Текст книги "Психология в кино"
Автор книги: Татьяна Салахиева-Талал
Жанр: Кинематограф и театр, Искусство
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
2.3. Фрейдистские и юнгианские истории по Труби
Джон Труби в своих лекциях выделяет миф в отдельный жанр. По Труби, миф – это самая древняя и популярная форма историй, которая в различных вариациях лежит в основе всех остальных жанровых форм.
Основная линия в мифе выстраивается на том, как герой отправляется в путешествие, которое в итоге приводит его к самому себе. Это путешествие является внешней формой, отображающей внутреннюю глубинную психологическую трансформацию героя. Персонажи и события в историях с элементами мифа всегда символизируют что-то более масштабное и глубокое, являются метафорой общечеловеческих ценностей и смыслов.
Труби подробно рассматривает эволюцию мифа и приходит к выводу, что привычная структура мифа устаревает и нам необходима новая структура, более соответствующая сложности и неоднородности современного мира. Старую структуру он называет фрейдистской, а новую (эволюционную) – юнгианской.
По Труби, фрейдистская структура истории знакома всем и десятилетиями используется в мировой кинодраматургии. Эта структура обкатана, безотказна и лежит в основе большинства голливудских хитов.
Тем не менее с развитием общества, усложнением процессов в нем, расслоением ценностей современного мира зритель начинает скептически относиться к привычным нарративам. Современное общество все больше тяготеет к комплексности, неоднозначности, усложненным структурам. Привычные ценности показали свою несостоятельность, и модель черно-белого мира больше не работает. Мы уже осознали, что «добро» и «зло», «хорошо» и «плохо» – это недопустимые упрощения, которые не выдерживают проверку реальностью.
Именно поэтому в последние десятилетия Голливуд находится в активном поиске новых форм и концепций, которые соответствовали бы глубине и многослойности нашей современной жизни.
И Труби делает попытку исследовать: каковы они, миф и история будущего? Какая структура и какой психологический угол зрения востребованы сейчас и будут востребованы в ближайшее время? И на свой вопрос отвечает: юнгианский герой и юнгианские истории.
Здесь важно отметить, что названия «фрейдистские» и «юнгианские» в данном контексте некая условность. То, что Труби вкладывает в эти понятия, не вполне соответствует всей глубине и внутреннему многообразию психологических теорий Фрейда и Юнга. В его концепции термин «фрейдистская структура» используется как синоним к «упрощенная», а «юнгианская» – как синоним к «усложненная».
Поэтому, говоря «фрейдистский психоанализ в кинодраматургии» и «фрейдистская структура истории по Труби», мы подразумеваем две разные вещи.
Итак, фрейдистской структуре, по Труби, присущи следующие характеристики:
– сюжет с одним героем, чей характер мы не исследуем глубоко, ограничиваясь только призраком (травмой из прошлого). Разбираясь со своим призраком, герой делает этот мир лучше;
– герой в одиночку идет к своей цели и достигает ее в решающей схватке;
– оппонент – обязательно злодей;
– история заканчивается одним большим откровением героя;
– мало внимания уделяется исследованию глубинных причин происходящего;
– мир поделен на «добро» и «зло», он достаточно плоский и интересует нас только постольку, поскольку является фоном для разворачивания сюжета;
– наиболее частые моральные вопросы: стоит ли нарушать закон? Хорош или плох тот или иной поступок? Помогает или вредит система правосудия?
То есть фрейдистская структура – это достаточно понятная и цельная форма с одним ядром, центром истории. Герой с травмой (изъяном) идет к цели, преодолевая препятствия на пути, и реализует свою потребность в финальной схватке с оппонентом (или не реализует ее). В конце фильма его ждет самооткровение, прозрение (которое часто совпадает с осознанием и удовлетворением истинной потребности).
Фрейдистскую структуру Труби называет старой и ей противопоставляет новую, эволюционную структуру, которую называет «юнгианской».
Ее основные характеристики:
– герой может быть один, но героев может быть и несколько;
– Труби считает, что в будущем зрители перестанут идентифицироваться только с одним героем – на первый план выйдет система персонажей, «персонажная сеть». При этом каждый персонаж будет олицетворять собой некий важный пласт общества;
– старые типы героев никуда не уйдут, но добавятся новые: «искатель правды» (ищет способы мирного сосуществования людей в одном обществе), визионер-законодатель (разрешает конфликты, гасит насилие прежде, чем оно может произойти), художник-ученый, учитель-мыслитель (создает новые ценности; архетип Наставника будет проявляться в историях все чаще);
– юнгианская структура фокусируется на исследовании мира, контекста, породившего героев: каков это мир и каковы его ценности? Как законы этого мира влияют на героев? По каким принципам персонажи существуют в этом мире?
– модель общества сложная, в ней представлено несколько разных культур, а не одна закрытая культурная капсула, как в историях с фрейдистской структурой;
– в истории есть несколько оппонентов, и ни один из них не является абсолютным злодеем. Оппоненты являются представителями разных культур, социальных слоев и поколений;
– конфликты с оппонентами позволяют герою понять что-то новое о себе, перейти на новый этап развития. Эта структура подразумевает не одно главное откровение (прозрение) фильма, а несколько самооткровений;
– цель героя – не одолеть оппонентов в битве, а выйти за рамки модели, где битва – единственный способ разрешения противоречий. Главные вопросы не «что такое хорошо» и «что такое плохо», а как преодолеть эту искусственную дихотомию? В новой структуре нет абсолютных ценностей, непоколебимых принципов и черно-белой трактовки мира: мир сложен и многослоен;
– Труби говорит, что новый мировой миф должен развиваться на трех уровнях: внутренняя борьба соответствует внешней, и вместе они соответствуют конфликту в мировом масштабе. Каждый уровень помогает решить проблемы другого уровня.
То есть юнгианская структура децентрализована, фрагментирована и усложнена. У нее нет единого ядра и понятной, привычной нам линейности развития сюжета. Именно такая форма больше соответствует сложности современного общества.
Юнгианскую структуру в чистом виде пока редко можно встретить в полнометражных фильмах, зато современные сериалы все чаще включают в себя присущие эволюционной структуре элементы. По сути, юнгианская структура – это структура будущего, точнее даже, гипотеза Труби о том, как будет эволюционировать и изменяться миф в ближайшие десятилетия.
К новой структуре истории можно, пожалуй, отнести первый сезон «Настоящего детектива» с его психотическими образами и атмосферой, изобилующей архетипами и символами. Весь сезон построен на глубинном исследовании того, как работает мир, который породил персонажей во всей сложности их взаимодействия. Лично меня при просмотре первого сезона не отпускало ощущение, что главный герой сериала вовсе не персонажи Мэттью Макконахи или Вуди Харрельсона, а сама атмосфера, ткань мира – настолько густая и плотная, что ее можно резать ножом. То есть интерес сосредоточен не на фигуре, которая существует на фоне, а на самом фоне, фигуру породившем. Этот прием – когда фон довлеет над фигурой, когда он сам становится фигурой, – характерен для психотической феноменологии, которую часто можно встретить в жанре триллера.
Любопытен по своей структуре и сериал «Молодой Папа». С одной стороны, Пий – абсолютно фрейдистский герой: одна травма из прошлого (бросили родители) определяет все его поведение в настоящем. Весь сезон построен на его попытках с этой травмой совладать. Казалось бы, примитивный и устаревший прием. Вместе с тем в истории нет одного главного антагониста, злодея, в тот или иной момент оппонентами выступают разные персонажи. Поднимается пласт неоднозначных моральных дилемм, и совершенно нет разделения на черное и белое. Привычные абсолюты, в том числе религиозные, подвергаются сомнению, ставятся с ног на голову. Персонажи многогранны и неоднозначны.
В «Молодом Папе» Паоло Соррентино причудливо сочетает фрейдистскую и юнгианскую структуру, экспериментирует с форматом. Соррентино также играет с идентификацией – Пию наплевать, что о нем думает зритель, у него нет задачи нравиться нам или кому бы то ни было. Герой неоднозначен, парадоксален, он вызывает амбивалентные чувства, поступает так, как считает нужным, не волнуясь о том, сопереживаем ли мы ему или нет.
На мой взгляд, хорошо уловил и выразил в своих фильмах новые сценарные тенденции Дэвид Финчер. Его «Исчезнувшая» имеет интереснейшую многослойную структуру нарратива. Вначале эта структура чисто фрейдистская: у героини есть травма детства, которая объясняет ее драму в настоящем. Мы разгадываем загадку ее исчезновения и пытаемся найти ответ на вопрос: кто главный злодей, виновный в ее похищении… но только до определенного момента. Героиня найдена, загадка разгадана – и дальше начинается постфрейдистское углубление в психологию героев и способ их взаимоотношений с собой, миром и друг другом. Финчер сначала рассказывает типичную шаблонную историю нарциссической травмы, а потом ныряет глубже, раскрывая суть, ядро нарциссического опыта, масштабируя его на уровень отношений в семье и в обществе. Структуре нарциссических историй посвящена отдельная глава 7 этой книги.
Глава 3
Кино как выражение психологических тенденций времени
3.1. Зеркало общественных неврозов
У кино и психологии есть еще одна общая черта – они суть отражение нашей жизни, актуальных социальных феноменов. Так, каждому историческому периоду соответствует определенное психическое расстройство, в котором определенным образом преломляются культурные тенденции времени (Spagnuolo Lobb, 2011). То есть общественные проблемы находят свое воплощение в симптомах конкретных душевных болезней конкретных людей. По тому, с какими диагнозами чаще всего обращаются к психотерапевтам, можно судить о проблемах, волнующих общество в целом. А значит, диагноз отдельного человека не что иное, как симптом болезни общества, к которому он принадлежит.
Так же и каждому этапу развития общества соответствует свой тип историй и свой герой, а наиболее острые общественные проблемы затрагиваются в темах и конфликтах, обыгрываемых в кино.
Герой фильма – концентрированное выражение актуальных проблем своего времени
Фильм успешен тогда, когда его основные конфликты вызывают отклик у широкой зрительской аудитории, бьют в болевые точки социума.
В США киноиндустрия работает в плотном сотрудничестве с институтами, исследующими социокультурные феномены, психологические проблемы и потребности зрителей. Американские продюсеры знают, как важно быть на острие современных общественных процессов и настроений – от этого напрямую зависит кассовый успех картин. Чтобы фильм оказался востребованным, он должен удовлетворять зрительский спрос и отражать те психологические и социальные проблемы, которые волнуют большинство людей.
В России кинорынок еще слишком молод, он переживает процесс становления, поиска. И мечется, на мой взгляд, в этом процессе между двумя полюсами.
С одной стороны, еще не изжили себя старые привычные рельсы советского госзаказа, когда предложение ориентируется не на реального зрителя, а на привычный «формат», удобный держателям бюджетов. На этом полюсе отметается все новое, «причесывается» неудобное, а предпочтения современного зрителя вообще не являются приоритетом. Ярким примером выступает печально известная аббревиатура ТЖД, обозначающая сериальный формат одного из главных федеральных телеканалов. Она расшифровывается как «тяжелая женская доля» – именно такой тип историй создается из года в год, и именно в такую историю превращаются многие сценарии после правок канала. Формат ТЖД неустанно спекулирует на неврозе одиноких женщин «за 40» с неудавшейся личной жизнью, которых телеканалы, транслирующие подобные сериалы, считают своей целевой аудиторией.
В результате такого подхода телеканалы, не затрудняя себя исследованием интересов молодого поколения, теряют аудиторию, которая попросту уходит в интернет.
С другой стороны, часть индустрии находится в постоянном поиске новых форматов, стремится экспериментировать. Правда, под экспериментами в основном подразумевается копирование или адаптация успешных зарубежных трендов, а не создание новых. Мы готовы «рискнуть» и сделать российского «Доктора Хауса» после того, как американский сериал продемонстрировал высочайшие рейтинги. После оглушительного успеха «Настоящего детектива» российский рынок взрывается заказами на «что-то такое же, но на русский манер», не принимая во внимание, что созданию «Настоящего детектива» предшествовали социокультурные исследования предпочтений и настроений американского зрителя.
При этом смелые ходы в написанных по таким техническим заданиям российскими авторами сценариях зачастую «зарубаются», так как готовых еще вчера рисковать заказчиков уже сегодня терзают сомнения из разряда «наш зритель пока не готов…». А взять на себя инициативу и «подготовить» зрителя к новым форматам они боятся.
Между двумя полюсами – стремлением оставить все как есть и желанием рисковать и экспериментировать – разрывается большинство участников российского кинорынка. При этом некоторым создателям фильмов удается прокладывать свой путь между Сциллой и Харибдой извечного двойственного человеческого стремления к постоянству и изменениям одновременно. И как только кому-то удается нащупать нерв современного общества, выпустив фильм, резонирующий с неврозами российской публики и собирающий кассу, – тут же по его следам устремляются остальные кинодеятели, и спустя два-три года мы получаем сразу несколько фильмов определенной тематики.
Правда, то, что зрительские предпочтения нужно изучать, становится с каждым годом все очевиднее. Так, в конце 2016 – начале 2017 г. Фонд кино совместно с ВЦИОМ впервые провел исследование «Портрета посетителя российского кинотеатра»[9]9
См. результаты исследования 2017 г. (http://www.fond-kino.ru/news/kto-ty-rossijskij-kinozritel/) и результаты исследования 2018 г. (https://dtf.ru/flood/17643-portret-rossiyskogo-kinozritelya-2018) на сайте Федерального фонда социальной и экономической поддержки отечественной кинематографии.
[Закрыть]. Естественно, речь шла об общих формальных характеристиках среднего зрителя (пол, возраст, с кем и как часто посещает кинотеатры и пр.), а не о его глубинных психологических запросах. Тем не менее прецедент свидетельствует: киноиндустрия начала понимать важность учета потребностей аудитории при создании фильмов. Остается надеяться, что в будущем исследование психологии зрителя станет неотъемлемой частью отечественного кинопроцесса.
Показательно, что в совместном исследовании Фонда кино и ВЦИОМ в качестве основных критериев выбора фильма для просмотра подавляющее большинство зрителей из множества вариантов выбрали жанр, тематику и сюжет фильма. Это в очередной раз доказывает, что успех фильма в первую очередь зависит от качества и актуальности лежащей в его основе истории и только потом – от актерского состава, страны производства и других факторов.
Итак, психологические проблемы и потребности общества, характерные для определенного времени, находят свое выражение в фильмах. Это хорошо прослеживается в том, какие этапы проходило общество с середины XX в. и какие типы героев и историй были популярны на каждом из этапов.
3.2. Социокультурные феномены западного общества в период с середины 1940-х до 1990-х гг.[10]10
Периодизация и характеристика этапов приводятся с опорой на концепцию, описанную Маргеритой Спаниоло Лобб в книге «Сейчас-ради-потом в психотерапии. Гештальт-терапия, рассказанная в обществе эпохи постмодернизма» (М.: Феникс, 2015).
[Закрыть]
3.2.1. Социум в период Второй мировой войныОбщество в воюющей стране функционирует по определенным правилам и законам. Когда социум сталкивается с неизбежной опасностью, например войны или голода, главной формой отношений в нем становится слияние[11]11
Слияние (конфлюэнция) – способ построения контакта с миром и людьми, при котором стирается граница между «Я» и «не-Я», между человеком и окружающей средой / другими людьми. Личные границы не сформированы, отсутствуют, человек растворяется в «Мы», теряя свое «Я».
[Закрыть], а главной ценностью – принадлежность к группе. Потребность в самореализации отходит у человека на второй план, его ключевая потребность – выживание. В этом контексте личная свобода каждого приносится в жертву потребности в чувстве защищенности.
Более того, человек начинает испытывать чувство вины при каждой попытке самоидентификации и дифференциации. Обществом правит идея о пользе единения для защиты от опасности, грозящей всем. На этом фоне возникает потребность в авторитетах. Люди готовы повиноваться главному – тому, кто воспринимается как наиболее компетентный человек в деле спасения группы. Возникает потребность в армии, которая создается из тех членов социума, кто для выживания группы приносит в жертву собственную уникальность (Giovanni Salonia, 2008).
Психические расстройства, выражающие симптомы военного и раннего поствоенного времени, связаны со страхом выхода из принадлежности и принятия ответственности за собственную уникальность (истерические неврозы, фобии, обсессивно-компульсивные расстройства, ипохондрия и т. п.).
Героем, которого жаждет зритель в этот период, выступает самоотверженный храбрец, приносящий себя в жертву для общего блага. Его жертва – главное условие выживания группы. Мистика героизма всегда тесно связана с контекстом опасности. А антагонист, чтобы его ненавидел зритель, должен обладать противоположными чертами: трусостью, подлостью, а еще лучше – быть изменником родины.
Герой, актуальный для общества военного времени, жертвует личными ценностями ради общего дела
Рик Блейн – главный герой «Касабланки» – идеальный протагонист военной поры. Его ключевой конфликт – это выбор между долгом перед родиной и любовью к женщине. «Касабланка» выражает основную ценность общества того времени – необходимость принести в жертву победе самое дорогое, что есть у человека. Фильм, который задумывался как проходной, стал культовым, уловив суть психологического конфликта эпохи.
3.2.2.1950–1970-е гг.: эпоха нарциссического обществаНаша психика устроена по принципу полярностей. Если маятник удерживать в одном полюсе, а затем отпустить – он неизбежно с максимальной силой рванет на противоположный полюс.
Именно это и происходит с обществом после войны: когда группе больше не нужно выживать, в ней быстро возникают стремления к персональной реализации. Индивидуальные потребности, подавляемые во благо большинства, выходят на первый план и становятся ведущими. Интерес человека фокусируется на собственной личности, а для этого ему нужно вырваться из состояния принадлежности группе, яростно оттолкнуться от нее. Свобода, принесенная в жертву потребности в безопасности, отвоевывается с агрессивной эйфорией.
«Я сам» – новая модель познания и самореализации. Социологи называют этот период нарциссическим обществом. Именно в это время создаются основные психотерапевтические подходы как проявление высшей степени заботы человека о самом себе.
Психотерапевты 1950–1970-х работали в основном на поддержание ценности индивидуальности, сепарации, помогали сбросить оковы принадлежности к группе, выйти из слияния, обрести собственные границы, сказать «нет» общественным и семейным догмам. Типичные запросы к психотерапевтам того времени: «Я хочу уйти из дома», «Как мне противостоять отцу (матери)», «Отношения душат меня» и пр. (Spagnuolo Lobb, 2013).
Расширение собственного «Я», свобода и независимость – вот главные психологические потребности эпохи. Эти потребности реализуются через бунт против авторитета родителей и власти как родительской фигуры. Отношения приносятся в жертву личной свободе. Так, на конец 1970-х приходится пик разводов.
На более масштабном уровне этот процесс осуществляется медленно и проходит определенные фазы: бунтарство, нарциссизм, а затем спутанность (Salonia, 2011).
Потребность в индивидуации на социальном уровне проявляется также в борьбе за права меньшинств: расовых и гендерных. В американском кино эти тенденции проявляются в индейской («Сломанная стрела», 1950), афроамериканской («На окраине города», 1957) и иммигрантской темах («12 разгневанных мужчин», 1957).
В этот период зритель хочет видеть героя-одиночку, нарциссический идеал, который вопреки всем общественным правилам и устоям прокладывает собственный путь, бросает вызов социальным догмам.
Джеймс Дин в роли Джима Старка, главного героя фильма «Бунтарь без причины» (режиссер Николас Рэй, 1955), становится молодежной иконой. Фильм, ставший культовым, рассказывает историю бунта юноши против родителей и школы, раскрывая актуальный конфликт своего времени.
Фигура сильной личности, бросающей открытый вызов миру, романтизируется в вестерне, который переживает в этот период свое возрождение.
Эпоха нарциссизма ознаменована началом бондианы – выходом первых фильмов о Джеймсе Бонде. Бонд – воплощение нарциссического идеала в кино: герой-одиночка, блестящий, грандиозный, безукоризненный, сильный, независимый, решительный, любимец женщин (подробнее о нарциссическом герое см. главу 7).
Таким образом, главным конфликтом послевоенной эпохи как на уровне отдельного человека, так и на семейном, социальном и политическом уровнях стал конфликт между индивидуальными потребностями и системой.
Потребность в независимости + сепарационная агрессия = бунту личности против системы
Эта тенденция прослеживается в кинематографе разных стран.
В британском кино выразителями нарциссического бунта выступили «Рассерженные молодые люди» – группа критически настроенных литераторов и кинематографистов. Главный режиссер этой группировки – Тони Ричардсон. Его фильм «Оглянись во гневе» (1959) ознаменовал зарождение британской новой волны – направления в кинематографе, обличающего высшие классы, государство и церковь. Бунт героя против действительности – главная тема в творчестве «Рассерженных молодых людей», раскрытая в фильмах «Вкус меда» и «Одиночество бегуна на длинную дистанцию» Тони Ричардсона, «Путь наверх» Джека Клейтона, «Такова спортивная жизнь» Линдсея Андерсона и др.
Французская новая волна не только бунтовала против старых приемов кино, но и создала новый тип героя, попирающего социальные нормы ради собственной самореализации. Ценность индивидуального бытия человека отразила мировую тенденцию нарциссизма, которая стала доминирующей в послевоенную эпоху.
Как уже было упомянуто, процесс индивидуальной самореализации человека через фазы бунта и нарциссизма приводит общество к состоянию спутанности. Эта спутанность является симптомом перехода от нарциссического к пограничному обществу.
Так, 1970-е завершают эпоху общества нарциссизма и несут в себе черты следующего этапа.
Бунт против системы в крайней своей степени выливается в насилие, разрушение, распад, символизирующий деструкцию традиций и ценностей старого (родительского) общества. Нарциссическое «я сам по себе» трансформируется в пограничное «я против всех» (или «все против меня»).
Манифестом бунта через насилие стал фильм «Бонни и Клайд» (1967), который положил начало эпохе Нового Голливуда и ознаменовал возникновение контркультуры в Америке. Об этом фильме говорили, что он «празднует циничную жесткую человеческую независимость».
Бунт через кровь и насилие – ведущая тема многих культовых фильмов Нового Голливуда. И если некоторые фильмы начала 1970-х еще рассказывают нам скорее нарциссические истории, то уже «Таксист» Мартина Скорсезе (1976) воплощает собой пограничный мир (подробнее о пограничном герое см. главу 7).
Смена эпох объясняется в том числе тем, что дети, рожденные в нарциссическом обществе и воспитанные на его ценностях, несут нарциссический вектор в следующую эпоху, воспитывая собственных детей. Дети нарциссической эпохи под влиянием ценностей своих родителей обретают собственные психопатологии и создают свое кино.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?