Текст книги "Дамоклов меч над звездным троном"

– Труд мне свой ударный сейчас покажешь. – Колосов вслед за Каримовым залез в кабину экскаватора. – Эй вы, там, на барже, атас! Давай, полный ковш нагребай, поднимай! Делай все так же, как и тогда ночью. Хорошо. Стоп!

Колосов выпрыгнул из кабины. Над баржой, намертво сомкнув стальные челюсти, точно дракон навис желтый ковш экскаватора. Тихо сыпались камешки. Этой огромной, мощной механической пастью вместе с гравием могло быть схвачено и вывалено в грузовик, что угодно.

Тихий затон пересекла, беспечно крякая, стая уток. Они давно привыкли и совсем не боялись ни барж, ни людей.

ГЛАВА 9.
СЕМЬЯ

Этим же вечером в центре Москвы происходили совсем другие события. Тот, о ком Вадим Кравченко вынужден был теперь помнить постоянно, был всецело захвачен, раздавлен, наполнен до краев – Москвой.

Ах, Москва, город на семи холмах. К кому поворачиваешься ты, фортуна-Москва, передом, к кому задом?

Темнело. На Каменном мосту, залитом огнями, застряла пробка. В самом центре пробки завис серебристый «Мерседес» с тонированными стеклами. За рулем «Мерседеса» сидел вышколенный спокойный, как танк, шофер из атвосервисной фирмы «Ваш путь». На заднем сиденье, на мягкой оранжевой коже жался этаким сплошным комком оголенных нервов Кирилл Боков.

Ах, Москва, Москва, до чего ты довела того, кто так жадно, так самозабвенно годами мечтал о тебе?

Рядом с Боковым сидел его менеджер Олег Свирский – внешне сама уверенность и снисходительность. Свирский утром прилетел из Киева и был целиком еще в киевских впечатлениях и новостях.

До занятого своими мыслями Кирилла Бокова долетали обрывки его фраз:

– Чувак, он прикольный, впрочем, как и все… Смотрел я их концерт по пятому каналу. Бэн говорил – это чистый готик. Бэн ошибся. Но вообще-то ништяк, живьем играют, качественно, текст броский. В общем, можно сделать офигительный материал. Я думаю – нам стоит поучаствовать, проспонсировать пацанов. Пятый киевский канал это одно, а наше родное теле-еле, это – другое… Кира, ау-у!

– Что? – спросил Боков.

– Ты не слушаешь меня?

Боков и сейчас и раньше с некоторым внутренним замешательством отметил, как разительно меняется тон Свирского, когда тот обращается к нему. Из насмешливо-разбитного становится вкрадчивым, заботливым, почти нежным.

– Кирилл Кириллович, как обычно сначала на Пречистенку, а потом уж ужинать в ресторан? – спросил шофер из фирмы «Ваш путь».

– Да, Николай, как обычно.

На Пречистенке располагался массажный салон, который Боков, бывая в Москве, посещал. У него с детства были проблемы с позвоночником, а двигаться на сцене приходилось много. Хороший массаж в конце дня был просто необходим. Надо хорошо выглядеть, всегда быть в форме – молодым, гибким, пластичным, нарядным. Москва всех всегда встречала по одежке, а провожала кого овациями и всенародной любовью, а кого пинками и тухлыми яйцами.

Сольный концерт в Москве в ГЦКЗ «Россия» – это веха в сценической карьере эстрадного артиста, это событие номер один, перед которым просто нельзя позволить себе быть не на высоте.

– Завтра в три часа корреспондент явится, не забудь. – напомнил Свирский, – В принципе, стоило бы устроить настоящую пресс-конференцию, солиднее было бы.

– Я завтра после репетиции буду как лимон выжатый, – Боков закрыл глаза. – Так что там с залом-то?

Свирский тут же начал названивать по мобильному какому-то Гарику, менеджеру по техническому оснащению. От их телефонной трескотни у Бокова раскалывалась голова.

– Все, порядок будет с залом, полный ништяк, Гарик здоровьем клянется. В случае чего я его землю есть заставлю… А как ты решил насчет охраны?

– Как обычно, – ответил Боков, – позвони в агентство.

– Вот отработаешь концерт, развяжемся со всем и махнем куда-нибудь отдыхать, а, Кира? Вдвоем? – Свирский вздохнул. – Можно в Таиланд слетать недели на две.

– Я не полечу. Я устал летать самолетами. Челябинск, Краснодар, Ростов, Нижний, Мурманск, – перечислял Боков. – Это только за лето. Я больше не могу летать. У меня нервы на пределе. Каждый взлет, каждая посадка мне седых волос стоят.

– Трусишь? Брось. Что на роду написано, то и случится. Ну, хорошо-хорошо, не надо нервничать. Тогда я забронирую номера в каком-нибудь приличном клубе здесь, под Москвой.

– Там видно будет. Как еще концерт пройдет.

– Да нормально пройдет, – Свирский улыбнулся. Улыбка у него была обаятельная. Порой Боков думал: отчего это его менеджер не женится? Такой симпатяга, вполне обеспечен, в Москве вот уже десять лет кантуется, полностью обмосквичился, не то, что он, Боков, которому все равно до сих пор еще ночами Чита родная снится. И образован Свирский неплохо, университетски. Жаргон, все эти «чуваки-ништяки» – это все так, для момента. Он и на умные, высоколобые темы поговорить горазд. И баб вокруг него столько вертится – прямо в глазах рябит. А вот не женится Олег Свирский, вроде и намерений даже таких не имеет.

– Я что тут придумал в самолете, пока из Киева летел. Кира, ты слушаешь меня? – Свирский снова оживился.

– Да, да, слушаю.

– А что, если нам в «Я не сплю ночами» полностью поменять оркестровку? Это ж, по сути, у нас аутентичный фолк. Что у нас там? Гитары, басы, элктроскрипка, барабаны. Барабаны я бы для диска переписал и знаешь где?

– Где?

– На одной киевской студии. «Чистый звук», кажется. Расценки по московским меркам смешные. А ребята там толковые, с консерваторским образованием, очень гибкие, продвинутые. Помогут кое-что смикшировать, грамотно переработать. Между прочим, по всей восточной Европе сейчас, от Польши до Румынии, этно-фолк пользуется бешеной популярностью.

– Не поеду я в Румынию.

– Так в Штаты нас с тобой пока не зовут, – усмехнулся Свирский. – И на Евровидение тоже. Ничего, Москва, она тоже кое-что значит, Кира. Многое значит. И она все сожрет и переварит – и этнофолк, и попсу, и даже эти оперные твои упражнения. С Басковым, конечно, соперничать пока рановато, но… Москва, Кира, тетка резиновая, – он хлопнул Бокова по плечу, – места всем хватит за глаза. Клубы, казино, уйма площадок. Вот сейчас сбацаем в «России» твой сольный, программный. Потом «Россию» закроют, сломают и будешь ты Кира…

– Кем я буду? – спросил Боков с подозрением.

– Будешь ты последним русским артистом, выступавшим на сцене этого концертного зала, – Свирский снова улыбнулся. – На тебе и точку поставят.

– Крест, – Боков отвернулся. – Что ж это сегодня такое творится? По Москве не проедешь.

– Сентябрь, Кирилл Кириллович, конец рабочего дня. Все с отпусков вернулись, – откликнулся шофер. – Потом на Каменном тут всегда стоят. Правительственная зона, центр.

– Все равно пешком мы не пойдем, так что делать нечего, будем ждать. – Свирский наклонился к окну: – Вон, вон поехали с мигалками, это их пропускали. Сейчас и нам зеленый дадут.

– Самому сесть за руль охота, – сказал Боков. – Так и водить разучишься.

– Вы хорошо машину водите, Кирилл Кириллович, – похвалил тактичный шофер. – И машина у вас хорошая.

Боков не ответил. Хорошая машина новый «Мерседес» – кто спорит? А вот деньги… Сколько же денег вся эта прорва-Москва поглощает! Быть звездой (а он так страстно, так упорно мечтал об этом), оказывается, очень и очень дорогое удовольствие. Машина, престиж, охрана, отель (квартиры-то своей в Москве пока нет, квартира пока только в перспективе, зато такая, что потом и саму Аллу Борисовну пригласить в гости не стыдно будет). А концертные костюмы? А свой личный гардероб? Сейчас в Москве вон и Версаче носить не престижно стало, только Армани, сплошное Армани…

А помимо этого, сколько же еще побочных расходов – есть, пить, худеть (а то так к тридцати пяти будку разнесет – в экран не влезешь), отдыхать с комфортом. И потом женщины – на них-то сколько денег уходит. Он, Кирилл Боков, без женщин обойтись не может. И пусть там всякая желтая любопытная сволочь не интересуется насчет его ориентации. Нормально у него все с ориентацией. И женится он спустя какое-то время успешно. Возьмет невесту из солидной, богатой семьи. Сыграет свадьбу на зависть всем. Вот уж на это никаких денег не пожалеет.

Зазвонил мобильный. Этот личный номер Кирилла Бокова знали совсем немного людей.

– Алло, да, я.

– Кирюша, здравствуй.

Боков поморщился. Сестра звонит. Сеструха Надька. Из Читы. Опять что-то в семье. Они снова от него чего-то хотят.

– Как ты, Кирюша, здоров?

– Я здоров. Как ты?

– Ничего.

– Как дети?

– Лена в первый класс у нас пошла, а Витюшка… Витюшка приболел, неделю занятий пропустил… А как там ты?

– Я же сказал – у меня все хорошо.

– Гастроли кончились?

– Да, кончились. В Москве будет концерт, – Боков сказал это и тут же пожалел. Зачем? Сейчас заканючит – пригласи, такое событие, как же без семьи – без сестры, без шурина, без племянников-сопляков, без братьев младших, бездельников, без матери?

Вообще, семья доставляла Кириллу Бокову, по его же собственному мнению, одни только неприятности. Боков родился в Чите. И до восемнадцати лет никуда из Читы не выезжал. Боковых в Чите было видимо-невидимо. И сама семья была большая, и двоюродные-троюродные братья-сватья имелись. И тетки, и дядья. Но по крайней мере эти, дальние, только надоедали звонками – как же, родственник – Кирка в знаменитости выбился. На эстраде поет, по телевизору в Москве его показывают. Дальние хотя бы денег не клянчили – знали свое место там, в Чите. А вот семья…

Боков был средним братом. А даже в сказках народных средние братья – люди умные, прижимистые. Это младшие – дураки, раздолбаи. А средние – нет, средние знают, что уж лучше синица в руках, чем какая-то Царевна-лягушка в болоте.

Семья в Чите уповала всеми фибрами души на него как на кормильца и главу – вот что было самое неприятное. Сестра, ее муж, младшие браться не хотели понять одной простой вещи: он, Кирилл Боков, вырвался из Читы, из своего прошлого окончательно и бесповоротно. Он с брезгливостью отряхнул родимый читинский прах с ног – навсегда. И он – не дойная корова для семьи. Он – не курица, несущая золотые яйца.

Да, он сейчас вполне обеспечен, даже богат, если хотите. Но он помнит и другие времена. И досыта этих нищенских времен нахлебался. Он, Кирилл Боков, должен устроить свою жизнь здесь, в Москве. Завести дом, жену, детей. Потом эстрада не такое уж и прибыльное дело. Пой, пляши, пока молодой. Потом придут другие, выбросят тебя вон, как скомканную промокашку. Надо крепить свой тыл, заводить в Москве связи, заводить прибыльный надежный бизнес – кафе, ресторан, покупать недвижимость.

А на это нужны деньги, и немалые. И если все вот так бездумно транжирить на семью в Чите, то, извините, с голым задом, можно остаться, в конце-то концов.

– Кирюша, – голос сестры звучал неуверенно, просяще.

Боков уже знал, что она скажет. Нет, надо избавляться от этого телефона. Пусть семья из Читы, как и все – продюсеры, музыканты, поклонницы звонят в его офис. А там уж секретарь решит – соединять или не соединять.

– Кирюша, родненький, такое дело…

– Что еще?

– Не знаю, как и сказать, деньги нужны. Очень, – голос сестры дрогнул.

– Сколько?

– Долларов пятьсот, семьсот.

– Прости, сейчас ни бакса не могу. Возможно, позже будет какая-то сумма – пришлю. У меня сейчас тут срочный разговор – прости. – Боков дал отбой. Вот так. Только так с ними. Сеструха Надька – тоже прорва ненасытная. Пятьсот баксов ей, семьсот! Куда, зачем? На что в Чите тратить? Муж у нее есть – инженер, на заводе работает. Зарплату там им платят. На племянников, что ли? Фрукты, правда, в Чите дорогие, но ничего, перебьются племяши его и без фруктов. Он-то в свое время мальчишкой жил на одних макаронах и тушенке. И ничего. Вон каким стал. Нет, на себя Надька хочет эти деньги потратить. Она всегда была такая мотовка – джинсы, сапоги, дубленку, все ей дай самое-самое. Теперь как же – сестра знаменитости, разве можно чалдонкой ободранной ходить? Обойдется. Боков стиснул зубы. И ведь не первый раз уже клянчит. Ну, сто баксов он ей пошлет, но пятьсот-семьсот?!

Он глянул на примолкшего Свирского. Что все слышал, да? Коробит тебя, Олежек? Ничего, мало ли что в семье происходит. А ты не подслушивай.

– Кира, насчет завтрашней репетиции, я…

Опять звонок. Боков так и не услышал от Свирского что там насчет репетиции.

– Да, я.

– Кирюша, – голос сестры Нади срывался, – ты извини, это снова я. Я не сказала тебе – такое дело. Эти деньги пятьсот долларов…

– Ты сказала семьсот.

– Нет, нет, пятьсот хватит на первое время. Это за обследование надо заплатить – томография компьютерная, потом еще как-то называется – я забыла – двести, сто пятьдесят и еще сто пятьдесят. Столько обследование стоит…

– Кому обследование? – Боков начал терять терпение.

– Маме. Мы не писали тебе – ты был на гастролях. Не хотели тебя раньше времени тревожить. Мама просила не говорить тебе. Она плохо себя чувствовала все лето. Пошла к врачу, ну и… В общем, ей обследование как можно скорее надо пройти, в больницу лечь. А такая аппаратура только в коммерческом отделении…

Боков закрыл глаза. Ложь. До чего может дойти сестра Надька – до такой вот лжи. Мать больна! Да мать здоровее их всех! Что он не знает, что ли – у нее со здоровьем никаких проблем не было. И как только у Надьки язык поворачивается такое городить? Для себя ведь, курва, просит, по голосу ясно, для щенков своих, для мужа-неудачника. А мать приплетает, лжет. Думает матери он даст и пятьсот, и семьсот…

– Ладно, хорошо. Я пришлю деньги, – Боков отвечал отрывисто. – До свидания, у меня сейчас репетиция.

Он снова дал отбой. И на этот раз предусмотрительно выключил телефон. Серебристый «Мерседес», вырвавшись из пробки, въезжал в уютный двор на Пречистенке. Олег Свирский вышел из машины первым и открыл Бокову дверь. На пороге салона их приветствовал швейцар.

Через четверть часа Кирилл Боков уже не помнил о звонке сестры из Читы. Не вспомнил он о нем и в последующие дни.

ГЛАВА 10.
ПОСЕЛОК КРАСНЫЙ ПРОЛЕТАРИЙ

Участковый Иван Захарович Кукушкин, окончив прием населения в опорном пункте, зашел в отдел по его же собственному признанию Кате только с одной целью: переодеться в гражданку. У вдового участкового с некоторых пор завелась дама сердца – самостоятельная и разведенная, на которой он уже всерьез подумывал жениться. После служебных трудов Кукушкин намеревался скоротать вечерок у нее дома, совместив, так сказать, приятное с полезным.

Кате в связи с этими планами он не особенно-то обрадовался. Но долг для него всегда был вещью святой. Едва лишь Катя, захлебываясь от волнения, поведала ему о словах Камиллы и о том, что слова эти напрямую имеют связь с личностью убитой и разыскиваемой по всем Химкам Валерии Блохиной, Кукушкин сразу же отринул все личное и с ходу взял организацию дальнейших оперативных мероприятий на себя.

Катя с облегчением вздохнула. До этого она все пыталась дозвониться Колосову, сообщить грандиозную новость. Но получала один и тот же ответ: «Абонент недоступен». Увы, как раз в это самое время начальник отдела убийств находился на причале – вне зоны действия мобильной связи.

Кате не терпелось детально допросить Камиллу – по паспорту она оказалась Клавдией Остаповной Тростенюк, приезжей из Тирасполя. С ней уже начали беседовать колосовские оперативники, на время оторвавшиеся от проверки фирм. Катя сразу же поставила их обо всем в известность. Но, судя по напряженной и недружелюбной атмосфере сгустившейся в их кабинете, Камилла – она же гражданка Тростенюк – с уголовным розыском сотрудничать не собиралась.

– Ты-то как к ней подъехать ухитрилась, Екатерина Сергеевна? – полюбопытствовал участковый Кукушкин.

– Да совершенно случайно, – и Катя поведала ему про свой незамысловатый оперативный подход к задержанной. – Мы просто болтали о том о сем, а оказалось – она информацией по Блохиной располагает. Она знала ее. А я ведь, Иван Захарович, специально из-за этого убийства приехала, ждала вас тут вон сколько. Теперь на вас только вся и надежда. Уж если вы не сумеете помочь нам с раскрытием, тогда не знаю, кто и сумеет.

– Пой, птичка, пой, – ухмыльнулся Кукушкин. Все же, несмотря на весь свой опыт и награды от министров МВД, был он крайне податлив на женскую лесть. Катя это отлично знала.

– Ну-ка, пойдем, Екатерина Сергеевна, – он хлопнул себя по колену и поднялся, надел фуражку, проверил ладонью козырек. – Пойдем, глянем, что там за слива-фрукт эта ваша Камилла Тростенюк.

«Слива-фрукт» сидела на стуле посреди кабинета – нога на ногу, черный чулок «от Версаче» порван, атласная куртка-бомбер нараспашку. Загорелая грудь выпирает из корсета-боди, словно тесто. Выщипанные в ниточку брови насуплены. В зубах – сигарета. В глазах – лед и презрение.

– Тю, сдурели, что ли? Вам по-русски же говорят: ничего я не знаю, – долетело до Кати.

Тростенюк обернулась, глаза ее сверкнули:

– Ага! – протянула она, увидев Катю рядом с участковым. – Вот значится как оно тут. Что, сестричка, выходит и тут подрабатываешь?

– Я капитан милиции, – сказала Катя, скрывать уже не было смысла.

– Ну, так и катись от меня к черту!

– Но-но, – участковый Кукушкин погрозил пальцем. – Гражданка, держите себя в рамках. Не усугубляйте. Привод-то в отделение какой у вас по счету – пятый или уже седьмой?

– Какой седьмой? Ты что спятил, мужик? – разозлилась Тростенюк.

– Я при исполнении. Делаю вам вторичное замечание. Какой информацией располагаете по гражданке Блохиной Валерии Борисовне?

– Пошел ты!

– Больше предупреждений делать не буду, – сказал Кукушкин вроде даже с сожалением: – Все, ребята, давайте оформлять ее по указу.

– По какому указу? – насторожилась Тростенюк.

– Как по какому? – искреннее изумился Кукушкин. – А вы, гражданка не в курсе? Указ вышел. Вот сейчас согласно его букве и духу оформим вас по статье как незаконного мигранта, не имеющего регистрации и определенного места жительства и в спецприемник. Там ночь переночуешь, санобработку пройдешь на вшивость и в автобус до госграницы под конвоем. Депортация.

– Да я чище тебя, я, может, каждый день в джакузи моюсь с миндальным мылом! – вскипела Тростенюк. – И комнату я тут в городе снимаю. Какая, к черту, депортация?!

– Подлежите как персона нон-грата, злостно нарушающая общественный порядок путем разврата и оскорбления морали. – Кукушкин был невозмутим и вполне убедителен. – А в случае неподчинения – тюрьма. Давно мы такой указ ждали, – он хищно потер руки. – Прямо на душе полегчало, а то замучались вас, заспинных ранцев собирать, штрафовать, отпускать, потом опять собирать. Седьмой привод…

– Какой седьмой? – Тростенюк вскочила, топнула каблучком. Лед в ее глазах сменился тревогой.

– Мы вот сейчас по банку данных проверим, – зловеще пообещал Кукушкин. – Сейчас проверим и сразу на депортацию карточку выставим. Сил нет больше нянькаться. Сейчас проверим, да и с плеч долой. Одну вон вашу, слава богу, прибили уже – нам работы меньше. А тебя – геть отсюда, в родные края.

– Да если в Лерке загвоздка вся, так бы сразу и сказал. Чего орешь-то? – Тростенюк живо обернулась к Кате: – Ну скажи ему, что молчишь-то? То все выпытывала, а то вдруг рыба рыбой молчит!

– Если расскажешь все, что знаешь о Лерке Шестипалой, обойдемся восьмым приводом, – пообещала Катя. – По этому указу за активное содействие правоохранительным органам – значительное смягчение превентивных мер… Так, Иван Захарович, правильно?

– Я еще до этого пункта указ не дочитал. Длинный указ-то вышел на десять страниц. – Кукушкин извлек из кармана кителя неожиданно модные очки, надел. – Ну, Клавдия, содействовать будешь?

– Камилла я, – огрызнулась Тростенюк. – В самом деле, чего это я из-за Лерки, суки рваной, всякие…. от вас терпеть должна? Прибили ее – ну и скатертью дорожка ей на тот свет. Я-то при чем?

– Что вы знаете об убийстве? – спросила Катя.

– Я? Об убийстве? Я тебе об этом хоть слово говорила? Говорила, а?

– Нет, но вы сказали…

– Да помню я что сказала, не пьяная ж я, не занюханная. Помню. Ты тоже змея хитрая. Подобралась, – Камилла покачала головой. – Все вы здесь змеи, гадюки. Я тебе что сказала? Что плакать из-за того, что Лерка Шестипалая сдохла, не буду.

– Она что же, такая… вот такая тоже проституцией, что ли, занималась? – недоверчиво спросил Кукушкин.

– Она? Да ты ее видал – нет? – Камилла хмыкнула, крепче уселась на стуле.

– Тогда откуда же ты ее знаешь?

– Откуда знаю? Спросите вон у них, – Тростенюк кивнула в сторону дежурки, где вовсю еще шел разбор результатов рейда: ночные бабочки высказывали свое крайнее недовольство задержанием, виртуозно матерясь. – Спросите, сколько из них через руки этой стервы шестипалой в свое время прошли!

– Я не понимаю, – Катя придвинула стул и села рядом с Камиллой Тростенюк. – Ты толком давай, без крика.

– Да чего понимать-то? Она бабки на них зарабатывала, клиентам продавала чохом, не глядя. Поинтересуйся сколько матрешек, сколько целок так вот лопухнулось по-крупному. Все вроде внешне солидно, доверие внушает – объявление в газете, в Интернете, телефон, реклама. Агентство по найму обслуги – так это у них называлось – горничных в отели, официанток в ночные клубы. Какие к сучьим чертям официантки? Что разносить-то, сперму, что ли, донорскую в пробирках? – Камилла усмехнулась. – Вы вон Ляльку-Барби как-нибудь где-нибудь разыщите и спросите у нее, как она от Лерки Шестипалой на волю вырвалась? Тоже вот так клюнула дура с периферии – объявление насчет набора танцовщиц в ансамбль на Кипре. Позвонила, уши развесила, приехала, паспорт отдала. Потом смекнула, что к чему, деру хотела дать. А Лерка ее дубинкой резиновой сразу по почкам – ша-рах! Почки сука отвязанная девчонке все отбила! Я знаю, я Ляльку тогда в больнице навещала. Она и сейчас все по больницам таскается, лечится, вместо того чтобы работать, деньги получать.

– Постой, не тарахти, давай по порядку разбираться, – прервал ее Кукушкин. – Значит, что же получается? Блохина, проходившая у вас под кличкой Лерка Шестипалая, занималась незаконным и насильственным вовлечением обратившихся к ней гражданок в занятие проституцией?

Камилла Тростенюк хмыкнула:

– Ну? А я о чем толкую?

Старенькие часы на стене кабинета пробили девять раз. В половине десятого вечера Катя позвонила домой предупредить «драгоценного В.А.», что в общем… опоздает капитально – в Химках все только-только начиналось. Но телефон в квартире молчал. «Драгоценного» тоже где-то носило. Катя подумала: ну и к лучшему, меньше претензий будет. Она собиралась позвонить позднее, но в горячке последующих событий совершенно об этом забыла.

Они с Кукушкиным закончили допрос Тростенюк. Участковый по результатам допроса тут же связался со своим непосредственным начальством. Информация была такой, что по ней следовало предпринимать безотлагательные меры.

Катя мысленно поздравляла себя с тем, что догадалась привлечь к розыскам именно Кукушкина. Вообще-то, если честно, она давно удивлялась – как это он со своей энергией, опытом, смекалкой и решительностью до сих пор все еще участковый, а не начальник УВД. Видно, права поговорка – везет воз лошадка, ей и подкладывают…

В начале двенадцатого к отделу прибыл автобус с ОМОНом, спешно поднятым по тревоге.

– Ну, если девка нам не соврала, накроем мы это их гнездо паучье теплым, нынешней же ночью, – Кукушкин горел энтузиазмом. Однако изъяснялся до поры до времени туманно. Конспирация!

После короткого инструктажа ОМОН выдвинулся в поселок Красный Пролетарий, расположенный по соседству – на территории совсем недавно отошедшей к Москве. Вместе с ОМОНом туда же спешно были направлены и несколько патрульных машин. В воздухе пахло крупной операцией. И то, что ее организовали вот так споро – было отрадно.

Хотя все же сомнения терзали… Катя ехала вместе с Кукушкиным на его старенькой «Ниве». Свет фар тщетно боролся с ночной темнотой. Ехали какими-то задворками, минуя Ленинградское шоссе. И все мимо каких-то пустырей, косогоров, оврагов.

– Сейчас Сходня будет, – оповестил Кукушкин.

– Тут, кажись, направо, – буркнула Камилла Тростенюк. Она ехала вместе с ними, показывала дорогу – то и дело путалась.

– Как же направо? Мы еще до поселка не доехали вон сколько, – Кукушкин прикурил. – Ты ж сказала – в Пролетарии хаза у них была.

– Там. Мне Лялька место это точно описала на всякий пожарный. Мало ли что… Дом, говорила, кирпичный. Двухэтажный за серым забором. Поверху забора проволока колючая. Собаки во дворе – кавказские овчарки. Дом в тупике, в самом конце улицы. А в начале улицы – остановка автобусная и палатка хлебная.

– Это Новаторов улица в Красном Пролетарии, – определил с ходу Кукушкин. – И тупик там есть, и палатка. Все сходится. Какой же это у нас номер дома будет?

На темном шоссе их обогнала еще одна патрульная машина. Участковый посигналил фарами, и она куда-то послушно свернула.

Остановились в ночи.

– Значит, так, Клавдия, – Кукушкин снова погрозил пальцем. – Сиди тут, носа из машины не высовывай. Светиться тебе там с нами ни к чему, сама понимаешь.

– Да я и так уж засветилась, – Тростенюк закуталась поплотнее в куртку-бомбер. Откинулась на спинку сиденья.

Вслед за участковым Катя шагнула в темноту. Это и есть поселок Красный Пролетарий? Хоть бы один фонарь повесили! И вроде не так уж и поздно, а ни в одном окне нет света.

– Тут что, совсем никто не живет? – отчего-то шепотом спросила она.

– Дачники сплошные, разъехались все. По выходным наведываются, а сегодня у нас только среда, – Кукушкин оглядывался. – Старики одни остались – местные, эти спят давно.

Где-то впереди в конце темной улицы глухо, злобно залаяли собаки.

– А вдруг Тростенюк что-то напутала или ошиблась? – Катю все же точило беспокойство. Все как-то слишком уж быстро выходило в этот вечер, как-то спонтанно. – Что тогда, а, Иван Захарович?

– Тогда не знаю, что я с ней сделаю, с поганкой, – вздохнул Кукушкин. – И не знаю, что со мной начальство сделает. Расплющит. Всех перебаламутил ночью, на ноги всех поднял – притон вознамерился с поличным накрыть… Эх-ма, кто не рискует, тот этого не пьет… как его… Тихо, вон он дом в тупике. Хлопцы уже позиции заняли. Ты что же, Екатерина Сергеевна, с нами туда пойдешь, внутрь?

– Конечно, – Катя постаралась ответить бодро.

– Тогда вот что. Держись плотнее ко мне. А то в неразберихе звезданут, не ровен час. В таких клятых местах – я по опыту знаю – кроме девок, секс-рабынь этих самых – еще и лбы здоровенные, охрана. Да еще собаки. Слышь, опять гавкают? – Кукушкин прислушался. – Особо-то мы с тобой спешить не будем. Сначала ОМОН туда войдет, сопротивление подавит.

И словно вторя его словам, впереди что-то грохнуло. Залились лаем собаки. Опять что-то грохнуло, затрещали какие-то доски. Послышалась отрывистая команда, топот, удары по железу чем-то тяжелым.

– Ворота штурмуют, – Кукушкин действительно туда, в конец таинственного тупика не торопился. – Ага, собаки… Ну, сейчас их там успокоят… Ну все, теперь пошли и мы. Все поняла?

– Вроде все. Только не видно ни черта.

– Ничего, сейчас все увидишь.

В глаза Кати внезапно ударил свет мощного прожектора. Его белый луч выхватил из мрака кроны деревьев, высокую двускатную крышу, окно второго этажа, кирпичную кладку стены. В окне вспыхнул свет. Погас. Снова вспыхнул.

Прямо перед Катей зияли настежь открытые, сорванные с петель ворота. Во дворе – топот, грохот, крики. Яростная команда: «Лицом к стене! Стоять! Руки за голову!»

В глубине участка выла собака. В ворота лихо вкатил милицейский «газик». Через пять минут штурм благополучно закончился. ОМОН выволок из дома четверых пьяных мускулистых парней и какого-то толстяка в шелковом спортивном костюме. За ними тут же захлопнулась решетчатая дверь «газика».

Следом за Кукушкиным Катя одолела высокое крыльцо. Переступив порог дома, они очутились в просторном холле-прихожей. И почти сразу же столкнулись с омоновцем – он нес на руках девушку в одних трусиках и замызганном лифчике:

– Захарыч, «Скорую» вызывай! Они ее обкололи какой-то дрянью!

Затуманенный глаз девушки смотрел на Катю. Из уголка губ тянулась нить вязкой слюны.

– Вон они где свой гарем держали, взаперти, – сказал Кате командир ОМОНа. – Вы ведь из пресс-службы. Я вас сразу узнал. А где же оператор ваш? Это надо на камеру снимать.

В глубине дома в большой комнате с забранным решеткой окном было нечем дышать. Прямо на полу – матрасы. У окна – продавленный диван. На нем, закрыв лица руками, сидели четыре совсем еще молодые девушки – босые, полураздетые. Помня, что сказала ей Камилла Тростенюк, Катя спросила:

– Блохину, прозванную Леркой Шестипалой, знаете?

Сидевшие на диване зашевелились. Одна из них, рыжая, закутанная в байковое одеяло, вскинула голову. Катя увидела у нее под глазом лиловый синяк и ссадины на лбу.

– Блохина была здесь? – Катя подошла к девушкам, – Что она делала с вами?

Глаза рыжей блеснули как у злого зверька:

– Что она делала? – прошипела она, распахнув одеяло, – А это видала?

Под одеялом на ней были только трусы и майка-»алкоголичка». На груди, плечах, бедрах – сплошные кровоподтеки.

– Видала? А это? – рыжая с силой рванула на сидевшей рядом с ней товарке халат, оголяя спину: сплошные синяки. – Вот она что, тварь, с нами тут делала. Норма – семь, восемь клиентов за вечер. А не хочешь ехать к клиенту, не желаешь, чтобы он тебя без резинки во все дырки поимел, не хочешь, чтобы об тебя, как об пепельницу окурки тушил, мадам наша Валерия, сука шестипалая, сразу урок тебе преподаст – дубинкой резиновой. Лупит тебя, а сама чуть ли не оргазм от этого испытывает, тварь, садистка. Уродка поганая, злобу свою за свое уродство на нас вымещает!

У рыжей началась форменная истерика. Она рыдала взахлеб, колотила кулаками по дивану. И вторя ей, тут же, точно кликуши, ударились в плач ее избитые, полуголые подруги по несчастью.

Приехала «Скорая», врачи. Прибыл из отдела дежурный следователь. К душным запахам женской тюрьмы прибавился запах успокоительных лекарств. К Кате подошел оперуполномоченный из отдела убийств, сказал, что дозвонился Колосову, проинформировал его об операции в притоне. Что Колосов уже на пути сюда, в поселок Красный Пролетарий.

Была уже глубокая ночь, когда все оперативно-следственные действия в доме-тюрьме были завершены. Колосов прибыл уже под самый занавес. От него пахло рекой и соляркой. Вместе со своими сотрудниками он тут же занялся допросом задержанных охранников притона. Из «газика» для удобства их пересадили в автобус ОМОНа.

Они были ошарашены мгновенной переменой собственной участи – вот, казалось, только что сидели себе, выпивали, смотрели телевизор, телок этих безмозглых сторожили, ждали звонка – везти ли очередную трахалку клиенту на забаву. И вдруг – бац, ворота с петель, ОМОН, штурм, стрельба в воздух, зуботычины, наручники. И мент какой-то из угрозыска теперь дятлом долбит их больные с перепоя головы вопросами о Мадам Валерии, о Шестипалой чертовке. Да им-то что до нее? На фиг им эта фурия бешеная была нужна? Они к ней и к ее девкам и касательства никакого не имели. Шестипалая с девками лучше надзирателя сама разбиралась. А они – просто охрана. Их дело – смотреть, чтобы девки решетки не перегрызли, не сбежали. А Мадам Валерия с Бузой непосредственно бизнес вела, с Бузыкиным Олегом Петровичем. Его тоже здесь теплым взяли. И поделом – боссу спать по ночам полагается, а не ездить проверять – не дрыхнет ли на посту, не пьет ли водку его охрана.