там лучше, спокойнее.

К середине марта квартира была продана, деньги в долларах поделены. Свою долю – восемьдесят две купюры с физиономией Франклина – Денис запрятал под книжный шкаф в квартире тети Лизы. Мать взяла с него слово, что попусту он их тратить не будет, только на покупку квартиры и обстановку.

В конце месяца Денис с Ирой провожали Нелли Леонидовну на вокзале. В Тель-Авив она летела из Москвы.

– Ирочка, ты уж прости, что на свадьбе вашей не буду. Надо ехать, пока выпускают, а то вдруг перестанут? Неизвестно, что за полгода может случиться… Денису я вызов пришлю, в августе он приедет в Израиль, и я передам тебе подарок. Ты уж не обижайся на меня, девочка.

– Что вы, Нелли Леонидовна, какие обиды? Вы ведь потом будете приезжать, и мы к вам.

– Конечно, моя хорошая.

Она заплакала, у Дениса тоже подозрительно заблестели глаза.

– Мам, я приеду в августе. Обязательно приеду. Не плачь, не навсегда расстаемся.

– Кто знает? – утирала слезы Нелли Леонидовна.

– Мам, может, ты еще и вернешься. Вдруг все изменится?

Она безнадежно покивала, обняла сына в последний раз, поцеловала, и поднялась в тамбур.

Молодые двинулись вдоль вагона, чтобы увидеть ее в окне, помахать на прощанье. Спустя минуту поезд дернулся и пошел, вначале медленно, затем быстрее. Оголилась соседняя платформа. Тыл последнего вагона уже превратился в точку, а Денис все продолжал смотреть в ту сторону.

– Денис, – прижалась к его плечу Ира.

Он очнулся и обнял ее одной рукой.

– Мы с мамой никогда не расставались больше чем на две недели. Обычно в лагере родительский день в середине смены…

Ира прижалась еще крепче.

– Я с мамой вообще не расставалась никогда. С папой – да. Он опять хочет меня на все лето услать в Адлер. Может, и ты туда приедешь?

– Я бы с удовольствием, но тогда диплом не напишу, точно. А еще надо деньги на свадьбу зарабатывать.

– Почему ты не согласился опять к отцу на завод?

– Иришка, мне неудобно. Днем часто придется мотаться к своему руководителю, значит, отпрашиваться надо. Найду вечернюю или ночную работу, а днем буду диплом писать.

– Я папе скажу, чтобы он за тобой присматривал.

– Что это ты надумала? Боишься, я вместо работы и диплома стану за девочками ухлестывать? – рассмеялся он.

– А вдруг? – шутливо нахмурилась Ира, и тут же улыбнулась: – Хоть ужинать к нему приходи иногда. Он один не любит. Привык за столом о работе рассказывать, ты же знаешь.

Это Денису было известно. Он частенько ужинал в доме Игнатьевых и уже многое знал о заводских проблемах.

Успешно сдав госэкзамены, Денис устроился работать в частный магазин, торгующий компьютерами. В последнее время персональные компьютеры разлетались как горячие пирожки: «лапотная» Россия торопилась поспеть за продвинутым Западом. Теперь знаком престижа фирмы считался компьютер на столе у секретарши и принтер за ее спиной.

Техника приходила из-за рубежа деталями, их надо было собрать, протестировать, установить кое-какие программы на русском – этим и занимался Денис по ночам, попутно охраняя лавочку. Хозяин, Александр Петрович, деньги платил исправно, и работа Дениса устраивала. Ему было интересно копаться в компьютерах, в институте такой современной техники еще в глаза не видывали.

Однажды Александр Петрович попросил Дениса за ночь установить программы на двух компьютерах.

– Серьезно отнесись, эти компы для нашей «крыши», – пояснил он. – Завтра утром за ними парень приедет, еще до открытия. Михаилом зовут. Отдашь без чека. Да, собери еще дискеты со всеми играми, какие есть, только проверь вначале, работают ли. У пахана сын-школьник, как я понял. И два принтера дашь. Объясни про картриджи, что их менять надо, если печатать перестанут. Все понятно?

Денис кивнул. Чего ж не понять? «Крыше» не угодишь – магазин обворуют или спалят.

К утру все было готово, проверено и упаковано. В седьмом часу Денис прилег на складе, освободив часть полки от коробок и подложив под голову свернутую в валик ветровку. Дверь в торговый зал оставил открытой.

В половине десятого он проснулся от стука. Мотая головой и протирая глаза, побрел к двери, но прежде, чем открыть, выглянул в окно и увидел на крыльце парня в спортивном костюме и сверкающих новизной кроссовках. «Классные шузы», – мелькнуло в голове, пока отпирал замки.

Только Денис открыл дверь, не успел еще взглянуть в лицо парню, как тот радостно завопил, раскинув руки:

– Колесо! Ну ты даешь, чувак! Твой магазин, что ли?

Перед ним стоял Мишка Федоров. Его было не узнать, сильно изменился, совсем мужик. Они не виделись лет шесть, Федоров ушел из школы после восьмого класса, а жил в другом дворе. Кто-то говорил, что он в тюрьму загремел – не то за хулиганку, не то за воровство.

– Нет, не мой магазин, конечно, – ответил Денис, пожимая руку школьного дружка. – Подрабатываю здесь, пока диплом пишу.

– Институт заканчиваешь? А я думал, пианино терзаешь! Хотя ты всегда головастый был… Какой институт?

– Политех. Программирование, – коротко ответил Денис, сообразив, что Мишка и есть тот самый посланец «крыши».

– Это ведь круто? – спросил Федоров, затворяя за собой дверь. – Сможешь компьютерами торговать, коль в этом шаришь. «Крышу» обещаю.

– Я не по торговле, здесь временно. На заводе буду работать.

– А-а, – разочаровался бывший одноклассник, окидывая взглядом торговый зал. – Меня наш старшо̀й послал. Эти коробки, что ли?

– Да. Тут системные блоки, тут мониторы. В этих двух – принтеры. В пакете дискеты с играми. Вроде бы все.

– Эту лабуду прямо в розетку подключать?

– И в розетку, и между собой. Провода в коробках. Разберетесь?

– Да ты чё? Седой скажет, подключай, а я в этом ни хрена не петрю. Вдруг чего сломаю? Не, давай уж ты и подключи, чтоб все тип-топ, работало. Заодно сынку его объяснишь, что к чему. Я так понял, это в основном пацану.

– Я не могу магазин оставить. Я не только программист, но и сторож.

– А когда освободишься?

– Минут через пятнадцать-двадцать шеф должен быть.

– Ну так дождемся, и поедем!

– Мишка, честно: спать хочу, умираю! Всю ночь технику тестировал, – кивнул Денис на коробки.

– Ты чё, не догоняешь, кому это? Седой – фамилия его Седиков, но все зовут Седым, – он ведь весь район держит! Авторитет крутой, я его всего раз пять живьем видел. И вот приеду я, простой пацан из бригады, подключу ему компьютеры, а они не заработают? Убить, конечно, не убьет, но… Не, Колесников, как хочешь, вместе поедем!

Денис закатил глаза, не зная, как отвертеться от нежданной работы, и тут появился Александр Петрович.

– Здрасьте, – первым поздоровался Мишка.

– Здравствуйте, вы от Седого?

– Ага. Я вот Денису говорю, надо бы технику подключить, чтоб все тип-топ. У нас ведь в этом никто не шарит, а я тем более.

Денис красноречиво посмотрел на начальника: мол, увольте. Тот обреченно вздохнул.

– Надо, Денис. Съезди, подключи. Не в службу, а в дружбу.

– Ага, мы ж с Колесниковым в одном классе учились. Ну, потащили в машину, – Мишка подхватил одну из коробок и вышел.

– Я тебе как за лишнюю смену заплачу, – пообещал Александр Петрович. – Не хочется ссориться с «крышей». Ну, договорились?

Пришлось Денису согласиться.

Подгрузив коробки в «девятку», на которой прикатил Мишка, Денис спросил, куда ехать.

– Садись, – похлопал одноклассник по соседнему сиденью.

– Я на своей, – он указал на синий «москвич», припаркованный с другой стороны улицы.

– «Старушку» взял? – хмыкнул Мишка. – Ништяк, все равно колеса. Молоток!

– Это дяди Гришина, он умер.

– Матери твоей дядька? А у него чего, детей не было?

– Его дети давно в Израиле, – ответил Денис и тут же раскаялся. Сейчас Мишка начнет про евреев…

Но тот неожиданно выдал:

– Ну и правильно. У нас соседи туда свалили, говорят, отлично устроились. Ладно, садись в свою тачку и держись за мной. Не отстанешь?

– Постараюсь, – пожал плечами Денис.

Ему стоило труда не упустить серую «девятку» в потоке машин: Мишка не больно соблюдал правила, пару раз проскакивал перекрестки на красный. На середине Савушкина он притормозил, подождал Дениса и въехал во двор.

Машины остановились возле небольшого двухэтажного дома послевоенной постройки. В ряду ветхих собратьев он выделялся свежей покраской и новыми рамами окон.

– Седой все четыре квартиры скупил, – с гордостью поведал Мишка, пока Денис запирал свой «москвич». – На первом этаже охрана и дела всякие, на втором – сам.

Дверь им открыл детина в «адидасе».

«Спецодежда, что ли, такая?» – едва сдержал ухмылку Денис.

– Компьютеры привезли, – отчитался бугаю Мишка. – Тащить помогайте.

Они понесли мониторы по новой лестнице с деревянными пузатыми балясинами, которая закончилась небольшой площадкой перед мощной дверью. На звонок открыл очередной верзила в спортивном костюме, «сфотографировал» их глазами и кивнул в сторону распахнутой двери.

Не выпуская из рук коробку с монитором, Мишка освободился от кроссовок и остался в зеленых носках. Денис поставил свою коробку на пол и расшнуровал ботинки. Вскоре они стояли посреди большой, метров тридцати, гостиной, озирая антикварную обстановку: обитые золотистым шелком диванчики и стулья, инкрустированные столики с китайскими вазами, огромные напольные часы в углу. Денис вопросительно кивнул Мишке: куда дальше? Тот скорчил рожу и пожал плечами, и в этот момент распахнулась одна из двух дверей. В комнату вошел человек среднего роста в синих джинсах и черной рубашке, застегнутой на все пуговицы. Его загорелое лицо избороздили морщины, короткий бобрик волос на удлиненном черепе казался серым от обильной седины, при этом старым мужчина не выглядел. Пронизывающим взглядом карих глаз он уперся в Дениса. Тот поторопился поздороваться вслед за Мишкой.