Текст книги "Корень зла среди трав"

– А что вам сама Наталья Эдуардовна говорила? – задал он новый вопрос.

– Мол, понимает меня, как никто. И сама в депрессии. «Ах, Искорка, надо держаться, перебороть себя…» Рассуждала, как найти смысл жизни, окончательно утерянный. Перестать бояться, когда привычный мир рушится на глазах. В чем найти опору, если кругом тени и прах, как у Горация… Она мне жаловалась на Киру горько.

– На сына? – уточнил Клавдий.

– Именно, – Кантемирова вздохнула. – Он ослеп от жадности, по ее словам. Кто бы мог подумать, что в их с Юрой семье вырастет, словно сорняк, прожженный сквалыга и жмот. Завистливый и злой к близким людям. Я не могла ее утешить. Мой сын меня тоже не радует.

Пауза.

– Я Леву встречал за границей, – заметил Макар, слушавший их беседу. – Он всегда был светлый… Излучал радость, беззаботность. Сплошной позитив.

– Он погас, – тихо ответила Искра Кантемирова.

– Мне ваш компаньон по бизнесу Щеглов сейчас сообщил, – Макар подыскивал слова. – Ужасно. Кто угодно, только не Лева.

– А что мы, матери, можем сделать? – воскликнула Искра Кантемирова. – Когда мы… я, например, не знаю даже точную причину того, что он дважды пытался сделать с собой. Когда с нами… матерями сыновья не говорят, не общаются месяцами! Подобное творилось между Наташей и Кирой. Он всегда ненавидел Юру, отчима. Но тот умер. А неприязнь Киры не утихает, нет, она после смерти Юры обрушилась на родную мать. Простите, что я выражаюсь столь резко… Но я уверена, что бы Кира сейчас ни говорил полиции и что бы вам, частному детективу, потом ни твердил при встрече, не верьте ему. Втайне он рад Наташиной смерти.

– Почему?

– Теперь же ему достанется их имущество – квартирка и дача-развалюха. – Кантемирова покачала головой, изумруды в три карата в ее ушах сверкнули.

– Лева после рехаба совсем вас не навещает? – тихо спросил Макар.

– Примчится порой на машине, а иногда на такси… потому что сам не может вести, руки трясутся. – Кантемирова глянула в окно, где полыхал закат. – Валится в спальне в кровать. Спит, спит… Мама, отстань, не до тебя… Мама, отвали… Мама, мне и так тошно… Вот что я от него слышу. Если увидитесь с ним, Макар, повлияйте на него, а? Хотя он никого уже не слушает в своем внутреннем затворничестве. А вы не его близкий друг. У Левы вообще друзей, насколько я знаю, нет.

– Он всегда в клубах появлялся в компании очень красивых девушек. И на Ибице тоже. Как в цветнике, – заметил Макар.

– Он их бросал, а девицы затем находили выгодную партию. Или спивались. Дохли от наркоты, – ответила Искра Кантемирова. – Иных уж нет, а те далече.

– Кирилл, сын Гулькиной, с вашим Левой общался? – продолжал гнуть линию «частного детектива» Клавдий Мамонтов.

– Кто их знает? Они нам не докладывали, – Искра Кантемирова пожала полными плечами. – Все же на слуху, мы знакомы давно. Но Кира не вел разгульный образ жизни, средств у него не хватало, сам ничего заработать не удосужился. Он женился, хотя неудачно, видно, его жене осточертела его жадность.

– Значит, вы покинули свою подругу где-то около половины первого? – уточнил Клавдий Мамонтов.

– Примерно, мы не смотрели на часы. Она вроде не собиралась ни на какую прогулку к реке. Я знаю, что она с палками своими бродила регулярно, она хвалилась – меня скандинавская ходьба от всего отвлекает. Иду и, как автомат, ни о чем не думаю. Голова пустая. Но она не выказывала желания при мне куда-то потом путешествовать. Может, у нее была с кем-то встреча назначена?

– На пешеходной тропе? – удивился Клавдий Мамонтов. – А с кем?

– Откуда я знаю? – Кантемирова снова пожала плечами. – Это всего лишь мое предположение. После чая я уехала, она заскучала сразу одна, захандрила снова. Пошла на свой ежедневный моцион развеяться.

Клавдий прикинул – полковник Гущин не упоминал, что в доме на столе следы чаепития. Значит, Гулькина все убрала, помыла посуду и лишь затем отправилась на прогулку. Согласно данным судмедэкспертизы, нападение на нее произошло в промежутке между двумя и тремя часами.

– А вы добрались до Москвы и насладились спа? – спросил он.

– Пилила я по пробкам долго, по жаре, при ледяном кондиционере, устала, но добралась до ЦУМа, и натура моя взяла свое – решила прошвырнуться по бутикам, глянула, что изменилось. Пообедала на террасе ресторана. Вам все подробно рассказывать, Клавдий? – Искра глянула на высокого Мамонтова в черном костюме с рукой на перевязи по-женски оценивающе. – В балийском спа я очутилась в семь. Я просто тянула время, понимаете? Вроде чем-то занята. Какими-то делами… уход за собой. Вернулась домой в Воеводино уже поздно ночью.

– Здесь у вас намного красивее, чем в Баковке, – утешил ее Макар. – Мы ехали сейчас вдоль Оки, у меня дух захватывало от видов. Ваш отец, академик-филолог, выбрал прекрасное место для дома.

– Кто вам сказал, что мой папа был филолог? – Искра Кантемирова приподняла тонкие черные брови, подправленные визажистом.

– Вера Павловна упоминала, что он знал много кавказских языков и вас назвал Сатаней в честь героини нартского эпоса. Я решил, что он лингвист, как и родители Веры Павловны…

– Дед Верочки, между прочим, был профессор медицинского факультета университета, их семья поселилась в четвертом доме в нашем переулке еще в 1907-м. Их после революции не уплотнили, не подселили к ним «жилтоварищей», потому что дед лечил высокопоставленных большевиков. Он, по сплетням, – прообраз профессора Филиппа Филипповича Преображенского, созданного Булгаковым. Они встречались в двадцатых годах. Дед Верочки читал лекции в университете и параллельно работал в Кремлевской больнице, она располагалась рядом, на нашей улице Грановского.

– Не читайте до обеда советских газет, – усмехнулся Макар. – Только уж других что-то не остается. Закрыты.

– Деда Верочки звали Филипп Францевич. А мой папа был не лингвистом-филологом, а биологом. Ботаником. – Искра Кантемирова поднялась с кресла, подошла к комоду и взяла две фотографии в рамках, показала им.

На одной старик в костюме – выцветшая цветная фотография семидесятых годов. Другая фотография явно из пятидесятых – Кантемиров лет пятидесяти в брезентовой куртке, армейских галифе и сапогах, а рядом с ним совсем молодая стройная девушка – тоже в штормовке и сапогах, шатенка с короткой стрижкой, она держала в одной руке сумку-планшет, а в другой соломенную шляпу.

– Папа и мама на Домбай-Ульгене в полевой ботанической экспедиции, – пояснила Кантемирова. – Пятьдесят первый год, они тогда еще не состояли в браке. Он профессор ботаники, она его аспирантка и ученица. Они вместе отправились в то лето на Кавказ. Папа работал долгие годы в разных местах – в Грузии, в Тифлисском ботаническом саду, в альпийских горных заповедниках. А мама после биофака поступила в аспирантуру и затем всю жизнь и до и после замужества помогала папе в научной деятельности.

– Вы не пошли по их стопам? – Клавдий Мамонтов разглядывал вместе с Макаром снимки в рамках.

– Я поступила на биофак после школы, но меня хватило лишь на два года. Папа к тому времени умер, а без блата при моих способностях я бы ничего в науке не добилась все равно, – Искра Кантемирова усмехнулась. – И потом, я с детства увлекалась хореографией, танцами. В детстве в балетное училище, куда я рвалась, меня не приняли. Но я танцевала в фольклорных ансамблях. Устроилась в знаменитый «Танцы народов мира» – мы в восьмидесятых даже летали в Никарагуа и на Кубу. А затем все рухнуло, и я начала с нуля – организовала свою частную хореографическую школу. Микс бальных и спортивных танцев, национальная хореография, танго, всего понемножку, на любой вкус. Школа мне принесла кое-какие деньги. И там я познакомилась с Керимом.

– Касымов брал у вас уроки танцев? – не удержался от улыбки Макар.

– Он привел ко мне в школу на Старом Арбате двух своих телок… юных любовниц. – Искра Кантемирова глянула на Макара, ее глаза сверкнули, изумруды в серьгах тоже. – Вы же слышали о моем бывшем муже, наверняка читали сплетни о нем в интернете. Что только не пишут… но порой не все ложь. Он проявил к моей школе интерес. Захотел вложиться.

– В бальные и народные танцы?

– В эскорт, – Кантемирова облизнула полные губы. – Тридцать лет назад деловые люди чем только не промышляли, чтобы раскрутиться быстро и приумножить капитал. Игорный бизнес, казино, эскорт, финансовые пирамиды… Я ему сразу ответила, что со мной и с моими девочками подобный финт не пройдет. Мы даже поругались сначала. Я его выставила вон со всей его охраной. И знаете, он меня зауважал. Начал вдруг красиво ухаживать. И мы поженились. Его не смутило, что я мать-одиночка, что у меня уже Лева на руках был.

Глава 13
Тамара

Беседу пришлось закончить – без стука вошел Артем Щеглов и сообщил, что юристы холдинга уже подъезжают к Воеводину, припозднились из-за пробок в вечерний час пик. Клавдий Мамонтов и Макар поняли, что Кантемировой, как партнеру по бизнесу и акционеру, предстоит еще и деловая встреча. Искра Владимировна извинилась. Она продиктовала Клавдию Мамонтову номер мобильного – «всегда располагайте мной, помогу в расследовании Наташиной смерти всем, чем смогу». И дала номер телефона помощницы Тамары Цармона – «если я на звонки не отвечаю по какой-то причине, Тамара, мой личный секретарь, всегда откликнется».

Клавдий Мамонтов попросил разрешения переговорить с Тамарой прямо сейчас – она ведь тоже знала Гулькину? Кантемирова кивнула – конечно, конечно.

Тамару приятели нашли на террасе, она оживленно общалась с Артемом Щегловым. Тот то и дело поглядывал в мобильный.

– Как профессионал, хотя бы коротко скажите нам – что все же случилось с подругой Искры Владимировны? – обратился он к Мамонтову.

– Судя по тому, в каком виде ее нашел мой наниматель, – Клавдий глянул на молчавшего Макара, – на нее напал…

– Сын? – воскликнула Тамара Цармона тревожно. – Их многолетние семейные разборки закончились убийством?

– Маньяк, психопат, – понижая голос, ответил Клавдий Мамонтов. – В полиции мне по моим каналам сообщили, что в конце мая в том же районе Подмосковья произошел еще один случай нападения на женщину чуть моложе Гулькиной. Их обеих задушили.

– Невероятно. Живешь себе на свете, занимаешься своими проблемами и вдруг – бац! Маньяк, – Щеглов покачал бритой головой. – Знаете, с родителями Искры Владимировны случилось нечто подобное в начале их знакомства. Мне Керим поведал как-то за бокалом виски. Что-то вроде семейного предания. Он заинтересовался историей и даже справки наводил.

– Керим Касымов баловался алкоголем? – удивился почти наивно Макар. – А как же его приверженность исламу?

– Скажем так – есть два разных Керима: один в Дубае, в Ташкенте и в Катаре, со своими женами, наложницами и детьми, и другой в Москве и в Европе, куда ему теперь путь заказан. – Щеглов состроил гримасу: чего придуряешься, а то ты сам не знаешь, только вчера родился, да?

– А какое семейное предание насчет маньяка? – спросил Клавдий Мамонтов.

Щеглов глянул на Тамару, словно предлагая ей поучаствовать в беседе.

– Искре Владимировне мать все откровенно рассказывала, – произнесла она. – Ее тайный роман с Кантемировым – тогда еще женатым человеком, ее научным руководителем, начался в начале пятидесятых с трагического происшествия. На Кавказе на Домбае, где они работали в научной экспедиции, в окрестных селениях убивали женщин. Очень жестоко. И местные жители начали подозревать в убийствах профессора Кантемирова – ни много ни мало. Всегда ведь трудно поверить, что твой сосед и друг – чудовище, легче обвинить приезжего чужака. Они толпой в ауле напали на Кантемирова, избили его и посадили в деревенский зиндан. Может, я неправильно называю узилище… Мне Искра… то есть Искра Владимировна, сама говорила со слов матери – клоповник-сарай. Кантемирова собирались отправить в Черкесск, в тюрьму для допросов. Но сначала ждали местное начальство и МГБ. Мать ее Нина – храбрая женщина, тогда еще совсем молодая аспирантка, решила действовать, чтобы спасти своего профессора. Она ночью взломала дверь клоповника и освободила его. Предлагала немедленно вместе бежать, бросить научные дела и тайком добираться в Москву с Кавказа. И уже в столице разбираться с чудовищным несправедливым обвинением.

– Ничего себе! – восхитился Макар. – Ну, ботаники! Они же были ботаники оба, как Кантемирова нам сейчас поведала. И такие отчаянные поступки ее мать ради отца совершала.

– Из-за любви, как гласит их семейная быль-легенда. – Тамара усмехнулась печально и светло. – Девочке чуть за двадцать, Кантемиров годился ей в отцы. У него имелась семья, жена, дочь… Сводная сестра Искры Светлана. И Сталин тогда еще был жив, репрессии свирепствовали.

– Они уехали с Домбая в Москву? – уточнил Клавдий Мамонтов.

– Не успели. В ночь, когда они подались в горы вдвоем, на мать Искры напал тот маньяк. Кантемиров ее спас от смерти. И лично задержал убийцу. Ему помогли пастухи овечьих отар. Маньяк тоже оказался пастухом, местным горцем.

У Щеглова сработал мобильный – юристы холдинга ждали за воротами особняка. Он поспешил встретить их. Макар и Клавдий Мамонтов видели сквозь окна террасы, как он ведет к дому группу мужчин в деловых костюмах и с портфелями.

Они втроем остались с Тамарой Цармона.

– Тамара, что вы можете рассказать нам о Гулькиной? – Клавдий Мамонтов сменил тему на более актуальную.

– Она подруга Искры Владимировны с детства, этим все сказано, – вежливо ответила Тамара. – Очень достойная женщина. Мать, жена, потом вдова. Я с ней встречалась несколько раз за все долгие годы, что работаю у Искры Владимировны. В прошлом она сама довольно редко с ней общалась. Не подумайте плохо, мол, зазнавалась из-за богатства. Нет. Просто некогда, недосуг – Искра Владимировна много путешествовала раньше, где мы с ней только не побывали… Она брала меня с собой как компаньонку. Они с Гулькиной вели слишком разный образ жизни. Однако на склоне лет беды и несчастья их снова сблизили, как в молодости.

Клавдий Мамонтов созерцал Тамару – вышколенный личный секретарь богатой дамы, жены воротилы-нувориша. Она же помощница во всех делах и даже исполняет порой роли личного парикмахера и массажистки. Вежлива, аккуратно подбирает выражения, видно, приучена за многие годы не болтать лишнего о семье Керима Касымова. Лет ей на вид пятьдесят. Не злоупотребляет косметикой. Не отличается красотой. Однако и серой мышью ее не назовешь. Голубое поло очень идет к ее темным крашеным волосам, черным глазам и смугловатой коже. Сдержанность и яркость.

– А вы когда видели Гулькину в последний раз? – задал он новый вопрос. – Искра Владимировна ведь неоднократно посещала ее на даче в Сарафанове? Не только вчера.

– Наверное, да. Все происходило без меня. Я отсутствовала здесь какое-то время. Последний раз я видела Наталью Эдуардовну в марте. Искра позвала ее к себе в Баковку. В доме уже паковали вещи, вывозили мебель. Искра Владимировна пожелала отдать Гулькиной кое-что из своего обширного гардероба. Вещи дорогие, класса люкс.

Тамара замолчала. Перед ее глазами всплыла картина. Гардеробная в особняке Касымова в Баковке, похожая на магазин-бутик со стеклянными шкафами, полками, кронштейнами, комодами с выдвижными ящиками и витринами, почти как в ЦУМе. На кожаных креслах, диванах и просто на полу навалены груды одежды, здесь же гора чемоданов, кофров, коробок. После выставления дома на торги Искра вывозила наряды сама, хлопотала, нанимала рабочих. Квартира ее сына на Садовом кольце превратилась в склад. Лева тогда уже находился в рехабе.

Они втроем стоят в гардеробной. Искра в испанском синем платье-макси в горох. У ее ног на полу две собольих шубы. На шее две длинных нитки крупного жемчуга. В ушах – увесистые, похожие на булыжники сапфировые серьги. Она смотрит в зеркало и примеряет на голову то жемчужную тиару, то кокетливую французскую шляпу-канотье, а потом высокую соболью шапку.

Наталья Гулькина в черном вдовьем трауре взирает на нее выжидательно и вздыхает. Вся сцена происходит на седьмой день после второй попытки суицида Левы в больнице… Искра вызвала Гулькину к себе в Баковку именно по этой причине. Полчаса она плакала и рыдала о сыне – неудавшемся самоубийце. Сочувствовала Гулькиной в потере мужа. А затем увлекла ее в гардеробную – сортировать шмотье…

– Наташа, примерь жакет, – она поднимает с пола из груды вещей голубой твидовый жакет и сует его почти насильно в руки Гулькиной.

– Искорка, нет… спасибо… совсем не мой фасон. – Гулькина слабо отбивается.

– Настоящая Винтур! – Искра начинает капризно раздражаться. – Ты до сих пор носишь джинсы. У тебя фигура. С жакетом полный улет!

Хрупкая худая Гулькина утонула бы в жакете раздавшейся вширь Искры. Когда-то та тоже была изящной, гибкой, стройной. Танцовщица Пери, как звал ее Керим Касымов. Но с возрастом она сильно поправилась, обабилась.

– Тамара, убеди ее, – капризно, по-барски бросает Искра. – Пусть возьмет вещи. И носит, когда кончится траур. Они уникальны. Лорэн всегда Лорэн. И Баленсиага вечен. Они почти новые. Я их, может, три раза всего и надевала.

– Искорка, мерси, но мне сейчас не до нарядов, – терпеливо отвечает Наталья Гулькина. – Я как-то от всего отрешилась со смертью Юры. Даже волосы не крашу и за собой почти не слежу. Все вдруг потеряло цену, обессмыслилось.

Тамара не вмешивается. Она молча наблюдает за взбалмошной хозяйкой. Та снимает испанское платье в горох, оставаясь лишь в черном лифчике и утягивающих панталонах. Ее телеса выпирают подобно рыхлому тесту. Искра смотрит в зеркало, берет из шкатулки еще одну нитку увесистых жемчугов и оборачивает вокруг шеи тугой петлей. Затем петлю ослабляет. Касымов надарил ей немало драгоценностей, но самые любимые у нее жемчуга. Выходя в свет и на приемы, вечеринки, она порой надевала их на себя в невероятном количестве.

– Я примчалась к нему в больницу, Наташа, – говорит она Гулькиной, и слезы наворачиваются на ее глаза. – Я чуть не умерла, когда услышала, что он сотворил с собой. Я его спросила: Лева, почему?! Как ты мог? А он мне: мама, уйди. И отвернулся к стене. Словно я ему противна. А сейчас мозгоправы меня в рехаб к нему не пускают. Я даже не могу побыть с сыном, уже дважды выбравшим смерть вместо жизни.

Она опускается на груды одежды, собольих шуб и шелкового тряпья и начинает рыдать безутешно и горько, как ребенок, у которого отняли все игрушки. Гулькина в своем траурном наряде садится с ней рядом на пол, обнимает ее за полные голые плечи, окутывает ее, словно черная туча, так что и жемчуга прячутся, меркнут в траурных складках ее шерстяной накидки. На ее лице сложная гримаса – участие, скорбь, жалость и… еще что-то. Затаенное. Похожее на торжество, словно она ликует от того, что мир ее подруги тоже разбился вдребезги.

– Насколько мы поняли, вы на какое-то время прервали свою работу у Кантемировой, – заметил Клавдий Мамонтов. – Почему?

– Частный детектив все хочет знать? И про меня тоже? – Тамара Цармона, дочь чилийского коммуниста, усмехнулась. – Порой мнится, что можно попробовать другую жизнь, чем участь вечной домашней прислуги… Нет, нет, я не жалуюсь. Искра Владимировна всегда была ко мне добра, платила мне зарплату. Она много лет назад в память о моей матери – своего педагога – предложила мне работу в трудный момент, когда я очутилась на мели, пахала сутками в офисах, в магазинах, в салонах красоты. Даже торговала цветами. Я занималась в молодости спортом, легкой атлетикой, прыгала в высоту с шестом. Все надежды возлагала именно на спортивную карьеру, но получала лишь травмы и поражения. Сначала из-за соревнований было некогда учиться в институтах, затем уже поздно… У Искры я обрела дом и достаток, посмотрела мир. Мы даже на яхте плавали по Тихому океану… Но после развода и предательства Керима, когда Искра узнала, как он ей изменял все годы брака, она ожесточилась. Ее гнев выливался на сына Леву и на меня тоже порой. И я сказала: стоп, хватит. И ушла. Но привычную устоявшуюся жизнь непросто оборвать. Да и с работой сейчас… Сунулась в отдел занятости, нужны стали сплошные работяги. Не в кондукторы же мне в моем возрасте податься, правда? Мы с Искрой Владимировной обе остыли, соскучились друг по другу. Полтора месяца хватило мне, чтобы осознать все, переоценить… И я вернулась. Знаете, как в чилийской поговорке – старую собаку бьют, а она сначала огрызнется, а затем опять руку лижет.

Макар хмыкнул. Клавдий Мамонтов кивнул – он не спорил с женщиной, оказавшейся в середине жизни на перепутье.