Текст книги "Не своя жизнь"

– Солнце опускается, – подтвердил Дэн, задрав голову, – надо успеть посмотреть. Уверяю тебя, это незабываемое зрелище.

Солнце еще золотило зеленые кроны с одной стороны, но внизу стало заметно темнее. Туристы один за другим скрывались за поворотом, вскоре на дорожке остались только Надя и Дэн.

– А давай сократим путь, махнем через забор, – предложила она.

Не успел он и глазом моргнуть, как девушка оказалась по ту сторону загородки из тонких бревен.

– С ума сошла! Это запрещено, – покачал он головой, но тоже полез через ограду.

Надя бесстрашно устремилась вперед.

– Под ноги смотри, вдруг здесь змеи!

– При таком количестве туристов всех змей давно растоптали. Гляди, какое огромное дерево упало!

Секвойя, метров трех в диаметре, лежала на земле давно, толстая кора успела посереть от времени. Пока Дэн изучал гиганта со стороны вывороченных корней, Надя забралась на ствол, прошлась по нему и застыла, воздев руки к небу.

– Ты что, не видишь? Я позирую. Снимай! – крикнула она.

Он сделал несколько шагов в сторону и залюбовался. Легкая, гибкая, грациозная, Надя сложила ладони над головой, затем повернулась в профиль и приняла позу цапли. Наконец уселась по-турецки, сделала серьезное лицо, но тут же улыбнулась, показывая ряд ровных белых зубов.

Дэн щелкал айфоном, пока девушке не надоело позировать.

– Все, слезаю. Лови!

Надя спрыгнула прямо в охапку его рук. Он подхватил ее и за несколько мгновений, пока ноги девушки не коснулись земли, ощутил хрупкость ребер, упругость юной груди и даже слегка выступающие по сторонам плоского живота лопасти бедерных костей. Распустившийся русый локон скользнул по его лицу, пахнуло чем-то цветочным, прямо перед глазами мелькнула смуглая щека и уголок смеющегося рта. Идеальный момент для первого поцелуя. Ему даже показалось, что девушка замерла, не желая отрываться от его груди, и все-таки развел руки, выпуская ее. Она отошла не сразу, а отойдя, обернулась по-своему, по-особенному, и кинула на него испытующий взгляд, будто спрашивая: «Ты хотел меня поцеловать, или мне показалось?» – «Конечно, хотел!» – ответил он мысленно, а вслух сказал:

– Смотри, как быстро темнеет в лесу, надо поскорее добраться туда, откуда народ любуется закатом.

Автомобилей на стоянке заметно прибавилось. В этом месте с одной стороны к дороге подступал лес, с другой расстилалась широкая, усеянная красными цветами зеленая долина. От далеких скал по тропе быстро двигалась цепочка туристов.

– Чего они так торопятся? – поинтересовалась Надя.

– Спешат к своему автобусу, в отель или кемпинг. Здесь все маршруты рассчитаны на светлое время суток. Ночевать на природе нельзя.

– Почему?

– Нельзя разбивать палатки, разводить костры – это ведь заповедник. К тому же здесь полно медведей.

– Медведей? Да ну! Столько дорог, тысячи людей – и медведи?

– И не только медведи, посмотри.

Он указал налево. За деревянным тыном кучкой паслись олени.

– Ой, прелесть какая! – воскликнула Надя и устремилась туда, где ожидающие заката туристы фотографировали животных.

Изящные самки терлись почти у изгороди, в двух шагах от зрителей. Самец, гордо несущий увенчанную ветвистыми рогами голову, присматривал за ними со стороны.

Надя протиснулась к самому забору, вытянула руку, пытаясь достать до серо-коричневого бока.

– Лапочка, душечка, пойди сюда…

– Надя, нельзя, – предупредил он сзади. – Посмотри, никто их не трогает.

Туристы косились на девушку, но замечаний не делали.

Она все-таки сумела дотянуться до коричневой шерсти. Косуля вздрогнула и отскочила. Вслед за ней заволновались остальные и быстро поменяли дислокацию, удалившись от ограды в сторону густого кустарника. Пожилая японка гневно взглянула на Надю и возмущенно прокомментировала ее поведение на своем лающем языке.

– Пардон, – извинился за Надю Дэн и, вытащив ее за руку из толпы, принялся распекать: – Испортила людям удовольствие? Довольна?.. Что за детские выходки! Сказано не трогать ничего, значит, не трогать. Это тебе не Россия, здесь за такое могут и наказать. Вот запомнит кто-нибудь номер моей машины, и получу я штраф на кругленькую сумму.

– Что, не поленятся накапать?

– Конечно, не поленятся. Тут все друг на друга стучат.

– И ты стучишь?

– Нет, – покачал он головой и улыбнулся. – Происхождение не позволяет.

Он вспомнил, как удивляло и раздражало его после отечественной вольницы беспрекословное немецкое следование порядку и подчинение закону. Все строго. От и до. И никто не станет делать скидки, выслушивать объяснения, вникать в твои обстоятельства. Римма тогда выдвинула теорию, что именно это ежедневное бытовое сдерживание приводит к периодическим беспорядкам, взрывам недовольства. Начав с мирной демонстрации в защиту каких-нибудь демократических прав, толпа распаляется и молодежь начинает крушить все, что под руку попадется. В его русской жизни такого не бывало. А в Германии видел, и в Америке не редкость. Возможно, Римма была права?

– Вот слушай. Однажды еду я домой, и вдруг вижу: впереди небольшой участок дороги на ремонт перекрыли. Утром она была открыта, еще ничего разворотить не успели. Увидев, что проехать можно, я решил проскочить, чтобы не выбираться вновь на фривей и не пилить в объезд. Камер в том месте нет, и мне казалось, никто моего преступления не видел. Однако вскоре мне пришел штраф на пятьсот долларов! Не поленился кто-то, настучал.

– Вот гады! – возмущенно выдала Надя.

Между тем солнце справа уже скатилось, и, зацепившись за вершины гор по ту сторону долины, подсвечивало редкие облака раскаленной желтизной. Чем выше, тем гуще наливалось небо вечерней синькой, а на зеленый, усыпанный алыми цветами луг стремительно набегала тень. Однако взоры собравшихся на пятачке возле стоянки были устремлены в противоположную сторону. Там, принимая привет уходящего светила, серые горы окрасились в фантастические аквамариновые тона. Контуры и складки пород обозначились резче, будто рука невидимого художника-модерниста специально акцентировала тени, стараясь добиться лучшей выразительности. Под последними лучами голая отвесная стена ближайшей скалы вдруг вспыхнула ярко-оранжевым и на ней чудесным образом проступил человеческий профиль.

«Индеец, индеец!» – указывали на скалу туристы.

Надя обернулась к Дэну, глаза ее сияли.

– Круто! Ну, круто ведь?

– Конечно круто! Однако нам надо поторопиться и позаботиться о ночлеге. Боюсь, поблизости все занято, как бы не пришлось спускаться в долину.

Они вернулись на Нортсайд драйв и вскоре Дэн остановил машину возле непритязательного на вид «Йосемити-отеля», по соседству с которым раскинулся палаточный лагерь. Свободных номеров здесь не нашлось, а в палатке ночевать Дэн не желал. Сверившись с картой, решил проехать еще милю до отеля «Авани». Эта гостиница занимала огромную, огороженную высоким деревянным забором, территорию. Несмотря на дневную жару чуть не под сорок, газон радовал взор свежей зеленью травы. Тут и там высились столетние гиганты: клены, грабы, сосны и секвойи. Здание отеля, сложенное из дикого камня, напоминало шато где-нибудь в горном Провансе.

Миновав лужайку, они вступили в просторный холл, где дизайнеры обыграли историю покорения Сьерра-Невады. Литографии и дагерротипы с горными видами и индейцами чероки в боевом облачении на стенах, ковры на полу, обивка диванов и кресел, орнамент бордюров под потолком, керамика в витринах – все это напоминало об аборигенах этих мест. Зато камины и столики с инкрустацией выглядели вполне по-европейски, так же как окна с мелкой расстекловкой и люстры со свечами, свисающие на цепях с балок высокого потолка.

Надя с интересом оглядывала интерьер, а Дэн прикидывал, почем здесь берут за номера. Цена оказалась вполне приемлемой, но комната всего одна, последняя.

Узнав, что второго номера нет, он собрался развернуться к выходу, но Надя остановила его.

– Не надо два. Я ведь все равно… Я одна в номере не смогу, честно. Я ни за что не усну.

Он вспомнил утреннюю картину – закинутые за голову тонкие руки, выглядывающую из-под простыни обнаженную грудь, – и едва сдержался, чтобы не ответить: «А думаешь, я засну в одной комнате с тобой?»

Вместо этого спросил у портье:

– Там две кровати?

– Да, – кивнула женщина за стойкой. – Это номер для двух взрослых.

Комната, куда их проводил бой, выглядела уютной. Две кровати квин-сайз разделяла тумба с массивной настольной лампой, стену украшали несколько картинок с видами заповедника. В санузле вместо обычной душевой кабины стояла ванна-джакузи.

Они поужинали в чопорном ресторанном зале – огромном, с потолками под три этажа. Затем прогулялись вокруг отеля, наслаждаясь вечерней свежестью после стоявшей весь день жары. Было поразительно тихо, лишь в глубине парка слышался чей-то негромкий разговор. Во тьме, за освещавшими территорию отеля редкими фонарями угадывались близкие скалы.

Когда они вернулись в номер, Надя, едва сдерживая зевоту, проговорила:

– Чур, я первая в ванную, спать ужасно хочется.

– Это от высоты. Здесь воздух разреженный.

Вскоре за дверью ванной послышалось журчание воды. Дэн раскрыл свой чемодан, чтобы достать чистое белье и вдруг замер.

«Интересно, а в каком виде Надя будет спать – опять голая? В общежитии она не подняла с пола ни трусиков, ни футболки – наверно, побрезговала. Ну и ситуация…»

Никогда еще ему не доводилось испытывать собственную выдержку, ночуя в одной комнате с незнакомой девушкой. Вернее, совсем мало знакомой. И слишком молодой, слишком юной! Однако наивной она не выглядит, и должна же понимать, что мужчина и женщина, оказавшиеся ночью в такой близости друг от друга… Или понимает, но нарочно провоцирует?.. Кто их, молодых, знает? Если судить по российскому ТВ, наивных девушек на его родине просто не осталось.

Спустя минут десять Надя вышла в гостиничном халатике. Он старался не пялиться на нее, но глаза запечатлели капельки воды на атласной коже идеально стройных ног, прикрытых чуть выше колен белым махровым материалом. Воображение дорисовало то, что скрывается под ним, и собственное тело тут же ответило возбуждением. Погасить его удалось не сразу, и он специально долго валялся в ванной, ожидая, что Надя уснет.

Но когда он вышел – в футболке и трусах, – девушка не спала. Под взглядом широко расставленных темно-серых глаз он молча прошел к своей кровати, нырнул под одеяло, хотел пожелать спокойной ночи и отвернуться, однако Надя не дала.

– Что-то сон после ванны отлетел. И время – начало одиннадцатого. У тебя планшет есть?

– Я не люблю планшеты.

– Почему? – поразилась она.

– Зачем планшет, если под рукой всегда лэптоп? Сенсорная клавиатура неудобна в использовании, а иконки с минимумом подписей придумали для малограмотных.

– Ты прямо как моя мама. Она говорит, что лет двадцать назад компьютером пользовались только самые продвинутые. То есть образованные. А потом придумали интернет, социальные сети для дебилов, и поймали в них целый мир.

– Ну да, паутиной практически весь шарик охвачен.

– Мама видела по телевизору и мне рассказывала: где-то в Африке почти дикие негры, живущие рыбалкой и собирательством – и те с айфонами!

– Так уж и с айфонами…

– Ну, с подделками под айфоны. И, говорят, у них специальный дешевый выход в интернет. Не понимаю, зачем это делается – что с нищих взять?

– Курочка по зернышку…

– Что?

– С миру по нитке – Гуглу рубашка! – рассмеялся он. – Ты постоянно говоришь о своей маме. Очень ее любишь?

– Конечно. Я знаю, не у всех так, но у меня мама лучшая подружка. Она, знаешь, какая классная! Жаль телефона нет, я бы тебе ее показала.

– Хочешь ей позвонить? В Москве сейчас, кажется, день?

– Можешь надо мной смеяться, но я не помню номер ее телефона. Я никогда номера не запоминаю.

– Ну да, зачем утруждать собственную голову, если под рукой устройство с памятью на несколько гигабайт. Что, и свой домашний номер не помнишь?

– Домашний, конечно, помню. Но мама не в Москве сейчас. Отдыхает в Черногории, вернется через десять дней. И по скайпу не свяжешься, – вздохнула Надя. – Она из принципа не хочет заводить ни смартфон, ни планшет. Совсем от жизни отстала!

– А с отцом ты дружишь?

– Не знаю… Он много работает, у него свои дела, а у нас с мамой свои. И еще, он ведь старый, мне с ним общий язык найти совсем трудно.

– Что значит – старый? Сколько ему?

– Он старше мамы на семнадцать лет, – Надя умолкла на секунду, вычисляя, – значит, пятьдесят шесть.

Распрекрасная Надина мать вышла замуж по расчету, сообразил Дэн, прикинув, что это произошло примерно в середине девяностых, когда уже появились богатые люди. В те годы подобные неравные браки были редкостью.

Но девушка объяснила иначе:

– Отец работал вместе с дедушкой, и, когда его не стало, очень поддерживал маму. А после они поженились.

– Бывает, – кивнул Дэн.

– А ты был женат?

– Нет, как-то не сложилось. Совсем недавно у меня была девушка, мы жили вместе почти три года.

– А отчего расстались? Она ушла к другому?

– Нет, не ушла. Просто расстались.

– Разве это можно – просто расстаться? Ты ее любил?

Дэн помолчал.

– Любовь – понятие очень емкое. Оно может вмещать в себя привязанность, дружбу… – он запнулся, чуть не сказав «половое влечение», но вместо этого завершил: – и страсть. А еще бывает такая… нужность, что жить без человека, которого любишь, просто невозможно. Вот этого ни у меня, ни у Роуз не было.

– А к кому-то другому – было?

– Было. Давно. Очень давно.

– Еще в России?

Он не ответил.

Санкт-Петербург, Россия, 1993

Покинув аудиторию после третьей пары, Денис с Сашкой принялись обсуждать, куда пойти. Сашка предлагал завалиться в пивбар, но Денис, не любитель шумных заведений, где дым в буквальном смысле стоял столбом, предпочитал закупить пива и отправиться к нему домой слушать новые записи.

– А может лучше к девчонкам в общежитие, с тем же пивом? Ритка приглашала, – подмигнул Сашка.

– Надеется, я с ее подругой помирюсь? Нет, с Ленкой у меня все.

– Уж слишком ты строг, Дэн. Ну, целовалась она с Кожиновым… Так ведь поддатая была!

– А в следующий раз она поддатая с ним в койке окажется. Ты бы Ритке такое простил?

– Ну… – протянул друг.

– Вот именно!

Сзади окликнули:

– Денис!

Он обернулся. Огибая стайки студентов, по коридору к ним спешила девушка с распущенными русыми волосами. Остановившись перед Денисом, она широко улыбнулась:

– Что, не узнаешь?.. Мы в одной музыкальной школе учились когда-то.

– Ира? – поразился он. – Тебя не узнать…

– Наверное. Шестиклассница или второкурсница – разница есть?

За шесть лет Ира волшебным образом преобразилась. Исчезла детская пухлость щек, черты лица утончились, приобрели завершенность. Перед Денисом стояла очень симпатичная девушка. Потрясенный, он не сводил с нее глаз и молчал.

– А ты на четвертом? – поинтересовалась она.

– Угу, – Денис опомнился и представил друга: – Это Саша. А это Ира, она живет на Кировском, недалеко от меня. Или ты уже не там живешь?

– Там. Удивительно, за столько лет ни разу не встретились…

– Бывает, – прокомментировал Сашка.

Они стояли посреди коридора, не отрывая глаз друг от друга, и молчали. Спешащие покинуть альма матер студенты обтекали их с двух сторон.

Сашка подождал некоторое время и сообщил полувопросительно:

– Ну, я пошел?

– Угу, – не глядя, кивнул Денис.

– До свидания, – попрощалась Ира, продолжая смотреть только на Дениса.

Они покинули институт вместе. Вместе пешком шли через весь город, и говорили, говорили… Денис вспомнил, как легко им было разговаривать, когда были еще детьми.

– Хорошо, что институт далеко, раньше путь был короткий, и мне всегда было жаль, что ты уже дошла до дома.

– Мне тоже, – призналась она.

Перейдя Троицкий мост и миновав Александровский сад, они зашагали по Каменноостровскому проспекту, и тут он осмелился предложить:

– Может, ко мне зайдем?

К его радости, Ира не отказалась, и, миновав ее дом, они завернули на Большую Монетную. Отпирая дверь квартиры, Денис лихорадочно соображал, в порядке ли его комната. На всякий случай предупредил:

– У меня бардак, ты пока раздевайся, вот тапочки.

Метнувшись к себе, он мигом свернул постель и сунул в диван, пихнул валявшиеся на стуле вещи в шкаф и выглянул в коридор.

– Заходи.

Ира вошла и огляделась. Диван, письменный стол, три полки с учебниками и книгами, шкаф, пианино. На одной из стен плакат с Виктором Цоем.

– Фанатеешь? – кивнула она.

– Да так, не слишком. Я больше западный рок уважаю.

– А мне нравится. И «Кино», и «Наутилус».

– Я вчера «Наутилус» переписал, потом послушаем. Давай сначала перекусим чего-нибудь? Мать котлет нажарила, можно макароны сварить, а можно просто с булкой.

– Давай с булкой. Или макароны? Мне-то не хочется, но я знаю, мужчины всегда больше едят.

Чай они пили на кухне.

– Ничего, что котлеты холодные? – опомнился Денис.

– Нормально, я тоже так люблю, хотя тетя Лена вечно ругает, что я куски хватаю. И тетя Маша ругает.

Она успела рассказать, что мама той давней зимой умерла, папа так и не женился, весь в работе, а работа ответственная – директор завода. Пока Ира не окончила школу, в Питере жила его старшая сестра, тетя Лена, но сейчас она вернулась к себе в Адлер. Убирает квартиру и готовит тетя Маша, домработница.

– Я бы и сама справилась, конечно, – пояснила Ира, – только папа запрещает, нечего, говорит, от учебы отвлекаться.

– Квартира, наверно, большая?

– Ага, четыре комнаты.

– У нас две. Мамина – вроде гостиной.

После чая вернулись в комнату Дениса. Ира присела на диван, он включил магнитофон и пристроился рядом.

Вслушиваясь в перебор струн и гром аккордов, они ловили слова, торопясь понять за ними не меньше, чем хотел сказать Вячеслав Бутусов.

 
«… я вижу песню вдали, но я слышу лишь
Марш, марш левой,
Марш, марш правой,
Я не видел людей страшней, чем людей цвета хаки…»
 

– Это про Афганистан? – обернула Ира лицо.

– Наверное, – пожал он плечами.

Они продолжали слушать. Под рефрен «Скованных одной цепью» невольно в такт кивали головами. Когда зазвучал начальные ноты «Прогулки по воде» и вступила флейта, Денис прикрыл своей ладонью руку Иры. Она на мгновение взглянула, но руку не убрала. Следующей на пленке оказалась «Гудбай, Америка».

 
«Когда умолкнут все песни…»
 

– Которых я не знаю, – подхватил Денис и продолжил вместе с Бутусовым: – В терпком воздухе крикнет последний мой бумажный пароход…

– Гудбай, Америка, о – о, – поддержала Ира, – где я не был никогда. Прощай навсегда, возьми банджо, сыграй мне на прощанье…

Денис вскочил с дивана, поднял крышку пианино и сходу включился:

 
– Ла-ла-ла-ла-ла ла-ла-ла…
 

Ира встала рядом, подпевая:

 
– Мне стали слишком малы
Твои тертые джинсы.
Нас так долго учили
Любить твои запретные плоды…
Гудбай, Америка, о-о…
 

Проследив за его руками, на рефрене она добавила на верхних клавишах:

 
– Ла-ла-ла-ла-ла ла-ла-ла…
 

Когда музыка отзвучала, они взглянули друг на друга и рассмеялись:

– Здорово у нас получилось.

– Можно выступать дуэтом, – подтвердила Ира. – Ты молодец, играешь.

– Балуюсь, подбираю иногда.

– А я почти все забыла.

Из динамика послышались первые ноты следующей песни, и Денис взял Иру за руку.

– Потанцуем?

Она кивнула, приблизилась почти вплотную и положила руки ему на плечи. Он бережно взялся за талию.

 
«Я пытался уйти от любви
Я брал острую бритву и правил себя…»
 

Ему нравилась эта песня, но впервые он ощутил, как мурашки побежали по спине. Или это от близости Иры?

На пронзительных словах: «Я хочу быть с тобой!» он посмотрел на Ирину макушку, она подняла лицо и…

Они целовались, а из динамиков неслось:

 
«Твое имя давно стало чужим…
Глаза навсегда потеряли свой цвет
Пьяный врач мне сказал – тебя больше нет
Пожарный выдал мне справку, что дом твой сгорел
Но я хочу быть с тобой
Я хочу быть с тобой
Я так хочу быть с тобой
Я хочу быть с тобой, и я буду с тобой.
В комнате с белым потолком
С правом на надежду.
В комнате с видом на огни
С верою в любовь…»
 

Денис впивался губами в Ирины губы, ее руки сползли с его плеч и обхватили их. Он прижимал ее все крепче, а голос из колонок звенел отчаянием:

 
«Я ломал стекло, как шоколад в руке,
Я резал эти пальцы за то, что они
Не могут прикоснуться к тебе
Я смотрел в эти лица и не мог им простить
Того, что у них нет тебя и они могут жить»
 

Им показалось, песня кончилась внезапно, и они отпрянули друг от друга. Денис выдохнул и даже головой слегка потряс. Следующим был «Тутанхамон», после первых звуков он выключил магнитофон.

– Эта мне не нравится.

– Мне тоже, – глядя в пол, кивнула Ира.

Наступившая тишина оглушала. Оба молчали.

– Ир, – вновь приблизился он.

Она подняла на него взволнованные глаза, но тут же опустила их. Он склонился и, легко коснувшись губами тонких век, скользнул по щеке и поцеловал в губы. Она будто вздрогнула, но вырываться не стала и спустя минуту уже сама прижималась и обнимала за плечи. Минут пять они самозабвенно целовались, и когда в голове у Дениса не осталось ни одной мысли кроме желания увлечь Иришку на диван, послышался щелчок замка и звук открывающейся двери. Они тут же отскочили друг от друга.

– Мама пришла, – разочарованно сообщил Денис.

Ира оправила свитер, под который уже пыталась пробраться ищущая рука Дениса, и поспешила усесться на диван. Он выглянул в коридор.

– Мам, у меня гостья.

– Вижу, – откликнулась Нелли Леонидовна и вскоре появилась на пороге комнаты.

Ира вежливо поднялась.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, – Нелли Леонидовна пригляделась. – Что-то лицо знакомое… Ты училась у Веры Федоровны? Я помню тебя на отчетном концерте. Ира…

– Игнатьева, – напомнила девушка.

– Выросла, – окинула Иру взглядом Нелли Леонидовна. – Музыку забросила?

– Так получилось.

– Ира учится на втором курсе в нашем институте. Представляешь, совпадение?

– Да уж…

– И живет рядом, в доме Бенуа, – поспешил добавить Денис.

– Ну что ж, рада познакомиться, Ирочка. Я сейчас быстренько блинчики организую. Будем чай пить.

С этого дня Денис и Ира почти все время проводили вместе. Вместе ездили в институт, вместе возвращались. Их буквально магнитом тянуло друг к другу, и Денис забыл обо всех своих предыдущих подружках: о легкомысленной Лене, податливой Ане, и первой – Лидке из соседнего подъезда. Впрочем, Лидку он своей девушкой никогда не считал, она была первой почти у всех парней во дворе. Ни к одной из тех девиц он не относился всерьез, все ограничивалось лишь сексом, ему казалось, большего они и не хотят.

С Ирой все было иначе. До конца недели они вместе возвращались пешком из института, он зазывал ее к себе, они слушали музыку, целовались. На большее Денис не осмеливался, чувствуя ее застенчивое сопротивление. В воскресенье поехали в ЦПКО, прокатились на горках, сквозь снег посмотрели на город с высоты колеса обозрения, намерзлись, наелись горячих беляшей в кафе-стекляшке. Целовались на ветру и смеялись, смеялись, смеялись… Вдвоем им было весело и хорошо, невзирая на погоду, всегда и везде.