Текст книги "Время-судья"

Татьяна Полякова
Время-судья

© Полякова Т.В., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Моему мужу Александру.

С любовью

Свет фар вырвал из темноты фигуру женщины в белом плаще. Она застыла на обочине дороги, а я испуганно шарахнулась вправо, боясь ненароком ее зацепить. Подъездная дорога к дому отца совсем узкая, две машины не разъедутся. Дом последний в переулке, по сути, это тупик, и я с некоторым удивлением подумала: «Кто эта женщина?» Точнее, что ей здесь понадобилось? Забрела случайно, не зная, что попасть на соседнюю улицу отсюда невозможно?

Я затормозила перед воротами, ожидая, когда створки разойдутся в стороны, и посмотрела в зеркало. Женщина все еще стояла на обочине. Не знаю, почему меня это насторожило. Она смотрела в мою сторону, а у меня по спине вдруг прошел холодок, что-то в ее фигуре показалось знакомым, не явное, но уже тревожащее. Я, глядя в зеркало, продолжала стоять возле ворот. Потом, точно опомнившись, проехала вперед, и глаза вновь вернулись к зеркалу. Женщина стояла не шевелясь, будто что-то разглядывая. Ворота начали закрываться, а она вдруг быстро пошла к дому. На мгновенье свет фонаря у ворот упал на ее лицо, а я заорала: «Мама!», чувствуя, как сердце ухнуло вниз.

И тут ворота закрылись.

– Мама, – пробормотала я, потому что сил кричать больше не было, впрочем, их все-таки хватило на то, чтобы выбраться из машины.

Я постояла, держась за дверцу, боясь, что могу свалиться в обморок, а потом бросилась к калитке. На то, чтобы отпереть ее, потребовалось время, я запоздало подумала, что проще было бы открыть ворота. Когда я, наконец, распахнула калитку, на подъездной дороге никого не было. Вглядываясь в темноту, я нерешительно позвала:

– Мама…

Мне никто не ответил. Помедлив, я направилась к тому месту, где пару минут назад видела ее. За столь короткое время достигнуть улицы, от которой вела дорога к дому, она бы не успела. Разглядеть белый плащ я бы смогла, если женщина, конечно, не прячется за густыми туями. Вопрос, зачем моей матери прятаться? Впрочем, как и бродить поздним вечером возле своего дома. При том, что уже четыре года ее безуспешно ищут: и полиция, и мой отец.

Я замерла на границе света, доходившего сюда от фонарей возле ворот. Примерно здесь она стояла. Попыталась разглядеть следы на песчаной обочине, уже сомневаясь, видела я женщину или это плод моего воображения. Если это не глюки, значит, ей одна дорога: за туями между соседскими заборами был узкий проход. Вступив на тропинку, я сразу же оказалась в темноте и немного постояла, ожидая, когда глаза привыкнут и начнут различать хоть что-то. Прислушалась. Где-то рядом заработал двигатель машины, шины заскрипели по гравию, а потом все стихло. Я все-таки дошла до конца забора и оказалась на соседней улице. Движение здесь особо оживленным не назовешь, но машин хватало, даже в это время.

Развернувшись, я зашагала к дому. Достигнув калитки, задрала голову, разглядывая звезды, и постаралась успокоиться. Какая-то женщина действительно чем-то похожая на мою мать, оказалась возле нашего дома. Возможно, она о чем-то хотела спросить меня, вот и направилась к воротам, а потом передумала. И поспешно скрылась? Все это довольно странно, время для одиноких прогулок не самое подходящее, впрочем, как и место. Но хоть как-то, да объяснимо. А вот на вопрос, с какой стати маме так себя вести, я бы точно не смогла ответить. Не было ответа и на главный вопрос: куда и почему она исчезла четыре года назад?

Абсолютно благополучная семья, где все любят друг друга… и вдруг однажды все летит к чертям. Первое время я надеялась, искала объяснения. Авария, амнезия… что угодно. Когда прошло полгода, объяснений практически не осталось, но я все равно надеялась. Впервые слово «убийство» было произнесено примерно тогда, не отцом и не мною. Матерью моей подруги. Она была уверена, что я ее не слышу. Оказалось, отец все это время был под подозрением, хотя никто обвинений ему не предъявлял.

О маме по-прежнему не было никаких сведений, карточками она не пользовалась, поиски ничего не дали. Она просто исчезла. Оказалось, так бывает.

За четыре года я научилась жить без нее, но смириться не могла. Не зря говорят: неизвестность мучительна. Наверное, даже смерть близкого человека перенести легче, чем эту выматывающую неопределенность, когда готов поверить всему… Так и до глюков недалеко.

«Они и не заставили себя ждать», – мрачно усмехнулась я, входя в калитку.

Дверь в дом была открыта, на крыльце стоял отец.

– Нюся, – позвал он.

Нюсей меня в шутку звала мама, папу это скорее сердило, он предпочитал называть меня «Анечкой» или «Анютой», но, когда мамы не стало рядом, вдруг начал обращаться ко мне именно так.

– Привет, – отозвалась я и помахала ему рукой.

– Ты куда ходила? – В голосе отца слышалось беспокойство.

– Кошка выскочила прямо под колеса, – соврала я, приближаясь. – Испугалась, что я ее задела… вот и пошла взглянуть…

Папа обнял меня и поцеловал.

– И что кошка?

– Надеюсь, цела. На дороге ее точно нет.

Мы вошли в дом. Когда исчезла мама, я училась в Москве, вернувшись в родной город, стала жить отдельно, сначала на съемной квартире, потом в своей, разумеется, купленной на папины деньги. Жить в этом доме я не могла и удивлялась, как папа может. Хотя на самом деле все должно быть просто: этот дом связывает его с мамой, и отец считает, пока он живет здесь, есть надежда, что однажды все вернется – и мама, и счастье…

Выходные мы, как правило, проводили вместе. Последние пару лет дом уже не вызывал у меня такого неприятия, как поначалу. В любом случае переезжать папа не собирался, следовательно, с этим надлежало смириться. Что я, в общем-то, и сделала.

– Как дела? – спросил папа, когда мы оказались в просторной кухне-столовой.

– Нормально, – пожала я плечами.

– Сейчас тебя кормить буду.

– Шутишь? Половина одиннадцатого.

– Уверен, ты не ужинала. И, скорее всего, не обедала.

– Не угадал. Сегодня с девчонками в кафе встречались…

– Да? Что ж, тогда давай пить чай.

Мы устроились за столом, через некоторое время я поймала себя на том, что таращусь в чашку в надежде найти ответ на вопрос: привиделась мне женщина в белом плаще или нет? Точнее, была ли она похожа на мою мать.

– У тебя все в порядке? – спросил отец, как видно, мой интерес к чашке без внимания не остался.

– Да… пришла одна идея… Извини.

«Почему бы не рассказать папе?» – подумала я.

В первый месяц мы много говорили о маме, наперебой убеждая друг друга, что она вот-вот найдется. Потом замолчали, а в последнее время и вовсе избегали этой темы.

– Папа, – собравшись с силами, позвала я, – ты считаешь, ее нет в живых?

Отец такого вопроса не ожидал. Посмотрел как-то странно, вздохнул, почесал бровь указательным пальцем – верный признак того, что ему надо подумать, прежде чем ответить.

– Почему ты спросила? – наконец произнес он. – Я имею в виду… почему вдруг сейчас?

– Не знаю, – пожала я плечами. – Но… когда-нибудь нам придется поговорить об этом.

– Да, – кивнул он. – Ты права. Наверное, в самом деле нам нужно поговорить… Нюся, если бы мама была жива… я не представляю, что могло ее заставить бросить нас… Допустим, я еще могу придумать причину, по которой она оставила меня, внезапно вспыхнувшая страсть, к примеру… Хотя это, скорее, уже кинематограф. В реальной жизни человек мучается, пытаясь решить, как поступить, а потом ставит в известность мужа, что хочет развестись… если предпочтет любовника. Мне казалось, я хорошо знаю твою маму. Она не из тех женщин, что изменяют мужу. Допустим, я ошибаюсь. Но тебя она бы в любом случае никогда не оставила. Никогда. И ты это знаешь. Ее бесследное исчезновение ставит в тупик, я тысячи раз думал, что могло произойти в тот день… Что-то страшное, Нюся. И теперь у меня одна надежда: что я когда-нибудь узнаю…

– Ты ведь обращался к частному детективу?

– Его рекомендовали как профи по розыску пропавших.

– И никаких следов?

– Ты же знаешь, – вздохнул отец. – Ее нет. Я не сомневаюсь. Вопрос, как и где это произошло.

– И на чудо рассчитывать не приходится?

– На пресловутую амнезию? Всех, кто не мог ничего сообщить о себе, давно проверили. Женщин среди них совсем немного. Кто-то удерживает ее силой? Обычно таких, как твоя мама, похищают с намерением получить выкуп. Ко мне никто не обращался. Родителей твоей мамы давно нет.

– Что же получается? – пробормотала я.

– Несчастный случай – единственное разумное объяснение, – сказал отец. – Она погибла, а виновник ее гибели, испугавшись, спрятал тело.

– А если… если маму вынудили бросить нас? – не очень уверенно предположила я.

Отец криво усмехнулся.

– Кто? Зачем? И кому от этого польза? Поверить в инопланетян не дает здравый смысл. Кто еще? Спецслужбы? Ничуть не лучше инопланетян. Ты же знаешь, как она тебя любит… любила. Когда ты уехала в Москву, мне пришлось уговаривать ее не звонить тебе каждый час… Она бы нашла способ связаться с нами, уж можешь поверить. Твоя мама не из тех, кто опускает руки.

«Сказать ему? – думала я. – Скорее всего, это лишь прибавит ему беспокойства. Мало того, что жены лишился, теперь дочери бог знает что мерещится».

Мы допили чай и перебрались в гостиную, устроились на диване поближе друг к другу, смотрели телевизор и почти не разговаривали. Я знала, о чем думает отец, и почти жалела, что завела этот разговор.

После двенадцати он взял пульт и сказал:

– Давай-ка спать. – И я согласно кивнула.

Поднялась в свою спальню, постояла под душем, а затем устроилась на подоконнике, открыв настежь окно. Сна ни в одном глазу. Папа прав: разумных объяснений нет. И мама действительно из тех людей, кто никогда не опускает руки. Она нашла бы способ связаться с нами. Со мной.

Я не сказала отцу месяц назад и сегодня промолчала. Тогда – сочтя письмо чьей-то дурацкой шуткой, а сегодня… не знаю почему.

Месяц назад в мой день рождения по электронке пришло письмо. Короткое. «Доченька, я так люблю тебя и так счастлива, что ты у меня есть. Поздравляю тебя и желаю счастья огромного-преогромного. Твоя мамочка».

Читая письмо, я стискивала зубы от злости, ни минуты не сомневаясь: это гнусная шутка. Мама бы вряд ли написала нечто подобное, «доченька» и «мамочка» вообще не в ее стиле. Папа прав, мама очень меня любила, беспокоилась, донимала звонками, однако обходилась без сюсюканья. Она была веселой, немного насмешливой, подтрунивала надо мной, придумывала смешные прозвища, вместо «вертихвостки» говорила «хвостовертка» и звала Нюсей или Нюркой, весело фыркая. Но теперь, после разговора с отцом, я подумала: а вдруг… Вряд ли бы моя мама написала нечто подобное, но это та мама, которую я знала четыре года назад. Вдруг что-то заставило ее измениться. Чему удивляться, если это что-то заставило ее исчезнуть?

Умом я понимала: папа прав, единственное внятное объяснение – ее нет в живых. Письмо произвело на меня куда большее впечатление, чем я могла бы предположить, оттого в случайных прохожих мне и мерещатся знакомые черты.

Однако все эти размышления отнюдь не успокоили, напротив, теперь я скорее удивлялась категоричности, с которой я отнеслась к электронному письму. Сейчас, после слов отца, все виделось совершенно в ином свете. Почему бы не предположить почти невозможное? Мама жива, и она связалась со мной. Со мной, а не с отцом? Когда она исчезла, я уже несколько лет жила в Москве, дома появлялась далеко не каждый выходной. В столице были друзья и масса возможностей отлично провести время. Родители приезжали ко мне куда чаще. По делам им приходилось бывать в Москве еженедельно, что избавляло меня от необходимости выполнять дочерний долг.

В последний год они редко приезжали вдвоем. Если честно, я такого вообще не могла припомнить. Никаких подозрений тогда это обстоятельство у меня не вызвало. У родителей общий бизнес, год от года он расширялся и, разумеется, требовал внимания. В тот последний год они не ездили отдыхать, как обычно.

Сколько я себя помнила, мы отдыхали дважды в год, две недели зимой и месяц летом. Когда я стала старше, к этому прибавились поездки с мамой в Лондон, она считала, это необходимо, чтобы подтянуть мой английский. После первого курса я впервые отправилась отдыхать без родителей, в компании подруги. Собственно, на этом семейные поездки закончились. Мне нравилось отдыхать с друзьями, и мама с папой отнеслись к этому с пониманием.

Они хотели купить квартиру в Болгарии, потом вдруг передумали. Мама сказала, что мне наверняка захочется побывать в разных местах и я не стану проводить все каникулы в Болгарии, а у них с папой просто нет времени бывать там часто. О квартире следует подумать ближе к пенсии. Объяснение показалось вполне разумным. Хотя, если честно, и сама покупка, и внезапный отказ от нее совсем меня не интересовали. Я была слишком увлечена собственной жизнью и о жизни родителей в тот период мало что знала. Дежурного «все нормально» мне хватало. Родители словно остались в прошлой жизни, в уютном, любимом доме, где меня ждали и куда я могла вернуться в любую минуту. Интересно, все девицы моего возраста такие эгоистки или я в своем роде уникум?

А потом грянул гром… Папа позвонил ближе к вечеру и спросил: «Мама не у тебя?» В голосе странная нерешительность и беспокойство.

– Нет, – ответила я, даже не догадываясь, что приготовила мне судьба. – Она хотела приехать?

– Нет… Не знаю. Она звонила сегодня?

– Нет, – вновь ответила я и подумала: странно, что мама не звонила ни разу за весь день. Непохоже на нее. Это я могла забыть и не позвонить, но не она.

– Меня это беспокоит, – сказал отец. – Не могу до нее дозвониться.

Я уверила себя: мама просто забыла подзарядить мобильный. Несколько раз набирала ее номер, а потом отправилась с подругой в кино.

Вторично отец позвонил в полночь. Мамы не было ни на работе, ни дома. На звонки она упорно не отвечала. Теперь в его голосе была настоящая паника.

– Мама не звонила?

– Нет.

Только тогда появилось беспокойство. Но я по-прежнему была уверена: все непременно обойдется и объяснение ее поведению будет простым и даже забавным. Святая наивность маменькиной дочки, которая считает: ее родители вечные и с ними никогда ничегошеньки не случится.

На ночном поезде я приехала домой, хотя папа и возражал. Думаю, он не переставал надеяться, что мама появится у меня.

В восемь утра мы отправились в полицию, потом ждали звонка дни напролет, не отходя от телефонов, сначала счастливого известия, которое вернет нашу прежнюю жизнь, затем – какого угодно.

Само собой, я расспросила папу о том последнем дне. Накануне они гостили у Вяземских, давних друзей. Вернулись поздно. В девять утра у отца важная встреча, он уехал из дома в восемь тридцать пять. Маму будить не стал. В одиннадцать сорок она появилась возле офиса, приехала на своей машине. Ее заметил охранник. На записи видеонаблюдения машину хорошо видно. Мама подъезжает, ставит «БМВ» на своем обычном месте, изображение не вполне отчетливое, но за рулем, безусловно, она. Держит руку возле уха, вроде бы с кем-то говорит по телефону, потом «БМВ» вдруг срывается с места и поспешно покидает парковку. Само собой, этот телефонный разговор очень заинтересовал полицию. Логично предположить: кто-то позвонил и мама отправилась на встречу с этим человеком. Возможно, нервничала. Такой вывод напрашивался, объясняя крайнюю спешку. Обычно мама ездила аккуратно.

Проверили все звонки в тот день. Вот тут и появилась первая странность. Ни одного звонка. Ни с ее номера, ни на ее. Должно быть, мама выключила мобильный, чтобы выспаться, а потом забыла его включить. Но камера запечатлела ее разговор по мобильному, телефон возле уха, и губы двигаются. Следователь спрашивал, не было ли у мамы еще телефона. Я ответила отрицательно, потому что никогда второго телефона не видела и мама всегда звонила с одного номера.

Тогда я была уверена: вся эта путаница из-за плохого качества изображения. Мама могла поправлять волосы и произнесла что-то вслух, досадуя, например, на свою забывчивость. Так мы тогда и решили с отцом: мама что-то вспомнила, вот и вернулась. Домой? Но теперь я вдруг подумала: что, если у нее действительно был другой мобильный, о котором ни я, ни отец ничего не знали? Вот только зачем он маме?

Я прошлась по комнате, потом решительно направилась к компьютеру, он остался здесь еще со школьных времен.

Об исчезновении мамы, оказывается, писали довольно много. Чего ж удивляться, зная страсть людей ко всевозможным загадкам. Через два часа я с удивлением поняла, что много чего не знала. Например, в ту ночь родители спали в разных комнатах: мама в их общей спальне, а отец в гостевой. Мне он об этом не рассказывал. В полиции отец объяснил, что довольно много выпил в гостях, а во хмелю имел неприятную особенность храпеть. Вот жена и отправила его в гостевую, чтобы не мешал спать. Папа, оказывается, храпит, чем и нервировал маму. По крайней мере, это объясняет, отчего в то утро родители не общались. Мама всегда спала очень чутко и непременно бы проснулась, когда папа поднялся, чтобы идти на работу. Помнится, он не уходил, не поцеловав ее на прощанье… Действительно не хотел будить или была еще причина, из-за которой привычный ритуал был нарушен, а папа оказался в гостевой?

Теперь, сидя перед компьютером и читая статьи четырехлетней давности, я думала, как мало знаю о жизни своих родителей. За те годы, что я училась в Москве, могло произойти очень многое, о чем мне не захотели сообщать. Или я не хотела видеть? Отца в убийстве никто не обвинял, но намеки были. В таких делах муж всегда подозреваемый номер один. С девяти утра до половины седьмого он был в офисе, чему много свидетелей, день выдался суматошный, отец не смог бы и на минуту отлучиться, чтобы этого не заметили. В ежедневнике его секретаря все расписано по минутам, и никакие самые хитрые вопросы сбить ее не смогли, она стояла на своем: Алексей Егорович все время был в офисе и только в час спустился в кафе на втором этаже, чтобы пообедать, компанию ему составил заместитель по финансам. Но в одной из статей намекали, что господину Гришину ничто не мешало разделаться с женой после половины седьмого. А потом разыграть спектакль с исчезновением. Повод для избавления от спутницы жизни банальный и веский – деньги. Общий бизнес, который в случае развода пришлось бы делить.

Думаю, жизнь моих родителей, пока шли поиски, рассмотрели под микроскопом, но, судя по всему, ничего подозрительного не нашли.

В половине седьмого отец поехал домой. В течение дня мама на звонки не отвечала, и это его слегка удивило. Однако он убедил себя: жена решила остаться дома из-за приступа головной боли и телефон выключила, чтобы ей не мешали. Эти самые головные боли мучили ее довольно часто. Не застав маму дома, он забеспокоился. Ее мобильный по-прежнему молчал, и папа стал обзванивать знакомых. Ее машины в гараже не оказалось, оставалась надежда, что она вдруг уехала в Москву. Какое-то время папа не решался звонить мне, чтобы не напугать, но потом не выдержал…

Я вернулась к окну, постояла немного, вглядываясь в ночь за стеклом. Дверь за моей спиной чуть приоткрылась.

– Не спишь? – услышала я голос отца.

– Собираюсь ложиться.

Он подошел и обнял меня.

– Может, тебе съездить куда-нибудь отдохнуть? Хочешь, поедем вместе?

– Заманчиво. Я подумаю.

Он кивнул, собираясь уходить, и вдруг нахмурился. Я проследила его взгляд и поняла, в чем дело: на экране компьютера статья с броским заголовком «Никто никогда не узнает правды?». Я досадливо поморщилась, а папа вновь повернулся ко мне.

– Я бы очень не хотел… – заговорил он, с трудом подбирая слова, и криво усмехнулся, то ли досадуя на свою нерешительность, то ли все-таки на меня. – Самое лучшее для нас, для тебя… научиться жить без нее. Я прошел все стадии от надежды до полного отчаяния. Иногда куда разумнее остановиться. И я не хочу, чтобы ты… боль словно выедает человека изнутри… я бы предпочел, чтобы ты… избежала этого. Слава богу, у тебя целая жизнь впереди. Извини… что-то я сегодня невнятно выражаюсь…

– Я отлично поняла тебя, папа. Но вряд ли тебя должно удивлять, что я…

– Удивлять? – перебил он. – Нет, меня это не удивляет. И я очень боюсь, что ты угробишь несколько лет, а то и жизнь на разгадку этой тайны. Поверь мне: все, что возможно, я уже сделал. Результат нулевой. Теперь рассчитывать приходится лишь на чудо, а его может и не быть. Очень тебя прошу, не повторяй моих ошибок…

– То, что ты до сих пор ищешь маму, ты считаешь ошибкой?

– Мне тоже пора остановиться. И попробовать жить без нее. Это очень трудно. И проклятое «а вдруг» до сих пор не дает мне покоя. Оттого я так боюсь за тебя.

Он поцеловал меня и торопливо вышел из комнаты, а я, опустившись на кровать, досадливо покачала головой. Теперь рассказывать о женщине, встреченной возле дома, и вовсе не стоит. Отец точно решит: у меня глюки на почве дочерней любви. Да и о его душевном состоянии неплохо бы подумать.

Разговор оставил неприятное чувство, и дело не только в том, что я расстроила папу, хотя меньше всего этого хотела. А в чем? Его реакция показалась чрезмерной? Ну заглянула я в интернет, посмотрела старые статейки… Все дело в этих намеках на его причастность? Не думает же он, что я в них поверю? Или он в самом деле боится: я стану одержима поисками, как он еще недавно. Кстати, об этих самых поисках мне тоже мало что известно.

Когда вернулась в родной город, отец уже отчаялся найти хоть самую крохотную зацепку. Но все равно продолжал искать. Я помню его потухший взгляд, словно обращенный внутрь, тогда это меня здорово пугало… Чего ж теперь удивляться папиному беспокойству? Он прав, тысячу раз прав. Нам надо научиться жить без нее. Я честно пыталась. Поначалу из-за отца. Видела, что с ним происходит, и твердила себе: кому-то из нас надо сохранить голову на плечах, не съехать с катушек. А теперь, когда отец понемногу успокоился, я готова все начать сначала.

Я легла под одеяло и выключила свет, дав себе слово выбросить из головы недавнюю встречу. Я уже лишилась матери, тем более стоит поберечь отца.

Проснувшись утром и заглянув в кухню, я обнаружила там папу, разговаривающего по телефону. Заметив меня, он кивнул и улыбнулся, ткнув в сторону стола. На подносе стояла чашка кофе. Я взяла ее, сделала глоток, прислушиваясь к разговору. Звонок явно не деловой, отец шутил, то и дело смеялся. А я с удовольствием отметила, что он отлично выглядит. Красивый мужчина… Четыре года – большой срок, и вчера он наверняка имел в виду не только меня, но и себя. В смысле, начать новую жизнь и все такое. Очень может быть, у него кто-то есть…

Я попыталась представить рядом с ним другую женщину. Вряд ли мне это понравится, но что делать. Если любишь человека, принимаешь и его выбор. Именно так любила повторять мама.

Отец закончил разговор и подошел ко мне.

– Вяземские зовут на дачу.

– Поедешь?

– Если ты составишь компанию.

– Не особо тянет на природу…

– Тогда и я найду чем здесь заняться…

– Ладно, поехали, – засмеялась я, – не хочу, чтобы из-за меня ты шашлыка лишился.

– Шашлык не проблема. Мы можем…

– Поехали, – махнула я рукой. – Позвоню Илье, надеюсь, он не против навестить родителей.

– Приехал еще час назад, тебе не звонил, боясь разбудить.

– Отлично, мы давно не виделись.

Через час мы на папиной машине отправились на дачу Вяземских. Собственно, с некоторых пор они жили в своем загородном доме постоянно, но по привычке именовали его дачей. В городской квартире теперь жил Илья – сын Вяземских и мой давний друг. Если он сегодня у родителей, значит, скучно не будет.

Очень скоро мы покинули город, по мосту перебрались на другую сторону реки и вдоль берега проехали еще пару километров. Коттеджный поселок «Парус» располагался в очень живописном месте. Дом Вяземских стоял у самой реки, вид из окон открывался потрясающий. Ворота были распахнуты настежь, на подъездной дорожке, кроме машины Ильи, серебристый «Мерседес» и здоровенный «Ниссан».

– Шуговы приехали, – заметил папа.

Алла Шугова была самой близкой маминой подругой. Они любили вспоминать, как начинали заниматься бизнесом, совсем еще девчонками торговали кожаными куртками, сами ездили за товаром к черту на кулички. Мама рано осталась сиротой, родители погибли в автокатастрофе, воспитывала ее бабушка. В наш город они с бабкой перебрались как раз после гибели маминых родителей. Жили трудно. Мама еще подростком начала работать. В рассказах подруг всегда было много смешного, но, думаю, первые деньги давались тяжело, мама считала: эта работа их закалила, многому научила. Потом мама встретила папу, а Алла – своего Виктора Николаевича. Он был гораздо старше и к тому моменту далеко продвинулся на ниве российского капитализма. Алла могла бы вести жизнь домохозяйки, но ей это и в голову не пришло. Она продолжала работать и сейчас считалась одной из самых богатых женщин области. С мужем они развелись, затем вновь сошлись и последние десять лет сходились и расходились с завидной регулярностью, неизменно сохраняя прекрасные отношения.

Детей у них не было, возможно, в этом крылась причина, по которой обоим не жилось спокойно.

Приткнув машину рядом с «Ниссаном», папа достал из багажника корзину с вином и фруктами, и мы отправились на лужайку за домом, откуда доносились голоса.

– О, кто приехал! – заголосила Сонька, первой заметив нас, и поднялась с шезлонга, на котором лежала, закутавшись в плед.

Сонька – дочь Вяземских. Старше Ильи на семь лет. По этой причине она вечно нами командовала, иногда существенно отравляя нам с Илюхой жизнь. В детстве отец звал ее «прокурором», она им и стала. С моей точки зрения, работа для этой зануды самая подходящая.

Семейство Вяземских – сплошь юристы. Правда, Нина Дмитриевна много лет назад убрала свой диплом подальше в шкаф и редко о нем вспоминала. Муж делал карьеру, а она обеспечивала тыл, это ее слова, а не мои. Основным ее занятием стала забота о собственной внешности, к пятидесяти годам она сделала столько пластических операций, что сама успела сбиться со счета. И теперь выглядела довольно странно. Рот сворачивало на сторону, когда она говорила, все остальное оставалось неподвижным. Илюха язвил, что с непривычки это пугает. Само собой, язвил, когда матери не было рядом, в семействе ее побаивались. Мой отец говорил в шутку: «Нина уже выглядит моложе Сони». В этом была доля правды, Сонька, в отличие от родительницы, за собой совершенно не следила, весила килограммов сто, и со спины вполне могла сойти за мать Нины.

Сам Вяземский был из тех мужчин, что работу предпочитали всему остальному, и на окружающее внимание обращал по минимуму. Он был давним другом моего отца, у нас хранилась фотография, где я сижу у него на руках в годовалом возрасте.

Андрей Викторович, для меня просто дядя Андрей, был председателем областного суда, Сонька делала карьеру в прокуратуре, а Илья подался в адвокаты. Из духа противоречия, надо полагать. Адвокатов в их семье не жаловали, однако с его выбором смирились. Теперь Нина шутила, что в семействе «всякой твари по паре».

Все дружно обратили на нас свои взоры, приветствуя на разные голоса. Папа расцеловался с дамами и пообнимался с мужчинами. Мне перепало и объятий, и поцелуев. Даже Сонька соизволила приподняться и ткнулась носом в мою щеку, точно клюнула.

– Какие молодцы, что приехали, – улыбаясь, громко сказал дядя Андрей и увлек отца к мангалу, где мужчины готовили шашлык.

Илья остался рядом со мной, сунув мне в руки бокал вина, заявил:

– Классно выглядишь.

– Ты тоже, – кивнула я.

Чистая правда. Илюшка – красавец. В старших классах школы я была в него влюблена. И он в меня вроде бы тоже. Говорю «вроде бы», потому что он сам, похоже, был в этом не уверен. Он учился в Москве, и я, поступив в столичный вуз, лелеяла надежду, что мы будем вместе. Мы виделись довольно часто, но в отношениях особо не продвинулись, я по этой причине очень страдала и пыталась ситуацию изменить. Однажды набралась храбрости и пригласила его к себе, раз уж он сам до этого не додумался. Мы стали любовниками, после чего пыла во мне по неясной причине поубавилось. Так как у Илюхи его и раньше было не особо много, нечего удивляться, что отношения наши стали затухать и вернулись к исходной точке: мы вновь стали друзьями детства, иногда подшучивали друг над другом, намекая на любовь, которая не забывается, но на самом деле ни он, ни я всерьез об этом не думали.

Вот и сейчас он заявил с нежным придыханием:

– Обожаю тебя, – и весело подмигнул.

Его сестрица хмыкнула и отвернулась, а Нина сказала:

– Когда вы наконец поймете, что просто созданы друг для друга.

У родителей была давняя идея породниться. Впрочем, мой папа, в отличие от Нины, на сей счет помалкивал, не потому что идея больше не казалась ему привлекательной, просто не считал вправе ее навязывать.

Я устроилась в шезлонге рядом с Ниной, а Сонька спросила:

– Как твой шляпный бизнес? Процветает?

Ее мать взглянула укоризненно, а я ответила:

– Доход приносит. Правда, пока небольшой.

– С таким папой тебе нет нужды думать о доходе, – съязвила Сонька.

– Да уж, – влез Илья, обращаясь к сестре. – Тебе-то, конечно, с папой не повезло. Все сама, своим умом и талантом.

– Иди в задницу, братик, – хмыкнула Сонька.

А Нина рукой махнула:

– Хватит вам. Кстати, шляпы прелестные. Я купила две. И ты бы могла, если б хоть немного за собой следила.

– Начинается… – Сонька скривилась, демонстративно отворачиваясь.

Шляпный бизнес, как его именовала Сонька, – это небольшое ателье, которое я открыла, вернувшись после учебы домой. Папа рассчитывал, что я буду работать у него, но, узнав о моих планах, возражать не стал. Хотя вуз я закончила экономический, но мне всегда хотелось что-то делать своими руками. Еще в школе я вязала самые немыслимые шапки себе и подругам, а еще очень любила рисовать.

Сонька, безусловно, права. Не будь у меня такого папы, вряд ли бы мечта осуществилась столь легко: папа помог с помещением и с деньгами, конечно, тоже. Но модели я создавала сама, и если бы они никуда не годились, вряд ли бы их стали покупать. А между тем мне пришлось взять еще одного продавца в свой небольшой магазинчик при мастерской. В интернет-магазине за полгода продажи выросли больше чем в три раза. Однако Сонька продолжала считать мою затею блажью избалованной девчонки.

Минут через пятнадцать нас позвали к столу, накрытому в беседке. Шашлык удался. Открыли еще две бутылки вина, шутили, смеялись, и я порадовалась за папу, он больше не хмурился, охотно участвовал в разговоре и выглядел вполне счастливым. Таким, как раньше.