Текст книги "Темный маг и отворотное зелье"

Темный маг и отворотное зелье
Автор: Татьяна Рябинина

Пролог

Попасть в другой мир – что может быть хуже? Многое. Например, то, что темный маг, по милости которого это произошло, влюблен в меня, а его брат случайно дал мне вместо воды отворотного зелья. И теперь у нас есть всего четыре недели, чтобы все исправить. В противном случае Элиана и Мариса с позором выгонят из Академии лунной магии, а я навсегда останусь холодной, как ледышка, неспособной полюбить ни одного мужчину в мире…

Зеркальный коридор завораживал – как в детстве, когда я могла сидеть перед бабушкиным трельяжем часами. Отражения множились, сливались, манили к себе. Я невольно наклонилась к тускло мерцающей глади, всматриваясь в бесконечность.

«Лана, отойди от зеркала! Сколько можно говорить?!» – откуда-то из прошлого едва слышно донесся бабушкин голос.

Я чувствовала взгляд, который искал меня. Властный, притягивающий. Похожий на тот, из вчерашнего сна. Здравый смысл, как и бабушка, убеждал отойти подальше, а еще лучше выйти из комнаты, закрыть дверь и больше никогда туда не возвращаться. Но воля слабела с каждой секундой, я наклонялась все ниже, пока лицо не оказалось так близко к отражению, что оно расплылось перед глазами.

Пальцы коснулись прохладной поверхности и… скользнули сквозь нее, словно окунулись в воду. Вскрикнув от испуга и неожиданности, я попыталась вытащить руку, но не смогла. Серебристая глубина засасывала, как болотная трясина.

Упираясь и цепляясь за подзеркальник, я сопротивлялась изо всех сил, но тщетно. Рука погрузилась до самого плеча, а за ней по ту сторону оказалось и лицо. По глазам ударило ослепительное сияние, заставившее зажмуриться. Еще мгновение – и я почувствовала, что лечу куда-то с бешеной скоростью и ветер шумит в ушах. Осторожно приоткрыла глаза и увидела тот самый хорошо знакомый зеркальный коридор – только теперь изнутри. Кто-то ждал меня там, где его стены сливались в сверкающую точку. Она приближалась, становилась еще ярче, пока не вспыхнула, поглотив все вокруг…

Кажется, я потеряла сознание, а когда очнулась, обнаружила себя в большой полутемной комнате, освещенной десятком свечей и пылающим в камине огнем. Сводчатый ребристый потолок наводил на мысли о средневековом замке. Стол в центре был завален книгами и бумажными свитками, там же стояли стеклянные и глиняные сосуды всевозможных форм и размеров, лежали предметы, о назначении которых оставалось лишь догадываться.

Сама я каким-то образом оказалась на узкой жесткой кровати, которая пахла… в общем, спал на ней, определенно, мужчина, и постельное белье меняли явно не сегодня. Вторая такая же стояла рядом, отделенная чем-то вроде тумбочки.

Резкие раздраженные голоса привлекли мое внимание. Повернувшись, я увидела в нише у окна двоих мужчин, которые разговаривали на повышенных тонах на незнакомом мне языке. Насколько я могла видеть, выглядели они года на двадцать два – двадцать три или около того. Вообще-то ровесников я как мужчин не воспринимала, но этих назвать юношами или тем более парнями как-то не получалось.

Вид у них был явно не современный. В моем понимании, конечно. Заправленные в высокие сапоги штаны горчичного цвета плотно облегали всю анатомию. У свободных белых рубашек с широкими рукавами не было пуговиц – как на исторических портретах. У одного длинные светлые волосы падали на плечи живописными крупными кудрями. Другой, тоже блондин, был подстрижен сравнительно коротко. Как мне показалось по интонациям, длинноволосый, размашисто жестикулируя, выказывал свое крайнее возмущение. Его собеседник стоял, засунув руки в карманы, с досадой смотрел в пол и то ли пытался оправдаться, то ли огрызался в ответ на упреки.

В простенке висело большое овальное зеркало в черненой раме. Не через него ли я попала сюда? Оно тускло отливало розовым светом, хотя, возможно, это было всего лишь отражение огня в камине.

Я шевельнулась, кровать скрипнула, мужчины замолчали и посмотрели на меня. Переглянулись и подошли ближе. Теперь я могла разглядеть, что они очень похожи. Надо думать, братья. Близнецы или, может, погодки.

Длинноволосый сказал что-то, обращаясь ко мне, но я, разумеется, не поняла ни слова. Даже приблизительно не догадалась, поскольку не представляла, чего он от меня хочет. Братья снова заговорили между собой, бросая в мою сторону косые взгляды. Это здорово раздражало, как обычно, когда при тебе говорят на языке, который не понимаешь.

Ситуация складывалась абсурдная. Если придавить в зародыше панику-истерику и попытаться поверить в невозможное, как Алиса, тоже попавшая в Зазеркалье, выходило, что меня занесло в другой мир. А если припомнить вчерашний сон, можно было предположить, что братцы-красавцы как-то к этому причастны.

Магия? Если уж строить гипотезы, то эта ничем не хуже других.

В комнате было жарко, и у меня пересохло в горле.

– Эй, – позвала я, не зная, как еще обратиться. – Я пить хочу.

Разумеется, сложно было рассчитывать, что они поймут, поэтому пришлось устроить пантомиму. Закатив глаза, я высунула язык, подышала по-собачьи и изобразила, что пью из стакана.

Братья снова переглянулись, синхронно сдвинув брови, затем длинноволосый взял со стола глиняный кувшин и налил воды в бокал. Я еще успела подумать, что она какая-то странная. Вроде прозрачная, ничем не пахнет, но едва заметно мерцает. Поднесла бокал ко рту, но в этот момент второй сдавленно ахнул, будто вспомнив о чем-то, и бросился ко мне. Кажется, хотел вырвать бокал у меня из рук, но я уже успела сделать большой глоток.

Вода как вода, вот только…

Что-то происходило со мной. Словно плеснули из кружки на сильном морозе, и вылитое сразу подернулось иголочками льда. Я чувствовала, как все внутри замерзает, зарастает кристаллами инея. Они разбегались по телу, поднимаясь от пальцев рук и ног все выше и выше, пока не коснулись сердца. Обжигающе холодный укол – и я снова потеряла сознание…

1.

Несколькими днями раньше

– Света, боюсь, с бабушкиным домом придется разбираться тебе.

– С какой стати, мам? – возмутилась я. – Это твое наследство. Поезжай туда и делай с ним что хочешь. Продавай, сдавай, живи в нем. Хоть подожги. Почему опять я?

С мамой отношения у нас были сложными всегда, сколько я себя помнила. Начать с того, что она единственная называла меня Светой, зная, как мне это не нравится. Для всех остальных я была Ланой.

Мне исполнилось пять, когда я подслушала ее разговор с приятельницей. Дети всегда подслушивают и подглядывают, познавая мир, и иногда делают не самые приятные открытия. Например, то, что мамы не особо их ждали.

– Ты же знаешь, я никогда не любила детей, – говорила она тете Кате. – Светка получилась случайно. Собралась уже на аборт, но Сашка сказал, что оторвет мне голову и запихнет в задницу. Надеялась, что включится материнский инстинкт, но увы…

Тогда я еще не знала, что такое инстинкт, но слово, звучащее как металлоконструкция, запомнила. И только потом поняла, что маме так и не удалось меня по-настоящему полюбить.

С самого рождения я была папиной девочкой. Но он работал директором крупного химического комбината, где пропадал с утра до ночи, и видела я его нечасто. Мама хотя и сидела дома, внимания мне уделяла по минимуму. В два с половиной года отдала в детсад, а на лето отвозила к бабушке Лизе в маленький приволжский городок, который словно застрял где-то в девятнадцатом веке.

Как я любила эти тихие улочки, сбегающие к Волге, утопающие в садах домики с резными наличниками. Там все друг друга знали, а если и не знали, все равно здоровались при встрече. Еще любила забираться на чердак, грызть кислые яблоки и под шорох дождя читать дореволюционные журналы. Или лежать на большой русской печи, чувствуя сквозь тюфяк ее мягкое тепло, и слушать бабушкины рассказы о том, что ей рассказывала ее собственная бабушка. Даже став взрослой, я приезжала в Хвалынск каждое лето.

Бабушка Лиза умерла в апреле, пять месяцев назад. Я узнала об этом от мамы. Отец ушел от нее сразу после моего школьного выпускного. Первое время я жила у него, но потом он познакомился с Валентиной. Чтобы не мешать им, я сняла квартиру. Мама считала меня предательницей, и общались мы с ней в основном по телефону, да и то по делу.

Похороны она вполне ожидаемо повесила на меня. Заявив, что плохо себя чувствует и не может заниматься такими вещами. Спасибо хоть вообще приехала. Я бегала по всевозможным конторам, оформляла документы, выбивала место на кладбище, а матушка принимала соболезнования от соседей, помнивших ее сопливой девчонкой. И вот теперь оказалось, что я должна еще и домом заниматься!

– Света, – мама издала какой-то раздраженный и раздражающий звук, – я слишком занята. И слишком плохо себя чувствую. Если ты не можешь сделать это из родственного долга по отношению к бабушке, я могу отказаться от наследства в твою пользу. Тем более цена этим руинам три копейки.

Вот так. Я моментально оказалась корыстной тварью, которая пальцем не шевельнет без выгоды для себя, даже если это всего три копейки. Ее не интересовало, что у меня есть работа, что мне придется брать отпуск и тратить его не на отдых, а на оформление и продажу дома, который даром никому не нужен. Разве что под снос, да и то сомнительно. Но мама бы и палец о палец не ударила, и он стоял бы, пока не развалился. Я не могла поступить так с домом, где жило не одно поколение наших предков. Даже если его снесут после покупки, хотя бы заберу или пристрою в хорошие руки бабушкины вещи.

– Ладно, – обреченно вздохнув, сдалась я. – Оформи отказ, и я поеду.

Судя по тому, что она привезла нужную бумагу уже на следующий день, у нее все было заранее продумано и готово. Впрочем, один крохотный плюс во всем этом предприятии имелся.

Я проведу отпуск одна в городе своего детства. Возможно, Валерка обидится, что не поеду с ним на теплые моря, и тогда после возвращения легче будет поставить крест на наших отношениях. Я собиралась сделать это уже не первый месяц, но никак не могла найти повода. Главное – чтобы он не захотел составить мне компанию. Но вряд ли лощеный красавчик, для которого четыре звезды у отеля уже отстой, отправился бы в такое захолустье, где удобства во дворе.

Отпуск мне дали без проблем. Да и как иначе, если работаешь в отделе кадров того самого комбината, которым руководит отец. На следующий день я села на скорый поезд до Сызрани, откуда заказанное такси должно было отвезти меня в Хвалынск. Сутки с половиной в пути – и вот уже водитель выгрузил мой чемодан у хорошо знакомой калитки.

Мне нравилось приезжать к бабушке вечером, когда окна призывно светились, обещая тепло, уют и, разумеется, пирожки с яблоками и ревенем – мои самые любимые. Сейчас дом стоял темный, заброшенный. По спине побежали мурашки.

– Глупости какие! – сказала я вслух и сама испугалась своего голоса.

Встряхнула головой, достала из сумки ключи, открыла, подсвечивая телефоном, тяжелый висячий замок. Прошла по дорожке, поднялась на скрипучее крылечко из трех ступенек. Открыв еще один замок, втащила чемодан в сени. Раньше там круглый год пахло яблоками, сейчас – чем-то неприятным, затхлым. Пять месяцев после похорон сюда никто не заходил.

– Ну здравствуй, дом, – сказала я, медля на пороге и не решаясь пройти дальше.

2.

Дом, хозяин которого умер, всегда кажется осиротевшим. А если там к тому же долгое время никого не было, он становится пугающим, похожим на жилище призраков.

Вдохнув поглубже, я нашарила на стене металлический короб, щелкнула рычажком автомата и включила свет. Призраки если и были, попрятались по темным углам. Крутая деревянная лесенка вела из сеней на чердак, выкрашенная суриком дверь – в большую комнату, которую бабушка называла залой. Отапливаемая печкой, она совмещала функции гостиной и кухни. Кроме нее, в доме были еще две спальни, или «горнички»: теплая, которую тоже согревала через стену печка, и холодная, где я спала летом. Сейчас и в холодной, и во всем доме было, мягко говоря, нежарко. Топить печь не хотелось, и я вспомнила, что у бабушки был электрический обогреватель.

Когда в зале стало более-менее тепло, я сняла куртку, включила чайник, разогрела в микроволновке купленную на вокзале пиццу. Для начала предстояло наметить план действий. Пытаясь прожевать резиновое тесто, первым пунктом я мысленно записала нотариуса, который составлял бабушкино завещание, потом риэлтора. Конечно, оформлять дом на себя и продавать его я пока еще не могла, должно было пройти полгода с момента бабушкиной смерти, но терять время зря не хотелось.

Часы показывали всего половину одиннадцатого, к тому же в Саратовской области было на час больше, чем в Питере, но я так устала с дороги, что решила лечь пораньше. У печки стояла оттоманка – древняя лежанка вроде тахты с двумя валиками. Сев на нее, я убедилась, что пружины выпирают самым чудовищным образом. В холодной спать было все равно что на улице, поэтому вариант оставался только один: прихватить обогреватель и устроиться на бабушкиной кровати.

Застелив ее чистым ветхим бельем, пахнущим донником, я остановилась перед трехстворчатым зеркалом. Сразу три Ланы смотрели на меня из трельяжа. Несмотря на бабушкины запреты, в детстве я проводила перед ним немало времени, разглядывая свои отражения. Представляла, что это мои сестры-близнецы, живущие в зеркальном мире. Они приходили поболтать со мной, но, к сожалению, я не могла услышать ни слова. А если сдвигала боковые створки ближе друг к другу, получался бесконечный коридор, вглядываться в который можно было так же бесконечно.

– Откуда оно взялось? – спрашивала я, гладя резьбу подзеркальника. – Ему, наверно, очень много лет?

– Больше ста, – отвечала бабушка. – Говорили, что его привез из Италии для своей жены купец Красильников. Был он уже пожилой вдовец и женился снова на молоденькой девушке, красавице. Любил ее безумно, а она грустила. Считала его стариком. А может, печалилась по кому-то другому. Он делал ей дорогие подарки, а ее ничего не радовало. И вот Красильников привез это зеркало. Она не отходила от него целыми днями, все смотрела на себя, смотрела… А потом исчезла. Искали долго, но ни единого следочка не нашли. Решили, что поднялась на высокий берег и утопилась. Но кто-то пустил слух, что ушла в зеркало.

– А как оно попало к нам?

– Красильников-то после недолго прожил. Тосковал сильно. Взял ружье и застрелился ночью. А сын его взрослый все вещи распродал. Мой дед для бабушки этот трельяж и купил. Так он и стоит здесь с тех пор. Все это, конечно, глупости – про купчиху, которая в зеркало ушла, но все равно, Ланочка, не стоит перед ним долго сидеть. Всякое может привидеться.

Я обожала эту историю, которую готова была слушать снова и снова, как страшную сказку. Тайком, когда бабушка уходила на рынок или к соседкам, садилась перед зеркалом в неудобное скользкое кресло и представляла себя купчихой Красильниковой – молодой, прекрасной и несчастной.

Все это так живо вспомнилось сейчас, когда я раздевалась, поглядывая искоса на свои отражения. Зеркало было, что называется, friendly – дружелюбное. Едва заметного нежно-розоватого оттенка, оно смягчало тона, делая кожу гладкой и молодой. И что самое удивительное – года не испортили его. Обычно амальгама со временем начинает шелушиться и осыпаться, но только не у этого.

Натянув огромную бабушкину ночнушку – теплую, фланелевую, – я выключила свет и нырнула под одеяло. Сон пришел тут же, более чем странный.

Мне снилось, что я… не сплю. Лежу в постели в бабушкиной рубашке и никак не могу уснуть. Встаю, включаю свет и сажусь перед зеркалом. Только это не я, а купчиха Красильникова. Имени ее я не знала, но почему-то звала Ниной. И вот я-Нина смотрю в бесконечный коридор отражений и вдруг вижу там мужчину. Очень-очень далеко, смутным силуэтом. Знаю только, что он смотрит на меня и зовет к себе. Хотя не вижу лица и не слышу голоса. Невольно наклоняюсь к мерцающей глади, все ниже и ниже…

Вздрогнув, я проснулась. В постели, под одеялом. Яркое солнце заглядывало в окно, и в его лучах искрами поблескивали пылинки.

Приснится же такое!

Доев на завтрак холодную пиццу, я сделала себе еще одну пометку: зайти в магазин и купить продуктов. В кухонных шкафах был небольшой запас чая, сахара и круп, но все остальное мы с мамой после похорон выбросили. День выдался ясным и теплым, а все проблемы  решились легко и быстро. Прогулявшись по знакомым улицам, я спустилась к Волге, побродила у воды, любуясь просторами. Вечером приготовила ужин, посмотрела по телевизору комедию и легла спать.

На этот раз сон действительно где-то заблудился. Я крутилась с боку на бок, переворачивала подушку холодной стороной вверх, пыталась считать овец и планировать кругосветное путешествие – ничего не помогало. Что заставило меня встать, включить свет и подойти к зеркалу? Кто бы знал…

3.

Очнулась я от прикосновения к руке. Кто-то держал меня за запястье, там, где считают пульс. Веки никак не желали подниматься, будто весили по тонне. Голова раскалывалась от боли, в груди давило, все тело кололи сотни ледяных игл. Мужской голос сказал несколько слов, и я все же открыла глаза.

Потолок надо мной был такой же – ребристо-сводчатый, но комната явно другая. Даже не комната, а большой зал. Я лежала на кровати под легким одеялом, в маленьком закутке, отгороженном от остального пространства двумя зелеными ширмами. Рядом сидел на стуле румяный толстяк лет сорока в черном шелковом балахоне. Его празднично сверкающую лысину обрамляли пушистые светлые кудряшки.

Заметив, что я пришла в себя, он радостно заулыбался, погладил по плечу и сказал еще что-то. У меня не было сил даже покачать головой в знак того, что не понимаю, только и смогла что состроить страдальческую гримасу. Мужчина встал и наполнил бокал из стоящего на столике кувшина. И кувшин, и бокал были точно такими же, как и те, в комнате у братьев.

Что, еще раз?! Повторить? Чтобы уж наверняка?

– Нет! – я хотела крикнуть, но из горла вырвался лишь свистящий сип.

Он сдвинул брови, замотал головой и сделал еще несколько жестов, которые, видимо, должны были убедить меня в том, что он желает добра и снадобье пойдет мне на пользу. Впрочем, я все равно не смогла бы сопротивляться. Приподняв мою голову, толстяк – я предположила, что это лекарь или какой-нибудь маг-целитель, – поднес бокал к моим губам и держал, пока я не выпила все, глоток за глотком.

Вкус пойла оказался странным и довольно мерзким. Как будто в крепкий сладкий чай сыпанули ложку соли. Меня замутило, но не прошло и минуты, как головная боль начала ослабевать, а ледяные иглы стали колоть не так остро.

Кто-то подошел к ширмам и остановился, не решаясь заглянуть. Лекарь встал со стула и выглянул в щель между ними. Когда он обращался ко мне, голос его звучал мягко и дружелюбно, с сочувствием, но сейчас налился металлом и ядом. Тот, кто стоял снаружи, виновато оправдывался, и я по интонациям и тембру узнала одного из братьев – стриженого. Видимо, пришел справиться, что со мной.

Любопытно, когда я только увидела их обоих, подумала мельком, что они довольно интересные, каждый по-своему. Несмотря на ситуацию. Наверно, это нормально для людей фертильного возраста – давать мгновенную оценку всякому представителю противоположного пола: да или нет. Даже без какой-либо практической цели, чисто в теории.  Но сейчас… думая о них, я не испытывала ничего. Вообще ничего. Никаких эмоций. Хотя наверняка должна была злиться.

Если сложить два и два, получалась довольно простая цепочка. Конечно, простой, учитывая обстоятельства, назвать ее можно было с большой натяжкой, но алгоритм казался вполне понятным. Вот этот самый, который разговаривал сейчас с лекарем, устроил какое-то колдунство, пошедшее явно не туда. Вряд ли он всерьез рассчитывал притащить меня в этот мир. И за свои действия получил нагоняй от брата – то ли старшего, то ли более серьезного. И он же налил в кувшин вместо воды какого-то зелья, о чем брат не знал, иначе не напоил бы меня. В общем, сплошное разгильдяйство. Отец мой был химиком, да и сама я работала на химкомбинате, так что прекрасно знала, какие бывают последствия при несоблюдении правил обращения с опасными веществами.

Обо всем этом я думала сквозь плотную пелену равнодушия. Как будто все мои чувства и ощущения сковало льдом.

А что, если… это действительно так? И если я останусь теперь такой навсегда?

Эта мысль должна была привести меня в ужас, но и она оказалась какой-то вялой. Как будто дождевой червяк полз по асфальту. И то, что я, возможно, никогда не вернусь домой, волновало не больше.

Выпроводив непрошеного посетителя, лекарь снова успокаивающе погладил меня по плечу. Показал жестами, что скоро вернется, и ушел. Я попыталась устроиться поудобнее, хотя на каждое движение тело отзывалось все той же колющей болью. Жесткая узкая кровать, плоская подушка под головой. И бабушкина рубашка с птичками. Красота!

Я не слишком любила фэнтези, но несколько книг о попаданцах все же прочитала. Точнее, о попаданках. Все они оказывались в другом мире в чьем-то теле, с порога зная местный язык и все реалии. Оставалось только захомутать какого-нибудь короля, герцога или дракона. Меня, как истинную дочь фортуны, угораздило очутиться здесь в натуральном виде, даже без трусов. Хотя если это аналог нашего средневековья, – интересно, почему в романах героини всегда попадают именно в этот исторический период? – вряд ли дамы здесь пользуются этим предметом туалета.

Я потихоньку начала дремать, но вдруг вспомнила о Нине. То есть о купчихе Красильниковой. Похоже, слухи о ее исчезновении были не такими уж и беспочвенными. К примеру, если она сидела в своей комнате и вдруг оттуда исчезла. Не выходя за дверь – как и я. А если мы попали в зеркальный коридор через один и тот же вход, может, и вышли из него тоже в одном месте? Хотя даже если и так, все равно с Ниной это случилось больше ста лет назад и мы не встретимся. А жаль. Я бы хотела узнать, что с ней произошло. И поговорить обо всем.