Текст книги "Кассандра"

После панихиды, отслуженной в русской церкви при посольстве, графиня Апраксина совсем сдала, и Чарльз боялся, что может и не довезти старую женщину до своего поместья. Но больше всего его пугала встреча с женой. После упоительно счастливого вечера под Рождество, когда Долли сообщила ему радостную новость о своей беременности, он не смог сказать жене о том, что написано в полученном им письме. Сославшись на то, что его срочно вызывают в Лондон по парламентским делам, герцог уехал, промолчав. И вот теперь он возвращался в поместье, везя страшный груз. Чарльз принял решение, поместив гроб княжны во второй – медный, положить его в фамильном склепе Гленоргов. Потом решение по месту окончательного захоронения должен будет принять глава семьи – князь Алексей. Но как сказать о случившемся жене, он не знал.

«Если Долли не выйдет нас встречать, возможно, мы сможем ее как-то подготовить, – подумал он, увидев ворота подъездной аллеи. – Боже! Какие слова мне найти, чтобы сказать ей о смерти любимой сестры?»

Кавалькада уже завернула на полукруглую аллею, ведущую к дому, но герцог так и не придумал, что он скажет Долли, а когда экипажи подъехали к крыльцу, он понял, что уже опоздал. На ступенях стояла его жена, и даже издалека он видел сияющую улыбку на ее лице. Но вот она увидела украшенный белыми лилиями траурный экипаж с гробом и побледнела. Чарльз на ходу открыл дверь и спрыгнул на ступени, как раз вовремя, чтобы подхватить покачнувшуюся жену.

– Кто? – спросила она, глядя на мужа расширившимися от ужаса глазами, – тетушка?

В окне кареты мелькнула голова графини Апраксиной, которая, увидев Долли, зарыдала. И тогда до молодой герцогини дошел весь ужас случившегося. Она безошибочно поняла, чей гроб стоит перед крыльцом дома, где еще полчаса назад она была так счастлива.

– Лиза?.. – выдохнула Долли и, увидев слабый кивок мужа, начала падать.

Месяц спустя осунувшийся герцог Гленорг провожал доктора Милфорда. Он хотел выслушать заключение врача о здоровье своей жены и старой графини наедине, без присутствия тети Ванессы, которая от свалившихся переживаний сама находилась на грани болезни.

– Что скажете, доктор? – с надеждой спросил он.

– Ваша светлость, теперь ясно, что детей удалось сохранить, но общее состояние герцогини можно назвать одним словом: депрессия. Нужно выводить ее из этого состояния. Графиня же в стабильно-тяжелом положении, улучшения я пока не вижу. Я вернусь через три дня, но если будет что-то острое, немедленно пошлите за мной.

Чарльз поблагодарил доктора и попрощался. Как просто сказать, что нужно выводить Долли из депрессии. А как это сделать? Он подошел к своей спальне и в нерешительности остановился. Что сказать Долли? Как ее встряхнуть? Странный шум привлек его внимание: по коридору кто-то бежал. Из-за поворота стремительно вылетела Даша Морозова и налетела на стоящего Чарльза.

– Ваша светлость, графиня умирает и просит Долли, хочет проститься! – закричала она.

– Тише, пожалуйста, – взмолился герцог, – Долли сейчас нельзя волновать.

– Но графиня умирает, – заплакала Даша, – что же делать?

– Я не могу волновать жену, пострадают дети – Долли носит двойню, это и так опасно, а после того, что с ней случилось, опасно вдвойне.

– Пойдем, Даша! – раздался слабый голос за его спиной.

В дверях, покачиваясь, стояла почти невесомая, бледная Долли. Чарльз бросился к ней и, обняв, прижал к себе.

– Ты сможешь это перенести? – тихо спросил он жену.

– Я должна, – просто ответила Долли и шагнула вперед.

Муж подхватил ее на руки и понес к спальне графини Апраксиной. В полутемной комнате, освещенной только свечой, стоящей в изголовье кровати, он поставил жену на ноги и, придерживая за плечи, подвел к больной.

– Девочка моя, прости меня, – прерывающимся голосом попросила графиня, увидев Долли, – дай мне уйти примиренной с судьбой.

Долли смотрела на маленькую старушку, лежащую на такой огромной для ее тела кровати, и отказывалась верить, что придется потерять еще и тетушку, с такой любовью растившую их после смерти бабушки. Только не это! Нужно разорвать эту цепь бед! И вдруг она поняла, что никто кроме нее не может этого сделать. Только она в ответе за жизнь тетушки и за жизнь своих малышей тоже. Нужно собраться с силами и вытащить их всех из ужасной черной ямы, в которую превратилась ее жизнь.

– Прости меня, – слабо повторила тетушка.

Приняв решение, Долли разбила панцирь горя, покрывший ее душу. Она будет жить и заставит жить всех, кто ей дорог! Молодая женщина опустилась на колени около кровати, поцеловала руку графини и сказала:

– Мне не за что вас прощать. Никто не может спорить с судьбой, вашей вины в смерти Лизы нет. Я так нуждаюсь в вашей помощи, помогите мне родить и вырастить моих детей. Может быть, родится хотя бы одна девочка, мы назовем ее Лизой, и вместе будем смотреть, как она растет. Пожалуйста, я не могу потерять и вас тоже. Не оставляйте меня.

Долли заплакала, и горячие слезы закапали на руку старой женщины. Герцогиня так рыдала, что Чарльз уже сделал шаг, чтобы немедленно унести жену из комнаты, когда шепот тетушки заставил молодую женщину поднять голову:

– Мы назовем девочку Лизой? – спросила Евдокия Михайловна.

– Обязательно, – пообещала Долли, сжимая руку старой женщины, – а вы пообещайте мне, что будете жить для меня и для нее.

– Обещаю, – чуть слышно сказала графиня.

Чарльз с облегчением вздохнул. Он чувствовал, что это – тот благодатный кризис, который переломит болезнь жены. Он оказался прав. Долли поднялась с постели, и теперь все дни проводила возле тетушки, которая тоже шла на поправку. Доктор Милфорд в очередной приезд высказал осторожный оптимизм, а две недели спустя окончательно успокоил хозяев Гленорг-Холла. Жизни графини ничто больше не угрожало. В день, когда, опираясь на Долли и Дашу Морозову, Евдокия Михайловна впервые вышла в сад, в маленьком домике в лондонском порту странная больная девушка, потерявшая память, поднялась с постели и сделала первые шаги по комнате.

Глава 7

Полли Дженкинс продавала апельсины у Ковент-Гарден с тех самых пор, как десять лет назад ее непутевый супруг завербовался во флот его величества и пропал, не считая нужным беспокоиться об оставленной жене. Полли до сих пор не могла понять, чего же не хватало ее Вилли на берегу. У них был маленький, зато собственный домик в порту, купленный на приданое, выделенное ее дядей-викарием. Сразу после свадьбы и потом еще несколько лет они жили счастливо. Вилли нанимался матросом на маленькие торговые суда, работавшие в порту Лондона, поэтому каждый вечер возвращался домой, где его с горячим ужином ждала счастливая Полли. А потом пришло горе. Полли родила сначала двоих мальчиков, которые покинули этот мир, не дожив до года, потом девочку, умершую сразу после рождения. Вилли затосковал, потом начал попивать и даже поколачивать жену, а однажды бедная женщина так и не дождалась его к вечернему ужину. Не пришел он и на утро, но разбитная Джуд, продававшая себя на углу соседних улиц, принесла Полли записочку, где корявым почерком Вилли была написана одна строчка:

«Прощай, я завербовался во флот и к тебе больше не вернусь».

Полли проплакала тогда две недели, ведь она любила своего простого, доброго мужа, несмотря на его слабость к выпивке. Она с ужасом думала, что же станется с ее слабохарактерным Вилли в жестких тисках палочной дисциплины, принятой на флоте. Женщина не могла понять, как же муж решился на такой отчаянный поступок. Но время шло, деньги, оставленные ей Вилли, кончились, нужно было как-то кормить себя. Молодая девушка – торговка апельсинами, снимавшая угол в соседнем доме, как-то раз попросила ее поработать вместо нее у Ковент-Гарден, а выручку поделить пополам. Полли, взяв у соседки плоский ящик с широким ремнем, отправилась сначала в порт, где на фруктовом складе купила апельсины, помыла их, красиво выложила на лоток, а потом пошла к театру. Она на удивление быстро и выгодно продала все фрукты и пожалела, что не взяла больше.

На следующий день женщина уже действовала смелее и всю вчерашнюю выручку пустила на закупку апельсинов, и вечером, продав фрукты, удвоила свои деньги. Надеясь, что девушка-соседка не потребует назад свой лоток еще пару дней, Полли вновь рано утром пошла за апельсинами. И тут судьба улыбнулась ей: хозяйка лотка объявила, что возвращается в свою деревню и выходит замуж, на радостях она подарила ящик Полли и, пожелав ей удачи в новой работе, уехала домой. Так десять лет назад женщина начала свою апельсиновую коммерцию, и теперь в свои тридцать три года она была у Ковент-Гарден самой старой торговкой.

Полли знала в лицо всех кэбмэнов, приезжающих к разъезду после спектаклей, всех карманников, промышляющих в толпе, всех торговок цветами и сладостями, а также всех артистов, выходивших через служебный вход театра, и все они знали ее. Полли здесь любили, она не жалела для людей доброго слова, угощала апельсинами других торговок и уличных детишек, промышляющих воровством, поэтому и ей все всегда помогали, а после разъезда кэбмены часто подвозили ее до узенького переулка, сбегающего к Темзе, где стоял ее дом.

В вечер перед Рождеством спектакля не было, но на площади перед театром уже два дня как сама собой организовалась маленькая ярмарка. Из окрестных деревень привезли гусей, овощи, жирные сливки, сметану и масло. Кухарки из богатых домов и простые горожане делали закупки к праздничному столу, и апельсины Полли были нарасхват. Женщина продала свой товар и отошла к служебному входу театра, чтобы в тени подъезда без помех пересчитать выручку, когда заметила на узкой улочке, выходящей к Ковент-Гарден, бредущую ей навстречу молодую девушку.

Сказать, что девушка выглядела странно, было бы слишком слабым определением. Она была простоволосой, и даже непричесанной. Длинные, светлые как лунь волосы, выбившись из остатков прически, свисали с головы девушки растрепанными прядями, доходившими до поясницы. Лицо незнакомки было совершенно бескровным, а глаза полузакрыты. Похоже, что она была довольно миловидной, но понять это сейчас, глядя на трагическую маску, в которую превратилось это юное лицо, было сложно. На одном плече девушки болталась испачканная ротонда, крытая черным бархатом, из-под которой выглядывало темно-коричневое бархатное платье.

«Бедняжка, что с ней случилось? – подумала Полли, – наверное, ужасное несчастье, ведь на ней лица нет».

Полли засунула деньги за пазуху и перебросила ремень, так, чтобы лоток свободно повис на спине. Девушка приближалась, ее походка была неровной, и шла она зигзагами. Не дойдя нескольких шагов до подъезда, в тени которого стояла торговка апельсинами, девушка поскользнулась, наступив на подмерзшую лужу, и упала. Доброе сердце Полли не позволило ей и на этот раз остаться в стороне. Она бросилась вперед и подбежала к неподвижно лежащей на земле девушке.

Глаза незнакомки были закрыты, а на затылке запеклась кровь.

«Она разбила голову, – догадалась Полли, – не понятно только, сейчас или раньше».

В любом случае – оставить девушку на улице она не могла. Женщина взяла незнакомку за руки и потащила ее в тень театрального подъезда. Положив девушку на ступеньки, торговка выбежала на площадь перед театром. Кэбмэны разъехались, только старик Джек терпеливо ждал седоков.

– Джек, довези меня до дома, – попросила Полли, – только подъезжай к служебному подъезду.

– Как хочешь, – согласился кэбмен, открыл перед Полли дверь и, посадив женщину в экипаж, завернул за угол.

Полли распахнула дверцу и подбежала к девушке, лежащей на ступеньках. Джек спрыгнул со своего места на запятках экипажа и, держа вожжи в руках, тоже подошел к лежащей.

– Ох, что с ней такое? – удивился он, глядя на бескровное лицо с разметавшимися по мокрым ступеням светлыми волосами.

– Не знаю, она почти дошла сюда, потом поскользнулась и упала, а теперь лежит без сознания, – объяснила старику Полли. – Повезем ее ко мне домой, там бедняжка, по крайней мере, будет в безопасности. Не могу же я бросить это юное создание на ночной улице в сочельник. Бог никогда мне этого не простит.

– Да уж, – согласился Джек, – это будет слишком большой грех.

Он взял девушку за плечи, а Полли подхватила ее ноги, и они понесли незнакомку к кэбу. Положив девушку на сиденье, торговка пристроилась в ее ногах и закрыла дверь. Джек щелкнул кнутом, и экипаж покатил в сторону порта. Когда он остановился перед маленьким темно-красным домиком с узкими окнами и решетчатыми ставнями, где жила Полли, кэбмэн спустился и помог женщине внести незнакомку в дом. Они положили девушку на топчан в большой комнате с закопченным очагом, служившей хозяйке и спальней, и кухней. Полли протянула Джеку монету.

– Нет, я не возьму денег, – отказался тот, – в сочельник все должны делать добрые дела. Пусть выздоравливает, потом расскажешь, что с ней было.

Кэбмэн попрощался и вышел, оставив Полли наедине с девушкой. Женщина взялась разжигать огонь. Скоро комната осветилась веселым пламенем, и приятное тепло стало разгонять привычную сырость, тянувшую с Темзы. Полли подошла к незнакомке. Нужно было раздеть и осмотреть ее, понять, почему она до сих пор не приходит в себя. Хозяйка потянула с плеч девушки ротонду и увидела, что та изнутри подбита соболем. Кем бы ни была незнакомка, она явно была из богатой семьи. Полли аккуратно сложила ротонду на стул и начала раздевать девушку. Она долго возилась с бархатным платьем, застежка которого находилась на спине, но потом дело пошло быстрее. Наконец, женщина раздела незнакомку и стала осматривать ее тело, прощупывая кости. На белоснежной коже девушки не было видно никаких ран, кости тоже были целы, но ее руки и ноги были ледяными. Полли натянула на худенькое тело рубашку и укрыла незнакомку одеялом, положив сверху ротонду.

Оставалось осмотреть рану на голове. Полли осторожно приподняла голову девушки. Из-под светлых волос сочилась густая темная кровь. Ее было немного, но она не останавливалась, уже испачкав подушку и стекая по шее девушки.

– Боже мой! – ужаснулась Полли, – да ведь она может и умереть.

Завернувшись в шаль, она побежала на соседнюю улицу, где жил спившийся доктор, когда-то имевший большую практику в аристократическом районе Лондона, а теперь лечивший бедноту за кусок пирога или пару яиц.

– Доктор, – воскликнула она, врываясь в маленькую комнату, где бывший врач готовился в одиночестве отпраздновать Рождество, – пойдемте скорее, молодая девушка умирает.

– Какая девушка? – неохотно протянул тот, – все приличные люди сейчас за стол садятся, а у тебя девушки умирают.

– Пожалуйста, я заплачу серебром, – взмолилась Полли.

Это явилось решающим аргументом. Доктор вздохнул и отправился вслед за женщиной в ее дом. Увидев больную, лежащую без сознания в комнате, освещенной только светом камина, он велел зажечь свечу и держать ее над головой девушки. Полли зажгла свечу и, следуя указаниям доктора, взяла больную за плечи и посадила, прижав головой к своей груди.

– Да, рана неприятная, – протянул доктор, раздвинув пропитанные запекшейся кровью волосы. – Придется обрабатывать и зашивать.

Он достал из кармана старого пальто такой же потрепанный футляр с хирургическими инструментами и бутылку виски. Велев Полли нагреть много горячей воды и нарвать чистых тряпок на бинты, сам взял из футляра ножницы и начал осторожно срезать волосы вокруг места, откуда сочилась кровь. Наконец показалась длинная рана в основании черепа девушки.

– Ну, твоей подруге повезло: что бы на нее ни упало, оно соскользнуло, и похоже, ее голова была закрыта чем-то, что смягчило удар. Скорее всего, это была ротонда, проверь мех, если найдешь кровь, значит, так оно и есть, – сказал доктор.

Полли отвернула края ротонды мехом вверх и увидела на поле следы крови.

– Ну, видишь, кое-что я еще соображаю, – довольно констатировал доктор.

Они перенесли девушку на стол. Доктор обмыл инструменты в виски, а тряпкой, смоченной в том же напитке, обмыл кровь с головы пострадавшей, перекрестился и начал осторожно исследовать повреждения. Кость была рассечена, но, слава богу, не раздроблена. Доктор с облегчением вздохнул и стал зашивать рану. Через полчаса все было кончено. Они вдвоем перенесли девушку на топчан, положив на бок, так, чтобы рана не касалась подушки.

– Ну, а теперь ее жизнь в руках Божьих, – вздохнул доктор, – я сделал, что мог, дай ей Бог удачи, все должно получиться.

Полли протянула ему серебряную монету, но врач устало отмахнулся.

– В ночь перед Рождеством все должны делать добрые дела, ты ее подобрала, а я прооперировал, – философски заметил он, – пусть поправляется.

Он собрал свои инструменты и початую бутылку виски, простился с Полли и ушел к себе. Женщина пододвинула стул к постели несчастной девушки и села у ее изголовья. Бедняжке было не больше шестнадцати лет, Полли была немногим старше, когда родила своих покойных сыновей. Может быть, Бог послал ей эту девушку, чтобы она выходила ее и заботилась о бедняжке, как о своей дочери. Женщина представила, что перед ней лежит ее выросшая девочка, когда-то не прожившая и нескольких минут. Сегодня в мир пришло Рождество, и, может быть, это – главный подарок в ее жизни. Она посмотрела в бледное лицо с закрытыми глазами, и поверила в чудо.

Усталая Полли поднялась со стула, на котором провела почти две недели. Следовало хотя бы заварить себе чаю. Есть женщине совсем не хотелось, аппетит ушел вместе с последними силами. Полли чувствовала, что если девочка, как она привыкла называть незнакомую девушку, умиравшую в ее доме, не придет в себя еще пару дней, то она сама ляжет рядом с ней на старенький топчан и уснет навсегда.

Незнакомка так и не открыла глаз. Сразу после операции она лежала как мертвая, с ледяными руками и ногами, и только чуть слышное дыхание подсказывало чуткому уху, что девушка жива. Но на следующий день все изменилось: тело бедняжки запылало в жару, дыхание сделалось хриплым, а потом начался бред. Больная то лежала тихо, а то начинала выкрикивать бессвязные фразы, начало и конец которых то ли тонули в черном тумане ее кошмаров, то ли просто не были слышны. Понять хоть что-нибудь из слов девушки Полли не могла, но зато запомнила имя, которое больная повторяла беспрестанно – Кассандра.

«Видно, ее так зовут, – догадалась Полли, – красивое имя».

Доктор, прооперировавший девушку, заходил несколько раз. Полли даже не звала его, он приходил сам и денег за визиты не брал. Врач сказал женщине то, что она уже и так поняла сама: девушку треплет лихорадка. Но причины болезни он назвать не мог, возможно, что она простудилась, лежа на мерзлой земле у Ковент-Гарден, а может быть, дело было в ране. Доктор посоветовал Полли обтирать девушку, снимая жар, и класть холодные компрессы на ее лоб.

– Можно было бы давать настойку опия, – рассуждал врач, – но она все равно сейчас боли не чувствует, поэтому в этом нужды нет. Все в руках Божьих.

Он осматривал рану, признаков нагноения не было, это видела и сама Полли. Постояв в очередной раз над бледной пациенткой, доктор уходил, наказав женщине дать ему знать, если больной станет хуже. А Полли привычно садилась на стул с высокой спинкой и клала на колени вязание. Ее шарф стал уже очень длинным, а печальное дежурство все не кончалось.

Вот и сейчас, поднявшись, женщина привычно глянула в лицо бедняжки и, не заметив на нем никаких признаков улучшения, печально вздохнула и пошла к камину, чтобы подвесить на огонь старый медный чайник. Огонь в очаге уже догорал, Полли подошла к ящику с углем и начала пересыпать черные куски под решетку для чайника, стараясь быть экономной, когда шум, нарушивший тишину дома, привлек ее внимание. Женщина повернулась к топчану и увидела, что ее девочка пытается встать с постели, но ослабевшие руки и ноги не слушаются ее, и она валится обратно на подушки.

– Слава Богу! – воскликнула Полли, бросаясь к больной, – ты пришла в себя!

Она обняла худенькие плечи девушки и бережно уложила ее обратно на подушки.

– Тебе нельзя так резко подниматься, – объяснила женщина, – у тебя разбита голова, доктор сделал операцию, но мы так и не знали, успешно или нет. Ведь ты почти две недели не приходила в сознание.

Девушка с таким ужасом смотрела на нее, что Полли растерялась. Истолковать этот взгляд как-нибудь по-другому она не могла. Лицо незнакомки, и так бледное, стало совсем бескровным, даже серым. Она открыла рот, пытаясь что-нибудь сказать, но из ее горла вырвался слабый хрип.

– Ничего, милая, это от жара, что тебя мучил. Сейчас я дам тебе водички, и горло смягчится, – ласково заворковала Полли, поднося к губам девушки кружку с водой.

Та жадно глотнула, закашлялась, а потом начала пить потихоньку, пока не выпила всю кружку на радость своей сиделке. Та, как все в бедных районах Лондона, всегда считала, что если человек пьет во время болезни, значит, он выживет.

– Ну, вот и славно, теперь ты обязательно пойдешь на поправку, – радостно объявила Полли, ставя кружку на стол, – раз пьешь, значит, будешь жить.

– Спасибо, – тихо, почти неслышно, произнесла девушка, потом собралась с силами и спросила: – А кто вы?

– Я Полли Дженкинс, ты лежишь в моем доме почти две недели после того, как я подобрала тебя у Ковент-Гарден, – объяснила женщина и спросила: – А тебя как зовут?

Девушка помолчала, потом подняла на Полли огромные на исхудавшем лице золотисто-карие глаза и растерянно сказала:

– Я не знаю.

Полли сразу поняла, что девушка говорит правду. Эти глаза не могли лгать. Значит, болезнь отняла у ее девочки память. И хотя женщина понимала, что бедняжке нужно помочь все вспомнить, но в глубине души она обрадовалась. Сейчас, без имени и без семьи, ее девочка была одна в целом мире, и кроме Полли у нее никого не было. Наконец, женщина могла быть хоть кому-то матерью. Радость теплой волной пробежала в душе Полли, и она, сев на кровать, обняла больную и ласково провела по ее остриженной голове.

– Ничего, милая, мы с тобой все вспомним, главное, что ты пришла в себя, говоришь со мной. Не все сразу, – она взяла обе руки девушки в свои ладони и прижала к губам. – Слава Богу, ты жива.

Девушка вздрогнула, но затихла, не отнимая рук, потом слабо улыбнулась Полли и сказала:

– Вы меня не знаете, но жалеете и страстно желаете мне выздоровления. И еще я чувствую, что вы думаете, будто меня зовут Кассандра. Почему?

Оторопевшая Полли так и осталась сидеть с приоткрытым от изумления ртом. Больная посмотрела на нее – и как будто прочла мысли женщины. Она вздохнула и объяснила:

– Я не знаю, как это получилось, но мне передались ваши чувства и мысли. Вот сейчас вы думаете, что у меня с головой не все в порядке. Может быть, вы правы. Я не знаю, кто я, откуда и чем раньше занималась. Но и вы не знаете, хотя думаете, что я – девушка Кассандра из богатой семьи. Что заставило вас так думать?

– Ты в бреду часто повторяла это имя, – пролепетала Полли, – и была одета в дорогие вещи, когда я тебя нашла.

Она вскочила и бросилась к шкафу, куда повесила вещи девушки.

– Вот видишь, эта ротонда стоит огромных денег, такие вещи носят только аристократки или актрисы, правда, богатые куртизанки тоже носят меха, – сбивчиво объясняла она, разворачивая перед девушкой черный блестящий мех, – и платье на тебе было бархатное, а еще при тебе были драгоценности. Сейчас я покажу.

Полли положила ротонду поверх одеяла на колени девушки и вернулась к шкафу. Она вытащила из-под стопки старенького, штопаного белья белый узелок и вернулась к постели девушки.

– Вот, посмотри: серьги и кольцо с бриллиантами, а еще медальон, который был в кармане. Он сам по себе дорогой – золота много, а в крышке есть и огромный камень, даже представить не могу, сколько он может стоить. А цепочку с крестом и амулетом я так и оставила на твоей шее, – Полли разложила драгоценности поверх блестящего меха ротонды на коленях девушки и с надеждой спросила: – Посмотри, может быть, они напомнят тебе что-нибудь?

Девушка прижала руку к груди и почувствовала под пальцами твердую пластинку. Она потянула, захватив на шее, цепочку, и извлекла из-под плотной ночной сорочки надетые на общее кольцо золотой крест и странный кулон, где в золотую монету, как будто разрубленную с одного края, была вставлена круглая розетка из мелких бриллиантов, к которой крепилась большая грушевидная жемчужина. Зажав крест и кулон ладонями, больная замерла, вслушиваясь в свои ощущения, а потом заговорила:

– Крест – мой, но он не говорит мне имени, просто я знаю, что это так, а кулон я заказывала сама на память о событии, очень важном для меня. С ним связан мужчина с синими глазами, но я не вижу лица, только глаза, они полны веселья и нежности.

Она взяла в руки серьги и зажала их между ладоней. Снова замерла, а потом подняла глаза на Полли и задумчиво сказала:

– Это серьги женщин моего рода, они переходили от матери к дочери, а мне достались от моей бабушки. Первая женщина, которая их носила, была ясновидящей, так же, как я.

Девушка положила серьги обратно и взяла кольцо с большим овальным бриллиантом и так же зажала его между ладоней. Она долго молчала, и скорбная складочка появилась на гладком лбу, прежде чем она заговорила.

– Это кольцо говорит имя Кассандры, и в тоже время оно мое. Но я не привыкла к этому кольцу, как будто еще не носила его. Может быть, медальон что-нибудь подскажет?

Девушка взяла в руки медальон и побледнела. Она крепко сжала руки, как будто пытаясь вытянуть из золотого корпуса свое прошлое, потом повернула замочек и открыла крышку. Два улыбающихся лица глянули на нее с портрета. Девушка провела пальцами по лицам на миниатюре и поднесла пальцы ко лбу.

– Франсиско и Каэтана, они очень любят друг друга и счастливы, это – то, что я почувствовала, прикоснувшись к портрету. А сам медальон хранит права Кассандры. Я дала слово, что медальон будет при мне, и еще я должна куда-то с ним поехать, но не знаю, куда.

– Права Кассандры? – переспросила Полли. – В медальоне? Значит, в нем должны быть твои документы. Давай, я посмотрю.

Он взяла медальон из рук девушки и подошла к камину, ярко пылавшему благодаря подсыпанному углю. Полли наклонилась поближе к пламени, осветившему золотое украшение, и увидела чуть заметную щель между портретом и рамкой.

– Портрет снимается, – сообщила она и потянулась к ножу, лежащему на столе, – Ну что, будем вскрывать тайник?

– Давайте, – нерешительно согласилась девушка, – я немного боюсь того, что вы там найдете.

Полли взяла нож и аккуратно просунула его кончик в щель, замеченную раньше. Легкого усилия хватило, чтобы портрет отделился от золотой рамки. Под ним в углублении крышки лежали плотно свернутые листы пожелтевшей бумаги. Женщина вытряхнула их на ладонь и отнесла к постели.

– Смотри сама, ведь это твои бумаги, – предложила она, бережно разворачивая слежавшиеся складки.

Бумага, по-видимому, была чем-то обработана, поскольку не ломалась, а была мягкой и пластичной. Развернув один листок и протянув его девушке, Полли принялась за другой. Уже было понятно, что оба листка – это документы, но прочесть их женщина не могла, они были написаны не по-английски.

– На каком же они языке? – удивилась Полли, передавая второй листок девушке.

– Первый написан на испанском, а второй – на итальянском, – объяснила та.

– Так ты что, знаешь и тот, и другой? – растерялась женщина.

– Наверное, знаю, раз читаю и понимаю, что там написано, – подумав мгновение, ответила девушка.

– И что же ты поняла? – нетерпеливо спросила Полли.

– Испанский документ – выписка из церковной книги о венчании герцога Молибра и графини Каэтаны де Мендоса, а итальянский – свидетельство о рождении Кассандры де Молибра, графини де Мендоса.

– Ну, вот все и разъяснилось, – обрадовалась Полли, – ты – дочка герцога и графини. Я сразу это поняла. Только как же ты попала в Англию, и что с тобой здесь случилось? У тебя была пробита голова, а доктор сказал, что ты закрывала голову ротондой, это тебя и спасло.

Женщина показала на место, где раньше было пятно крови. Она его отчистила, и на темном соболином мехе уже не было заметно следов, только волоски были слегка примяты.

– Вот здесь было пятно, ты, видно, подхватила полу и накинула себе на голову, – объяснила она.

– А зачем я это сделала? – удивилась девушка.

– Может быть, ты увидела, как на тебя что-то падает сверху? Или ты закрывала голову, чтобы не опалить лицо при пожаре, – предположила Полли и удивилась, увидев, что девушка всплеснула руками, гладившими соболий мех.

– Пожар, я чувствую, что это был пожар! – воскликнула больная, стараясь приподняться на кровати. – И это не просто несчастный случай – в комнате два убийцы, они убили Каэтану и подожгли шторы, чтобы скрыть это преступление.

– Девочка моя, – испугалась Полли, – так ты чудом выжила – они, наверное, ударив тебя по голове, решили, что ты мертва, поэтому не гнались за тобой.

– Я не знаю, возможно, что вы правы, – согласилась девушка, – а нельзя узнать, был ли пожар поблизости от того места, где вы меня нашли?

– Конечно, можно, просто я уже две недели не выходила из дома, сидела с тобой, но теперь, когда ты пошла на поправку, я схожу на ту улицу и все узнаю.

– Спасибо вам, – тихо ответила девушка, закрывая глаза.

– Спи спокойно, дорогая, тебе нужно больше отдыхать, Полли все для тебя сделает.

– Я знаю, тетушка, – не открывая глаз, прошептала девушка и заснула.

– Вот и славно, моя Кассандра, – ласково сказала Полли, кладя руку на высокий белый лоб девушки, впервые за последние дни не пылающий жаром, – поправляйся, а тетушка перевернет для тебя небо и землю, чтобы вернуть тебе то, что ты потеряла.

У Ковент-Гарден Полли встретили радостными возгласами и изумленными вопросами, что же с ней случилось, и почему она не работает. Сказавшись больной, женщина пообещала в ближайшие дни вернуться на работу, если здоровье позволит, и, незаметно поменяв направление беседы, спросила у торговок цветами, не было ли поблизости пожара?

Получив благодарного слушателя, который еще не знает об ужасной беде, приключившейся в театре, женщины принялись взахлеб рассказывать товарке о пожаре в доме примадонны Ковент-Гарден сеньоры Молибрани, забравшем жизнь великой певицы. Дворецкий сеньоры сам приходил в театр на следующий день после случившегося несчастья. Он сообщил директору страшную новость, тот поделился ею с труппой, а уж потом весь район вокруг театра принялся обсуждать подробности случившегося.

Говорили, что великую певицу убили, а потом подожгли ее дом. Дочка сеньоры, Кассандра, куда-то исчезла – скорее всего, убийцы увели ее с собой. Но самое удивительное не это, а то, что покойная сеньора оказалась испанской герцогиней. Ее муж присылал человека из посольства, который опечатал драгоценности сеньоры и отправил их в Испанию.