Текст книги "Корень зла среди трав"

Глава 14
Илья Сурков

Из Воеводина в Чехов Клавдий Мамонтов и Макар вернулись в начале девятого вечера. Полковник Гущин встретил их во дворе полицейского управления и сел в их внедорожник. По его мрачному виду друзья поняли, что он потерпел фиаско в своей бурной разыскной деятельности, однако сдаваться не намерен. Выдали ему все, что им удалось узнать в Воеводине. Особо тоже не густо. Макар сообщил: за Искрой Кантемировой у Гулькиной тайком наблюдали соседи, только непонятно кто – брат Денис или сестра Анна Астахова, к которой еще в прошлом, со слов Искры Кантемировой, Гулькина ревновала мужа. Клавдий Мамонтов вновь ощутил то смутное противоречие, что мелькнуло перед ним фантомом еще в Воеводине, когда он слушал Кантемирову. Однако он опять промолчал.

Полковник Гущин слушал внимательно. Затем объявил:

– Заночуем здесь, на районе, в Бронницы, в дом на озере, ехать далеко, в Москву – тоже не близко. У нас важное дело предстоит рано утром. А сейчас все дела побоку, ужинаем – и на боковую. Спать!

Клавдий Мамонтов возразил:

– Федор Матвеевич, всего половина девятого, за полтора часа доберемся до дома Макара и переночуем там, а утром просто встанем пораньше.

– Нет, не пойдет, – отрезал полковник Гущин. – Мы в четыре уже должны быть на ногах и на месте.

– Я для того из полиции ушел, Федор Матвеевич, чтобы мной больше никто не командовал, – тихо внятно возразил ему Клавдий Мамонтов, поправляя руку на перевязи, нывшую ужасно, потому что действие обезболивающих снова закончилось. – Я обещал вам помогать, но не забывайте – я теперь не ваш подчиненный. У меня другая работа, иные обязанности. Я охраняю Макара и его семью – его детей. Без нас семья ночью в доме на озере без защиты. А учитывая все прежние наши обстоятельства, когда именно дети Макара становились целью посягательств, я к своим обязанностям бодигарда отношусь крайне серьезно.

– Клава, ничего с моими не случится. Весь дом в камерах, сигнализация работает. Маша с Верой Павловной запрутся на все замки. – Макар встал на сторону полковника Гущина. – То, чем мы заняты сейчас, – гораздо важнее. Два убийства! Маньяк орудует! И я Вере Павловне поклялся найти его. Слово мое что-то значит, нет?

– Вызывай такси, вали в Бронницы. Я за такси заплачу, – полковник Гущин глянул на Клавдия Мамонтова. – Ты прав. Тебе не разорваться. У тебя теперь новая работа. И ты уже не полицейский. Я тебе приказывать не могу. Командовать тобой и принуждать не хочу. Ты свободен как ветер. Ты ж этого добивался? Да? Свободы? Наслаждайся ею.

– Я за тачку заплачу сам. Я не нищий, – отрезал Клавдий Мамонтов.

– Тихо, тихо, – Макар, глянув на их потемневшие лица, сразу всполошился. – Вы что оба? Ну, день такой выдался неудачный. Никого мы по горячим следам не поймали. И вообще ничего пока не ясно. Клава, уймись – с моими дома все в ажуре. А я без тебя… то есть мы оба как без рук. Ты же теперь «частный детектив». Федор Матвеевич просто расстроен… он погорячился. И вообще я уже раньше думал о том, где нам приткнуться, если дела на районе задержат допоздна. Я глэмпинг классный нашел в интернете, близко, всего в пяти километрах!

Полковник Гущин сверлил Клавдия Мамонтова взглядом. Он не желал показать им… молодым, что не знает, что такое «глэмпинг». Охота ли слыть отсталым дураком!

– От Рабочего поселка, где сын почтальона Сурковой живет, далеко он? – бросил он Макару.

Тот сверился в интернете и объявил – всего в семи километрах. Не стал бронировать онлайн, просто позвонил в глэмпинг, начал тихо договариваться. Затем тронул внедорожник с места. Клавдий Мамонтов хранил гордое молчание. Полковник Гущин тоже. Миновали городской супермаркет – тот уже закрылся. Макар бодро вещал: отыщем лавку, что торгует продуктами допоздна. В стоимость снятого им гостевого дома в глэмпинге, мол, входит лишь завтрак, а ужинать-то надо! Остановился на шоссе на автозаправке, где работал круглосуточный ларек. Они с полковником Гущиным купили коробочки лапши, пакетики с растворимым кофе, бутылки минералки. Полковник Гущин приобрел еще шоколадные батончики. Больше в ларьке поживиться было нечем.

Свернули с шоссе по указателю и въехали в лесной массив на территорию глэмпинга. Он оказался комфортабельным и уютным, в скандинавском стиле. Их уже ждали на ресепшен и отдали ключи от гостевого дома. Полковник Гущин дивился, глядя на лес в подсветке, на «скандинавские» дома с открытыми верандами и с навесами-пологами, словно у палаток. Думал – сколько всего понастроили в Подмосковье модного, продвинутого, а он нигде и не бывал.

В просторном гостевом доме их ждали три кровати – двуспальная и две односпальных, отличная современная душевая, шезлонги на веранде. Макар, памятуя о больных легких полковника Гущина, включил рядом с двуспальной кроватью обогревающую панель на стене. Вскипятил воду в электрическом чайнике, заварил всем лапшу и растворимый кофе. Полковник Гущин сразу отправился в горячий душ. Клавдий Мамонтов расположился в шезлонге на открытой веранде. Он позвонил по видеосвязи Вере Павловне и попросил ее детально показать ему дом – все камеры, как работают, нет ли сбоев, включена ли сигнализация, закрыты ли окна в детских и внизу (он заставил Макара переделать запоры на рамах так, чтобы девочки не могли самостоятельно их открыть). Они с Верой Павловной общались долго, проводили онлайн ночную экскурсию безопасности по дому на озере.

Макар приятеля не отвлекал от дела. Он проверил в интернете сведения о Кантемировой и Кериме Касымове. О нем писали много гадостей и сплетен в телеграм-каналах и желтой прессе. Искра упоминалась пару раз. Макар поискал данные о ее отце Владимире Кантемирове и нашел лишь общие сведения – годы жизни, когда стал членкором, когда академиком. Еще имелся перечень его научных работ по ботанике, Макар вникать не стал, скользнул взглядом по списку. Сообщения о том, что Лева Кантемиров, пасынок Касымова, дважды пытался покончить с собой, в интернете тоже отсутствовали. Журналисты не успели пронюхать, хотя все случилось уже давно.

Еще Макар искал информацию о покойном художнике Юрии Авессоломове. Однако тот и правда оказался малоизвестной личностью в арт-кругах. Единственное сообщение в сети, связанное с ним, касалось не его диссидентства давней эпохи конца семидесятых и не классических иллюстраций средневекового «Романа о Лисе» – острой политической сатиры, а авторства мультяшных персонажей Квартета Шалунов – Ушастика, Хвостика, Трехголовика и Долгонога. Макар все свое детство и половину жизни провел в Англии и в школьные годы больше интересовался американскими комиксами из тех, что потом заполонили вселенную Marvel. Про Квартет Шалунов он ничего не знал. Показал находку в интернете Клавдию Мамонтову, когда тот закончил домашнюю видеоконференцию с гувернанткой. Тот лишь пожал широкими плечами – старые мульты. Участники Квартета Шалунов выглядели забавными уродцами. Ушастик – причудливая помесь пасхального кролика с инопланетянином, Хвостик – змееныш кобры, Трехголовик – «дракоша» Змей Горыныч, но маленький еще. Долгоног походил на кулика на голенастых ногах-ходулях. Шалуны некогда подвизались в нескольких мультсериях в роли сыщиков, строителей, путешественников, капитанов и воздухоплавателей. Современные дети ими уже не интересовались. Они канули в Лету, как и прочие «лошарики» и «сыщики-колобки».

– Помнишь, что нам говорили? Авессоломов придумал их в алкогольном угаре. Словно Босх, решил порадовать детишек своими «глюками». – Клавдий усмехнулся. – Но Авессоломов не Босх, сам видишь, Макар, он полный лузер.

Закусив противной резиновой лапшой и запив ее растворимым кофе, они завалились спать. Клавдий Мамонтов наглотался еще и обезболивающего. Лежал на кровати, смотрел через открытый полог дома-глэмпинга на черный лес. Ночные мотыльки кружили над светильником в форме керосиновой лампы.

Полковник Гущин перед сном долго и надсадно кашлял. Пил микстуру, что постоянно возил с собой. У Клавдия Мамонтова, несмотря на их размолвку, сжималось сердце – болен Командор…

Однако именно Гущин разбудил их на рассвете и поднял на ноги.

– А в чем, собственно, заключается ваша идея, Федор Матвеевич? И куда мы едем? – осведомился в машине заспанный Макар, когда они ни свет ни заря покинули территорию глэмпинга.

– Сурков Илья, сын почтальонши. Мы его не застали вчера. Он полтора месяца не допрошен, – ответил Гущин. – Не просто упущение, а безобразие сплошное! Участковый – рохля, выдернуть его так и не сподобился. Вчера мы его тоже прошляпили. Попробуем сейчас – тепленьким в койке. Может, нам повезет. Ты щегольнешь своим актерством. В стиле Тарантино.

Макар хмыкнул.

– Участковый подозревает, что Сурков балуется наркотиками помимо бухла. Молодежь такие штуки сечет, даже если не имеет оперативной хватки, и я рохле-участковому верю. Прикинешься… ну, не мне тебя учить, Макар… Надо, чтобы он тебе дверь открыл спросонья или по пьянке, сдрейфив, не разобравшись. Мы обязаны в квартиру попасть и потрясти его хорошенько. Задача ясна?

Макар лишь усмехнулся. Откинул со лба светлую челку, упавшую на голубые глаза – в них уже мелькали чертики азарта. Он окрылился сразу! Полковник Гущин полез в карман пиджака и протянул ему шоколадный батончик. А затем дал шоколадку и молчаливому Клавдию Мамонтову – наградил, ободрил, словно малых детей, свою строптивую команду.

У дома Сурковой в Рабочем поселке, где все жильцы в столь ранний час еще видели седьмые сны, Гущин глянул на окна.

– Дома, – объявил он уверенно. – Окно открыто от духоты. Когда днем являлись вчера, все задраено было. Пошли. Макар, действуй.

Макар и Клавдий поднялись на четвертый этаж (в облезлом подъезде из-за сломанного домофона дверь не запиралась). Полковник Гущин лестничные пролеты преодолел с великим усилием, он удерживался от кашля.

Макар нажал кнопку звонка квартиры почтальона Сурковой. Затем еще раз и еще. Тишина за фанерной дверью. Затем они услышали шаги. Однако никто не спросил «кто там?».

– Илюха, блин, оборзел, что ли, вконец, – прошипел Макар тихо и зло. – Чего не забираешь? Они счетчик мне включили… – он выдал длинное витиеватое матерное ругательство. – Я вернуть товар уже не могу, ты не забираешь… Думаешь, одному мне кишки выпустят, а ты сухим высочишь, долбоеб!!

Он выпалил весь этот бред залпом, и Клавдий Мамонтов решил, что, даже если Сурков алкаш и нарик, он все равно не купится на подобную чушь и не откроет дверь, как вдруг…

Щелкнул замок и…

– Ромка, сука, ты чего сам приперся, блин?! Чего я не забрал, там же ни…! Никаких сообщений, – испуганный, сиплый со сна голос Суркова раздавался из дверной щели, что медленно ширилась. Речь сбивчивая и запах водки…

Клавдий Мамонтов, не давая ему опомниться, со всего размаха ударил в дверь ногой. Она едва не слетела с петель, распахнулась. Суркова отбросило к стене, и они вошли в квартиру.

Илья Сурков ошарашенно пялился на них.

– Вы кто на… такие?!

– Полиция Московской области. – Полковник Гущин аккуратно закрыл хлипкую дверь и шагнул прямо к Суркову – тот встретил их в трусах и майке, явно прямо с постели.

– Ты чего от полиции прячешься? – спросил он.

– Не скрываюсь я… на работе вкалывал…

– На какой еще работе? – спросил полковник Гущин. – Кем и где вы трудитесь?

Клавдий Мамонтов разглядывал сына почтальона Сурковой. Жилистый, тощий, темноволосый, лет тридцати. Лицо серое, заросло щетиной. Под глазами мешки. На щеке – родинка. Нет сомнений, что алкаш, их видно за километр.

Сурков затравленно смотрел на них, молчал.

– Почему не забираешь тело матери из морга для похорон? – спросил полковник Гущин, меняя тон.

Сурков опустил голову.

– Стыд-то уж совсем пропил? – не унимался полковник Гущин. – Не по-человечески ведь, по-скотски это.

– Не на что мне ее хоронить. У меня денег нет, – глухо выдавил из себя Сурков. – Она на почте пахала, пусть почта ее хоронит. Или кремируют за счет государства. Урну я возьму потом, так и быть.

Клавдий Мамонтов окинул взглядом тесную квартиру Сурковых – две смежных комнаты, старая мебель, после смерти хозяйки женского присутствия уже не чувствуется – везде грязь, хаос, окурки, сор на полу, пустые бутылки на подоконнике. Сынок за полтора месяца превратил пусть и бедное, но чистое жилье в настоящий хлев.

– К вам несколько раз приходили сотрудники полиции, местный участковый, – продолжал Гущин. – Вы уклонялись от встреч, запирались в квартире, отвечали только через дверь.

– Я бухал. Не помню я ничего. Они спрашивали, я им объяснял.

– В полиции остались личные вещи вашей матери, ее карта из Сбербанка. Вы их тоже не получили.

– Приду за вещами в ментовку или в морг, – Илья Сурков вскинул на Гущина мутные глаза, – а они мне мамашин труп всучат – хорони сам свою родительницу. Поэтому не ходил, избегал. А карта ее… Да хрен с ней, я все равно по ней снять бабло не могу. Да и нет там ничего, она деньги не копила, на себя тратила все.

– В тот день, двадцатого мая, ваша мать ушла на работу утром и вечером не вернулась домой. Вы не заявили в полицию о ее пропаже, – объявил полковник Гущин.

– Я бухал два дня, – признался Илья Сурков. – И дома отсутствовал. Я бухла купил, жара ведь сейчас, сидел на природе. Очнулся на детской площадке, но это уж на третьи сутки, домой приполз, заснул, а мне менты в дверь стучат. Сказали – мать умерла, убили ее. Ну, я горевал потом. Бухал до беспамятства.

«Что бы у него ни спрашивали, на все один ответ – «бухал», – подумал Клавдий Мамонтов. – Однако он моментально среагировал, когда Макар отколол свой скетч. Наркоман и алкаш запойный не одно и то же. А Сурков пытается убедить нас, что он именно пропойца…»

Во всей сцене и беседе опять имелось некое смутное противоречие, однако Клавдий Мамонтов надеялся, что полковник Гущин разберется и сам его устранит во время допроса.

– В тот день, двадцатого мая, когда вы видели мать в последний раз? – спросил полковник Гущин.

– Я ее вообще не видел, – забормотал Сурков.

– Но она же из квартиры на работу уходила. Как же не видели? Или вас опять где-то носило?

– Я спал. Она рано встала. Она должна была еще деньги забрать для своих старух-пенсионерок. Она ушла, и я даже не слышал сквозь сон. И пожрать мне ничего не приготовила. Холодильник пустой.

Сурков не скорбел о матери. Он даже винил покойную.

– Мать ваша работала, а вы нет, – констатировал полковник Гущин. – Она вас содержала? Кормила на свои деньги?

– Она? – Илья Сурков почесал родинку на щеке. – От нее дождешься, как же. Она сама бухала. Как выходной у нее на почте – непременно налижется. А на меня ей всегда было плевать.

Полковник Гущин помолчал. Насчет того, что Суркова прикладывалась к бутылке, ему в почтовом отделении никто не сказал. Упоминали лишь о ее конфликтах с подопечными пенсионерами. Выходит, она ввязывалась в скандалы пьяной? Или сынок врет? Наговаривает на мать? А может, они – семья алкоголиков?

– Если бы ваша мать злоупотребляла спиртным, – назидательно возразил он Суркову, – ее бы не держали в почтальонах – они лица материально ответственные за ценности, бандероли, посылки, за деньги пенсионные и пособия. Она ведь много лет работала на своем почтовом маршруте. И без нареканий особых.

– Ну да. Горбатилась. Все лучше, чем на фабрике, как раньше, – Сурков послушно кивнул.

– Двадцатого мая она должна была донести пенсии тем, кому не доставила их в срок из-за майских праздников, так ведь, правильно? – полковник Гущин созерцал Суркова.

– Я не знаю. Она работала, а на праздники водку сосала. Со мной не поделилась, не налила мне и ста грамм.

– А зачем тебе стопарь? – не выдержал и вмешался Клавдий Мамонтов. – Ты ж на допинге сидел наверняка все праздники.

Сурков глянул на него и… резко дернулся, почти отпрянул. По его реакции Мамонтов понял – попал в самую точку.

– Какой еще допинг? – прошипел Сурков.

– Тот, что трепыхаться тебя заставил, когда ты про закладку услыхал и про счетчик включенный – от него, приняв за некоего «Ромку», – Клавдий Мамонтов кивнул на Макара. – Кто такой Ромка-то, а?

– Какой Ромка?! Какая закладка? Вы чего?! Я такими делами не занимаюсь.

– Не ори. Если у тебя не на что мать хоронить, на какие бабки ты существуешь? – спросил его Клавдий Мамонтов. – Бухаешь круглыми сутками на что?

– Я работаю, – зло отрезал Сурков.

– Повторяю свой вопрос, – вмешался полковник Гущин. – Кем и где?

– Иногда. Как прижмет нужда. Сдельно. На складе ящики разгружал и потом еще ограды красил на майские.

– Какие ограды?

– В парке городском, в Чехове. Наняли меня вместе с чучмеками. Я у них даже в бригадирах числился два дня, потому что местный. Но они все разбежались, как аванс получили. Мать истерила, настаивала, чтобы я работу нашел, я подчинился ей. Я ж не виноват, что они все через два дня врассыпную. В Москву на стройки подались.

– Чтобы явился по вызову следователя, не заставлял себя ждать, – приказал ему полковник Гущин. – И не прячься, все равно ведь найдем.

– Может, еще посадите за то, что я мать не хороню? – Илья Сурков смотрел на него в упор. – Мама Алла фильм любила один долбаный смотреть по ящику – а там все гундели: не мы такие, жизнь такая. Любимая ее поговорка на все случаи…

– Он ко всему еще и философ, резонер, – заметил Макар брезгливо, когда они покинули загаженную, прокуренную квартиру Сурковых. – Полная семейная деградация. Тотальный распад.

Глава 15
Альфонс

Полковник Гущин перед тем, как покинуть Рабочий поселок, лично взял у Ильи Суркова номер мобильного и сразу же перезвонил ему, проверил – не липовый ли. Было еще очень рано, и он объявил, что они пока возвращаются в глэмпинг – там ведь завтрак в стоимость номера входит, а на одной резиновой лапше долго не протянешь. В глэмпинге они подзаправились на славу, сидя в шезлонгах на открытой террасе дома. Напились крепкого кофе, созерцая лес и утреннее июльское небо. После замусоренной квартиры Суркова достаточно простая, но комфортабельная атмосфера глэмпинга казалась почти роскошью.

Полковник Гущин о чем-то сосредоточенно думал, затем достал мобильный и начал, как обычно, рассылать ЦУ, причем строго приказывал местным сотрудникам делать все быстро, не откладывая в долгий ящик. Он раздражался, повышал голос и буквально погонял подчиненных. Клавдия и Макара он попросил проверить по распечатке звонков почтальона Сурковой (ему прислали список по электронке), когда мать и сын связывались по мобильному в последний раз. Оказалось, что Сурковы разговаривали между собой по мобильному только четвертого мая. Причем Алла Суркова сама звонила Илье. И больше они не контактировали.

– Странно, – хмыкнул Макар. – Ну, пусть он алкаш и нарик, блуждал где-то, дома не ночевал, гулял. Но чтобы за две недели вообще ни словечка друг другу по мобиле… Хотя они жили в одной квартире. Она работала с утра до вечера на почте. Хватало им личного общения, когда они дома пересекались?

Полковник Гущин выслушал его сентенцию и начал снова кому-то звонить. Он был хмур и малообщителен, несмотря на то, что сыт – завтрак оказался вкусным и обильным. Макар к нему не приставал с вопросами, вел себя тише воды ниже травы. Он видел, что полковник Гущин, хотя и не показывает вида, но страшится момента, когда Клавдий Мамонтов заявит ему – «пока все здесь зависло на паузе, мы с Макаром – домой».

Однако Клавдий Мамонтов молчал. Он слушал переговоры полковника Гущина с непроницаемым видом.

В десять Гущин связался с издательством, с которым сотрудничала как переводчик Наталья Гулькина. Его установили полицейские. К известию о смерти пожилой переводчицы в издательстве отнеслись вежливо-равнодушно. И сообщили, что Гулькина работала с ними по договору и переводила не фаблио «Роман о Лисе» (тот проект давно сдан в архив), а французские народные сказки для детей. Последний раз в издательство она приезжала еще весной. А муж ее, художник Юрий Авессоломов, последние три года вообще не работал – не мог, ведь он страдал болезнью Паркинсона, а затем перенес инсульт.

Клавдий Мамонтов подумал, что о диагнозе художника они впервые слышат не от подруг Гулькиной, не от людей ее круга, а, в сущности, от посторонних. Он вспомнил слова Искры о том, что Гулькина ревновала своего благоверного к соседке. Ревновать того, кто страдает болезнью Паркинсона? Однако противоречие в этой новости, которое он никак не мог уловить, заключалось не в диагнозе… Но в чем?

Клавдий Мамонтов, включив громкую связь, позвонил Вере Павловне. Осведомился деловито – как дома, все в порядке? Как дети? Что с охранной системой дома – функционирует нормально, зеленые индикаторы на пульте горят? Макар слушал друга и думал – Клава исполняет его обязанности… Он должен о домашних печься, но… Он вздохнул. Честно – ему с Гущиным намного интереснее, чем дома киснуть и ждать, когда его накроет мощной волной запой.

– Вера Павловна, я вас спросить хочу о важном, – Клавдий Мамонтов слегка запнулся. – Наталья Эдуардовна ведь была эмоциональной женщиной в отношениях с мужем, так?

– Что вы имеете в виду, Клавдий? – Вера Павловна, скорбь которой немного утихла, а шок прошел, проявляла уже чисто женское любопытство.

– Она не делилась с вами соображениями, опасениями насчет соседки по даче Анны Астаховой? Нам сказали, что она якобы мужа к ней сильно ревновала.

– Ничего она мне не говорила про соседку. И не жаловалась на соседей, – голос Веры Павловны звучал озадаченно. – А кто вам озвучил сию новость?

– Искра Кантемирова, – ответил Клавдий Мамонтов. – Якобы даже соседка или ее брат за ними следили, когда Кантемирова приехала в гости..

– Понятия не имею, – Вера Павловна удивилась. – Надо же! У нас с Наташей о ее дачных соседях речь вообще не заходила.

– С виду они приличные люди, вместе с нами ее обнаружили. – Клавдий Мамонтов давал Вере Павловне время вспомнить. – Соседи Астаховы. Анна и Денис. Им обоим уже далеко за сорок.

– Денис? – переспросила Вера Павловна. – Денни?

– Наверное, уменьшительное имя… Она упоминала Денни?

– Так он же был протеже и любовник! – выпалила Вера Павловна.

Макар весь обратился в слух. Полковник Гущин быстро оборвал телефонные ЦУ, дал отбой, обернулся.

– Сосед по даче? Любовник Натальи Эдуардовны? – как можно спокойнее уточнил Клавдий Мамонтов, хотя новость его ошеломила.

– Не Наташи, – Вера Павловна, обычно сдержанная, сильно разволновалась. – Матери Искры Нины Прокофьевны. Денни… любовник, альфонс, разгульный юноша… Сколько лет прошло, а мы все помним ту историю.

– Вера Павловна, поподробнее, пожалуйста, – вмешался в разговор по громкой связи полковник Гущин, озадаченный и заинтригованный новостями. – Мы все вас внимательно слушаем.

– Давние дела, сколько воды утекло с тех пор, – услышав Гущина, Вера Павловна словно слегка смутилась, что опускается до пересудов про приятельниц и их близких. – Мы уже тогда все съехали из нашего четвертого дома по улице Грановского. Его сломали, построили бизнес-центр. Мать Искры, как вдова академика, получила очень хорошую квартиру на Ленинском проспекте, Искра с маленьким Левой – двушку поскромнее. Искра вела свою частную школу танцев, она еще не вышла замуж за Керима и особо не роскошествовала. Мы порой встречались, и я кое-что слышала от нее самой тогда и от Наташи. Короче…

– Нет, как можно детальнее, Вера Павловна, – попросил Клавдий Мамонтов.

– Мать Искры после смерти мужа о втором браке не задумывалась, много лет жила одна. Не хотела терять статус вдовы академика и льготы. Еще из-за дачи в Воеводине, она же государственной числилась сначала. Кантемиров на старости лет работал в Приоксом заповеднике, изучал флору. Потом, уже после его смерти, они с Искрой приватизировали дачу. Мать преподавала, ездила в Сочи, вела ботанические семинары для сотрудников дендрария. Простите, но ей в то время лет уже стукнуло, сколько мне. Возраст мудрости и силы… А она вдруг выкинула финт… Мы все ахнули.

– Какой финт, Вера Павловна? – полковнику Гущину не терпелось узнать.

– Влюбилась на старости лет в мальчишку, который моложе ее на целую вечность. Он работал в дендрарии, помогал ей, вертелся вокруг нее. Она звала его Денни – это я хорошо помню, потому что Искра его кляла – такой-сякой, чертов Денни – альфонс, присосался к маме, как клоп…

– Студент? Аспирант? – уточнил Клавдий Мамонтов. – Нам сказали, что мать Искры сама в молодости аспиранткой очаровала академика Кантемирова и женила его на себе, уведя из семьи.

– Какой аспирант! Если бы, – Вера Павловна все больше волновалась. – Садовником он подрабатывал в дендрарии, представляете? Вроде сам из Краснодара. Пристал к Нине Прокофьевне, вскружил ей голову – Сочи, юг, море, а он в свои двадцать плавал, как дельфин, на лодке ее катал. Ей стукнуло почти семьдесят! Правда, она всегда моложаво выглядела, очень следила за собой. Она щеголяла в открытых купальниках на пляже. Простите, но они занимались сексом в отеле! Она не скрывала от Искры, что жаждет физической близости после стольких лет воздержания, вдовства, и что парень ее полностью удовлетворяет, – выпалила Вера Павловна возмущенно. – Она его забрала с собой в Москву, поселила у себя в квартире. И он несколько лет жил за ее счет. На пенсию академической вдовы и подработку ученого содержать юного проходимца трудно, так она ради него начала продавать ювелирные украшения, что ей Кантемиров дарил, и две картины Поленова ушли антикварам. Денни, чертов Денни… Он бы добился у нее главного – и квартира бы от Искры уплыла, мать бы на него составила завещание. Он предлагал ей заключить официальный брак, клялся в вечной любви. Но Искра вышла замуж за Керима Касымова, а тот, извините, в те годы являлся сущим мафиозо… Сейчас он респектабелен, правоверный мусульманин. Но мы же с Наташей помнили его в начале их с Искрой романа. У него в свите водились такие отморозки… Он свистнул, они нагрянули всей бандой к Денни и велели оставить мать Искры в покое. И сочинского проходимца как ветром сдуло в одночасье. Он испугался последствий.

– И что случилось дальше? – спросил Клавдий Мамонтов.

– Благими намерениями вымощена дорога в ад, – Вера Павловна вздохнула. – Искра хотела оградить мать от альфонса и лгуна. Но отняла у нее смысл жизни. С горя, покинутая вертопрахом, Нина Прокофьевна слегла и быстро ушла. Четверть века минуло. И надо же… выплыл Денни… Денис.

Клавдий Мамонтов поблагодарил ее.

– Не факт, что Денис Астахов и тот тип – одно и то же лицо, – заметил Макар. – Однако… Ну, ботаники! Дают жару. Какая женщина мать Искры, а? Ради любви девчонкой взломала зиндан на Кавказе, освободила своего ботаника – академика, сбежала с ним в горы, подверглась нападению маньяка, спаслась… И старухой вновь все поставила на карту ради любви. Отпустила тормоза.

– Проверим все, что возможно, на Астахова Дениса, – объявил полковник Гущин. – Хотя установить события чьей-то жизни четверть века назад сложно. Но выяснить, уроженец каких он мест, – в наших силах. А дальше уже по ситуации.

Полковнику Гущину перезвонили подчиненные. И он тоже включил громкую связь. Оперативники побывали в городском муниципалитете, навели справки насчет работы Ильи Суркова и его бригадирства. Он не солгал. Действительно он нанялся красить ограды в местном парке. Приняли его на работу седьмого мая, но приступил он к своим обязанностям только после праздников, десятого числа. И продержался недолго – всего неделю. Уже 18 мая он на работу не явился, и на следующий день его уволили.

Гущину снова позвонили. Он выслушал и лаконично сообщил приятелям – из Сбербанка насчет почтальона Аллы Сурковой. Менеджер банковский его ждет, чтобы озвучить информацию не по телефону. Они покинули глэмпинг, доехали до городского отделения Сбербанка. Женщина-менеджер, с которой связывались оперативники, сообщила им, что карта Сурковой действительна, это ее личный счет, а не служебный, с которого она забирала пенсии и пособия для раздачи.

– Последний раз клиентка воспользовалась картой пятого мая, – сказала менеджер. – Сняла деньги со своего счета через банкомат с комиссией.

– Какую сумму? – уточнил полковник Гущин.

– Сто тридцать тысяч. Все, что имела, – пояснила менеджер. – Остаток на ее карте восемьсот тридцать два рубля. На этот же счет ей поступала зарплата. Весьма скромная.

Клавдий Мамонтов вспомнил слова Ильи Суркова: на материнской карте нет денег, так как она тратила все на себя. Выходит, он знал, что мать обналичила свои накопления. Поэтому и не озаботился получением ее вещей, в том числе банковской карты.

Полковник Гущин снова о чем-то напряженно думал. Они покинули Сбербанк.

– Отправляйтесь домой, – заявил он. – Пока вам в Чехове больше нечего делать. Мне предстоит оперативное совещание с местными, бодяга до вечера.

– Давайте мы смотаемся в Сарафаново и переговорим с Анной Астаховой насчет ее братца – откуда он родом, не копал ли клумбы в Сочинском дендрарии юнцом? – предложил Макар.

Перспектива возвращаться в дом на озере и бросать полковника Гущина в ходе расследования одного – пусть и на короткий период – его не устраивала.

– Нет, пока не стоит вам мелькать у них на виду, – возразил Гущин. – Об Астахове наведем справки окольными путями. Непонятные мне проволочки в проведении экспертизы тормозят все!

– Какие проволочки, Федор Матвеевич? – спросил Клавдий Мамонтов. После вчерашней размолвки он впервые обратился к Гущину напрямую.

– Экспертиза выделений в знаке, что душитель намалевал на теле Гулькиной. Я не понимаю, чего эксперты тянут с анализом спермы? Зачем дополнительные исследования понадобились?

– Как только будет готов анализ, вы возьмете у Дениса Астахова образцы ДНК? – спросил Клавдий. – Он же тогда вышел из леса нам навстречу. Вроде пробежку совершал.

Гущин колебался. Затем кивнул.

У него снова сработал мобильный. Он ответил: «Да, я слушаю». И… моментально изменился в лице.

Клавдий Мамонтов и Макар замерли. По выражению лица своего Командора они поняли, что…

– Снова? – тихо спросил Клавдий Мамонтов.

– Да. Еще один труп. Задушенная женщина, – ответил полковник Гущин.