Текст книги "Дежавю"

Но она была такой ранимой и светлой, наблюдательной и мечтательной одновременно! Я словно окунулся в неведомый доселе мир. Более светлый, словно раскрашенный витраж в солнечный день и, к тому же, неразбавленно-чистый. Я не хотел потерять ее. И определено не хотел убивать.

Обнаружить такое стремление в себе мне было само по себе обнадеживающе. Невероятно, но за какой-то час общения с Адель я почувствовал такой прогресс на пути к внутренней свободе, что от этого открытия неосознанно остановился.

Чтобы не терзать свое сердце тяжелыми воспоминаниями, Адель волевым усилием заставила себя думать о чем-нибудь приятном. Например о том, как снова со мной заговорить.

– Вам, наверное, тяжело? – виновато спросила Адель, пытаясь заглянуть мне в глаза. Она по-своему восприняла мою внезапную остановку.

В ответ только неопределенно пожал плечами и продолжил путь. Моя молчаливость сбивала ее с толку, так как по правилам вежливости следовало нагородить ей пару десятков витиеватых фраз. Я и не против, но для этого нужно было вдохнуть воздух и, соответственно, ее запах. А я решил пока что оставить ее в живых.

Девушка подумала, что я не совсем доволен тем, что посреди ночи приходится тащить незнакомку неизвестно куда. Адель вдруг забеспокоилась, что до дома осталось всего ничего. Воспоминание о доме родило его образ в ее сознании. Двухэтажное здание с большими окнами я узнал сразу. Когда я приехал сюда, то думал купить этот пустующий особняк. Но он стоял слишком близко к дороге, а мне не хотелось часто пересекаться с местными жителями. Поэтому я приобрел более ветхое и непрезентабельное строение выше, в горах.

* * *

Последние метры до дома мы преодолели легко, хотя дождь еще больше усилился. Дом уютно располагался на холме, откуда открывался великолепный вид на море. Раскидистые ветви двух старых вязов, должно быть, отлично закрывали дом от полуденного солнца во время летней жары. А по фронтону каменного здания протянулись толстые виноградные плети, перепутанные с лианами бугенвиллеи и капсиса, образуя сплошной зеленый ковер, и доставали до оранжевой черепицы крыши, оставив в покое только окна. Новые хозяева хорошо потрудились над садом и лужайкой. Даже сейчас было видно, что садовник у них прекрасный. Хотя чувствовалось, что этот дом еще не обжит как следует – холодные камни стен и бревна перекрытий хранили давний холод, накопленный за пару лет запустения.

Внутри дома Адель билось пять сердец, а в камине ярко горел огонь. Отлично! Забота родных и тепло домашнего очага – это было все, что сейчас нужно Адель. Я уверенно постучал в дверь и служанка Адель, Жанна, торопливо побежала к дверям и резко их распахнула.

– Ох, госпожа! Что с вами случилось? Вы же должны были заночевать в доме госпожи Чанианни! – сказала она с ужасом, рассматривая бледную Адель, лежащую у меня на руках.

«Да, и слушать в двадцатый раз историю ее трагической любви… Лучше уж я поползу домой сквозь бурю и снег!» – подумала Адель.

– Добрый вечер! Вы позволите мне занести девушку внутрь? – спросил я терпеливо. – Желательно в комнату, где растоплен камин.

– Да-да! Конечно! Идите за мной, – сказала Жанна, уводя меня внутрь дома. – Как же вы так, госпожа? Должно быть очень замерзли, да? А где Уголек?

Но Адель не реагировала на причитание суетливой служанки. Она безучастно смотрела перед собой и думала о том, что вот и все, мы пришли – больше она меня никогда не увидит. Я уйду по своим дровосечьим делам, а она с горя уйдет в монастырь. Уголки ее губ поползли вниз и она украдкой вздохнула. Я решительно занес ее в гостиную, ловя восхищение служанки от такой романтической картины.

В комнате было просторно, обстановка была небогатой. На стенах висели портреты чужой семьи и старинные гобелены со сценами охоты на оленей. Мебель была довольно грубой, но зато крепкой. Видимо, новые хозяева ничего не стали менять или не могли себе этого позволить. Было видно, что в этот небогатый дом хозяева принесли остатки былой роскошной жизни – серебряные канделябры и посуда выглядели нелепо на деревенском столе, застеленном, однако, дорогой скатертью.

На шум, который подняла Жанна, сбежались все слуги, и спустилась со второго этажа мать Адель Катарина – немолодая уже женщина, когда-то очень миловидная. Но время и пережитое горе добавили седины в ее каштановые волосы, а тонкая линия губ говорила о строгом и скупом на эмоции характере. Юркие карие глаза смотрели оценивающе. Она успела прикинуть, что я гожусь в женихи, так что со мной следует быть повежливей, а само «героическое спасение» ее дочери можно раздуть до намерений жениться. Буду я свататься или нет, не важно – это добавит очков Адели как невесте. Ведь у дочки бургомистра целых четыре жениха и весь город это обсуждает, считая ее самой завидной невестой. Но только Катарина была уверена, что ее строптивая дочь будет снова вставлять ей палки в колеса и протестовать. И это произойдет только в том случае, если Адель выживет после такого пренеприятного инцидента. Но, мечтать было некогда, нужно было действовать. Так, у нее явно «пунктик» относительно женихов. И никакого беспокойства по поводу здоровья дочери, только глухое раздражение: «эта девчонка снова нашла неприятности!» Она попыталась унять раздражение и коротко сказала:

– Сюда, пожалуйста! – указала она на лестницу, ведущую на второй этаж. Я поднялся вслед за ней и вошел в просторную комнату, видимо, спальню Адель, в которой увидел низкую кушетку у камина, застеленную медвежьей шкурой, грубую кровать с белым балдахином, незаконченное вышивание, лук и стрелы, арбалет, рисунки, развешанные на каменных стенах, и пару стопок книг на небольшом столике у окна. Жанна торопливо кинула в камин два полена, и я осторожно положил девушку на кушетку. В комнату занесли несколько подсвечников, и стало намного светлее.

Адель настолько замерзла, что с трудом распрямилась, а ее зубы продолжали стучать от холода. Она во все глаза смотрела на меня, пытаясь разглядеть мое лицо, ведь оно было практически скрыто под капюшоном.

Она все еще с чувством обнимала мокрую, холодную пилу. Думала, что как только отдаст ее – все, я исчезну из ее жизни. Смешная девчонка, в твоих интересах чтобы именно так и произошло!

– Сударыня, вы позвольте забрать у вас это? – сказал я, опустившись около ее кушетки на одно колено. Я потянул пилу на себя, но Адель не отпускала.

– Руки… простите, но я совсем не могу пошевелить пальцами… – прошептала она смущенно, на ее щеках появился намек на долгожданный румянец, который говорил мне, что пора убираться отсюда как можно быстрее.

– Помогите, пожалуйста, – сказала она и устало положила голову на кушетку.

«Какой же он необычный. Мужественный, воинственный и такой… живой. Никогда такого не встречала. Интересно, а характер у него такой же суровый, как его внешний вид? Хотя видно, что в нем борется милосердие и долг. И отчего так бьется сердце, когда он рядом? Нужно об этом подумать». Я с трудом верил. Больше ничего? Ни страха, ни темных желаний? Она действительно так чиста, как мне показалось? Я с некоторым благоговением дотронулся до окоченевших пальцев, стараясь как можно осторожнее их разогнуть. Внезапно меня словно ударило: светлая молния прошла через руки в самое сердце и растворилось в моем естестве, навсегда изменив его. Я пораженный, замер, не зная, как быть дальше. Адель почувствовала то же самое и сейчас растерянно смотрела на меня, пытаясь понять, что же это такое случилось только что между нами.

Не знаю, как она, но меня словно пригвоздили к этому месту. Пораженный произошедшим, я застыл, глядя на нее. Она смотрела на меня с таким же удивлением, как и я, изучая меня. Ее удивило внезапное взаимное притяжение, которое появилось между нами. Словно сердца, естество каждого из нас, потянулись друг к другу против нашей воли. Я знал, что это такое, тысячи раз наблюдал у других – как у людей, так и у вампиров, только со мной такое было впервые.

И я знал, что есть возможность остановить это, пока это безумие не поглотило нас полностью. Я понял, что мне нужно срочно уходить из этого дома, уходить из этой страны, куда глаза глядят. Потому что вампир может полюбить только один раз. Так уж мы устроены. А влюбится в Адель означало катастрофу для обоих – я либо превращусь в отшельника, когда моя любовь умрет вместе со смертной девушкой, либо она превратиться в монстра, как и я, убивая людей ради крови. Я сломаю ее жизнь или она мою. Что я могу дать ей? Дом? Семью? Детей? Нет, это невозможно. Так что я должен исчезнуть. Я с сожалением посмотрел на эту необычную человеческую девушку, запоминая до мелочей ее прекрасное лицо, линию рта, изгиб бровей и такие удивительные глаза – они завораживали меня сильнее, чем яркие ночные звезды.

А тем временем кровь Адель стала нагреваться у огня. Мои глаза безошибочно нашли то место, где она кружилась максимально близко к коже. Тело неосознанно подалось вперед, а ноздри хищно раздулись. Адель испугалась, почувствовав опасность, которая исходила от меня. Я не совсем понял, почему это так неприятно задело меня. Я готов был сделать что угодно, чтобы она не теряла доверия ко мне. Я растерялся и сделал первое, что пришло в голову – снял капюшон и поднял на нее глаза, слегка улыбнувшись. Это могло бы расслабить ее, вызвать некоторое доверие ко мне. «Ну, давай же, не бойся меня…» – думал я, отчаянно расточая обаяние вокруг себя, словно пушистый котенок.

Но ее глаза расширились, рот приоткрылся от удивления, и она забыла, как дышать. Ее поразило, казалось, все. Она удивилась длинной золотой косе, длинным ресницам, высоким скулам и идеальным чертам лица, мертвенной бледности и сдержанности, и внутреннему контролю. Но больше всего ее заинтересовали мои неестественно светлые глаза, которые, по ее мнению, смотрели на мир предельно трезво. Я спокойно дал себя рассмотреть, с болью думая о том, что сейчас любопытство сменится влечением – и все. Так было много раз. Я с грустью ожидал этого. Но она снова удивила меня – с легкостью прошла сквозь маскировочную мишуру и увидела меня настоящего. Ей показалось, что мне очень много лет, не смотря на мою кажущуюся молодость. Ей не понравилось мое мудрое сожаление во взгляде. «Так смотрят на мир глубокие старики. Это так… неправильно. Я чувствую… как это сказать… отпечаток древности в нем. Как же это может быть? Опять я нафантазировала непонятно что! Слышал бы меня отец. Всегда говорил, что я вижу то, что другие не видят».

Я невольно отшатнулся от нее. Мне пора было уходить, только осталось узнать то, что мне было нужно и исчезнуть из ее жизни. Я знал, что нужно сделать. Служанка как раз занималась тем, что готовила постель, а мать на первом этаже кричала на кухарку, которая не слишком проворно готовила лечебное притирание для Адель. Удачный момент!

Адель все еще смотрела на меня. Или сейчас, или никогда! Я посмотрел в ее глаза, пытаясь подчинить ее волю своей, применяя технику быстрого гипноза.

– Ты засыпаешь, тело расслабляется, но твое сознание ясное как никогда, ты сейчас вспомнишь тот день, когда ты видела бледного незнакомца в амбаре, опишешь мне его, а потом все забудешь, – сказал я ей по-французски. Адель удивленно кивнула головой – на нее уже воздействовал гипноз, и она должна была расслабиться, даря мне свои воспоминания. Я хищно улыбнулся. Но вдруг произошло то, чего я никак не ожидал – Адель одним взглядом окинула мою бледную кожу, хищную улыбку, красивое лицо и тихо вскрикнула, теряя сознание от испуга. В ее памяти я успел увидеть скомканное воспоминание, которое она изо всех сил пыталась забыть. Вот она, младше на год, идет в амбар, чтобы откопать в сене спрятанный от мамы арбалет, подаренный старшим братом. У нее были четкие планы сегодня попасть хотя бы в ствол старой яблони, на которой висела самодельная мишень. Под ногами зеленая сочная трава, поет малиновка в саду, и у нее впереди прекрасный день, полный забот и приключений. Вот она забегает через широкие ворота в просторный деревянный амбар, сквозь дощатые стены которого мягко светит утреннее солнце. Странно, но там никого – обычно куры и утки копошатся здесь в соломе, попробуй только выгнать – набегут снова! Адель пожала плечами и достала из тайника арбалет, любуясь его смертоносным изяществом. Она вскакивает на ноги, прикладывает его к плечу, как учил ее брат, и целится в бочку с водой. Ей так хочется выстрелить! Но есть ли смысл портить бочку? Лучше выстрелить в крепкую балку под крышей – она точно не сломается. Она наводит арбалет на балку и ее взгляд вдруг фокусируется на неясной мужской фигуре, которая сидит под самой крышей. Юная Адель только успела открыть рот от удивления, а незнакомец, с невероятно бледным и красивым лицом, улыбнулся ей… так плотоядно, как хищник. Она мельком заметила его поношенную одежду и измученный, загнанный вид.

Я всмотрелся в его лицо и узнал! Это был Озахар, древний египетский вампир – моя правая рука! Он выглядел так, словно в бегах не первый месяц, судя по его одежде. От кого он прятался? Что, вообще, делал в… а где это произошло? Что вообще происходит в мире бессмертных? Чтобы согнать Озахара с насиженного места, нужно было его очень напугать, а это было практически невозможно! И все. Дальше она потеряла сознание и унесла смутный образ нужного мне вампира в небытие.

Все это произошло за пару секунд. Голова Адель упала на кушетку и дыхание практически пропало.

Я боялся еще раз прикоснуться к ней – я и так уже навредил ей. Неизвестно чем откликнется это эмоциональное потрясение. Но Адель нужно было привести в сознание и лучше мне не присутствовать при этом. Мне нужно уходить…

На счастье Катарина вернулась в комнату с подносом, на котором стояла чашка с каким-то варевом. Я искренне надеялся, что это поможет Адель задержаться на этом свете подольше. Наши судьбы должны разминутся в этом месте навсегда.

– Катарина, мне кажется, что Адель без чувств, – сказал я печально. Понимая, что пора уходить.

Я встал и отошел к камину, уступая место женщинам, понимая, что мне следует уйти как раз тогда, когда я меньше всего этого хочу.

– Да что же это такое? Как же я ей помогу? – спросила Катарина чуть не плача.

– Кровь! Ей нужно срочно пустить кровь! – сказала перепуганная Жанна. – Госпожа, это всегда помогает! Помните, у меня была простуда, так это просто вернуло меня с того света, клянусь вам!

Только не это! Не хватало еще ее лишить приличной порции крови! При мне…

– Простите, сударыня. Я могу предложить более быстрый способ? – спросил я Катарину. – Он менее болезненный и не менее эффективный.

Катарина посмотрела на меня так, словно только что вспомнила о моем присутствии. Она разрывалась между правилами приличия и желанием побыстрее выставить меня за дверь.

– Я учился у известного доктора Измаила Буганди. Он в таких случаях применял одно простое средство… – сказал я, гадая, знает ли она, что этот доктор жил триста лет назад в Сирии и учился у меня? Надеюсь, что нет.

– Да-да, конечно же, – решилась наконец-то Катарина, на которую произвело неизгладимое впечатление такое загадочное имя.

Я подошел к Адель, оставив злополучную пилу у камина, убрал со столика кружку с притиранием и сказал:

– Принесите простой воды, пожалуйста!

– Жанна, ты слышала? Быстро беги на кухню! – приказала Катарина, беспокойно поглядывая на бледную дочь.

Я осторожно положил свои руки на ее изящные уши и стал растирать их, комментируя свои действия Катарине:

– Видите ли, у нее простой обморок и чтобы привести ее в чувство достаточно вот так растирать уши.

К тому же у нее сильный жар. Советую вам перенести ее на кровать, подальше от открытого огня и давать ей много пить. Не давайте жирную пищу, сосредоточьтесь на крупах и овощах. Поморите ее голодом день, потом дайте отвар ромашки…

Я молол эту чепуху для Катарины, а сам не мог рационально думать от того, что прикоснулся к Адель. Обе ладони гудели от непонятного жара, который разогрел мои ледяные руки и поднимался все выше, к сердцу. Я даже посмотрел на них, чтобы убедиться, что они не охвачены пламенем.

Тем временем сознание Адель стало мерцать, и она стала приходить в себя, сделав вздох, не обращая внимания на резкую боль в горле. Я заворожено смотрел на нее, желая только одного – чтобы она могла открыть свои удивительные глаза, и я мог в них заглянуть. Однако она лежала с закрытыми глазами, что разочаровало меня. Адель наслаждалась холодом, который помогал ей прийти в себя, и прикидывала, что же это мама положила ей на голову? Где взяла лед в это время года?

Ей стало интересно, и она наконец-то открыла свои глаза. Она увидела меня, склонившегося над ней, и поняла, что целительный лед – это мои ладони и от удивления открыла рот. Она с напряжением всматривалась в мое лицо, боясь снова увидеть сходство с Озахиром. «Мне это только показалось. Наверное, это из-за горячки. Да уж, богатая фантазия – сущее наказание», – подумала она и снова закрыла глаза, стыдясь своей недавней реакции. «А она забавная!» – подумал я и слегка улыбнулся, поднимаясь на ноги.

Катарина же тем временем снова разрывалась между желанием загнать как можно быстрее дочку в постель и между правилами приличия, на которые уйдут драгоценные минуты времени, так необходимые сейчас Адель для выздоровления. Поэтому я решил ускорить процесс.

Плавно поклонившись, как было принято в этом времени, произнес:

– Прошу прощения за вторжение в ваш дом. Меня зовут Прайм Ван Пайер. Я нашел вашу дочь в городском предместье…

– Адель, – неосознанно уточнила Катарина.

– Я нашел Адель случайно, в лесу, когда возвращался к себе из города. Она повредила ногу, и я не смог пройти мимо, не оказав ей помощь…

Адель не на шутку разозлилась. «Он сейчас уйдет и все! Ведь такая заурядная девушка, как я, не может его заинтересовать. Он такой необычный, зачем я ему? Мама сейчас распустит перед ним перья. Бьюсь об заклад, что потащит его в винный погреб». Опять она удивила меня, потому что была, как никогда, права.

– Я благодарна вам, сударь, за помощь. Всегда будем рады видеть вас в нашем доме! И я прошу вас принять в знак благодарности бутылку нашего лучшего вина.

«Хоть какая-то польза будет от него. Может, потом купит парочку ящиков у меня?»

Хотя она мысленно пожелала, чтобы я моментально растворился в воздухе, потому что наконец-то разглядела как следует. Я попал в разряд ненадежных из-за необычного, для таких мест, вида. Она хотела оградить единственную дочь от всего потенциально опасного – хватит с нее потерь. Я мельком взглянул на Адель, в глазах которой я прочитал отчаяние. И в мыслях тоже.

«О нет! Что он про меня подумает? После общения с моей матушкой он будет обходить наш дом десятой дорогой! И я пропаду в ненавистном замужестве как птичка в силках! Ненавижу эту Испанию! Ненавижу эти порядки!» – подумала Адель, со злостью глядя в потолок.

Насколько я понял, единственным шансом обеспечить будущее Адель было выгодное замужество. Потому что ее главным капиталом была красота и юность. Виноградники не приносили большого дохода. Средств от продажи вина едва хватало на скромное существование. Вдова была не очень искусна в коммерции. Она еще как-то поддерживала семью на плаву за счет продажи фамильных драгоценностей. Время шло, дочь не молодела, и Катарина дала себе слово выдать Адель замуж как можно быстрее, не важно, за кого. Да, а мнение девушки, конечно же, никто не спрашивал.

Я еще раз быстро взглянул на Адель. Темп ее сердцебиения усилился, и я кожей чувствовал неестественный жар ее тела. Состав крови изменился, а значит и запах. Он стал тяжелее, с неприятными нотками. Что ничуть не сделало мою боль в горле меньше.

Если лихорадка не спадет к утру, то позовут местного лекаря, от «усилий» которого погибало больше пациентов, чем от болезней. Но меня это не устраивало. Я только ее нашел и не собирался терять!

– Покорно благодарю, сударыня! Но я вынужден отказаться. Я не пью вино.

Катарина потеряла ко мне коммерческий интерес, хотя пару непристойных мыслей у нее промелькнуло.

– Мадам, я вынужден покинуть вас, – сказал я с поклоном.

– О нет, сударь! Ну куда же вы пойдете в такой дождь, да еще и ночью! – горячо сказала Адель, привстав на локте. Ее глаза горели лихорадочным блеском, но она попыталась дружелюбно улыбнуться.

В ее мыслях уже царил полный бардак. Она то жалела, что умрет, то радовалась, что не выйдет за Джакоба замуж в связи с этим. Потом горевала, что не увидит Венецию. Потом жалела, что не проедется на верблюде и не увидит Сахару своими глазами. Но самое главное – она не узнает меня. Не разгадает мои тайны, не растопит мою сдержанность, не увидит, как мой контроль рухнет к ее ногам. Я наклонил голову на бок, изучая ее. Интересно, а сможет ли она принять меня таким, каков я есть?

С мыслью о несправедливости судьбы она упала на кушетку и ее сознание стало ускользать. Ей бы развязать корсет, чтобы она могла дышать! Но вместо этого служанка только накрыла ее теплой шкурой! Это при лихорадке и возле камина! Это будет глупая и бессмысленная стотысячная смерть, виденная мною. Но я был с ней не согласен!

Все, что я мог сделать сейчас, – это поклониться им обоим и уйти. На дворе было темно, и вода была повсюду. Мне почему-то было трудно сделать шаг наружу. Словно что-то тянуло меня назад. Я не привык к такому и со злостью переступил порог. Еще примерно минуту я вышагивал вверх по склону. Когда дом скрылся из виду, помчался через потоки воды к себе, наверх, доказывая себе свою свободу.

Но мои мысли сами возвращались к Адель. Я снова безуспешно попытался выкинуть ее из головы – знал ее не более трех часов, а она вторгалась в мое сознание вновь и вновь.

В моем доме было темно и тихо, как всегда. Я поставил пилу в угол и замер посреди комнаты, пытаясь осмыслить все перемены, которые произошли сегодня. И был поражен.

Я был уверен, что в моей жизни произошло все, что только могло произойти: слава, преданность, злоключения, победы – бесконечные победы, богатство, знания, поражения. И в некоторой степени ожидал заката своего существования. Но я был растерян и удивлен.

Не ароматом крови Адель, который был прекраснее все известных мне запахов. Не тем, что внезапно стал чувствовать вообще. Нет. Меня удивило осознание того факта, что смысл моего существования сейчас лежал с температурой в паре миль от того места, на котором я стоял. Как будто часть моей сущности отделилась от меня и стала самостоятельно существовать, призывая соединиться вновь. И то, что я стою здесь, а она практически умирает там, казалось мне нелогичным и большим промахом с моей стороны.

Я замер на месте и не знаю, сколько так простоял, но когда очнулся, то поклялся себе вылечить Адель и оберегать ее как самое дорогое, что есть у меня.

г. Калелья, апрель 1345 г.

Сегодня с утра было солнечно. Такие дни были для меня днями восполнения сил. Ночью, по старой привычке, я немного поиграл с животным, чтобы в крови было много адреналина – так кровь была вкуснее. После удачной охоты вернулся к усадьбе Адель. Я нашел место, из которого мог безопасно наблюдать за ней. Примерно в сотне метров от усадьбы гора круто шла вверх, и я привычно стоял за большой сосной на ее склоне. Дом был передо мной словно на ладони, а особенно – заветное окно.

Возле большого окна сидела Адель, исхудавшая и с синяками под глазами. Первый месяц, проведенный на пороге жизни и смерти, сделал ее мудрее и старше. Второй месяц, во время которого она восстанавливала свое здоровье, дал ей много времени для размышлений. Ее разум стал более прагматичным, словно она осознала суровые правила реальной жизни. Она поняла, что уйти из этого мира так же просто, как и попасть в него, но бессмысленно проживать отрезок времени между этими двумя событиями она не желала: слишком много всего неизвестного, манящего и стоящего изучения. Третий месяц она мечтала.

Сегодня, в это прекрасное апрельское утро воздух был как никогда невесом, и напоен запахом просохшей травы. Бугенвиллея только начала цветение, но все равно стена вокруг ее окна была похожа на лиловый ковер.

Адель делала наброски в альбоме, накручивая золотистый локон волос на палец левой руки. Снова и снова она рисовала лица, которое довольно часто видела в лихорадочном бреду: мамы, служанки, лекаря, отца, брата и… мое. Она все никак не могла нарисовать его так, как запомнила – будто я наклонился над ней и заглядываю в глаза.

Потерять осторожность – это вообще не было похоже на меня! Пару раз она открывала глаза, когда я поил ее горькими лекарствами из трав или прикасался к ее векам ледяными пальцами, чтобы проверить зрачки. Боялся, что температура повредит сетчатку. Надеялся, что она в бреду ничего не заметит. Но, оказывается, заметила. И теперь мучается от неизвестности – не могла решить: показалось ей или нет.

Было нетрудно тайком пробираться в ее комнату через окно каждую ночь. Неслышно ступать по комнате в темноте и рассматривать ее содержимое. Множество книг, довольно неплохие рисунки в альбоме. Засушенные травы и незаконченное вышивание. Детский деревянный меч в углу и коллекция минералов, и срисованный из книги атлас исследованных земель, который висел над ее кроватью. Она даже сделала несколько комментариев на полях и разметила маршрут пунктирной линией. Он пролегал через всю Европу и заканчивался на Ближнем Востоке, на фигурке смешного нарисованного верблюда.

И ее мать думала выдать ее за мясника? Она же сбежит от него или сойдет с ума от скуки! Мне нравилось смотреть, как меняются выражения ее лица, когда она спала. Ее сны были похожи на бесконечный рой картинок. Она перескакивала с одного на другое и только под утро могла увидеть четкие сны. Она то хмурилась, то беспокойно вскидывала брови, то недовольно воевала с одеялом, часто бормотала во сне. И главное, что все ее сны полны жизни. Она была переполненная ею и воспринимала все иначе, чем удивляла меня и интриговала.

В медицинских целях мне приходилось вдыхать ее запах несколько раз за ночь. Это было больно и волнующе одновременно. Я ждал этих моментов, хотя и боялся, что не сдержусь. Но с каждым разом становилось все легче и легче. Я определил, что воспаление в легких удалось вылечить, но до полного выздоровления было еще далеко.

Пару раз пришлось пробираться в дом местного лекаря. Этот жирный боров сам был болен. И его недомогания происходили от незнания элементарных правил гигиены. Но мне он был безразличен и нужен только в качестве марионетки. Я внушал ему новый подход к лечению Адель, который исключал кровопускание, применение пиявок и поедание сушеных корешков пиона. А еще приказал ему убедить Катарину совершать с Аделью пешие прогулки или просто отпускать гулять по усадьбе. Умеренная ходьба и свежий воздух помогут быстрей восстановить силы. Приказал исключить из рациона вино и жирное мясо. Катарина изумлялась, но выбора у нее не было, тем более что она видела, как Адель быстро идет на поправку и особенно не возражала против такого новаторского лечения.

Адель потянулась, вскинув руки вверх, и я довольно улыбнулся. Прошло три месяца с того дождливого дня, когда я встретил ее, а мне хотелось быть рядом с ней все больше и больше. Ночи дарили мне радость – я мог быть около нее, однако дни приносили мучении. Я же не мог среди бела дня просто так зайти к ней в дом и проверить состояние ее здоровья или быть рядом в момент кризисов…

Хотя это было ни к чему – со дня на день придет ответ от Аронимуса и придется уехать. Чтобы там ни происходило сейчас во Франции, откуда Адель родом, мне придется пойти и проверить. Я бы уже был там, если бы был уверен, что ее вылечат как следует. Теперь же, видя ее практически здоровой, я был рад и несчастен одновременно – мне пора уходить. Я и так здесь задержался.

Тем временем Адель осторожно поднялась и стала прохаживаться по комнате, негромко напевая любимую песенку местных рыбаков. Наконец-то она перестала резко вскакивать! Я чуть с ума не сошел, когда она однажды потеряла сознание, резко вскочив с кровати. Я кружил по лесу вокруг дома, готовый ринуться внутрь. Эта девчонка старалась выпрыгнуть с кровати при любом удобном случае, абсолютно не думая о последствиях! Она сведет на нет все мои усилия! На шум прибежала служанка, и после небольшого переполоха Адель привели в чувство и снова уложили в кровать.

Она облокотилась на подоконник, выглянув во двор, и я снова мечтательно смотрел на ее совершенное лицо, обрамленное волнистыми волосами, и думал, что неужели я никогда не перестану восхищаться, глядя на нее?

Что же случилось с легендарным Праймом Ван Пайером? Я прятался ото всех и предавался созерцанию женской красоты. Раньше у меня на такое не было ни времени, ни желания. Но теперь… теперь я понимал то легкое безумие, которое столько раз с непониманием наблюдал во влюбленных мужчинах. Помнится, Геродот сказал как-то мне, что любовь – просто добровольное безумие. Тогда я не поверил, но сейчас был согласен – лучше мое состояние словами не описать. Все, что она делала, любой поворот головы или задумчивый взгляд – все приводило меня в восторг. Доставляло трудов держаться на расстоянии. Мне хотелось приблизиться к ней, рассказать о своих чувствах… Но чем больше я восхищался ею, тем больше понимал, что должен просто исчезнуть из ее жизни. Мне пора было идти по следу убийцы ее брата, найти Озахара, узнать, что вообще происходит. Но впервые обязанности перед моим родом померкли на фоне моих чувств к ней. Я вздохнул. Бои и расследования будут потом, а сейчас было время Адель.

Она снова уселась в кресло у окна и подняла с пола приключенческую книгу, а я в предвкушении закрыл глаза. Видеть события этого посредственного произведения ее глазами было удивительно! Она посмеивалась над неудачными частями и полностью переносилась в иллюзорный мир в понравившихся главах. А мне больше всего нравилось, когда она придумывала то, чего не было в книге. У нее получалось замечательно. Я просто диву давался, откуда у нее столько фантазии! Примерно через полчаса ее мысли стали сбивчивыми, и она задремала, прикрыв книгой свои плечи.

Ее дыхание стало ровным и глубоким. Чего только мне это стоило! Я варил у себя дома настои из разных трав, потом пытался напоить, когда она практически не могла глотать из-за тотального воспаления горла. Пить и есть она могла с трудом, и поэтому медленно выздоравливала. Но она так хотела жить!

И я снова ею залюбовался. Немного злился – Адель заснула возле открытого окна, даже не закутавшись в теплый платок. А если снова поднимется температура? Я же только вылечил эту девчонку! А она снова простудится! Я зарычал и со злости пнул ногой камень, который улетел куда-то в центр Калельи. Ах, как жаль, что сейчас в доме полно людей, и мне нельзя туда соваться.