Текст книги "Два спутника планеты Ксюша"

Глава 5
Спутник мой Ники

Я приехала на конюшню и сразу побежала к нему. Даже не переоделась. Он ждал, просунув морду сквозь прутья денника. А когда я подошла, тихонько заржал. Это он так «привет» говорит на своем, на лошадином. Он всегда так делает, это у нас типа ритуала. А я целую его в розовое пятнышко между ноздрей. Там кожа совсем нежная, будто бархатная. Как пузико у маленького щенка. Как шляпка у боровика.

– Сейчас, сейчас, смотри, что у меня есть! – Я порылась в рюкзаке и достала пакет с морковкой, порезанной кружочками. Протянула кусочек на раскрытой ладони, и он аккуратно, еле касаясь губами, взял его и начал жевать. Я открыла дверь денника и вошла к нему. Обхватила за шею. Прижалась к ней и вдохнула такой знакомый аромат.

– Ники, хороший ты мой, как ты тут без меня?

Он искоса посмотрел на меня и покачал головой, словно говоря: «Все отлично, а ты чего такая грустная?»

Я все кормила и кормила его морковкой, пока та не кончилась. Он весело хрумкал, ничего не подозревая, а у меня было так тошно на душе. Я погладила его по шелковистой шерстке и побежала переодеваться. Синие бриджи, ботинки для верховой езды и сверху на них еще краги – специальные голенища, которые застегиваются на молнию. Их можно на любую обувь надевать, это удобно. Сапоги для верховой езды у меня тоже есть, кожаные, нарядные. Когда их начистишь, они ух как блестят! Но я не люблю в них ездить, только на соревнования их надеваю. Они очень узкие, и, чтобы их снять, нужно сначала пяткой опираться в специальное деревянное приспособление, а потом тянуть снизу за каблук. Так неудобно. Интересно, я во Франции смогу заниматься конным спортом? Тогда мне надо отсюда все забрать.

Ох-х… О чем я думаю! Не поеду я никуда! Надо придумать, как сделать так, чтобы не поехать. Может, просто отказаться? Или заболеть? Но если что-то нестрашное, грипп или простуда, то меня отправят позже, это проблемы не решит. А вот если что-то серьезное… Может, ногу сломать? Тогда точно дома останусь. Но так не хочется ноги ломать. Это же больно, наверное. Надо еще думать.

Я вышла из раздевалки и побрела по коридору к амуничнику, где висят уздечки и седла. У нас с Ники свой уголок. Под кронштейном для седла и уздечки написано его имя, год рождения, порода и родословная. «Спутник, 2000 г., тракененская, Серебряный-Табия». Я погладила жесткую кожу седла. Мы с папой купили его в этом году, заказали по каталогу. И долго ждали, пока привезут. Но какое же оно удобное! Сидишь как влитая, и нога отлично прилегает к боку лошади, и шенкель не болтается. Я сняла с держателя уздечку с двумя поводьями (которые отходят от трензеля и мундштука), взяла ее в правую руку и на сгиб локтя повесила седло. Тяжеленное оно, но что делать. Мы привыкли сами все таскать.

Ники уже нетерпеливо крутился в деннике. Конечно, хочется ему на волю, весь день стоял. Когда пять лет назад мама с папой обсуждали, купить ли лошадь или оставить меня в группе проката, этот момент был главным.

– На тренировки надо ездить почти каждый день, – задумчиво сказал папа, когда мы ужинали все вместе в столовой.

– Зачем? – мама очень удивилась. А может, не хотела меня возить, это ведь за городом, далеко.

– Тренер сказала. Лошадь надо выводить каждый день, иначе у нее застой в мышцах случится. Это ведь даже не собака, с которой надо гулять. А целая лошадь! – Он ласково посмотрел на меня, а я на него – умоляюще.

Я, кажется, даже забыла, как дышать. Все замерло вокруг, застыло. А потом совсем исчезло. Остались только папины глаза, в которых плескалась любовь и немного сомнений.

– Иди спать, малыш. Мы с мамой еще поговорим. – Он подошел ко мне, и я запрыгнула на него, как обезьянка, обхватив руками и ногами, и так мы пошли в мою комнату.

– Папочка! Я буду каждый день! Я все-все буду делать! Пожа-а-алуйста… – я обняла его за шею, и он чмокнул меня, пощекотав легкой щетиной.

– Ладно, ладно, разберемся. А сейчас – спать! – сказал он строго. Но я знала – эта строгость понарошку.

Я быстро впрыгнула в пижаму и забралась под одеяло. Закрыла глаза. Обычно папа или мама читали мне на ночь, но в тот день я даже не просила. Дверь тихо затворилась.

Я обняла своего любимого желтого единорога и повернулась на правый бок. Но заснуть долго не могла. Передо мной кружились картинки, на которых я гуляю с Ники в поле, скачу на нем по берегу моря, плаваю с ним в озере. И как он несется мне навстречу прямо по небу, по облакам, а я тоже бегу к нему… а облака такие мягкие, как вата…

Один день у нас выходной. Это понедельник. Один день с Ники тренер занимается, Алена Викторовна. Это в среду. А я приезжаю, как и обещала, пять раз. В прошлом году, когда родилась Уля, мама перестала меня возить, и я добираюсь сама. Сначала на маршрутке до метро три остановки, потом до конечной станции на метро, потом опять на маршрутке. Полтора часа в один конец. Но ничего! Я и почитать успеваю, и музыку послушать, и домашку поделать.

Я ни разу не подвела Спутника. И в жару, и в мороз приезжала, и даже с больным горлом. Но оно у меня удивительным образом излечивалось, как только я видела его славную морду, выглядывающую сквозь прутья решетки. Только на каникулы меня забирали родители с собой в отпуск, но это святое. Хотя я бы могла и не ехать, мне и тут весело. Но папа однажды твердо сказал:

– Я все понимаю, у тебя гиперответственность, и это, наверное, не плохо. Но скоро ты вырастешь и уже не будешь с нами ездить. А пока, лет до четырнадцати хотя бы, давайте все-таки вместе отпуск проводить. Ники тебя подождет, не переживай. Алена Викторовна с ним поработает.

Бывает ли такая странная дружба между человеком и лошадью? Наверное, бывает. Раз она уже есть. Мне кажется, он мне кто-то вроде брата, только непонятно, старшего или младшего. Говорят, животные – братья наши меньшие. Но мой Ники меня в чем-то мудрее, так что это спорное утверждение. Все мое детство он меня бережно катал. Не уронил ни разу. Не укусил и не наступил на меня, хотя я крутилась вечно у него под ногами. Он как будто понимал – ребенок маленький, что с него взять? Он научил меня доверять.

Сначала родители просто привозили меня покататься раз в неделю в воскресенье. Алена Викторовна седлала Ники, и мы выходили заниматься в крытый манеж. Там его гоняли на корде – такой длинной веревке. Я училась ездить шагом, потом рысью. Папа все снимал на телефон, так что у нас дома целый архив фотографий и видео с самых первых моих шагов в конном спорте. А в комнате у меня вся стена обвешана фотографиями и грамотами. И мой портрет верхом на Ники – настоящий, большой, в красивой золотистой раме, художник несколько дней маслом писал. Приезжал на конюшню специально, чтобы «изучить мимику лошади», как он сказал. И Ники действительно получился очень хорошо – весь его характер был передан в его манере держать голову чуть набок, как будто он приглядывается к тебе и спрашивает: «Что ты за человек? Добрый?»

Когда мне исполнилось семь лет, мама стала меня привозить два раза в неделю, потом три. Занималась я в группе проката. Иногда мне другую лошадь давали, а на Спутнике Марина ездила или Тася. Они тоже его любят. Его невозможно не любить! Но мне кажется, он был недоволен, все время на меня посматривал, если я мимо проезжала на светло-сером Тумане или рыжей Химте.

Хотя считается (я в инете прочитала), что лошади многого не понимают. Например, не понимают, что человек, который с ними рядом стоит на земле, и тот, который верхом, – один и тот же. Они думают, что это разные люди. Но я не верю. Мой Ники точно знает, что я – это я. Верхом ли на нем или на ком-то другом или где-то вдалеке на манеже – он всегда понимает, что это я. И голос мой различает, и внешность. Даже если я зимой приду в шапке, надвинутой на глаза, или в капюшоне, он меня одинаково встречает. А вот папа меня однажды не узнал в новой куртке! Мне кажется, лошади по-другому видят, не на внешность они смотрят, их не обмануть одеждой. Может, они по запаху узнают человека, как собаки, или как-то по-другому, но факт есть факт. Мы с Ники как брат и сестра. Я без него скучаю. И он без меня тоже. Я это точно знаю!

С кем бы поговорить?

Глава 6
Первый взгляд

Мы с Ксюхой учимся с первого класса, но я заметил ее только в конце прошлого года, а точнее, летом. Она конным спортом увлекается и все время на тренировки убегает. Короче, жизнь нашего класса ее не интересует совсем, у нее своя бурная. Поэтому она не тусуется ни с кем, и в математический кружок, куда я хожу, она не записана.

Она молчаливая, не выскочка. Они с Алиской хорошо дополняют друг друга – Алиска крикливая, громкая, все время борется за первое место с Поповой. Но пока проигрывает. Ведь у Поповой есть ее верный паж, а у Алиски нет такого. А это, видимо, главный критерий девичьей крутизны. Как я понимаю.

Ксюха как будто держится в тени подруги, но на самом деле она очень интересный человек. У нее свой мир. Просто она интроверт. Я это только недавно понял. В общем, мы с ней жили словно в параллельных мирах, хотя и в одном классе. Целых семь лет. А в июне наши параллельные прямые пересеклись, как в геометрии Лобачевского.

Мы с ней в одну группу попали в театральной постановке – надо было отчетный концерт готовить ко дню взятия Бастилии. Это четырнадцатого июля. А у нас полкласса разъехалось на каникулы. Попова на Мальдивы улетела, а Белецкая с Терлецкой – в Турцию. Одна в Анталию, а другая – в Аланию, наверное, чтобы не встретиться ненароком. Только несколько человек из класса остались, из мальчиков: я, Никита, Антон и Севка Мамин. Из девочек – Ксюха и Алиска. Мадам Вейле всех лично обзванивала, умоляла поучаствовать в спектакле, речи толкала о чести школы и престиже.

Даже через телефон прорывалось ее волнение. Шутка ли – телевидение хочет приехать нас снимать. И наше, и французское. И еще какой-то известный режиссер приедет, один из главных организаторов ежегодного театрального фестиваля в Авиньоне. Мадам Вейле из-за его приезда больше переживала, чем из-за министров всяких, которые тоже собирались нашу школу посетить. Министров мы часто видим, а вот режиссеров…

– Мы должны доказать, что русские подростки и умны, и талантливы! – такой слоган она нам толкала. – Работайте над произношением!

И мы целый месяц репетировали каждый день.

Мадам Вейле выбрала для постановки отрывок из пьесы «Сирано де Бержерак». Я как раз был Сирано, а Ксюха – Роксаной.

Вообще-то я долго сопротивлялся, не люблю я на публику. Тем более там про чувства, а когда это все не по-настоящему… мне не по себе. Как играть то, чего не знаешь сам?

– А может, пусть Антон возьмет эту роль? – попытался было я отмахнуться на первой встрече, но мадам Вейле была категорична, как доказанная теорема.

– Антон будет играть Кристиана. А тебе роль Сирано очень подходит, Илья! Ты просто создан для нее!

– Да уж, – хихикнула тогда Алиска. Знаю, на что она намекает. Что я, типа, урод. И нос длинный, и очки. Еще я сутулюсь, потому что самый высокий в классе, бабушка то и дело меня шпыняет. Но мне все время хочется стать меньше и разговаривать со всеми на одном уровне, а не с высоты фонарного столба.

– Мне бы твои проблемы, – сказал однажды Никита. А мне бы его…

Алиска, конечно, хотела быть Роксаной, Поповой-то нет! Значит, теперь она главный претендент. Но мадам Вейле после долгого раздумья отдала все-таки роль Ксюхе, а Алиске пришлось играть монахиню. Она фыркнула и на репетиции потом ходила через пень колоду.

– Все равно у меня слов кот наплакал! – возмущалась она. И на самом деле, она должна только впустить Сирано в келью к Роксане и ужаснуться его бледному виду, потому что он ранен и истекает кровью.

Ксюха поначалу не очень хотела играть Роксану и готова была отдать подруге роль.

– Это очень странно, – сказала она француженке, – почему это она раньше не распознала, что Сирано в нее влюблен? Почувствовать не могла, что ли? Как-то… нелогично.

– Она в другого была влюблена! – растолковывала ей Алиска с видом знатока человеческих душ. – Не понимаешь, что ли? Когда влюблена, никого больше не видишь. А он же сасный такой, этот Кристиан. Блондин!

Она покосилась на Антона. Он со скучающим видом стоял, облокотившись на стену, и приглаживал свою белобрысую шевелюру. У него в спектакле было несколько реплик, после которых его убивают, и основная драма начинается между Сирано и Роксаной.

– Ну все равно! – Ксюха не сдавалась. – Даже лошади чувствуют любовь, а люди тем более должны! Это же… такое… – она попыталась сделать руками в воздухе что-то похожее на шарик.

– Он хорошо скрывался! – засмеялась Алиска, а я вдруг почувствовал, что краснею. С чего бы это?

Мадам Вейле хлопнула в ладоши, призывая всех к порядку.

– Давайте разберем эту сцену, – сказала она.

– Сирано знает, что он некрасив. Что как мужчина он не может заинтересовать Роксану. И его единственная возможность быть рядом с ней – это быть ей другом, интересным собеседником. Помним, что она была женщиной умной и тонко чувствующей.

Алиска хмыкнула. Открыла рот, чтобы возразить, но мадам Вейле метнула в нее тяжелый взгляд, и все Алискины слова рассыпались, как кегли в боулинге. Однако на лбу у нее отчетливо светилось: «У меня другое мнение по поводу этой вашей Роксаны. Она глупая и не очень-то красивая». Точно, обиделась из-за роли.

– Итак, – мадам Вейле вдохновенно вещала, – Сирано покорил ее красноречием и остроумием. Быть хорошим другом – это не каждому дано.

– А говорят, дружбы между мужчиной и женщиной не существует! – пробурчала Алиска, но так, чтобы все слышали.

Француженка вздохнула.

– Да, говорят. Возможно, так и есть для многих. Но автор пьесы, Эдмон Ростан, нам показывает и другой пример. Конечно, Сирано не просто друг. Он – влюбленный. И его любовь такова, что ради счастья любимой женщины он жертвует своей любовью, он скрывает ее.

– У него психологическая травма, – снова встряла Алиска. – Может, он боится женщин.

– Да, точно, он боится, что эта Роксана его опустит, – встрял Антон.

Теперь он что-то жевал. Наверное, поповский пирог. Хотя ее самой на репетиции не было. Почему он все время ест?

– Ежу понятно. Вот ржака-то, он с таким носом и она, красотка. Весь этот… бомонд (тут он закатил глаза, сделал губки уточкой и манерно сложил руки) – офигел бы.

– Антон, – мадам Вейле сурово сдвинула брови. – Прошу разговаривать нормально.

– А я нормально, – Каш нагло выпятил губу. – Что я сказал не нормального?

Француженка вздохнула и махнула рукой.

Глава 7
Как вы читаете? Теперь совсем темно!

На следующую репетицию пришли только мы с Ксюхой, Антон и Алиска.

– Вот твои слова – мадам Вейле протянула Кашу один лист формата А4. – Тут немного. Учи.

Антон бросил взгляд на текст. И недовольно скривился.

– Меня что, сразу убьют?

– Это к лучшему, – хохотнула Алиска. – Иначе бы Роксана узнала, что это не ты, а Сирано писал ей любовные письма. А ты, типа… и писать-то не умеешь.

– Что?! – Антон побагровел, а ноздри у него раздулись, как у быка, который заметил в углу манежа тореадора с красной тряпкой.

– Я имею в виду по роли, – невинно ответила Алиска, глядя ему прямо в глаза. – Кристиан – косноязыкий, и ничего в нем нет, кроме красоты. Он, наверное, нарцисс. Только себя и любит.

– Нет-нет, – тут вмешалась мадам Вейле. – Не так все однозначно. Не забываем, что «Сирано» – это пьеса, которая с успехом идет в театрах уже больше ста лет. Можно сказать, лонгселлер. Если бы характеры были совсем примитивные, современная публика бы скучала. Но у Кристиана своя трагедия.

– Ну да, – снова встряла Алиска. – Потому что нельзя быть красивым таким.

Тут Антон подбоченился и надменно спросил, глядя в сторону:

– А в чем его трагедия?

Было непонятно, к кому он обращается.

– Он любит, но не может выразить свою любовь. И тогда Сирано, который тоже влюблен, начинает писать Роксане нежные письма, но как будто бы от имени Кристиана, – затараторила Алиска. Похоже, она одна прочитала всю пьесу перед встречей. – И она влюбляется в эти письма. Но так как она думает, что их пишет Кристиан, то все запутывается. Короче, Кристиан – красавчик, но не оратор, а Сирано – поэт, но урод. И вот у них такой договор. А потом Кристиана убивают, и Роксана безутешна. И живет в монастыре целых пятнадцать лет, переживает.

Ксюха ахнула.

– То есть он умер и не сказал ей даже перед смертью, что это не он?

– Ага, – Алиска была счастлива. Сейчас на нее все завороженно смотрели, как на пифию. А она и рада стараться. Все изображала в лицах, как будто на сцене. Спектакль одной актрисы.

– А Роксана же к ним на поле битвы приехала! И Кристиан испугался, что сейчас она станет с ним разговаривать, а он двух слов связать не может! А она ему: я сначала влюбилась в твою красоту, а потом в твою душу. И теперь за красотой твоей души я твою внешность не замечаю. Ну, что-то вроде. Он, короче, в шоке. И такой, типа, Сирано, надо признаться! Скажи ей, что это ты! На самом деле она тебя любит, а не меня. У меня, типа, кроме красоты и нет ничего, не за что любить. Так что он благородно хотел поступить!

– А он? – Ксюха, кажется, заинтересовалась пьесой. И вопросительно посмотрела на меня.

– А он, Сирано то есть, – Алиска показала на меня ладонью, – пообещал, что признается, и тут… – Она замерла, подняв руки и растопырив пальцы, как будто гипнотизируя всех.

– Что? – Антон с Ксюхой напряженно следили за выступлением Алиски. Она держала драматическую паузу, явно наслаждаясь.

– Что? Что?

– Кристиана убили! – наконец, завопила Алиска радостно. – И Сирано ничего не сказал, не удобно уже стало, потому что Кристиан не смог бы подтвердить, что это правда!

– Бли-и-ин!

– Антон! – мадам Вейле топнула ногой.

– А я что, я норм. «Блин» – литературное слово.

– И Роксана жила пятнадцать лет и ни о чем не догадывалась? Не верю как-то… – задумчиво проговорила Ксюха.

– Да! – вскричала Алиска, и даже мадам Вейле посмотрела на нее с удивлением. – Потому что она же ничего не видела дальше собственного носа! Упивалась страданием! А счастье было рядом! А вы говорите, тонко чувствует! Ничего она не соображает, ваша Роксана.

– Алиса, ты неплохо поняла текст, – с уважением сказала мадам Вейле. – У каждого из персонажей своя трагедия. Можно сказать, своя тайна. Надо сыграть так, чтобы зрители вам поверили.

Тут Алиска вспомнила, что у нее эпизодическая роль. И надулась. Ксюха же, наоборот, уткнулась в свои листочки. На лице ее отражались разные чувства: интерес, грусть и какой-то теплый свет.

Так начались наши репетиции.

Когда бабушка узнала, что меня назначили на роль Сирано, она чуть не всплакнула. Я, как обычно, принес ей еду в кабинет: салат из овощей, бутерброд и чай без сахара. И она сделала перерыв в работе, чтобы узнать у меня последние новости из школьной жизни.

Сказала, что Сирано – ее любимый персонаж, что внутренняя красота важнее внешней и, главное, что Роксана, пусть и поздно, но поняла это.

– Главное, Мишенька, справедливость восторжествовала.

– Бабушка, но он же умер. Они же так и не поженились. Она вообще в монастыре…

– Ну и что! Их любовь пережила века. – Бабушка строго посмотрела на меня поверх очков. – Она вдохновляет людей и сейчас.

– А мне его жалко, – пробормотал я. – Дурак он, что скрывался.

Бабушка хмыкнула. Пожевала бутерброд, глядя куда-то вдаль. А потом неожиданно сказала:

– Да, ты прав. Надо было признаться.

Самый драматичный эпизод в пьесе – в самом конце, когда Сирано приходит к Роксане в монастырь, смертельно раненый. Его подкараулили враги и проткнули шпагой. Но он все равно дошел, потому что обещал. А она ничего не замечает и просит его прочитать последнее письмо Кристиана о любви. И он берет у нее листок и читает. Сумерки сгущаются, в комнате темным-темно, а он все читает. Ему не нужен свет – он помнит каждое слово наизусть, потому что сам писал. А у Роксаны вдруг случается озарение. Она неожиданно понимает, что это Сирано ей писал эти письма, а не Кристиан, смерть которого она оплакивала.

И там был момент, когда я произношу слова (по-французски, конечно):

 
– Ты для меня была всего дороже, —
Тебе, о милая, теперь я отдаю
Последний поцелуй,
                  последнее дыханье
И мысль последнюю мою.
Прости, нет, не прости, о друг мой, —
                                     до свиданья
Там, в небесах за гробом!…[7]7
  Эдмон Ростан «Сирано де Бержерак» (Перевод Т. Щепкиной-Куперник).


[Закрыть]
 

А Роксана должна подойти поближе, положить руку на плечо Сирано и сказать:

– Сирано!

Как вы читаете? Теперь совсем темно!

И когда Ксюха подошла и коснулась меня рукой, я вздрогнул. Она мне положила руку не на плечо, а чуть повыше локтя. У меня по коже мурашки побежали. Словно рябь по воде, так приятно и немного щекотно. Я в футболке был, жарко ведь. А тут ее рука. Такая прохладная. Как ветерок. Она коснулась и тут же отдернула руку, как будто обожглась.

Я потом домой шел и всю дорогу улыбался.

Даже бабушка что-то заметила.

– Что, Илья, «Марсельезу» сегодня пели? Ты бодрый такой!

И даже меня с папой не перепутала.

Да какая «Марсельеза», бабушка. Тут такое внутри поет. Не знаю я, как назвать. Как будто огонь в груди зажегся.