Текст книги "О, тайные природы письмена… Светопоэма"

О, тайные природы письмена…
Светопоэма
Татьяна Славская

Эта книга – для взрослых,

которые когда-то были детьми,

и для детей, которые станут взрослыми.

© Татьяна Славская, 2016

ISBN 978-5-4483-1529-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Всю жизнь искала я ответ…»

 
Всю жизнь искала я ответ
на то, чему ответа нет,
всю жизнь я думала о том,
зачем? куда мы? где мы?
Об этом и фотоальбом —
           Фотопоэма.
 
 
Фотопоэма? Да и нет,
ведь «photos» – означает «свет»
(Небесный свет или Земной —
        здесь нет дилеммы),
и, значит, созданное мной —
           Светопоэма…
 

«Я тень свою оставлю на Земле…»

 
Перед закатом фотоаппарат,
когда стояла я спиною к солнцу,
нечаянно запечатлел на снимке
огромную, в три роста, тень мою.
 
 
Душа всегда готовится к зиме —
весна вокруг или в разгаре лето…
Я тень свою оставлю на Земле,
хотя б на фото, – в окруженьи света.
 

«В этой книге…»

 
В этой книге
и взгляд мой, и сердце, и голос,
это соло моё,
хоть и странное соло —
о Природе живой,
как о самом прекрасном.
о Природе вещей,
где так много неясного.
о Природе души —
это тоже Природа, где погода своя
и своя – непогода, о желаньи души – я надеюсь,
нетленной, — оставаться
живою частичкой Вселенной…
*
 

Мгновение

 
Мгновение… Оно – живое.
В нём нет застоя. Нет покоя.
Оно изменчиво. Беспечно.
Неуловимо быстротечно.
Оно как вдох, как часть дыханья.
Оно – и первое свиданье
с любой частицей Мирозданья.
 
 
Эти три октябрьских мгновения
мне – три вдоха для вдохновения.
 

Вдохновение

 
Люблю стоять над отраженьем —
пусть это даже просто лужа:
моей душе так остро нужен
тот, новый, зыбкий сдвиг, смещенье
того, что стало отраженьем.
 
 
О, краткий миг преображенья,
едва заметного другим!
Он для меня – уже движенье,
начальный слог стихотворенья,
а в нём – Природе светлый гимн,
 
 
тот гимн, что всем земным поэтам
не завершить за вечны лета.
 
 
И с неосознанным томленьем,
всё нарастающим волненьем
касаюсь я листка тетради…
А началось всё с отраженья,
с едва заметного движенья
на водной глади.
 

Отдельное и Общее

 
Здесь, в облаке, отдельно взятом,
гореньем внутренним объятом, —
мне явлена вся мощь заката
так ярко, яростно и зримо,
так сущностно и так неповторимо…
 
 
И так во всём. Всегда, во всём,
что видится нам как Отдельное,
являет Общее объём
и полноту – почти предельную.
 
 
Но в том коротеньком «почти»
начало долгого пути —
 
 
к познанью, к поиску, к слиянью
с судьбою общей – Мирозданья —
твоей души, отдельно взятой,
гореньем внутренним объятой.
 
 
Post Script.
Твоей душе, отдельно взятой,
гореньем внутренним объятой,
желаньем поиска охваченной, —
так много в жизни предназначено,
так много в жизни предначертано —
для общего, почти бессмертного.
 
 
Но… что ещё есть в том «почти»?
Иди. И узнавай в пути
 

Сиюминутное и Вечное

 
Здесь шмель колдует в чашечке цветка,
дрожат на листьях капельки дождя…
Душой и плотью в миг тот уходя,
о Вечном я не думаю. Пока.
 

«Был миг отчаянных сомнений…»

 
Был миг отчаянных сомнений…
И мне подумалось тогда:
жизнь – это лишь поток мгновений
из Ниоткуда в Никуда.
 
 
Потом от мига не осталось
и лёгкой тени, и следа…
И мне подумалось тогда,
что горький миг – всего лишь малость,
и даже горе, так уж сталось,
и даже горе – не беда.
 
 
А что – беда? То знаю я?
В живом пространстве Бытия
есть всё… Но здесь, в июне, летом,
зачем, зачем сейчас об этом,
когда вокруг – потоки света,
 
 
и неба синь, и листьев шелест…
Тогда… какой же я «пришелец»
из Ниоткуда? В Никуда
я тоже не спешу явиться.
Тогда зачем же суетиться,
решать, что – горе, что – беда?
 
 
Себе сказав – не суетись,
до вечного сейчас нет дела,
я вдруг сумела обойтись
тем, что здесь рядом – зеленело,
цвело, от ветра шелестело,
тянулось ввысь, летало, пело,
творя своё святое дело —
творя обычной жизни вязь,
всего со всем живую связь.
 
 
И лишь тогда – не суетясь! —
так жадно, так не торопясь,
так детски-безоглядно, смело
я предалась душой и телом
сиюминутно-быстротечному…
А что иное
полнит
Вечное?
 

Идеальное и Реальное

 
Средь тревог и обид, средь непрошеных слёз
вспомню крошечный, мною придуманный, плёс
с отраженьем небес, с отраженьем берёз.
И в пространстве том – мной нарисованных грёз —
оживает душа, высыхает от слёз,
и светлеет в ней, ширится крошечный плёс
до масштабов иных, до пространства реального…
Приглашаю и вас в ту страну идеального,
где расклады свои и свои постижения.
А начало всему – лишь берёз отражение
в тихой заводи в августе этого года,
в предосеннюю, ясную чудо-погоду.
 

Единой тропою

 
Есть тропы земные и тропы небесные —
и как же бродить мне по ним интересно!
Брожу по земным – и слагаются песни.
О чём? Ну конечно же – о поднебесье.
Брожу по небесным я тропам – земное
мгновенно является в песенном строе.
Небесные тропы и тропы земные
приводят меня в измеренья иные,
где всё неразрывно и радостно слито,
и щедро, распахнуто, жадно открыто
тем странникам вечным, что песни слагают,
не разделяя… не разделяя,
считая Небесное всё и Земное
единым и слитным – Единой тропою.
 

Свой остров

 
И остров свой есть у меня…
И ночью, и средь бела дня,
и в зной, и в снежную пургу
я побывать на нём смогу.
 
 
И не помеха мне погода —
дожди и ветры, грязь и снег,
в любое время дня и года
принадлежит мой остров мне:
 
 
его закаты и рассветы,
и сумерки, и буйство лета,
его просторные поляны,
и дух земли – такой медвяный…
Там всё вокруг – ни взять ни дать! —
Природы свет и благодать.
 
 
Но где же остров тот далёкий?
Далёкий? Нет, достанет око
тот остров: выйду на балкон —
и предо мной предстанет он
 
 
живым началом лесопарка,
судьбы нечаянным подарком,
Природы первозданным зовом…
И, побывав в краю ином,
я возвращаться буду снова
к тебе, мой остров за окном.
 

«А это – мой остров в минуты заката…»

 
А это – мой остров в минуты заката,
струящейся радугой щедро объятый,
объятый так ярко, так радостно-зримо,
что скоро потянутся к нам пилигримы
вкусить Благодати земной и небесной,
которой везде есть и время, и место.
Здесь чувствую так полномерно и остро я,
что радуга – да! – начинается с острова,
и радуге этой я жадно внимаю,
и вижу вдруг – с неба нисходит вторая…
 

Земные огни

 
Вдруг показалось… иль приснилось мне,
послышалось, что где-то в вышине
 
 
душа живая горько, тихо плачет.
Взмахнув крылами – ну а как иначе? —
 
 
преодолев земное тяготенье,
прозрачной, лёгкой, призрачною тенью
 
 
я взмыла вверх, решимости полна…
Пятном далёким брезжила луна,
 
 
был воздух густ и тёмен, и зернист —
уже не воздух, а само Пространство,
куда наш путь земной, что так тернист,
ведёт нас всех с упрямым постоянством.
 
 
…Огни земные светом из окна
о возвращеньи мне напоминали,
а круг луны – о, как близка она, —
меня манил в неведомые дали…
 
 
Но… почему такая тишина —
ни плача здесь, ни шороха, ни звука…
А там, внизу, из каждого окна
меня и дом, и свет земной аукал.
 
 
«Ау-у… вернись, там пусто и темно,
а здесь огнями хоть одно окно
в любую ночь, всегда, – освещено…»
 
 
И, крылья опустив, я пала вниз,
от сна очнувшись перед приземленьем.
 
 
Спасибо вам, часы мои ночные,
полёты, в коих выпало понять:
они во мне – мои огни Земные,
и тернии Земли, и благодать.
 

Точка света

 
Днём, случайным средь множества дней,
на тропинке забытого сада
паутины ветвей, паутины ветвей
я коснулась нечаянным взглядом.
 
 
Так бывает и в нас
в некий, горестный, час:
перепутаны тонкие нити
наших споров с собой,
наших связей с судьбой —
вязнем мы в паутине событий.
 
 
В паутине житейских баталий,
суеты и привычных реалий,
в паутине тоскливых сомнений,
неудач, передряг, невезений…
 
 
Но потом… донесенный ли ветром?..
тихий свет, словно солнце сквозь ветви,
вдруг проступит в душевной глуби…
Тихий свет… И пойдут на убыль
 
 
те бесчисленные печали,
что нам жизнь по сей день омрачали.
 
 
А за ними и все невзгоды,
все житейские непогоды,
неувязки, тревоги, сбои,
растворившись, сольются с тьмою.
 
 
И останется только это —
точка света в душе, точка света,
что осветит – я верю! – собою
всё, что мы называем Судьбою.
 
 
Точка света всё ярче, сильней —
этот свет мне насущнее хлеба!
…В паутине ветвей, в паутине ветвей
проступают и Солнце, и Небо.
 

Прозрение

 
Бывают дни, что круги ада, —
в них дух разлада и распада,
и очевидно лишь одно:
как много, Господи, нам надо,
как мало, в сущности, дано.
Тогда, отчаяньем ведома,
бегу из сутолоки дней,
и лес, что в двух шагах от дома,
дает приют душе моей.
И в миг, когда на сердце камень
житейских распрей и обид,
дано мне ствол обнять руками
и одиночество избыть.
И, прислонясь щекой к берёзе,
я не пытаюсь отличить,
её ль, мои ли это слёзы
стекают землю окропить…
И лишь пройдя сквозь круги ада,
сквозь все невзгоды и печали,
в конце пути, а не в начале,
понять мне было суждено:
как мало, в сущности, нам надо,
как много, Господи, дано.
 

Созерцание

 
– Это – нежность. Просто нежность.
Неба синь. И – белоснежность
облаков на этой сини…
– А ветвей штрихи и линии?
– Это – тоненькие нити
нашей связи с Мирозданием,
это – ниточки наитий,
что ведут к самопознанию.
– Вы меня не убедите.
– Что ж, начните… с созерцания.
 

Зелёные волны

 
Мне кажутся волнами, кажутся волнами
зелёные кроны, что ветром наполнены.
Они не сравнимы с морскою волною,
что радует нас красотою земною, —
зелёные волны царят в поднебесье
как музыка сфер, как дыхание весей,
меня поднимая своей красотою
над всею житейскою суетою.
 
 
И если вдруг вспомню те кроны невольно я —
рассудком я их воскресить не вольна, —
дыханием чистым, зелёными волнами
прихлынет к моим берегам тишина.
И если душа моя знает, что где-то
в сомнениях тонет душа утомлённая,
туда посылаю я волны зелёные
Добра и Любви… И Надежды. И Света.
 

«Не стану…»

 
Не стану
доводить до совершенства
любой из снимков
суть его в ином: на каждом – миг, окрашенный блаженством
присутствия — в Небесном и Земном
 
 
…Это я рисовала Светом. Я. Сама. Рисовала. Светом. Зимний вечер. И полдень лета. И весенних ветвей размах. Все «увы…» свои, все свои «ах!»
Это я рисовала Светом — он душой моей был и кистью, когда я рисовала листья
красно-желто-зелёного цвета, когда я опускала тени
крон, стволов на поляны весенние…
 
 
Это я рисовала Светом. И спасибо Свету за это
 

«Лучи
Светила, льющиеся наземь…»

«Лишь миг назад всё было как во мгле…»

 
Лишь миг назад всё было как во мгле
и серыми казались краски жизни…
Вдруг эти блики Солнца на земле —
как радости нечаянные брызги.
И тягой к свету полнится душа,
в нём растворяя тайное, печальное,
и тает грусть, как облачко случайное,
что мимо проплывает не спеша.
 

«О, Солнце, мгновенно под светом твоим…»

 
О, Солнце, мгновенно под светом твоим
всё в мире становится дивно иным…
 

«Вопреки прогнозам спорным…»

 
Вопреки прогнозам спорным,
отдохнув слегка в ночи,
из-за туч, угрюмо-чёрных,
Солнца вырвутся лучи.
 

«А потом рванутся наземь…»

 
А потом рванутся наземь:
«Мы согреем, мы окрасим
в синий – небо, в жёлтый – листья,
что на веточках зависли.
Всё оденем, если надо,
в очень светлые наряды,
в очень светлые обновы…»
И лучи сдержали слово.
 

«Здесь ветви, потемневшие от холода…»

 
Здесь ветви, потемневшие от холода,
в лучах рассветных отливают золотом.
 

«Во дни разлук…»

 
Во дни разлук,
тревог,
сомнений
в душе
как талисман
я берегу
закат
и лес,
и голубые тени
на розовом снегу.
 

«В весенний день и в летний, и в осенний…»

 
В весенний день и в летний, и в осенний
всё, что под Солнцем, оставляет тени.
 

«Сквозь капли дождя, что видны на окне…»

 
Сквозь капли дождя, что видны на окне,
сквозь грусть, что в душе затаилась,
ты, Солнце, я знаю, прорвёшься ко мне,
чтоб жизнь моя вновь осветилась
надеждой (а как без надежды прожить?),
любовью (ещё не иссякшей и верной),
и – словом, чтоб лучший из гимнов сложить
твоей благодати… Высокой. Безмерной
 

«Мне Солнце – друг. А как иначе – друг…»

 
Мне Солнце – друг. А как иначе – друг,
когда все окна в комнатах – на юг!
И радует шестнадцатый этаж,
и путается Солнце в занавесках,
а там, за ними, голубой мираж —
небесная прозрачная завеса.
И горизонта линия видна,
а крон не различаю – только помню…
И всё – со мной, я с этим не одна
в тиши своих, обжитых с Солнцем, комнат.
 

«Из настроенья полусонного…»

 
Из настроенья полусонного,
мгновенно вызволит меня
снег, заискрившийся на солнышке
средь бела, бела, бела дня.
 

«Томительным покоем всё объято…»

 
Томительным покоем всё объято
на Небе и Земле.
И Солнца круг в последний миг заката
был явлен мне.
Сплетеньем судеб и страстей,
и крон сплетеньем, и ветвей —
жизнь так сплетеньями богата!
Но этот миг… последний миг заката…
 

«Полоской яркой отделил закат…»

 
Полоской яркой отделил закат
ночь, что придёт, от дня – почти вчерашнего,
а завтра будет утро, снегопад
и снег – ещё стремительней, бесстрашнее.
 

«А наутро – рассвет и чистейшее зимнее небо…»

 
А наутро – рассвет и чистейшее зимнее небо,
новый день – продолженьем всех прожитых лет,
и надежда, и свет – что порою насущнее хлеба…
Может, хлеб наш насущный – и есть та надежда и свет.
 

«Всего лишь три дня между этими фото…»

 
Всего лишь три дня между этими фото…
Но это для Солнца – совсем не работа,
а лишь появленье, а лишь появленье
в хорошем – весеннем уже! – настроении…
 

«Апрель. И в небо рвутся почки…»

 
Апрель. И в небо рвутся почки.
И птиц незримые комочки
такие выдают нам трели,
что сразу ясно: мы – в апреле!
И в знак особого доверья
все почки «распушили перья»,
и мне напомнили те почки
цыплят пушистые комочки…
 

«Тропинка к Солнцу…»

 
Тропинка к Солнцу
Тропинку видишь впереди?
Путь к свету, к Солнцу – вот он, рядом.
Пройди его не только взглядом —
всей плотью медленно пройди.
Неспешно, бережно, с доверьем
рукой погладь кору деревьев.
Вдохни все запахи вокруг,
подставь лицо дыханью ветра,
включи внимание и слух —
пойми, о чем здесь шепчут ветви.
Всему на свете удивись
и, словно в детстве, давнем, милом, —
босым и радостным! – коснись
земли, её горячей силы.
И, слившись с этой красотою,
возьми её в себя, с собою —
на жизнь, на память. На уход —
да будет он далёк и светел…
Но не о нём здесь шепчут ветви.
Не им здесь дышит небосвод.
 

«Так пронизано светом пространство вокруг…»

 
Так пронизано светом пространство вокруг,
что сквозь лист проступает отчётливо ствол.
Это Солнце – живого источник и друг
нам являет своё волшебство-естество.
 

«Здесь время дня и время года…»

 
Здесь время дня и время года
так ясно явлены Природой.
Здесь всё – и вечность, и мгновенье,
и жизнь, и свет, и озаренье.
 

«Весна. И первая трава…»

 
Весна. И первая трава.
И солнца мягкое сиянье.
И ветра чистое дыханье.
И кругом, кругом – голова,
и сердце учащённей бьётся,
и это – вместе всё! – зовётся…
– Весной?
– Не только. Жизнью, светом…
– А если нам… спросить поэта?
– От нас восторга не тая,
волшебным мигом Бытия
он тут же назовёт всё это.
 

«Когда в душе наведены мосты, налажены порушенные связи, пусть под ногами хлябь и комья грязи – ты ощущаешь радость высоты…»

 
Когда в душе наведены мосты, налажены порушенные связи, пусть под ногами хлябь и комья грязи — ты ощущаешь радость высоты
 
 
А запрокинешь голову, и там — и в небесах и в ближнем поднебесье — такой покой, такое равновесье, что воспаришь душою к небесам
 
 
И даже если тучи набегут, в их чёрных, развевающихся гривах
предвосхитишь ты радугу-дугу: все семь цветов и сотни переливов
 
 
И ощутишь – единым вдохом, разом, — и этого рассудку не отнять: лучи Светила, льющиеся наземь, — дарованная сердцу благодать
 

О чём ты, Небо, спрашиваешь нас?

 
Синь неба, белоснежность облаков,
освобождают душу от оков
усталости, сомнений и бессилья.
Но даже там, в небесной ясной сини,
да, даже там, – подчёркнутый, чуть косо! —
стоит упрямый, вечный знак вопроса.
Смотрю, смотрю, не опуская глаз…
О чём же Небо спрашивает нас?
Во что мы верим? И куда идём?
Что ищем мы? И что в душе несём?
Какие беды, боли и обиды
возьмём с собой, в небесную обитель?
Но мы не знаем даже – мы откуда!?
И только чудо… только если чудо…
 

«Сначала
было Небо для меня…»

 
Сначала было Небо для меня…
И потому внимала жадным взором
там, в вышине, немыслимым узорам
ветвей в лучах закатного огня.
 
 
Потом стволов я различила строй
и, прислоняясь к плоти их корявой,
обнять, объять хотела все дубравы,
что в снах являлись мне ночной порой.
 
 
Так, приближаясь медленно к Земле,
сначала взглядом, а потом всей плотью,
я зависала на высокой ноте —
песнь о земном не удавалась мне.
 
 
Но вспомнилось, как давнею порой
цветы я собирала на пригорке
и предо мной – раскидисто и гордо —
чернели корни на земле сырой.
 
 
И в этот миг – мне не забыть о нём! —
всем существом я ощутила Землю…
Земля и Небо – вы мой свет и дом,
вам, нераздельным, я отныне внемлю.
 

«– Я грозное Небо считаю прекрасным…»

 
– Я грозное Небо считаю прекрасным.
Прекрасно и Небо спокойное, ясное.
– А мне и бесстрастное – всё благодать.
– Но что же ты этим хотела сказать?
– Немного дидактики, очень недлинной:
и крайности жизни, и жизни контрасты
нам жить помогают азартно и страстно.
И – верность хранить «золотой середине».
 

«Два облака белых – как мать и ребёнок…»

 
Два облака белых – как мать и ребёнок,
что за руки держатся перед грозою.
Они – словно Свет перед грозною Тьмою…
 

«Из облака на синем Небе…»

 
Из облака на синем Небе
ветвями чудо проросло…
И мне бы так творить, и мне бы…
Но у меня лишь ремесло —
копировать живую данность,
себя ругая за бездарность.
И всё же… всё же… я сумела
(и это тоже, тоже – дело!)
и различить, и полюбить,
и фотоснимком сохранить
то вдохновенное мгновенье.
…И в ремесле есть со-творенье.
 

«Ветвей пленительная вязь…»

 
Ветвей пленительная вязь…
Вглядись, вглядись, не торопясь,
в такое сложное сплетенье…
А Неба тихое свеченье
поможет ощутить нам связь
со всем высоким, что нетленно
и в необъятности Вселенной.
 

«В том высоком небесном свечении…»

 
В том высоком небесном свечении,
в том огне, в том живом полыхании
Жизнь, Надежда, Любовь, Вдохновение
обретают второе дыхание.
 

«Пожар на Небе – не земной пожар…»

 
Пожар на Небе – не земной пожар:
в нём не сгорят земные наши блага.
Пожар на Небе – страстность и отвага,
и творчеству – неоценимый дар,
что рифмами ложится на бумагу.
 

«Узор ветвей и нежность облаков…»

 
Узор ветвей и нежность облаков,
едва плывущих по небесной сини,
освобождают душу от оков
усталости, тревоги и бессилья…
 

«…А запрокинешь голову, и там —…»

 
…А запрокинешь голову, и там —
и в Небесах и в ближнем поднебесье —
такой покой, такое равновесье,
что воспаришь душою к Небесам.
 

«И даже если тучи набегут…»

 
И даже если тучи набегут,
в их чёрных, развевающихся гривах
предвосхитишь ты радугу-дугу
все семь цветов и сотни переливов.
 

«Движение, скорость в том облаке белом…»

 
Движение, скорость в том облаке белом,
как будто умчаться оно захотело
от грозной погони, от чёрной погони,
где чёрные тучи – как чёрные кони!
А мне-то, казалось бы, – что мне за дело
до тучи гривастой, до облака белого?
Но черные гривы летящих коней
и белые гривы летящих коней
мне помнить дано до скончания дней.
 

«Вы так близки мне, облака…»

«О, Господи… какие облака…»

 
О, Господи… какие облака…
И тянется, и тянется рука
запечатлеть – в рисунке ли, на фото —
высокую – Небесную! – работу…
 

 
Здесь, волю дав воображенью, мы
увидим туч чернеющих холмы.
Чуть выше взгляд – и перед нашим взором
предстанут туч чернеющие горы.
 

«А это – чем не сфинкс, не лев крылатый…»

 
А это – чем не сфинкс, не лев крылатый,
голубизной небесною объятый?
И, может быть, в стихии грозный час
он защитит от новых бедствий нас…
 

«Есть в небе тропинки свои и дороги…»

 
Есть в небе тропинки свои и дороги.
Они нас уводят от чувства тревоги,
от разных напастей – обида, беда ли —
в такие прекрасные светлые дали…
 

«Вы были целостным, большим…»

 
Вы были целостным, большим,
хоть были неба частью,
и сверху – свыше! – боль души
смягчали мне участьем
 

«Но на моих, моих глазах…»

 
Но на моих, моих глазах,
здесь и сейчас – увы и ах —
от ветра, может быть, увы,
вдруг… стали рассыпаться вы.
 

«Зимой и летом, и весной…»

 
Зимой и летом, и весной,
в любое время года,
вы, облака, всегда со мной —
как дар самой Природы.
Вас, виденных воочью,
я вспоминаю ночью,
и память та светла, легка —
вы так близки мне, облака.
 
 
Вы были целостным, большим,
хоть были неба частью,
и сверху – свыше! – боль души
смягчали мне участьем.
 
 
Но на моих, моих глазах,
здесь и сейчас – увы и ах —
от ветра, может быть, увы,
вдруг… стали рассыпаться вы.
 
 
…Зимой и летом, и весной,
в любую непогоду
вы были, облака, со мной,
внимая с небосвода
 
 
на то, как я живу, дышу,
на радость и тревогу…
И вот теперь я вас прошу,
вас, тех, кто ближе к Богу,
 
 
я так прошу вас, облака,
вас, виденных воочью:
хотя б на час, на миг, пока, —
не рассыпайтесь в клочья!
 

«Вы объяснить сумели мне бы…»

 
Вы объяснить сумели мне бы,
да, Вы, Божественное Небо,
как в мире, суетном без меры,
нам относиться к Знакам Веры?
И тихо мне сказало Небо:
– Заботясь о насущном хлебе
и о душе, – не суетитесь,
в меня внимательней всмотритесь:
я то спокойно, то сурово,
то радостно, а то печально…
Важней не Знак, а Вера в Слово,
что есть (и было…) – изначально.
 

«Потом, совсем потом, уже в тиши…»

 
Потом, совсем потом, уже в тиши
скажу себе, припомнив птичью стаю:
не всё – не всё! – разгадывать спеши,
в душе храня Небес живую тайну.
 

«Осенние кроны и синь поднебесья…»

 
Осенние кроны и синь поднебесья
так слиты, как слово и музыка в песне.
А разум стремится понять, разгадать —
земная, небесная то благодать?
Но сердцу не нужно такого деления —
дороже ему этот свет единения…