Текст книги "Корень зла среди трав"

– Кругом трава! – выпалил его оппонент уже злобно. – Вы что, сами не видите? Слепой? Во время манипуляций с трупом убийца рвал траву, разные цветы. Часть бросил на живот жертвы. Один цветок воткнул в рот.

– Мне нужна профессиональная работа, – очень спокойно парировал полковник Гущин. – Таковой я пока не наблюдаю. Так, ладно, тщательно берите все первичные образцы. Наденьте на ее кисти пакеты. Веревку не трогайте и пакуйте тело. И мне нужен детальный осмотр прилегающей местности. Сделайте видеосъемку.

– А можно и мне резиновую перчатку, пожалуйста? – тихо-скромно спросил Макар.

Полковник Гущин достал из кармана пиджака перчатки и протянул ему. Макар надел одну перчатку.

– Пятно чудно́е. Но посмотрите сами… А что, если так?

Он шагнул вплотную к мертвой Наталье Эдуардовне, с которой они с Клавдием Мамонтовым так и не успели познакомиться лично. Наклонился и, не касаясь ее груди, опустил руку в перчатке, стараясь совместить с контуром обведенного алым пятна.

И они сразу поняли, что он один заметил, а они все в горячке даже не обратили внимания.

Полковник Гущин тоже низко наклонился.

Рука Макара со сдвинутыми пальцами и отведенным большим пальцам по контурам практически совпадала с пятном неровной формы.

– Он надавил ей на грудь ладонью и обвел контур красным, – объявил Макар.

– А затем совершил с трупом действия сексуального характера, – полковник Гущин кивнул на следы слизи внутри пятна. – И одновременно «украсил» труп цветами, что растут здесь в изобилии. Таким образом, он оставил свою метку на убитой и свой знак.

Глава 5
Соседи

Осмотр места убийства продолжался долго, до сумерек. Тело уже увезли в морг, а полицейские все еще обыскивали прилегающую местность в поисках улик и следов. Затем настала очередь осмотра и обыска дачи. Ключи, что обнаружили в кармане убитой, оказались именно от дома. Полицейские открыли входную дверь.

Клавдия Мамонтова и Макара на территорию участка и в дом не пропустили – ну, конечно же, они и не рассчитывали. Полковник Гущин велел им дожидаться его у внедорожника на дачной улице. Спросил лишь:

– Вы на определенное время с Гулькиной договаривались сегодня?

– Нет, Федор Матвеевич, – Клавдий Мамонтов покачал головой. – С ней по телефону говорила Вера Павловна накануне, и Гулькина ей сама предложила – пусть приезжают в любое удобное время, мол, я постоянно сейчас на даче в такую жару. Ну, мы и рванули в Сарафаново.

– А что же не с утра? – осведомился Гущин.

– Так вышло. Припозднились. Собирались долго, – Клавдий Мамонтов не вдавался в детали.

– Потому что я сорвался, напился, – честно признался Макар вместо друга. – Два дня бухал без передышки. Пока Клава меня в чувство утром приводил. Вытрезвлял. Я ж за рулем сейчас. Он с рукой после операции не водит еще машину.

Гущин глянул на Макара, но читать нотаций не стал. Не время и не место. Да и бесполезно.

В дом жертвы он зашел после тщательного осмотра дачи снаружи – все в порядке: двери заперты и не взломаны, стекла в окнах не разбиты. Дача выглядела старой, однако со следами вялого ремонта – двухэтажная, с террасой, вросшей в землю. Участок около десяти соток, весь заросший деревьями – липа, березы, яблони, кусты сирени и облепихи. Никаких грядок, никаких парников. Внутри дачи, как отрапортовали Гущину оперативники, «обстановка посторонним вмешательством не нарушалась» – на террасе, в комнатах внизу и спальне наверху царил уютный дачный женский беспорядок. Полковник Гущин вспомнил слова Мамонтова про покойного мужа Гулькиной – художника. Но вроде ничто не свидетельствовало о том, что на даче проживал именно художник – ни мастерской, ни холстов, ни мольбертов, ни красок-кистей, ни картин. При обыске дачи и фломастеров-маркеров не нашли. Зато сразу изъяли дамскую сумку жертвы, а в ней документы – паспорт и кредитки, а также кошелек с наличными деньгами в сумме десяти тысяч и еще одну связку ключей. Дача выглядела вполне обычной и простой – старая мебель, когда-то свезенная из московской квартиры после ремонта, диваны с подушками и хлопковыми пледами, кухня, перегороженная так, что у печки сумели поставить душевую кабину и раковину с бойлером. В доме имелся биотуалет. В комнате на стеллаже пылились книги. А на террасе на дачном столе помещался открытый ноутбук хозяйки и рядом листы с распечатанным на принтере текстом с закладками.

Полковник Гущин глянул паспорт убитой – да, верно, Гулькина ее фамилия. Адрес московский – улица Правды. Убийцу не интересовали вещи жертвы, не потребовались ему и ее документы, кредитки. Душителя интересовало лишь ее тело после смерти для манипуляций.

Соседей Гулькиной Астаховых – брата и сестру – полковник Гущин решил допросить лично, он не отправился к ним домой, оперативник по его приказу вызвал их к калитке. Гущин сделал так специально – чтобы Клавдий и Макар, сидевшие в своем внедорожнике на дачной улице, слышали беседу со свидетелями.

Соседи выглядели встревоженными до крайности. Брат обнимал сестру за полные плечи. Она прижималась к нему, с почти благоговейным ужасом взирая на дом Гулькиной.

– Что там у нее? – испуганно спросила она полковника Гущина.

– Все в порядке. Убийца на дачу не заходил, – Гущин понял, что ему предстоит успокаивать женщину на грани истерики.

– А к нам он ночью в дом не вломится?

– Поверьте моему опыту полицейского, убийца сейчас уже очень далеко от Сарафанова. Вы когда видели свою соседку в последний раз?

– Дня два назад – мы столкнулись на улице, я песиков выгуливала, а она возвращалась с сумками из нашего дачного магазина-палатки. Туда хлеб привозят.

Клавдий и Макар во внедорожнике, где были распахнуты двери, слышали каждое слово допроса. Клавдий понимал, почему Гущин беседует с соседями на свежем воздухе у открытой калитки. А Макар созерцал брата соседки. Тот появился из леса внезапно, а Гулькина к тому времени была уже мертва. Крепкий мужик сосед – лет за сорок, темноволосый с близко посаженными глазами и греческим носом. Смазливый, женщины подобных типов любят и замечают. Однако…

– Он же шлялся по лесу, – шепнул Макар Клавдию. – Почему наш Командор сразу не берет у него одежду на исследование? Например, футболку. Там же частицы остались, если это он ее… Ну ты понял, да?

– А с какой стати? На каком основании? Они соседи. И пока что добросовестные свидетели. Как и мы с тобой, – тоже шепотом ответил Клавдий Мамонтов. – Он был в лесу, а мы здесь. Может, это мы ее прикончили, а к дому ее потом заявились, подозрения от себя отводить?

Макар недовольно умолк.

– Значит, сегодня вы Гулькину не видели? – терпеливо уточнил полковник Гущин у соседки.

– Нет. К ней сегодня днем кто-то приезжал, гости, – ответила Астахова.

– Кто? – полковник Гущин выказал живейший интерес.

– Я не знаю, приезжала черная машина большая – аналогичный вездеход, – соседка кивнула на внедорожник Макара. – Кто именно – понятия не имею, просто на машину из окна со второго этажа обратила внимание. Я ее уже здесь раньше видела – недели две назад. За рулем тогда женщина сидела.

– Женщина? Опишите ее, пожалуйста, – попросил Гущин.

– Я не разглядела толком. Внедорожник проехал мимо меня, когда я выгуливала своих Тедди и Фредди, я мельком заметила женщину, она остановилась у забора Натальи Эдуардовны. И, кажется, потом въехала в ворота на участок, но я не уверена. Я уже ушла с собачками гулять.

– Вы постоянно живете на даче? – продолжал спрашивать Гущин.

– У меня месяц отпуска, так что сижу летом дома, – соседка Астахова вздохнула.

– А где вы работаете?

– В Сбербанке, я менеджер.

– Ваши с Гулькиной дачи расположены на отшибе, отдельно от других участков. Она сама давно здесь жила? – задал новый вопрос полковник Гущин.

– Насколько я знаю, это дача ее покойного мужа. И они здесь обитали с ним долго, лет двадцать. Мы с братом унаследовали дачу в Сарафанове от нашей тети покойной четыре года назад, – соседка глянула на молчавшего брата. – Наведываемся летом. Я прежде вообще только за границей отдыхала… Ну да что теперь об этом сожалеть… В прошлом году Наталья Эдуардовна на даче не появлялась. У нее муж тяжело болел, потом умер, она сама мне сказала – мол, не до дачи было. А в этом году она приехала в Сарафаново в июне или в мае. Призналась мне – нервы успокаивает, смерть мужа ее сильно подкосила. Чтобы отвлечься, она даже занялась скандинавской ходьбой, много гуляла по окрестностям, добиралась пешком даже в Мелихово в музей и работала потихоньку удаленно.

– А кто она по профессии? – спросил полковник Гущин.

– Вроде переводчик. Ей уже давно за шестьдесят, но творческие люди и на пенсии находят себе занятие.

– А вы? – полковник Гущин повернулся к брату соседки.

– Я Денис Астахов, – ответил тот весьма сдержанно. – Сестра моя Аня, кажется, рассказала все подробно. Я мало что могу добавить к ее словам.

– Почему? – полковник Гущин вроде как искренне удивился. – Можете. Вполне. Вы вашу соседку Гулькину когда в последний раз видели?

– Я даже не знал, что она Гулькина, – Астахов пожал плечами. – Я редко здесь бываю. Некогда мне. Вчера приехал к Ане по ее просьбе – с котлом проблемы, тетка его сто лет не ремонтировала. Но я тоже не спец. Надо рабочих вызывать – я звонил, искал, договаривался. Аня в таких вещах ничего не понимает.

– И не видели, кто приезжал к соседке на машине сегодня днем?

– Нет, увы. Занимался переговорами с фирмами насчет котла. Надо чинить. А то без горячей воды здесь в пенатах долго не проживешь.

– Сейчас жара. Можно летним душем пользоваться, – как бы между прочим предложил полковник Гущин.

– Ну да, еще из ведра обливаться, – хмыкнул Астахов.

Он поверх головы Гущина глянул на дом соседки. Перед его глазами стояла картина: он в спальне сестры на втором этаже. Духота и зной разлиты в воздухе. Он абсолютно голый. На его теле капли влаги. Со второго этажа участок соседки как на ладони, он залит палящим солнцем. И соседка шествует по участку, волочит поливочный шланг и шезлонг в тень, под дерево. На ней лишь старый линялый раздельный купальник. Он, Астахов, прекрасно может разглядеть со второго этажа ее дряблое тощее тело – обвисшую грудь, едва прикрытую треугольниками ткани, бедра с уродливым целлюлитом. Вот она поворачивается спиной, наклоняется, кладя шланг в траву, и он созерцает ее старую задницу, тоже едва прикрытую бикини на кокетливых завязках. Он наблюдает за ней сверху, испытывая весьма противоречивые чувства – любопытства и гадливости, похоти и отвращения, возбуждения и стыда… Соседка заводит руку себе за спину и чешет кожу между лопаток – обгорела, что ли, старая колода? На ее голове, на седых некрашеных волосах соломенная шляпа с большими полями, ноги босые, худые, как спички…

– И во время пробежки вы соседку не встретили? – задал новый вопрос Гущин.

– Нет. Мы на ее труп наткнулись с сестрой и двумя приезжими парнями. Сестра, как всегда, сунулась не в свое дело – вызвалась их проводить до речки, как она мне сообщила, чтобы они попусту не тратили время в ожидании соседки. Я прогулялся с Аней и с ними.

– Вторая половина дня для пробежки как-то не того, а? – Гущин пожал плечами. – Бегают утром, по холодку или вечером, после заката.

– Я вечером собрался уезжать в Москву. У меня дела, – сухо отрезал Астахов. – Сейчас, конечно, не уеду. Не могу пока оставить сестру после таких событий на даче одну.

– Ваша машина под навесом? – полковник Гущин указал на участок Астаховых, просматривающийся через калитку.

– Моя, – Астахов кивнул.

– А кем вы работаете, где?

– В прошлом я биржевой брокер. Но пришлось уйти, сменить работу.

– И чем вы занимаетесь в настоящее время?

– Мелкий бизнес, посредничество. Сейчас трудно что-то планировать. Я в поиске.

– У вас есть семья? – задал последний вопрос полковник Гущин.

– Нет, я холост, – ответил Астахов. – Предпочитаю отвечать только за себя. Утром встаешь и не знаешь, что случится завтра. Вон соседка, похоронила мужа и от скорби занялась скандинавской ходьбой, – видно, от смерти решила уйти пешедралом, – Астахов криво усмехнулся. – Ну и где она теперь?

– Ой, кстати, у Натальи Эдуардовны ведь есть сын! – воскликнула его сестра весьма эмоционально. – Взрослый, семейный. Но я его сто лет не видела. Давно он у нее не появлялся.

Глава 6
Кирюша

Сына Гулькиной полковник Гущин отыскал лично – проверил мобильный телефон покойницы. В мессенджерах она не общалась, ни с кем не чатилась, страниц и аккаунтов в соцсетях не имела, а в ее телефонных контактах значилось совсем немного номеров. Утром в десять ей звонила некая «Искорка». А накануне днем «Верочка». С Искоркой и Верочкой Наталья Гулькина общалась неоднократно. И Гущин понял, что во втором случае речь идет о Вере Павловне – гувернантке и учительнице дочек Макара. Кто скрывался под прозвищем «Искорка», еще предстояло выяснить. В контактах имелись два разных мобильных номера еще одного человека, именовавшегося «Кира» и «Кирюша». Однако никаких звонков на них или обратно Гулькиной полковник Гущин в телефоне так и не нашел. По его приказу оперативники созвонились со столичным участковым, обслуживающим территорию улицы Правды, и тот проверил по домовой книге: кроме Гулькиной в квартире проживали еще двое – Кирилл Гулькин и Юрий Авессоломов. О последнем участковый сказал, что это муж потерпевшей, скончавшийся в декабре от долгой тяжелой болезни в возрасте семидесяти восьми лет.

Кирилл Гулькин после звонка оперативников примчался в Сарафаново через сорок минут на своей машине. И Клавдию и Макару это показалось необычным сначала – вечерний час пик, из Москвы по пробкам за такой отрезок времени невозможно добраться. А значит…

– Мама, мамуля…

Кирилл Гулькин – худой и долговязый тридцатипятилетний парень в летнем деловом костюме, услышав страшные новости, залился слезами, как ребенок. Его реакция оказалась столь бурной, что полковник Гущин несколько даже растерялся.

– Мамуля моя… а где она?! Дайте мне на нее взглянуть! – рыдал Гулькин.

На дачу и на участок полковник Гущин его не пропустил, вежливо объясняя, что там пока проводятся поисковые мероприятия, а тело его убитой матери уже увезли в морг. Они беседовали с Гулькиным в его машине при открытых дверях, Клавдий и Макар из внедорожника, припаркованного рядом, снова слышали каждое слово допроса сына жертвы. Свет уличного дачного фонаря падал прямо на машину Гулькина, и Макар внимательно его разглядывал: парень по виду – типичный офисный клерк, немного стиляжный, но сейчас выглядит до крайности встревоженным, нервным. Он так бурно горюет по матери или же… делает все нарочито, напоказ? Наблюдательный Макар не мог определить.

Полковник Гущин коротко сообщил Кириллу Гулькину, что на его мать напали во время ее прогулки. И, судя по всему, не с целью ограбления. Никаких других подробностей убийства он намеренно не привел.

– Не ограбление? – Гулькин перестал рыдать. – А что же тогда? За что ее убили?!

– Мы пока выясняем причины, – ответил Гущин.

– Но ее уже грабили! – выпалил Кирилл Гулькин.

– То есть? – Полковник Гущин, а за ним и Клавдий с Макаром, слышавшим истеричное восклицание, моментально насторожились.

– В ноябре на дачу влезли через окно. Разбили его сначала, а потом открыли шпингалет и забрались в дом. К счастью, мамы тогда не было.

– Не грабеж, а кража. Ваша мать обращалась в полицию? – спросил полковник Гущин. О краже в Сарафанове никто из местных сотрудников ему даже не заикался!

– Нет. Может, это и не в ноябре случилось, а гораздо раньше – мама на даче в прошлом году не жила, отчим уже находился при смерти, не до дачи им было. Я сам разбитое окно обнаружил – ехал по пути из области и решил заскочить в Сарафаново, глянуть, как хибара. Цела ли? Я позвонил ей, матери… то есть маме… сообщил, что к ним с отчимом влезли. Но она отмахнулась, не захотела даже писать заявление – это ж надо тащиться в такую даль, а она отчима оставить не могла. И потом, в хибаре ведь нечего брать. Ничего ценного. Я так и не понял, что воры украли – кажется, старый бархатный пиджак отчима и его свитеры. Шкаф открыли, дачная одежда на полу валялась. Мать велела мне заколотить окно фанерой, досками и убираться…

– Что? – переспросил полковник Гущин.

Клавдий Мамонтов глянул на Макара – ему, как и полковнику, померещилось (ох, показалось ли?), что Кирюша невольно проговорился. Убираться…

– Забить фанерой окно, – голос Кирилла Гулькина звучал уже несколько иначе, – и не извещать полицию.

– Почему? – поинтересовался Гущин.

– Потому что бесполезно, все равно никто никого искать не станет.

– Возможно, если бы заявили о проникновении в дом тогда, удалось бы избежать сегодняшней трагедии, – невозмутимо возразил полковник Гущин.

– Правда? Вы серьезно? – на глаза Кирилла Гулькина снова навернулись слезы.

– Вы когда видели мать в последний раз? – задал Гущин свой традиционный вопрос.

– На похоронах отчима в декабре.

– Так давно не встречались с любимой мамой?

– Я очень занят. У нас фирма на грани банкротства, арбитражи идут один за другим, налоговая за горло берет – не успеваем отбиваться. И еще у меня личные проблемы – развод с женой, она дочку забрала, не дает мне с ней видеться.

– Но вы матери даже не звонили, – заметил Гущин.

– Мобильный ее проверили? Мне нечего добавить. Да, мы давно не общались. Но у нас были обычные стабильные отношения. Такие сейчас у многих в семьях между детьми и родителями, – ответил Кирилл Гулькин.

– Полное игнорирование друг друга? – полковник Гущин наблюдал за его реакцией.

Кирилл на секунду умолк. Он вспомнил мать… В махровом халате с сигаретой в их квартире в старом сталинском доме на улице Правды. Отчим тогда в очередной раз угодил в больницу. Ее скрипучий голос, ее назидательная менторская манера, с которой она общалась лишь с ним, сыном, и никогда с другими, потому что с посторонними она всегда старалась выглядеть обаятельной, интеллигентной, ироничной и мудрой, а вот сыном просто порой помыкала. Он вспомнил, как она тогда затянулась сигаретой, выпустила дым кольцами и заявила ему: «Ты не смеешь диктовать нам с Юрой, как нам жить, как провести остаток нашего совместного бытия, что нам отпущен. Ты – невежа и недотепа, ты не достоин ноги целовать Юре, давшему тебе все. Он кормил и содержал тебя много лет. Платил по твоим счетам. Ты упрекаешь меня, что я всегда на его стороне… Что я практически раба его. Да, я выбрала его сторону. Я для того и замуж за него выходила, чтобы стать с ним одним целым. Ты тоже мог быть ему не злым пасынком, но любящим, преданным сыном. И в нашей семье все сложилось бы иначе. Счастливо и спокойно. Но ты лишь гадил, ненавидел и портил атмосферу, как вонючий скунс! Хорек!»

Она тогда бросила ему в лицо: Хорек! Словно отвесила оплеуху. И выругалась по-немецки. Она никогда не ругалась на русском, а лишь на французском, немецком и английском. Ее особый неповторимый «шарм», она им кичилась… Мамаша… маман… не любившая его, предавшая его ради ненавистного отчима!

– У меня давно своя жизнь, – отрезал Кирилл Гулькин. – Мама и отчим существовали автономно. Мы не вмешивались в дела друг друга.

Он уже не рыдал. Клавдий Мамонтов видел – он внутренне собрался и готов к дальнейшим вопросам.

– Дача принадлежит вашей матери? – спокойно уточнил полковник Гущин. – Нам сказали, что ею владел ваш отчим.

– Это его дача, а после его смерти мать ее унаследовала. Но пока документы еще не оформлены.

– Сказали еще, что отчим был художником. Но мы во время осмотра не нашли ничего, свидетельствовавшего о его профессии. Кроме граффити на заборе снаружи. Может, на дачу влезли воры в поисках его картин, работ?

Кирилл Гулькин впервые за весь разговор криво усмехнулся.

– Художник он малоизвестный. Вы слышали про гения Юрия Авессоломова? Нет. Ну и я нет. До болезни он много лет сотрудничал с издательствами как иллюстратор. Затем вообще не работал, болезнь его пожирала изнутри. У него раньше имелась художественная мастерская на складах у Савеловского вокзала, он снимал помещение. Там и творил. Но заболев, он расторг договор аренды, ликвидировал свое ИП, а работы передал безвозмездно в какой-то столичный фонд. Они сначала не особо заинтересовались, даже задаром, но потом прислали «газель», вывезли все подчистую. Он не Бэнкси и не Магритт. Рисовал картинки к книжкам, даже комиксами не брезговал. А в Сарафанове никогда никаких картин его не водилось, и, даже если бы остались, воры на них не позарились бы. Никому не продашь. Никто не купит.

– Вы где находились сегодня днем? – спросил полковник Гущин. – Быстро вы приехали по нашему звонку.

– Я проверял наши склады в Березнякове и Соловьеве. До Сарафанова двадцать километров, я гнал на большой скорости, нервничал, психовал, а пробок вечером в сторону Москвы нет, так что выжал все из своей тачки.

– Склады чего? – уточнил Гущин.

– Товары для ремонта и лакокрасочные изделия. Мы их продаем клиентам. Я менеджер по логистике.

– Вы еще нам можете понадобиться в ходе расследования. Вы где сейчас постоянно проживаете? Раз с матерью давно не виделись, значит, не на улице Правды? – Полковник Гущин продолжал монотонный допрос, не выказывая никаких эмоций.

– Я снимаю квартиру в спальном районе. – Кирилл Гулькин продиктовал адрес. – Раньше я жил у своей жены. Но мы подали на развод, и я съехал от нее. Квартира куплена ею.

– Хорошо, спасибо. Теперь пройдемте вместе в дом, посмотрите – все ли на месте. Раз уж вы и прежде от воров дачу пытались защитить с помощью фанеры. Соседи нам ничего о проникновении не сказали.

– В ноябре они съехали. Кстати, мама еще при жизни отчима мне насчет соседки что-то выговаривала раздраженно.

– Что именно она вам выговаривала? – полковник Гущин удивился.

– Я уже не помню. Какой-то бред, – Кирилл Гулькин отмахнулся. – Она порой маниакально фантазировала насчет других. Если всему верить, что она иногда плела, – уши завянут.

Гулькин с полковником Гущиным отправились в дом. Кирилл оглядел комнаты, террасу, они с сотрудниками полиции по скрипучей лестнице поднялись наверх. Гулькин лишь плечами пожал – вроде все цело. Сказал, что не знает, кто вставлял стекло в разбитое окно после приезда матери на дачу.

Уже стемнело, когда вернулись полицейские, осматривавшие прилегающую местность. Никаких следов и улик они не обнаружили. Не нашли и красного маркера – фломастера в густой траве и в кустах.