Текст книги "Двойное дыхание (сборник)"

– Юноша, плоды древа познания горьки! – и задумчиво посмотрела на фикус.

Фотограф прицелился в фикус и щёлкнул.

– Древо познания, – вдруг изрёк он и клацнул контрольный кадр.

«Не командировка, а какой-то фарс», – подумал я.

Сбежав от нашего персонального шофёра, мы наснимали хмурых охранников неожиданно пустынных с виду промышленных объектов. Охранники молча вытолкали нас на безопасное расстояние от проходной. Мы были пойманы и водворены в автомобиль. Отвезены в школу, где юннаты показали живой уголок. (Фото юннатов, фото живого уголка, фото учительницы ботаники.) Фотограф оглядывался в поисках фикуса.

– В каждой школе должен быть фикус, – жалобно проблеял он.

Мне стало жаль чувствительного фотографа. Я молча погладил его по голове.

А на следующий день не то действующая сила увеличилась, не то масса тела уменьшилась, но события принялись развиваться с гротескной, катастрофической скоростью.

Наш рейс отменили. И не только наш. Все пассажирские рейсы отменили.

Позвонил в редакцию – телефоны не отвечают.

Набрал мобильный главреда. «Абонент недоступен».

Отправил главреду письмо электронной почтой на офисный мейл: мол, так и так, рейс отменили, попытаемся вырваться железной дорогой, пришлите денег. С уважением. Юрий Васильев.

Mail delivered.

На личный.

Mail delivered.

На совсем личный.

Mail delivered.

После залез в новостную ленту, а она уже сутки не обновлялась. Попытался зайти на сайт журнала – bad gateway, хоть ты лоб об клавиатуру расшиби. В ЖЖ – та же фигня. Одноклассники – ноу ризалт. Чуть позже и вовсе полный дисконнект случился – глючит сеть. Нет её. Только была – и нет её. Водителя нашего спрашиваем:

– Что случилось? Почему никакой связи?

– Не знаю, – отвечает. – Мне без надобности.

– Вези нас к голове! – потребовали. То есть я и спрашивал, и потребовал, потому что фотограф от такого культурного шока и оттого, что фикуса в местной школе не нашёл, даже дара агаканья лишился. Промычал только «жена», и ему речь, что тот Интернет и сотовую, вырубили.

Повёз нас водила к голове. Тот сказал, что сам не в курсе, может, с вышками что случилось. Попросили денег одолжить и на железнодорожный вокзал отвезти. Денег он дал, не скупясь, а вот насчёт вокзала сказал:

– Отвезти-то вас отвезут, да только поезда тоже отменили. Пассажирские. Только товарняки остались.

– Но телеграф-то работает? В смысле – почта, телефон междугородный, а?!

– Конечно, работает.

В общем, доставил нас шофёр в Ухту. Мы телеграммы отбили – я в редакцию, фотограф – жене. Я ещё очень обрадовался в этом месте, что одинок, как ясный сокол, будь у меня жена, да ещё такая любимая, как у фотографа, умом бы тронулся. Он, видимо, и тронулся. Потому что толкнул мне очень длинную, внятную, совершенно нехарактерную для него речь:

– Ты, Васильев, как хочешь, а я на товарняк сяду. Как-то договорюсь. И они скоро ходить перестанут. Когда отсюда последний продукт вывезут на большую землю.

– Весь не вывезут. У них же ещё урановая руда. Что-то придумают…

Он мне только рукой помахал, обернувшись на секунду. На вокзал потопал. Там от почты недалеко. Я догнал. Обнял как-то косоруко. Не принято было в редакции обниматься, всё больше коммуникативные навыки были в ходу. Но тут я себя таким на всю голову пронзительно русским почувствовал, что обнял. Он мне свою драгоценную камеру отдал. «Продашь, если что!» Кому я её тут продам? Но у него такое лицо было, что я сразу понял – не взять нельзя. И хорошо, кстати, сделал, что обнял. Потому что с тех пор я фотографа не видел.

Ответная телеграмма пришла спустя три дня.

Журнал закрыт тчк выбирайся как можешь тчк удачи воскл

У меня сперва такой «воскл» случился, что шофёр меня сутки самогоном отпаивал.

Ещё через неделю и телеграфу с почтой полное «тчк» пришло.

Совершенно непонятно, почему. Запасов топлива для перевозок чего бы то ни было, в том числе писем, должно было хватить ещё надолго. Но, видимо, монополия государства решила распорядиться ими как-то по-своему – по от народа секретному. Опять же разобщённость на руку, чтобы не запугивали друг друга. Другого объяснения почтовому и тем более телеграфическому геймоверу я не нахожу. В общем, что бы я ни выдумывал, правды всё равно не узнать.

Пометался было между Ярегой и Ухтой, пытаясь вырваться, но такие давки и толпы были в товарняки, что милиция снимала. После чуть ли не расстрел на месте без суда и следствия объявили за попытку проникновения в составы стратегического назначения. Потом мне и вовсе сказали: мол, простите, господин Васильев, мы не можем на ваши творческие метания бензин тратить. Хотите – пешком идите, а хотите – попутным гужевым транспортом добирайтесь. Но люди мы добрые, гнать не будем. У нас хорошим гостям рады. На случай, если не вырветесь и решите остаться, не оставим в беде. Хотите – на урановый рудник устраивайтесь, а не хотите – учителем в школу, если русский язык знаете. Наша Марья Ивановна в старческом маразме, а на пенсию не отправляем – некому больше. Деньгами платить не будем, да и на что вы те деньги потратите – обменяете? Но без лосятины и морошки не останетесь. Да и жить есть где. Этот домик, что покомфортнее, конечно, придётся освободить, но вот вам на окраине с видом на реку пятистенок преотличнейший, колодец во дворе, домик отдохновения от забот желудочно-кишечных там же.

Из двух зол выбирают более знакомое, ну я в школу и пошёл. Хорошая работа, между прочим. С детьми я контакт быстро наладил, сам не пойму, как. Я детей всегда пуще заразы неизлечимой боялся. Даже не женился поэтому. Женишься, а потом давай размножайся! Работа учительская непыльная. По вечерам писать начал. Решил сразу за роман сесть, раз избушка заветная сбылась. Оказалось, не поднять. Пишу, удаляю. Пишу, удаляю. Герои какие-то картонные, диалоги ватные, всё неживое. А между тем я с натуры писал – журнально-офисный быт вспоминал. В один прекрасный вечер пришёл домой, Бобика покормил – прибился, не выгонять же? Тем более я всю жизнь собаку хотел, а куда мне её было, городскому одинокому, часто командируемому мужчине, заводить? Покормил, погладил, да и настрочил рассказ об этом самом Бобике. В меру трогательный, не без шукшинки, достаточно философский, не без вечности. Хороший такой крепкий джек-лондонский рассказ. И написал-то часов за пять. Перечитал раз-другой – даже придраться не к чему. Я как заново родился, ей-богу! Всю ночь заснуть не мог, всё думал, как же мне повезло с этим билетом в один конец к самому себе.

Ещё через полгода электричество вырубили. Ноутбук сдох со всеми моими рассказами внутри. Я выпросил пачку бумаги всё у того же головы и ручек с карандашами, где мог, настрелял.

И вот что удивительно – в поселке этом никакой паники не было, никакого мародёрства. Удивительно суровый и справедливый народ эти коренные местные и потомки ЗК.

На бумаге я начал убористо строчить их жизнеописания, всякие заметки, а когда пачка закончилась, они мне ещё бумаги добыли разнокалиберной (и тетрадной, и газетной, где чуть исписано, но ещё годится, ох, сколько же такой прежде даром извёл) и чернил сделали.

К тому же я окреп, наловчился колоть дрова и вообще многому научился. И решил я пойти. Ногами по земле. Раз уж вспомнил, как писать руками, то ногами тоже не должен был совсем разучиться ходить. Определённой цели «добраться до Москвы» у меня нет. Я хочу узнать, что в мире творится. Не потому, что меня тревожит сам факт информационной блокады, а потому, что самое интересное на этой планете всё-таки люди, а не нефть, и если они здесь, в посёлке, не закончились, хорошие и разные люди, то и в других местах тоже.

А нефть… Что нефть? Я почему-то уверен, что не она – эликсир бессмертия человеческого. Всё, что человеку нужно для бессмертия, – это он сам. Так что не стоит тратить время и силы на поиск меня. Вы себя найдите. Учитесь жить. И живите ещё! Чем красить макароны и смазывать шестерёнки, придумают. Наверняка уже придумали. Не может быть, чтобы не было такого самородка, который не обрёл себя именно в этом. Сидит себе где-то в Верхней Кукуевке или Дальней Аризоновке эдакий чародей, крутит-вертит себе вечный аппарат, превращающий воду в вино или поросячий визг в электрическую энергию, и знать не знает про демонстрации антиглобалистов. Ему-то что до этого? Если узнает, то рассмеётся, пожалуй, и скажет:

– Ну как дети малые! Из-за всякой ерунды ревут почём зря. Ну, закончилась нефть, бывает. Это моя ошибка, недоглядел. В том смысле, что, когда создал Землю, не заметил её склонности к простудным заболеваниям. Нефть она была всего лишь, простите, продуктом планетарного насморка. Теперь всем рекомендован резко здоровый образ жизни.

Вот такая вот история. Вернее – её Начало. А конца у этой истории нет. И никогда не будет.

Ну, я пошёл. За меня не беспокойтесь. Меня тут многому обучили – и зверя-птицу стрелять, и рыбу ловить, и в лесу заснеженном ночь грамотно без последствий провести, и с людьми по-человечески общаться, а не коммуницировать через средства массовой информации и любить по электронной почте. Не пропаду.

До свидания.

Юрий Васильев.

P.S. Если пропаду, помяните добрым словом. Кому записки мои попадутся. Я их в школьной библиотеке оставил, на полке с буквой «Я». Рядом с фикусом.

P.P.S. В любом случае помяните. Мы ж люди – тем и живы!

Юмористический рассказ, или кое-что о пользе курения

Мне давно хотелось написать юмористический рассказ. Не сатирический. Не саркастический. Пиров во время чумы и так хватает. Светлый, добрый и весёлый рассказ. Бессмысленный. Размышлений о смысле кругом предостаточно. Ни к чему не призывающий и ничего не символизирующий. Просто забавный случай из жизни. Интересный.

Сварив кофе и закурив, я попыталась извлечь из недр памяти подобную историю. Начала, как и положено, сначала.

В начале ваша покорная слуга пускала слюни и выполняла прочие физиологические акты, особо не задумываясь ни над глубинным смыслом бытия, ни над социальной или антисоциальной направленностью существования. Прекрасный рассказ из одного слова «Агу!». Короче, чем самый короткий рассказ Папы Хэма, а главное – более жизнерадостный. Но если я, тётка глубоко за тридцать, напишу «Агу!», вы не засмеётесь, а порекомендуете моей родне показать меня психиатру.

Детский сад, школа и вузы были подвергнуты тщательному сбору анамнеза, но результаты оказались плачевными. Всё бессмысленное и антисоциальное было неинтересно, хотя и весело. Из всего, что представляло собой хоть малейший интерес, лез в глаза социально направленный смысл.

Не стану же я утомлять мыслящего трезво читателя подробностями поведения одной из групп лечебного факультета, явившейся полным составом на занятия нетрезвыми. Да и весёлого в этой истории мало. Разве что все мои однокашники не могли выговорить одно-единственное слово «атриовентрикулярный». Это такой клапан в сердечной мышце. Присутствующий студенческий коллектив состоял из отслуживших в рядах Советской Армии особей мужского пола и одной-единственной девушки – вчерашней школьницы. Ныне вашей покорной рассказчицы. Эмма Вячеславовна вызывала к доске строго по журналу. Я и рада была бы спасти ситуацию, оставаясь единственной, кто ещё на это способен, но моя девичья фамилия, как и теперешняя, начиналась далеко не на первую букву алфавита. Когда очередь наконец дошла до меня, преподавательница уже билась в истерике от злости. Я – в истерике от смеха. Закончилось всё рапортом в деканат.

Одна сплошная мораль. Нельзя, мол, являться на занятия во хмелю и доводить до истерического припадка старую деву – преподавательницу физиологии. «Пьющий студент успевает хуже, чем непьющий!»

Или вот ещё. Расскажи я, к примеру, как Толик Кравченко, получив стипендию, решил отпраздновать со вкусом окончание двухнедельного студенческого голода. Купил отборной баранины, правильного риса, жёлтой морковки, крупного лука и приготовил шикарный плов. А мы, напившись на вечеринке по соседству, стащили с кухни ничейный, как нам показалось, казан. И, вырывая его друг у друга, посыпали кулинарным шедевром полы чуть ли не на всех этажах общаги. Толик был крайне недоволен. Мы стоически хранили молчание. Страх перевесил порядочность. Толик был накачан и суров.

Опять не то! Чего весёлого в таком вопиющем хулиганстве? Анатолий Петрович, к слову, стал хирургом. Оставаясь очень суровым таким и накачанным. Пациенты (особенно пациентки) обожают его за интеллект, руки, серьёзный подход. И красивую фигуру. Тягая штангу и колотя грушу, он порой с тоской вспоминает о голодном студенчестве, потому как Тоха склонен к полноте, но продуктами его холодильник всегда полон и с кухни собственного дома уже никто ничего не крадёт.

Не подошло бы, полагаю, и весёлое приключение Вовочки Шевченко, проигравшего в шахматном турнире туфли. После чего в трамвае он, будучи весьма и весьма навеселе, демонстрировал контролёру умение обособленно шевелить мизинцами на ногах.

Снова! Проезд без билета не одобрила бы всемирная лига кондукторов и контролёров, если таковая имеется. А не имеется – всё равно! Не одобрила бы общественность! Азартные игры. Проезд в общественном транспорте в нетрезвом виде. Позже Вовка стал детским кардиологом. Детишки обожают Владимира Николаевича за доброту, мягкость, искренность и весёлый нрав.

Ужасная, леденящая душу история о тунеядстве и грязном, циничном использовании гендерных преимуществ в личных целях не прошла бы однозначно. Будучи на первом курсе, я возжелала студенческой романтики и отправилась в колхоз назло справкам от маминых знакомых врачей. Поскольку в группе я была единственной девицей, наши своеобразные, но всё-таки джентльмены, выбрали меня звеньевой. Работали мы на подряд. Они работали. Причём как «папы Карлы». Я же восседала (и большую часть времени даже возлежала) на подиуме из ящиков. Когда они заканчивали убирать очередное поле помидоров, перцев или баклажанов, Вадим Коротков и Стасик Заболотный просто перетаскивали меня, на манер древнеримской патрицианки, не снимая с ящиков, на другой плацдарм. Во время обеда на полевом стане вылавливали мне лучшие куски мяса, отрезали любимые мною горбушки от свежего чёрного хлеба и добывали для меня где-то болгарские сигареты. В результате чего я загорела ровнее и красивее, чем на морском курорте, поправилась на несколько килограммов, стала курильщицей «в системе» и больше всех… заработала! Поскольку зарплата звеньевой начислялась по средней заработной плате бригады плюс проценты за вредность руководящей работы. Хотя в реальности всем процессом железной рукой руководил сельский парень Коротков, старший сержант, свежеуволенный из рядов СА. Ныне он майор запаса медицинской службы и успешный городской житель, владеющий сетью стоматологических кабинетов. Да-да, лечебный факультет. Вадим Владимирович владеет. Врачи его обожают за то, что он – прирождённый руководитель, способный учесть все нужды как пациентов, так и сотрудников к обоюдному благу всех участников процесса.

Так что, ничего не делая, я тогда привезла из колхоза тысячу двести полновесных советских рублей. «Учиться, учиться и ещё раз учиться», – напоминал мне дедушка Ленин, весело поглядывая со свежих банкнот…и тогда у тебя будет много-много денежек! В общем, оделась и обулась я на весь предстоящий год. Мамочка, правда, всё равно была недовольна моим колхозным экспириенсом.

Случаи, когда она была мною довольна, можно перечислить по пальцам. Одной руки. Ампутированной. Вот и в тот раз, когда в меня безответно влюбился профессорский сынок, я опять разочаровала её. Вовочка Бабий решил признаться мне в тот самый момент, когда мы с ним, отрабатывая «нб», мыли окна в кабинете заведующего кафедрой нормальной анатомии. Вовочка отозвал меня полюбоваться рыбками к огромному аквариуму, занимавшему половину стены в кабинете. Признаваясь в большом, чистом и светлом, Вовка нервничал и кормил рыбок… стиральным порошком, доставая его большими жменями из коробки и обильно посыпая им водную гладь аквариума. Раритетные рыбы рефлекторно жадно хватали ртами вещество с поверхностно-активным натяжением. Результат Вовкиного признания оказался плачевен для их хрупких жизней. Я сказала ему, что не могу ответить взаимностью убийце, и не стала с ним встречаться.

«Зелёные» будут недовольны. Кардиологи рассердятся. Действительно, о каком добром и светлом юморе может идти речь, если у Игоря Ивановича, заведующего кафедрой нормальной анатомии, трижды академика разных академий, заслуженного деятеля науки и техники и тогдашнего ректора нашего вуза, случился сердечный приступ?!

Владимир Александрович Бабий профессором не стал. Он стал бизнесменом. Торгует макаронами в особо крупных масштабах. Жена обожает его за банковский счёт и взаимное безразличие. Окажись я на её месте – мама была бы довольна.

Раз уж заговорили о маме, вот случай из детства, полный трагизма, а следовательно, абсолютно не соответствующий целям данного изложения, о том, как она надела мне на голову тарелку с молочной вермишелью. Всем детям земли! Attention! В таких случаях сразу бегите на почту отправлять политую слезами апелляцию во всемирную лигу защиты детей. А ещё лучше – наденьте маме на голову тарелку с молочной вермишелью.

Мои весёлые попойки со свекровью тоже не в кассу – пропаганда алкоголизма.

Мне так хотелось забавный рассказ о добром и светлом, не имевший бы последствий ни для участников, ни для самого доброго и светлого. А ещё лучше, имевший бы такие последствия. Но те самые, добрые и светлые!

Приняв в качестве творческого стимулятора русской водки из пиалок для саке, ибо кофе уже не помогал, я сосредоточилась. И вспомнила!

Шла я по берегу «самого синего в мире» Чёрного моря, в сторону от теперь уже бывшего мужа. Мне совершенно негде было жить. Денег у меня тоже не было. С работы меня вышвырнули благодаря его связям. Приятели меня покинули. Единственный друг лежал на кладбище. Меня обдали таким количеством грязи, которого бы хватило, чтобы ровным тонким слоем покрыть поверхность Земли. Раза три. И не было мне места в городе, который я любила.

Мне пришлось использовать одного неплохого в принципе и нехорошего в сущности человека в своих личных целях. Откровенно отдавая в залог своё (прости Господи!) тело и (Господи, прости ещё раз!) могучий интеллект.

Но, о ужас! Конкретно сегодня мне всё равно не на что было выпить!!!

В кармане лежала сумма, эквивалентная одному доллару США, хотя выглядела я при этом чрезвычайно презентабельно. На мне были джинсы стоимостью двести пятьдесят долларов. Топик, превышающий собственную себестоимость раз в пятьсот. Свежее трёхцветное мелирование, сделанное за каких-то сто баксов буквально накануне ухода от мужа. Часы за штуку, кольцо с изумрудом и ещё парочка атрибутов достатка висела в ушах. Перебирая всё это в уме, я мысленно подбирала место на рынке и вспоминала адрес ближайшего ломбарда, проклиная себя за отсутствие опыта по выходу из подобных ситуаций. Правда, у меня оставалась ещё одна сигарета…

Пачка тех, что я курила, стоила полтора доллара, но мне ещё нужно было добраться до противоположного конца города на маршрутке к месту моего нынешнего временного обиталища, любезно предоставленного мне тем самым «неплохим в принципе» человеком, который прибывал в мой благословенный город лишь через несколько дней. Стоимость проезда равнялась четверти одного зелёного портрета Вашингтона. Навыки езды на антиобщественном транспорте мною были давно утрачены, и посему я оттягивала несладкий момент возобновления забытых ощущений. Хотя торопиться мне, собственно говоря, было некуда, не к кому и незачем.

Присев на песок у линии прибоя, я задумалась. Вы, наверное, решили, что меня мучил вопрос: «Как жить дальше?» Фигушки! Я вовсе не думала о том, как я буду жить. Я думала о том, что буду курить, дотянув до фильтра последнюю сигарету.

Некоторое время не пить я могла. Ещё дольше я могла не есть. Но вот не курить… Нет, может, я и могла не курить. Но НЕ ИМЕТЬ ВОЗМОЖНОСТИ!.. Эта мысль разрушала мои мозговые центры.

Предвкушение кошмара было прервано как раз тогда, когда в своих фантазиях я уже добралась до ближайших трамвайных остановок в поисках «бычков» размера King Size. Обдумывая методику наименее унизительного изъятия с поверхности заплёванного асфальта этих несметных сокровищ, я мысленно проклинала всю седьмую группу первого лечебного факультета, научившую меня когда-то курить. Заодно и свою гордыню, не позволявшую одолжить денег у покинувших меня приятелей и вечно недовольной мамочки. Уж лучше я унижусь перед дворниками, которые ранним утром будут сметать у меня перед носом вожделенные окурки. Они ещё и не такое видели. Дворник – он как перст судьбы. Апостол. Перед ним душой не покривишь. Может послать, может и вниманием одарить, а то и помощью. Захвачу блокнот – запишу пару апостольских афоризмов, сочно сдобренных идиоматическими сливками «великого и могучего». Или, может, выйти на охоту ночью? Подружиться с маргиналами? Возглавить коррумпированную фракцию бомжей, пользуясь неземным обаянием? Прошвырнуться по ресторанам, стреляя сигареты направо и налево у захмелевших полувипов?

От безумного полёта фантазии меня отвлёк чей-то голос. Потрясающе красивый шатен с нахальными бирюзовыми глазами сидел на корточках в двух шагах от меня: «Девушка! Закурить не найдётся?»

Так я не хохотала ещё никогда!

Кстати, мой последний, единственный и неповторимый муж, потрясающе нахальный и красивый шатен с пронзительными бирюзовыми глазами, всегда очень трепетно относится к вопросу наличия у меня сигарет и спиртного.

Дрова, соль, спички, мыло и тому подобные изумруды и мелирования – на твёрдом втором месте.

Я стала самой обычной счастливой женщиной. Мировой эфир обожает меня за искренность и весёлость, невзирая на то, что я исправно продолжаю засорять его никотиновой сажей.

Вы можете мне не верить, но в этой истории, если приглядеться, нет ни социальной, ни моральной, ни этической подоплёки. Одно только доброе и светлое жизнеутверждение.

Капля никотина убивает лошадь? Знаю. Зато смех продлевает жизнь! Много курите? Чаще смейтесь!