Текст книги "Сто оттенков любви"

– Нет, – вскакиваешь. В судорожном ознобе. Уплывающее сознание из последних сил собирается в узел, толстый, жесткий, плотный. – Нет, – снова кричишь ты, не узнавая собственный голос.

– Почему «нет»? – отчаянно и безнадёжно говорит он, понимая, что ответа не будет. И ничего больше не будет…

Ты уже опомнилась, не ощущаешь пространство, а видишь его. Различаешь стол – за ним он делает уроки, лампа с бьющим пучком света в одну точку, разбросанные тетради, безделушки… рядом кресло, удобное, мягкое. И кровать. Он сидит на кровати, не смотрит на тебя. Голова опущена. Он обмяк. Не сопротивляется. Не хватает тебя за руку, пытаясь вернуть… только твердит:

– Почему, ну, почему…

Слышишь его слова из коридора, пытаешься трясущимися руками застегнуть две нижние пуговицы на блузке, которые он успел расстегнуть.

Ты ушла. Вернее, убежала. Он так и остался. Остался сидеть неподвижно на своей кровати. С опущенной головой. Раскачиваясь и, почти воя, бесконечно повторяя своё «почему-у-у?»…

Что тебя остановило тогда, в самый последний момент… и вырывало из пьянящего беспамятства в холодную реальность. Страх потерять невинность? Держалась за девственность двумя руками? Нет, не руками, а подсознанием. Никто не говорил, что отдаться можно только один раз. Да, никто не говорил. Но это понимание само по себе витало в воздухе того времени. Ты жила с этим пониманием, похоже, с рождения. Сомнения не возникали. Ты была уверена, что этот момент нужно сохранить для… для кого? Ведь у тебя с ним любовь. Для кого ещё надо сохранять своё ненаглядное достоинство? Да и достоинство ли это?

Вы шли к этому моменту долго. Сначала прогулки в парке вчетвером. Потом долгие поползновения к губам. Ощупывание тел. Каждый этап, по сути, крошечный, давался с огромным усилием. Ты убегала, ускользала, исчезала каждый раз, когда должен был произойти очередной шажок к новому действу… убегала, хотя жаждала этого, возможно, не меньше, чем жаждал этого он. Каждый раз он терпеливо выжидал… и делал новую попытку. Ты сдавалась, и вы продвигались…

Когда же вы упёрлись в момент окончательного движения в сторону овладения друг другом, и ты в очередной раз сбежала, произошёл перелом. Вернее, слом. Он понял, что устал. Устал терпеть и ждать. Устал бороться. Может, понял, что ты не уступишь. Может, решил сделать паузу и снова приступить…

Но вы расстались. Да, именно тот момент ты считаешь расставанием. Хотя потом и были встречи, одна из которых едва не закончилась тем, к чему вы оба так стремились. Но именно ту ночь, когда он, повалив тебя на свою кровать, целовал твой живот… ты считаешь расставанием. Почему? Наверное, потому что ДО этого момента были ОН и ТЫ. Это была ВАША история. Длительная. Мучительно длительная и не приведшая вас к тому упоительно сладкому финалу, которым должна была закончиться. Вы расстались, не испытав этого момента. Потом… потом вы оба отправились в параллельные миры собственного освоения запахов и чувств. В романах пишут о трагических расставаниях. Об истериках. О заламывании рук. У вас ничего такого не случилось. Вы просто стали жить… каждый своей жизнью.

 
                                    ***
 

Ты, окончив школу и поступив в университет, окунулась в океан незнакомых ощущений, в водоворот мелькающих событий. Неожиданно завораживающих своей неповторимостью. Он больше не звонил. И ты, опьянённая студенческой круговертью, будто забыла о нём. Будто… да, это «ключевое» слово. Потому что вовсе ты его не забывала. Он вообще присутствовал внутри тебя всю жизнь. Всю. Вы же не расставались. Никто никого не «бросал». Вы просто разошлись. Но ОН, во всяком случае для тебя… он никуда не делся. И хотя у него были другие девушки и женщины, хотя он женился, разводился, снова женился… он никогда не говорил, что не любит тебя. Что бросает тебя ради них. Нет, нет, нет… он был с тобой. Был твоим. Всю жизнь…

В твоём студенческом окружении появился парень, из неведомого для тебя круга профессорских детей. Как нынче модно говорить – мажор. В его доме ты впервые увидела библиотеку. Не пару полок с книгами, которые были тогда почти у всех. У него была целая комната с книгами от пола до потолка. Кабинет. Полки красного дерева, пахнущие прошлым веком. Старинные переплёты. И полное собрание сочинений Ленина. Это бы что… там была и подписка Сталина, которую ты тогда увидела впервые. Но самым удивительным в его доме было биде. Оно поразило тебя не меньше, чем Сталин. Конечно, не биде со Сталиным вскружили тебе голову. Опьянял интеллект этого дома. Огромный стол в столовой (не в пятиметровой кухоньке!) и расслабленно развалившиеся парни и девушки. На столе небрежно расставленные бокалы с недопитым вином. Валяющиеся на полу пустые бутылки. Сонная атмосфера дымного воздуха. Умные разговоры под музыку Вивальди. И вдруг:

– А не пойти ли нам в филармонию… там Гайдна дают… редкая вещь… соната ми-бемоль мажор…

– Уверена? Не путаешь… Разве не си-бемоль…

Вся компания оживлялась. Гомонила. Вскакивала. И направлялась слушать Гайдна, по дороге обсуждая соната ми или си… а потом до предутреннего рассвета и до полухрипоты обсуждалось увиденное, услышанное, узнанное.

Хозяин квартиры, учащийся на пару курсов старше, казался заоблачным. Не от мира сего. Ты целовалась с ним почти без принуждения. Не сопротивляясь. Ты уже знала, что целоваться крайне приятно. Но не знала ещё, что край «приятности» всё же определён. Определён тем, с кем ты целуешься.

Вы целовались между Тарковским и Гайдном. Между Кафкой и Архипелагом. Новый мир. Журнал. Но и та жизнь была новой. Совершенно непредсказуемо новой. И поцелуи были не такие страстные, до покусывания в кровь, какие были с ним, с тем, кто был твоим Ромео. Поцелуи с этим были такими же интеллектуальными, как и вечера «под музыку Вивальди». Он не спешил сорвать с тебя платье. Не лез под юбку. И ничем не пугал. Всё с ним происходило вегетариански. Невинно. То ли он не сильно-то хотел близости с тобой. То ли не хотел вообще. Тебя это устраивало. К следующему шагу – к поцелуям в живот, ты ещё не была готова.

Новый год предстояло встретить в квартире со Сталиным и биде, с новым другом и с его интеллектуальной компанией. С разговорами о Ницше или… Теперь ты не помнишь точно, что было модно обсуждать тогда. Но точно что-то было модно. И вдруг он объявил, что уезжает в горы. На лыжи. Теннис и лыжи входили в пакет интеллектуальной элиты. В придачу к многотомнику Сталина и биде. Он сказал об этом спокойно, без надрыва и извинения. Даже радостно. Ему было неважно, что ты чувствуешь. Он предвкушал удовольствие от предстоящего. А ты…

– Ты можешь связаться с Маринкой, вы же знакомы, да?… и иди к ним… без меня…, – сказал он всё же, видимо, заметив выражение твоего лица. Финал сцены он решил ускорить и, резко развернувшись, ушёл. Ты так и не успела ничего ответить… стояла растерянно-ошарашенная. Всё это произошло буквально за день до новогодней ночи. И было совершенно неожиданным. Простояв несколько минут, пытаясь осознать случившееся, медленно направилась к остановке. Всю дорогу домой – а ехать предстояло около часа, с двумя пересадками – рыдала навзрыд. Тебя бросили. Не совсем чтобы бросили. Речь шла только о встрече Нового года. Но ведь обидно. Больно. Противно. Гадко. Так всё хорошо начиналось. Так многообещающе… и вот… Этот милый интеллектуал совсем не ОН. Не тот, который ради тебя готов бросить и лыжи, и друзей. Нет-нет… этот не готов ни на что. А значит, он не он… но всё равно… обидно и больно.

Твоя мама обожала твоего школьного Ромео.

– Собирайся, хватит ныть… Поедешь к нему. К семи. Он идёт встречать Новый год со своими студенческими друзьями. Правда, у него уже есть девочка… но он согласился взять тебя… за компанию… там будет много приличных мальчиков…

Мама знала, что ты не решишься позвонить сама и сделала это за тебя. Ах, мама… твоя замечательная, заботливая, всё понимающая мама…

Ты приехала к нему ровно в семь. Всё ж лучше, чем дома с бабушкой. По телевизору «Иван Васильевич», который меняет профессию.

– Заходи, досмотрим и поедем… – он казался безразличным.

– А где… ты сказал, что у тебя… где… она…

– Девушка? – ухмыльнулся, – отменил…

Ты даже немного расстроилась. Вчера «кинули» тебя, сегодня из-за тебя «кинули» другую. Да ещё совсем впритык. Сидит, наверное, плачет. Жалко. Но что говорить… тебе приятно. Он хочет быть с тобой. Только с тобой. Как прежде. Значит… значит, ты для него что-то ещё значишь. Значишь ли? Конечно, значишь. Иначе… иначе он пошёл бы с той, с другой…

Вы долго ехали… с пересадками… грязная ночь… липкая, воняющая прогорклым подсолнечным маслом, подтаивающий снег стекающий с сапог мерзким месивом… и чувство ненужности всего этого. Уж лучше было остаться дома с бабушкой. Наверное…

Дом, куда вы приехали, оказался на самой окраине города. Старенький домишко. Похоже, бывшая дачка, в которой лет сто не делался ремонт. Или это был дом, где когда-то жили старики, после смерти которых оказавшийся никому не нужным… кроме подростков-внуков, организовавших там местечко для сборищ вне родительских глаз. Внукам было не важно, что обои в комнатах отклеиваются и, закручиваясь в ролики, свисают со стен, что штукатурка обсыпается, а печка, которую иногда разжигают, – не мёрзнуть же – совсем почернела от рассыпанного перед ней угля.

В углу всё же стояла ёлка. Её небрежно сунули, прислонив к стене и подперев сломанной табуреткой. На веточках сиротливо висели несколько шариков. Подобие праздника. Ёлка и Оливье есть. Значит, всё в порядке. Одинокая лампочка на шнуре, от которой жёлтым туманом растекался свет под потолком. Вы пили. «Бормотуху», приторно сладкую. Курили. Курили дешёвый табак, от которого щипало в носу и драло в горле. О чём-то говорили. Не о Кафке, конечно. Было тоскливо. Он сидел рядом. Ты чувствовала надёжность. Он настоящий. Он главный. Он важный. Несмотря ни на что. Но так случилось… так вышло… так надо. Наверное, надо. Кому надо? И опять эти вопросы. Круговерть.

– Ещё вина?

– Ага… и оливье… если осталось…

Язык заплетался. От выпитого и выкуренного кружило и усыпляло. Не хотелось ничего. Может, домой? Но до шести утра транспорта нет. Пару часов придётся перекантоваться в этой убогой комнатёнке. У стены кровать. Старенькая, как сам дом. Железная сетка. Набалдашники на спинке. Матрас прикрыт пледом. Вы сидите на кровати.

– Хочу спать… я засыпаю…

– Ложись… я… я с тобой… не бойся… не волнуйся.

Голос едва слышен. Убаюкивающий. Немного дрожащий. «О чём это он?» – думаешь на излёте уплывающего сознания. Почему ты должна бояться? Валишься на бок. Он заботливо прикрывает твои ноги подвернувшимся под руку одеялом. Ты даже не снимаешь обувь. Он ложится рядом. У тебя за спиной. Осторожно обнимает сзади, прижимаясь щекой к твоему затылку.

– Вот и сбылась… мечта идиота… мы спим вместе… в одной кровати…

Ты едва расслышала эти последние слова. Глупость, конечно… он же мечтал не спать с тобой, а… но тебе тепло. Уютно. Спокойно… ОН рядом. И всё остальное неважно.

В шесть утра, едва расслышав уличный гул, вы уезжаете. Он хочет проводить тебя. Но зачем… не стоит… ты хочешь скорее домой… он не настаивает. Его взгляд ты помнишь всю жизнь. Ему трудно отпускать тебя. Он понимает, что это… именно это… сейчас и есть конец. Впрочем, может, тебе показалось… Было ль, не было…

 
                                    ***
 

Студенческая жизнь. Кант, Гегель, дискотеки, студенты из Восточной Германии как инопланетяне. Новые увлечения. Новые открытия. Круговорот событий, ощущений… и запахов. Тот самый с лыжни вернулся. Но тебе уже не интересна его великосветская компания. Подумаешь, Сталин и биде…

Сначала появится студент из дружественной Германии, от которого веяло тем самым запретным западом, хотя он был с востока страны. Длинные волосы, немного порочный взгляд… это всё было как-то не по-советски. А когда ты увидела его за пультом, которым он управлял музыкальным центром на дискотеке, голова и вовсе отлетела в пропасть восторженных эмоций. Ты такого и в кино не видела. Лед Зеппелин, Скорпионс, хард-рок, хеви-металл… Совсем не хуже, чем Гайдн с его си-бемоль мажором. До поцелуев дело, правда, не дошло. Он наобещал отвезти тебя на каникулах к маме в Берлин, помочь выучить немецкий… и уехал. «Всего на пару дней». Всего… В Киеве жила девочка, с которой он переписывался по программе «дружба – фройндшафт». Ей он тоже обещал. Обещал приехать в гости, когда… Подумаешь, девочка по переписке. Подумаешь, на пару дней. Ты ждала его, смотрела на оставленную им крошечную фотографию, скорее всего, сделанную для документа. Мечтала, что приедет и ты погладишь его по волосам. Почему-то хотелось сделать именно это. Он приехал. Не через два дня, а через неделю. И сказал, что женится… на той девочке, что в Киеве. Было больно. Ещё больнее, чем тогда, когда тебя оставили на Новый год, уехав на лыжи.

– Можно… я поглажу тебя по волосам? – не сдержалась ты.

– Да… – согласился он, удивившись.

Ты провела рукой по его пшеничной голове… он ушел… навсегда. Впрочем, нет. Вы продолжали учиться на одном курсе. Виделись. Но очень быстро у тебя появился другой студент… студент свободно декламирующий Бодлера на французском, будущий дипломат. Изысканный. Тонкий. Красивый. Правда, тебе с ним целоваться почему-то не хотелось. Ему, впрочем, тоже. Потом выяснилось, что и в твоей группе есть интеллектуал. Белокурый, похожий на Аполлона. Но главное… он мог отгадать любой кроссворд. Энциклопедист. Ты смотришь на него восторженно. Вы даже целуетесь. И однажды он предлагает выйти за него замуж. Но однажды ты видишь, как он целуется… с парнем. Немного запутавшись, не понимаешь, что происходит. Но жизнь несёт тебя дальше. И дальше… И дальше…

Твой Ромео совсем потерялся в лабиринтах памяти. О нём думать некогда. Но в глубине души, в самой глубине… он есть. Есть всё, что с ним было. Ты хочешь вернуть? Вряд ли… Ты хочешь идти вперёд. Так много непознанного. Интересного. Увлекательного. Помнил ли он о тебе? Вспоминал ли? Хотел ли вернуть? Хотел, чтобы всё, наконец, произошло?

– Привет…

Кто-то трогает тебя за плечо. Поворачиваешься. ОН. Ты собиралась сесть в троллейбус. Пару остановок. Тебя ждёт очередной парень…

– Давай пройдёмся…

Он с букетом.

– Возьми…

Зачем мне этот букет? Зачем… как я припрусь с букетом на свидание?

– Не надо… ты же нёс кому-то…

– Да, но это не важно… я теперь не пойду…

– Да… но… я занята… я спешу…

– Мы можем пройти вместе… у нас есть десять минут… у меня целых десять минут побыть с тобой…

А ты думала, он забыл тебя…

Тебе больно. Больно за ту девочку, которая будет ждать его зря. Больно за него, потому что ему плохо. Плохо от того, что он хочет быть с тобой, а ты спешишь… к другому. Тот другой тебе не нужен. Через пару лет ты и не вспомнишь, к кому тогда спешила. Но тогда… тогда у тебя только десять минут. Нет, конечно, тебе приятно. Он помнит тебя. Он хочет тебя. Он согласен потерять вечер, девушку, только чтобы побыть десять минут с тобой.

Простившись, бежишь к знакомой, которая слава те… живёт рядом с местом твоего свидания. На бегу кидаешь ей букет.

– Потом объясню…

Непонимающая однокурсница моргает, кивает, но сказать ничего не успевает. Ты уже бежишь по лестнице вниз.

Ты не осознаёшь. Но внутри тебя зреет понимание… ОН твоё всё. ОН есть. Это важно. Зная, что он есть, ощущаешь спокойствие. Неважно, кто тебя сейчас ждёт. Неважно, кто ещё будет ждать. Неважно, будут ли тебя любить. Неважно, будут ли бросать. Всё неважно… потому что есть ОН. ОН с его любовью. ОН со своим желанием. ОН со своим терпением…

Ты опять забываешь о нём. Об этой случайной встрече на троллейбусной остановке. О букете, который отдан тебе вместо другой. Это всё уходит с поверхности твоей той повседневности. Но внутри эти чувства с тобой навсегда. Ты всегда будешь знать… ОН есть!

 
                                    ***
 

Ещё через пару лет – и опять под Новый год! – тебя снова бросают. Казалось бы, серьёзные отношения – было подано заявление в ЗАГС, и вот… Обидно. Тяжело. Да, что там тяжело, тебе так плохо, что хочется рыдать без остановки. Надо срочно что-то предпринять. Надо отвлечься. И ты вспоминаешь… да, ведь у тебя есть ОН. Ты сейчас к нему поедешь. Он успокоит. Пожалеет. ОН бросит всё и всех ради тебя. Может, и тебе это сейчас нужно? Ну, не ради успокоения. А потому что пришло время. Время быть с ним. За эти годы всё случилось. Ты избавилась от путы, которая мучила вас в школе. От той, из-за которой тогда и случился перелом и… пауза. А правда, может, это была пауза? Ты ловишь едва забрезжущую мысль, хватаешься за неё. Да, да, да… надо поехать к нему. Он будет рад. Точно будет. И, может, у вас вернётся всё то, что было. И случится то, чего не было. Теперь-то точно случится. Ты больше не боишься. Ты готова. Ты хочешь…

Приехала к нему. Звонить по телефону не решилась. Давно не виделись… надо чтобы прямо в глаза… да, в глаза… тогда точно он согласится. Увидев тебя, не сможет отказать. Дверь открыла мама. Его мама. Ах, какая у него хорошая мама. Вы с ней почти и не виделись. Но она, конечно, знала, как её сын любит тебя.

– Ой, ты… – она сразу узнала, – его нет дома… но ты приходи… завтра… Пожалуйста, приезжай… он будет рад…

Мама обрадована. Явно обрадована. Надеется, что наша пауза окончена. И мы будем вместе. Ведь мы любим… так не бывает, чтобы Ромео и Джульетта просто расстались. Они должны быть вместе. Или умереть. Но умирать никто не хочет. Не пятнадцатый век. Да, всё, завтра… обязательно… он будет ждать…

Едешь к нему снова. Теперь дверь открыл ОН. Заботливая мама ушла, оставив его одного. А вдруг она будет мешать? Вдруг скрипнет за стеной и всё такое ещё зыбкое снова разрушится. Он проводит тебя в свою комнату.

– Рад… – голос дрогнул, но пытается быть безразличным. – Что хочешь?

– Ну… как… – ты немного теряешься. Что сказать? Что тебя бросили перед ЗАГСом и тебе хреново? Что ты приехала поплакаться? Или что ты хочешь всё вернуть? Что… что… что нужно говорить… ты молчишь. Растерянно…

– Рад, – повторяет он. – Надеюсь, у тебя всё хорошо. Знаешь, а ведь я любил тебя. Очень любил. Чёрт знает что творил, чтобы увидеть… чёрт знает на что готов был… Магнитом к тебе тянуло. Наваждение… как приговорила… – – он хмыкнул. – Искал девушек, похожих на тебя… как-то в автобусе увидел… со спины точно ты… подошёл, заговорил, а она совсем другая… Мне нужно было, чтобы девушка хоть чем-то напоминала тебя… хоть голосом… – он говорил ни разу ни взглянув на тебя, словно боясь сбиться, увидев твои глаза… говорил быстро, скороговоркой, будто убеждая самого себя, или боясь, что не успеет высказаться, – потом… потом переболел. Теперь я люблю высоких длинноногих блондинок, а не пухленьких брюнеток…

Голос звучал всё увереннее. Чем больше он говорил, тем увереннее.

– У меня сейчас… невеста… да, вот… у неё длинные светлые волосы, – цепляет пальцем волосинку с подушки. Доказательство. Смотрит на тебя победоносно.

Ты почти готова уйти. Поздно. Поздно. Нет больше его у тебя. Он теперь у другой.

– Вылечился… не представляешь, какое блаженное облегчение, – продолжает он после короткой паузы. – Этот дурацкий юношеский запал… пропал… Понимаешь?

Ты слушаешь его. И тебе не хочется ничего понимать. Неужели правда всё? Молчишь. Он обещает остаться твоим другом. Что-то про то, что окончил институт и хорошо зарабатывает. И если нужно… если нужна помощь… можно на него рассчитывать.

– Поеду… мне теперь далеко… мы получили квартиру… – говоришь ты, вздохнув.

– Провожу… – вскочил торопливо… и добавил: – до остановки.

Ну, да… не до дома же, ясное дело.

Наверное, зря приехала. Столько лет прошло. На троллейбусной остановке, когда открылись двери, говоришь единственную фразу. Она сформулировалась и вылетела, сама по себе, без твоего ведома:

– Завтра в общаге вечеринка, приходи ко мне, вместе сходим… будет весело…

– Навряд ли… – голос звучит уверенно. – К чему?

– Как хочешь… но я буду ждать…

Ты сказала это уже в закрывающиеся двери троллейбуса. Услышал ли он. Но это уже было неважно.

Ты не ждешь его. Нет, внутри, очень глубоко теплится надежда, но нет… он так убеждённо говорил. И ещё этот волос на подушке. Она есть у него. Она, а не ты. И вдруг дверной звонок. Резкий. Звенящий дрелью в голове. ОН! Он приехал. Колокола бьют, звенят, гремят. Всё это враньё, самообман про высокую блондинку. Нет, возможно, он и пытался… но не может избавиться от тебя. От чувства к тебе. Он твой.

Вечеринка удалась. Спиртного в меру. Интеллектуальности в меру. Музыка. Модный Джо Дассен. Непритязательная студенческая закуска. Танцы. Вы уходите почти в полночь. Долго целуетесь в подъезде, едва закрылась за вами дверь комнаты, где остались веселиться те, кто живёт в общежитии и уходить им никуда не надо. Целуетесь с упоением подростков. И с остервенением молодых людей, в которых фейерверком бьют гормоны. Идёте до твоего дома вместо десяти минут битый час… потому что идёте, слипшись один с другим, один в другом. Идёте, не разъединяя губ. Движение невозможно медленное. Зима. Декабрь. Морозно. Вы одеты в тёплые пальто, шапки, под пальто свитера, масса одёжек, застёжек. Но ваши руки где-то там внутри, под сто пятым слоем кофточек и рубашек. Ох, если бы ни зима… вы, наверное, отдались бы наслаждению обладания друг другом прямо на улице. В студенческом парке. На скамейке. В густых зарослях терновника. Летом ничего не видно. Но сейчас… сейчас голые ветки кустов не прикрывают. И холодно. Да и зачем… ты живёшь в десяти минутах от студенческой общаги.

– Пойдём… пойдём ко мне…

– Да… да… да…

Перед подъездом поднимаешь голову, в окне твоей квартире свет. Мама ждёт.

– Наверно, поздно… неудобно к тебе… – поняв, почему ты замешкалась, говорит он.

– Да… но завтра… завтра увидимся? – тебе страшно отпустить его – : завтра… да? Приедешь? Позвонишь?

– Хорошо. Завтра… правда, завтра… приеду… позвоню… конечно…

Завтра наступило. И послезавтра тоже. Но он не приехал. Судьба так распорядилась. Кому-то это было нужно. Чтобы вы были. И чтобы не были… Было ль, не было…

 
                                    ***
 

Лет через семь—восемь вы встретились на улице.

– Я женился, – радостно сообщил он. – У меня всё хорошо. Работаю. Купил дом. Машину. Она родила…

Ты его не спрашивала. Но ему, как всегда, хотелось доложить… что всё у него отлично. Что он «вылечился». Жена есть. И она блондинка. И ноги у неё длинные. И, главное… он удачник. Наверное, подспудно хотел, чтобы ты пожалела, что не с ним… Наверное. Но ты не жалеешь. В тот момент не жалеешь. Потому что в тот момент ты вообще далеко. Далеко от сожаления… У тебя снова влюблённость. Снова роман.

Вы простояли минуты три… ты находилась в очередном угаре очередных отношений, о чём обсуждала с коллегой по работе, сблизившейся тогда. Она знала о твоих новых похождениях до мелочей, до тонкостей, но ничего не знала о нём. Когда он выпалил свои замечательные новости, и ты, пожав плечами, немного раздражаясь, что отвлекает от приятного обсуждения насущного, наболевшего… равнодушно сказала:

– Рада за тебя… пока…

Подруга, прервав твою тираду, прерванную на полуслове этой встречей с прошлым, дёрнула за рукав:

– Эй, остановись… стоп, говорю… кто это?

– Господин, никто! Ну, парень… учились в школе…

– Был роман?

– Был… когда это было… сто лет назад…

– Милая моя… так он и сейчас… он влюблён в тебя…

– Глупости… столько лет прошло. И ты слышала… женат, дети… вон как радовался…

– Это ты говоришь глупости. А я точно видела. Он в тебя влюблён. Безумно влюблён…

Ты отмахнулась. Что тебе сейчас до этого? Не случилось. Ну, не случилось…

О, сколько лет прошло с тех пор. Ты забывала о нём. Отмахивалась, если кто-то напоминал. Жила своей жизнью. Влюблялась. И в тебя влюблялись. Выходила замуж, и разводилась. В конце концов, уехала в другую страну. Но внутри тебя всегда, всегда… жило ощущение той первой и единственной любви. ЕГО любви. Ты вспоминала о нём каждый раз, когда тебе было плохо. Каждый раз, когда чувствовала отчаяние. Разочарование. Досаду. Или даже крах. Ты вспоминала, – нет, даже не вспоминала… ты помнила его всегда… просто отодвигала память о нём в дальний уголок, а когда была необходимость, ниша с памятью о нём выплывала из глубин подсознания… ты помнила, знала – ОН есть. ОН любит. Вспоминала его слова: «Мы останемся друзьями, можешь всегда ко мне обратиться, если что…» И вот, когда это «если что» случалось, ты вспоминала… но ни разу, никогда не обратилась. Обходилось. Сама-сама. Но чувство, что можешь обратиться – можешь же! – он есть, он за тобой… – это чувство успокаивало, грело, поддерживало.

 
                                    ***
 

Это произошло, когда появились социальные сети. «Одноклассники». Все кинулись искать друг друга. Запестрели рассказы о нашедшихся «первых любовях». Люди, расставшиеся в молодости, прожив с другими мужьями и жёнами десятилетиями, оказавшись в одиночестве, возвращались к первоисточникам. Ты не собиралась никого искать. И когда говорили, что нужно зарегистрироваться и создать аккаунт, отмахивалась: зачем мне это? С тем, кто мне нужен, я в контакте.

– Тебя ищут… почему тебя нет в «Одноклассниках»? – спросила та самая подруга, с которой ты ходила на свидание вчетвером.

– Кто?

Тебя искал ОН. Увидел в сетях вашу одноклассницу, спросил, не знает ли она, где ты. Она знала. Но тебя не было в «Одноклассниках». Передала по цепочке тем, кто там был. Сообщение пришло к той самой. Самой близкой. Один звонок… телефоны никто не отменял.

– ОН ищет тебя…

Ты сразу поняла, о ком речь. ОН… несмотря на блондинок… и на то, что «вылечился»… ищет тебя…

Сердце вздрогнуло и забилось… крыльями почти мёртвой птицы, снова набравшейся сил и взлетевшей. Сердце помнило, отлично помнило ощущение почти сорокалетней давности. Нет, не сорок. Пока тридцать пять. Или нет? Ты подсчитываешь… это было… вам пятнадцать… теперь пятьдесят с «хвостиком»… Боже… Жизнь прошла. Или нет? Смотришь на мужа, попыхивающего сигарой. Сидящим поодаль самодовольным котом, ни о чём не подозревающим, потягивающим кофе вперемежку с затяжкой табака. Думает о чём-то своём. Может, вспоминает свою первую. У него же тоже была первая. Тебе совершенно неважно, кто у него был. Или не был. Ты привыкла к нему, как к своей руке. Или ноге. Он есть. За тридцать лет с ним тебя ничуть не волнует ни его первая… ни его присутствие. Хотя было иначе… Но сейчас тебя ищет ОН. Сейчас это самое главное. Важное. Волнующее. Какой ОН? Где? Что делает?

– Посмотри его аккаунт, – подруга словно услышала твои мысли. – Он, он…

– Да что он?

– Там фотографии со всего света. Он и за акулами охотился, и на Кока Кабане отдыхал…

– Подижь ты… «Куда мне до него – когда он был в Париже, и я вчера узнала – не только в нём одном!» – запела ты, переиначивая слова известной песни Высоцкого.

– Хватит ёрничать… только посмотри, сколько фото молодых девиц в рубрике «друзья»… Все длинноногие блондинки. Модели, прям…

– Продолжает лечиться, – подумала ты.

– Что делать? А? Он спрашивает про тебя… дать твой телефон?

– Конечно! Что за вопрос…

– Ну… ты… как… – его звонок не заставил себя ждать.

Тот же голос. Тот же тембр. Звонок из прошлого. Из вашего прошлого. Ты смотришь на его фото на экране «компа». Он и выглядит так же, как сорок лет, нет… тридцать пять лет назад. Только волосы… Была густая шевелюра. Теперь он лысый. Наверное, модно. Ему идёт. А может, пытается себя изменить… думает, это поможет. Следит за собой. Явно не вылезает из фитнес-клубов. Подтянутый. Улыбчивый. Довольный жизнью.

– Ты не изменился…

– Правда? – кажется, ему приятно.

Да, чёрт возьми. Да! Для тебя ОН тот же. И голос. И вообще. Даже без волос. ОН тот. Твой. Твой навсегда. Ты почти не слышишь, что он рассказывает. Говорит быстро. Слова рассыпаются бисером. Или как жемчужная нитка брызгает отдельными белыми шариками, если порвётся. Шарики рассыпаются, бьются об пол и подпрыгивают, отчеканивая каждое соприкосновение с твёрдой поверхностью. Ты слышишь его голос. Но не слышишь слов. Горячим сверлом бурлит сердце, обжигая жаром мозг, переставший соображать. ОН вынырнул не из подсознания, не из памяти. На этот раз ОН появился в реальности. Ну, почти в реальности. Пока только в телефонной трубке. Но живой. Тот, которого ты никогда не забывала.

Почему так вышло? Вот он… прожил жизнь успешно. Добился чего-то… Объехал весь мир. Девочка, та самая, на длинных ногах и с длинными волосами, с которой он трижды договаривался пойти в ЗАГС, но прешёл туда только на четвёртый… родила ему двоих детей. Но он давно развёлся с ней. Не вышло. Ноги и волосы оказались не главным. Но он не понял. И снова, и снова искал… другую. Не похожую на тебя. Девицы менялись. Он даже смог убедить себя в том, что любит именно таких. Что именно они ему нравятся. Привлекают. Возбуждают. Но почему-то так и не нашёл одну, единственную… почему?

– А мы так и не занялись с тобой… – голос чуть дрогнул, – сексом. Ох, сколько женщин потом у меня было. И ни разу… никогда… никто не сопротивлялся… Все давались… отдавались легко… Ты одна… моя… неприступная крепость…

– Ещё не поздно… можем заняться…

Ты хотела пошутить. Впрочем, нет. Ты сказала это серьёзно… тебе хотелось повторить то, что было сорок лет назад. Снова испытать тот взрыв эмоций и фейерверк ощущений. И закончить то, что не получилось тогда. Вы должны испытать это… должны… должны же поставить точку!

– Поздно…

Может, он прав? Зачем возвращаться? Пусть останется в душе, в памяти, в чувствах то неповторимое… да-да, на то и неповторимое, что не повторить…

– Но всё же… давай встретимся. Ну, просто… поболтаем… Давай на выходных… прилетай в Венецию.

– Не стоит… Знаешь, недавно была встреча выпускников. В школе. Я пошёл. Никого не узнал. Пришли потрёпанные тётки. Толстые. Смешные. Жалкое зрелище…

Ты замолчала. ОН намекает? На тебя? Ты же из той плеяды. Из поколения ставшего тётками. Ты съёжилась. Да, наверно, он прав. Мужчины остаются теми же, какими были сорок, нет, тридцать пять лет назад. Пусть даже и без волос. А вот женщины. Это совсем другое дело. Посмотрела в зеркало. Да, немного поправилась. Да, немного… впрочем, для своих пятидесяти «с хвостиком» ты ещё очень даже ничего. Именно! Ни-че-го… Именно ничего. Именно «для своих». Ты не та. И он не хочет видеть тебя «не ту». Но зачем искал? Через моря и океаны, аж у одноклассницы, живущей в Америке.

Ты не веришь. Не может быть. Не может быть, чтобы он не захотел тебя увидеть. Ты же слышала… слышала… его голос звучал взволнованно. Ты не могла обмануться. Он перезвонит. Обязательно перезвонит. Он также, как и ты, всё помнит. Всё! Но он не перезванивает ни через день, ни через два.