Текст книги "Отель «Прага»"

Отель «Прага»
Татьяна Столбова

© Татьяна Столбова, 2017

ISBN 978-5-4485-5916-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Вторую ночь без сна она бы уже не выдержала. Напряжение последних дней и без того давало о себе знать, все ее тридцать пять лет были видны в зеркале даже при тусклом освещении торшера, так что Лина решила все-таки постучаться в соседний номер и попросить соседей приглушить музыку. Может, хоть на этот раз удастся выспаться.

Музыка, к тому же, была из самых нелюбимых ею – рок с бессмысленными выкриками и грохотом басов и барабанов. На несколько секунд он стих, но потом снова раздался гулкий рокот и певец снова завопил во всю мощь своих прокуренных легких.

На секунду пожалев, что Виктор не поехал с ней, Лина встала. Половина двенадцатого ночи. В конце концов, здесь не ночной клуб, а респектабельный отель, постояльцы имеют право на тишину и покой.

Она постучала в соседний, триста девятнадцатый номер, но ее интеллигентный стук утонул в пучине роковых децибелов. Тогда она ударила в дверь ногой. Три раза. Без особой надежды, что ее услышат. И уже оглянулась в поисках кого-нибудь из служащих отеля, как вдруг музыка стихла и дверь триста девятнадцатого открылась.

На пороге стоял довольно высокий, на полголовы выше Лины, худой мужчина в несвежем махровом халате противного серо-зеленого цвета. Возраст его уже явно перевалил за критический, да и образ жизни, судя по внешнему виду, был не самый примерный: помятое лицо, красные набрякшие веки, густые всклокоченные волосы, в темно-пепельном цвете которых попадались тонкие седые пряди, похожие на мелированные.

В течение долгой паузы он без выражения смотрел на Лину, а Лина на него. Потом он улыбнулся. Но все еще молчал. Наконец Лина, усилием собрав в одно целое себя, всю разлетевшуюся на атомы, заговорила с ним по-английски, как привыкла говорить в последнее время, находясь в роскошном отеле в центре Праги и в соответствующем окружении.

– Ваша музыка вторую ночь мешает мне спать.

– Мне очень жаль, – откликнулся он. – Я думал, всем нравится. Пока еще никто не приходил жаловаться.

– Я первая? – улыбнулась она.

Он помолчал, с улыбкой глядя на нее.

– Хотите бренди?

– Если только пару глотков… Чтобы быстрее заснуть…

Он шагнул назад, пропуская ее в номер, и она вошла, поражаясь самой себе, как вчера вечером поражалась коллеге из группы, обычно жеманной до оскомины и благовоспитанной до отвращения, кроющей матом официанта, принесшего не тот сорт шампанского. Отдельных слов официант, кажется, не понял, но смысл был вполне очевиден. Оправдание у дамы, по мнению Лины, имелось, но сомнительное – до шампанского она выпила не менее полбутылки водки. И все же было стыдно. И странно. За приличным фасадом немолодой, но еще грациозной антилопы таилась медведица. Впрочем, странно ли это? Лина потом несколько раз возвращалась к этой метаморфозе с коллегой, в голове ее возникали различные сравнительные образы, удачные и не очень, потом был звонок Виктора и Лина забыла об этом случае. И вот сейчас вспомнила вновь.

Неужели и за ее приличным фасадом таится кто-то, незнакомый даже ей самой? Могло ли когда-нибудь случиться такое, чтобы она вошла в номер к постороннему мужчине, ночью, согласившись с ним выпить? Нет, не могло. Но случилось. И Лина, поражаясь себе, тем не менее точно знала, что поступила абсолютно правильно, и другого варианта у нее просто не было.

– Алехандро Пулитц, – он протянул ей руку и она, поколебавшись, слегка коснулась его ладони.

– Лина.

– Хорошо, – одобрил он. – Прошу.

В номере его, таком же, как у Лины, был бардак. На журнальном столике стояли бутылки – две пустые, одна початая и одна еще не открытая, множество рюмок и бокалов. Одежда валялась на кресле и на полу. Один из предметов одежды, не принадлежащий хозяину номера, а именно – белый бюстгальтер небольшого размера, лежал на венском стуле, к которому подошла Лина, намереваясь сесть. Алехандро, не смутившись, двумя пальцами приподнял бюстгальтер и перебросил его на кресло, в кучу одежды. Лина сдержала порыв смахнуть с сиденья якобы пыль, села.

– Вам нравится такая музыка? – спросила она, кивнув на временно заглохший проигрыватель.

– Нет. Но я привык к ней. Она лучше всего заглушает тишину.

– А вы не любите тишину?

– А вы не журналистка?

– Нет… Почему вы так подумали?

– Задаете вопросы.

– Задайте и вы.

– Если честно, я вчера слишком много выпил… Или сегодня?

– Сейчас почти полночь.

– Да?.. Значит, сегодня. Я спал, вы меня разбудили, в голове моей вакуум и ни одного вопроса.

Он протянул ей рюмку с бренди и сел в кресло, прямо поверх вороха одежды; сделал небольшой глоток из своей рюмки, в упор глядя на Лину. Глаза у него, несмотря на красные припухшие веки, были необыкновенны. Два голубых бриллианта, не потускневших от времени, как и положено бриллиантам. Ясные, яркие и наверняка светящиеся в темноте…

Лина, подумав о бриллиантах, вспомнила упрек Виктора: «ты набита пошлостями как дурак цитатами из фильмов». Да, этим она грешила с детства, Марго всегда смеялась над ней. Тем не менее Лина поступила в университет на лингвистику, на английское отделение.

– Вы спали под этот грохот?

– Да.

– А я люблю тишину. Я хотела поселиться в другом отеле, небольшом, где-нибудь на окраине, но выбора не было.

– Почему?

– Всю нашу группу поселили сюда.

– Вы туристка?

– Нет, я лингвист, занимаюсь английским. Здесь проходит симпозиум, я на нем выступаю.

– Когда?

– Послезавтра, в пятницу.

– Хотел бы я вас послушать, но боюсь, не получится. Послезавтра я улетаю.

– Домой?

– Да. В Испанию, в Эльче. А вы откуда?

Лина помолчала. Она сама не знала точно, где ее дом. За последние восемнадцать лет она дважды поменяла место жительства и через несколько месяцев собиралась поменять его в третий, на сей раз переехав не просто в другой город, но в другую страну.

– Я отовсюду, – сказала она, – мне кажется, я могла бы жить везде. Кроме очень жарких стран.

– Ваш английский хорош, но это не ваш родной язык.

– Верно. И не ваш.

– Я вообще его плохо знаю.

Лина улыбнулась ему. По-английски он говорил прилично, но не заботясь о произношении и грамматических тонкостях.

Откуда-то с пола вдруг полилась тихая нежная мелодия. Алехандро наклонился, разрыл кучу одежды, лежащую возле его кресла, и выудил оттуда мобильник.

– Si, – сказал он.

Дальше он говорил по-испански и Лина не понимала ни слова. Она смотрела на него, держа в руке почти опустевшую рюмку, почти равнодушно отмечая на лице его следы времени. Какое ей было дело до времени? Она не раз уже задумывалась о нем и каждый раз вывод был один: оно все равно разрушит всё и вся, и ее саму, и, когда-нибудь, ее жизнь, так есть ли смысл горевать об уходящих днях, годах? Много фраз на эту тему Лина произносила про себя, много размышляла, порой уходя в сторону от предмета, но обязательно, пусть и окольными путями, возвращаясь к нему, и каждый раз ловила себя на том, что не может, несмотря на все старания, не может постичь логики времени, и даже не может понять, существует ли эта логика.

Сейчас она подумала об этом мимолетно и без интереса. Она вообще сейчас чувствовала себя в каком-то ином, непривычном, чужом мире.

Голос Алехандро, немного севший, между тенором и баритоном, звучал лишь фоном. На первом плане была тишина и тихий шелест дождя за окном. В мокром стекле отражались уличные фонари и тускло-желтое пятно лампы торшера, такого же, как и в номере Лины. А еще отражался профиль Алехандро, его торчащие в разные стороны волосы.

Лина долго смотрела на этот отраженный профиль, потом перевела взгляд на самого Алехандро. Он явно устал. Беседа по телефону утомила его, он уже больше слушал, чем говорил. Вот он зевнул. Вот возвел глаза к потолку. Лина подумала, что надо уходить.

Она поставила пустую рюмку на стол и уже хотела подняться, но почему-то не поднялась. «Сейчас, – сказала она себе, – он закончит разговор и мы попрощаемся». Но вот он закончил разговор, напоследок вдруг взбодрившись и прокричав в трубку несколько слов, по-видимому, ругательств.

– Простите, – сказал он Лине, бросая мобильник в ту же кучу одежды. – Некоторые люди спят целыми днями, а к ночи просыпаются и начинают активную жизнь. Как вампиры. Я тысячу раз говорил ему, чтобы он не звонил после полуночи…

– Мой муж тоже любит работать ночью.

– Кем он работает?

– Он директор небольшой компьютерной фирмы.

– Продает компьютеры?

– Нет, он продает софт, и не спрашивайте меня, что это такое. Я не знаю. А еще его фирма… Но это неинтересно. Компьютеры – это так далеко от меня. Я умею печатать, умею пользоваться интернетом, но и все. Виктор потратил на меня какое-то время, пытаясь чему-то научить, пока не понял, что это бесполезно. С тех пор он не пристает ко мне с этими глупостями. Он никогда не тратит время зря. Он деловой человек.

– Вашего мужа зовут Виктор?

– Да.

– Он здесь? С вами?

– Нет. Послушайте, мистер Пулитц, вы говорите, что не любите тишину. Но дождь? Идет дождь, под него так хорошо спится…

– Я уже проснулся. Этот дурак Хорхе разбудил меня окончательно. Теперь меня не усыпит даже тяжелый рок. Налить вам еще бренди?

– Немного.

Он наклонился, чтобы снова наполнить рюмки. Полы его халата разошлись, открыв широкую в кости, но впалую грудь с редкими седыми волосками, и небольшой животик. Он заметил это, но не смутился, а лишь подмигнул Лине, поставил бутылку на стол, вручил гостье ее рюмку и только тогда снова запахнул халат, на сей раз потуже завязав пояс.

– Итак, лингвист и компьютерщик. Можно сказать, смежные профессии. Почти как стюардесса и механик, или актриса и продюсер.

– А вы кто, мистер Пулитц?

– Давайте без мистера.

– Хорошо. Кто вы, Алехандро?

– Я художник.

– Хорхе – ваш агент?

– Нет, мой агент сидит в Эльче и, кстати, тоже звонит мне, когда ему вздумается. Он вообще многое себе позволяет на том основании, что он мой брат. А Хорхе – издатель. Мы с ним задумали выпустить мой альбом, и теперь неистовый Хорхе, озаряемый все новыми гениальными идеями, названивает мне с ночи и до утра, пока наконец сон не собьет его с ног. Это, кстати, не совсем метафора. У Хорхе удивительная способность засыпать мгновенно. Он может разговаривать с вами, смеяться, шутить и смотреть вам в глаза, и вдруг веки его смыкаются, голова падает на грудь, и вы с удивлением и внезапно возникшей неприязнью замечаете, что он крепко спит.

– Он ваш близкий друг?

– Нет, просто знакомый.

– Значит, вы известный художник. Разве стал бы какой-то посторонний Хорхе издавать альбом посредственности? Алехандро, вы заинтриговали меня. Могу ли я увидеть хоть одну из ваших картин?

– Здесь у меня ничего нет. Но можно посмотреть в интернете. Завтра, хорошо? Завтра я найду ноутбук, он где-то здесь…

– У меня тоже есть с собой ноутбук.

– Ведете переписку с Виктором?

– С Виктором и с коллегами. Но, похоже, я уже близка к тому, чтобы занести своих коллег в черный список в моем почтовом ящике.

– Почему?

– Они не одобряют моего слова.

– Чего?

– Моего слова. Я придумала новое слово. Оно обозначает… Нет, я не хочу сейчас об этом. Просто – я придумала новое слово. Послезавтра я скажу о нем во время своего выступления. В финале… Хотя Виктор считает, что будет лучше с этого начать.

– Нет, вы правы, а Виктор неправ. Лучше сказать о вашем новом слове в финале выступления. Так получится эффектнее.

– Я пыталась объяснить это Виктору…

– А какие у него аргументы?

– Моя занудная речь на три страницы сгладит негативное впечатление от нового, никому не нужного, идиотского, бредового слова. К тому же на английском.

– Мне начинает нравиться Виктор.

– Мне он тоже нравится. Что вы улыбаетесь, Алехандро? Виктор необыкновенный.

– Правда?

– Знаете… Сначала мы были просто друзьями. Мы понимали друг друга с одного взгляда. Нам было так хорошо вместе… У меня был молодой человек, с которым мы собирались пожениться. У Виктора была девушка. Но как только мы расставались с ними, он сразу звонил мне, или я ему… И мы встречались. Он рассказывал, какая у него замечательная невеста. Я рассказывала о своем женихе. Он на самом деле был хороший парень. Правда, я уже плохо его помню…

– Хорошие парни обычно плохо запоминаются.

– Да, наверное… И вот наступил день… Двадцать седьмое апреля, пятница. Девятнадцать часов двенадцать минут. Время я запомнила точно, потому что мой жених опаздывал на наше очередное свидание и я все время смотрела на часы. Шел дождь. Я совсем промокла, у меня не было зонта. Я снова посмотрела на часы… Вот тогда как раз и было девятнадцать часов двенадцать минут. И вдруг над моей головой раскрылся купол. Такое было первое впечатление – большой черный купол.

– Зонт раскрыл Виктор?

– Да. Он проходил мимо и увидел меня… Это была судьба, как вы думаете?

– Конечно, судьба.

– И мы пошли к нему домой. А утром…

– Не смущайтесь, Лина, это совершенно естественно.

– Я бы не сказала… Виктор был моим первым мужчиной…

– А, так жениху ничего не досталось?

– Абсолютно!

Лина засмеялась. Алехандро с улыбкой смотрел на нее, потягивая бренди. Она видела, что ему интересна беседа с ней, но все равно, пора было уже заканчивать визит и уходить к себе. Она и без того перешла все рамки приличия.

– Так что случилось утром?

– Ничего не случилось. Виктор сказал мне, что мы, кажется, совершаем ошибку. Я выбрала не того жениха, а он – не ту невесту.

– И вы с ним согласились.

– Да. Через два месяца мы поженились.

– Вы любите его до сих пор?

– Бесконечно. Он мой, я знаю его, я чувствую его. Он красивый, умный, с ужасным характером…

– Сколько лет вы вместе?

– Пятнадцать.

– Солидный срок.

– Да.

– И вы еще не устали друг от друга?

– Нет, конечно, нет. Разве можно устать от того, кого чувствуешь словно часть себя?

– Я понял, но в жизни бывает все.

– Только не со мной. Не со мной и не с Виктором. И я никогда…

Все было так странно, что у Лины на мгновение закружилась голова. Она надеялась, Алехандро не заметил, как рюмка подрагивает в ее пальцах. «Это какое-то безумие», – подумала она. Действие развивалось как в любовном романе, и все мысли ее были оттуда же. Тем не менее она решила поставить точку в этом эпизоде.

– Я никогда, никогда… – она помолчала. – Я никогда не изменю ему.

Алехандро молча смотрел на нее.

– Вот вы сказали: в жизни бывает все. Наверное, это так… В этом мире, во всем мире, среди миллионов… есть только один человек, только один… С которым я совершенно однозначно изменю Виктору. Не задумавшись ни на секунду. И мне не будет стыдно. Только один человек…

Лина выдохнула, покачала головой, снова поражаясь самой себе, допила бренди. Краем глаза она видела, как смотрит на нее Алехандро. Пауза не была мучительной и не была долгой.

Алехандро тоже допил свой бренди, потом поставил рюмку на стол, слегка наклонился к Лине и спросил:

– Останемся здесь или пойдем к вам?

– Останемся здесь, – ответила она.

***

Его немного тревожило, что Инма задержалась в Дрездене. Она должна была вернуться вечером, но вместо этого позвонила, сказала, что останется до завтра, потому что встретила друзей. Она знала, что он не ревнив, но, вероятно, не догадывалась, что в последнее время ближе к ночи на него начинала накатывать тоска, которая усиливалась, если он пребывал в одиночестве. Он пил, включал на всю громкость безумную музыку и вместо того, чтобы спать, просто отрубался, иногда на короткое время, минут на двадцать, иногда на час или больше. Но ночь в одиночестве теперь постоянно состояла для него из рваных клочков забытья и тяжелого бодрствования.

Когда Инма была с ним, а она все-таки была с ним практически круглые сутки, тоска и неправильный сон как-то смягчались, словно бы Инма являлась лекарством, однако все равно что-то нарушилось в его жизни, что-то было не в порядке. Он думал, вернувшись домой, сходить к врачу, но знал, что это только намерение, а на деле он вряд ли пойдет.

Жизнь с Инмой дома, в Эльче, по большей части была размеренна и спокойна. Алехандро много работал. Инма позировала ему, готовила еду, писала непонятные стишки, разговаривала по телефону с подругами и друзьями – своими и Алехандро, читала вслух отрывки из пьес, ужасно переигрывая, и почти каждый вечер на час или два убегала домой, к матери и двум противным младшим сестрам, по какой-то необъяснимой причине не унаследовавшим ни красоты этой семьи, ни ее бурной энергии.

В первый год совместной жизни к ним часто приходили гости, но постепенно этот поток иссяк – возможно, потому, что душевная отдача была от одной Инмы. Она была слишком молода для Алехандро, но с этим он бы как-нибудь справился, однако ее друзья были ее ровесниками, шумными и порой бесцеремонными, поэтому общение с ними он вскоре свел до минимума. Теперь только один гость регулярно, как и прежде, появлялся в их квартире – младший брат Алехандро, Эрнесто, капризный и эгоистичный, беспрестанно меняющий любовниц и пребывающий в непоколебимой уверенности, что ему всегда и везде рады. Он воспринимал квартиру брата как собственную, хотя у него была и собственная; приходил когда хотел и уходил когда хотел, так что у него был свой ключ и своя стопка постельного белья в шкафу.

В самом начале жизни с Инмой Алехандро все ждал, когда она уйдет от него. Потом ждать перестал. Он понял, что она не уйдет. И все же его иногда беспокоила мысль, что она многое с ним теряла. Ей было всего двадцать три, она мечтала стать актрисой, она прекрасно танцевала фламенко, но основная часть ее времени была посвящена ему, Алехандро. И неважно, что она вряд ли стала бы актрисой – у нее не было для этого таланта. И неважно, что она перестала заниматься фламенко, потому что подралась с партнером, который наступил ей на ногу, а потом послала к чертовой матери всех остальных танцоров и ушла из студии навсегда. Важно то, что она была слишком молода для него. И если этот факт ничего не значил в плане секса и совместного проживания, то очень много значил в плане будущего. Ее будущего. Потому что у него оно было вполне определенным и, если все пойдет так, как было изначально задумано природой для всех, – гораздо короче, чем ее. И что тогда? Что с ней станет?

Иногда Инма чем-то напоминала Алехандро «даму из Эльче». Он писал ее в разных ракурсах, пытаясь найти то, что узнал бы с первого взгляда. Но пока не получалось. «Дама из Эльче» – древняя скульптура, найденная недалеко от города еще в конце позапрошлого века и впоследствии по современной привычке растиражированная до неприличия – уже год как стала для Алехандро навязчивой идеей. Это заметил даже Хорхе, отбиравший его картины для альбома. Алехандро казалось, что где-то в глубине своей души и своей памяти он точно знает, как на самом деле выглядела и какой была «дама из Эльче», он словно бы «помнил» ее, и в Инме, казалось ему, неуловимо порой мелькали ее черты, ее взгляд, и тогда Алехандро бросал все, выхватывал из рук Инмы журнал или ложку, или что у нее было в руках, а если ничего не было, то просто хватал ее за плечи и толкал в сторону мастерской, и там сразу начинал писать. Сразу, чтобы не забыть то, что только что увидел. И ни разу не вышло. Ни разу. Вероятно, Алехандро просто померещилось. Вот она, оборотная сторона одержимости. Настоящая «дама из Эльче» так и не проявилась в Инме, ни в жизни, ни на холсте.

Иной раз его осенял вопрос: а зачем она вообще ему нужна, эта дама из далекого прошлого? Ни необычной красоты, ни джокондовской загадки в ней не было. Может быть, так проявлялся кризис возраста. Может быть, просто хотелось чего-то свыше того, что уже достиг. Может быть, ему просто был нужен кто-то другой, не из этой жизни, не из этого круга, давно уже наскучившего ему, исключая Инму. Алехандро не знал ответов. Он просто искал свою «даму из Эльче», хотя понятия не имел, что будет делать, если найдет.

Когда этой ночью к нему явилась Лина, ему на миг вдруг показалось, что пришла она, его странная дама. Наваждение длилось несколько секунд, потом прошло. Однако он пригласил Лину к себе, просто из вежливости. Она была красивая, но, в общем, ничего особенного. Она пришла под предлогом того, что у него громко играла музыка, но Алехандро в это не верил. Скорее всего, узнала его и захотела познакомиться. Такое уже бывало. Те, кто интересовался живописью, знали его в лицо. В интернете было полно его фотографий. Алехандро Пулитц на своей выставке в Париже, Алехандро Пулитц на своей выставке в Мадриде, Алехандро Пулитц на своей выставке в Нью-Йорке, Алехандро на пикнике с подругой (с Инмой), Алехандро дома, Алехандро у холста и так далее.

Фотографироваться заставлял его Эрнесто, несколько лет назад по собственному желанию и настоянию ставший его агентом. Алехандро равнодушно подчинялся. Ему было наплевать на фото, на видео, вообще на все. Он хотел просто работать, жить с Инмой и искать свою «даму из Эльче». Все прочее было суета сует и проходило мимо Алехандро, развлекая остальных. Так что, вполне возможно, Лина была поклонницей изобразительного искусства и, увидев его в отеле и узнав, решила придумать повод для знакомства.

Что ж, он был не против. Он не видел в этом ничего неправильного. Инма владела им лишь временно, как всё временно в этом мире. Пару раз, в самом начале их знакомства, у него случались небольшие приключения, просто по инерции, но Инме, конечно, знать об этом было необязательно. Женщины в этом смысле довольно скучны и не обладают широтой взглядов, зато обладают способностью вывернуть наизнанку рядовой эпизод секса и преподнести его как предательство, равное по подлости государственной измене.

Неожиданно Лина захотела у него остаться. Это немного удивило его. Она казалась такой чопорной со своим безупречным английским и аккуратной, несмотря на поздний час, прической. И неожиданно ночь с ней взбодрила Алехандро настолько, что он захотел повторить. И под утро, засыпая, думал, что не прочь бы повторить еще не раз, вот только Инма должна уже сегодня вернуться, а потом у них самолет домой, в Испанию. Нет, проще всего распрощаться и забыть. Надо быть проще. И все разрешится само собой.

***

Она заснула рядом с Алехандро только под утро, после того, как заснул он. Заснул как-то странно, словно провалившись внезапно в какую-то бездонную пропасть. Поначалу она даже испугалась, потрясла его за плечо, он не отреагировал. Потом прислушалась, услышала очень тихое, но ровное дыхание, успокоилась, положила голову ему на плечо и вскоре тоже уснула.

Ей снился Лалин – маленький провинциальный городок, в котором она родилась. Он так давно ей не снился. Его прямые неширокие улицы, каштановые аллеи, дымящие трубы завода на окраине, одноэтажные и двухэтажные каменные и деревянные дома, два квартала пятиэтажных хрущевок, просторные дворы, где между деревьями протянуты веревки, а на них развешано белье, и тут же детские горки, качели, скамейки, стайки девчушек-мам и старушек-бабушек. И равномерный гул голосов. Или это был шум речных вод? В центре Лалина их довольно спокойная речушка делала крутой поворот и резко спускалась вниз, так что в этом месте всегда было шумно. А Лина со своей семьей жила как раз недалеко от центра и шум реки был фоном ее жизни. Вернее, одной части жизни – детства и юности.

Лина не скучала по Лалину. Она уехала оттуда очень давно. Потом сразу окунулась в столичную жизнь, обросла новыми интересами, знакомствами, Лалин был забыт прочно и безвозвратно. И если даже изредка снился, то сны эти не вызывали никаких особых эмоций. Не вызвали и теперь. Ей не захотелось вернуться туда, даже на день.

Лина устала думать. Зевнув, она вдруг вспомнила о том, что произошло. Сердце ее рванулось, ухнуло в низ живота, Лина в ужасе раскрыла глаза и приподнялась на локтях.

За окном светило солнце. Было уже часов десять утра, не меньше. Лина перевела дыхание, а потом взгляд – на мужчину, который лежал рядом и крепко спал. Ужас ее сразу куда-то исчез, причем бесследно. Она улыбнулась. Нет, всё суета сует, и ей не о чем жалеть. Вернее, может быть, она пожалеет потом, но сейчас ей не хотелось заниматься разбором своих чувств и поступков. Все произошло. Вот и хорошо. Он здесь, он рядом, пусть ненадолго, но это «недолго» пока еще длится и можно забыться в нем, до тех пор, пока ее не выдернет оттуда реальность. А сейчас он здесь, рядом. Лина с улыбкой смотрела на него.

При дневном свете еще явственнее стали видны признаки возраста. Ему было уже пятьдесят восемь, Лина знала. Он все еще был похож на star from art, но уже в стадии неотвратимого угасания. Лина поднесла ладонь к его щеке и нежно прикоснулась. Он даже не пошевелился. Дыхание его по-прежнему было тихим и ровным.

Пора было уходить. Судя по замеченному вчера бюстгальтеру и некоторым другим вещам, он жил в этом номере не один, а с женщиной. Это больно ранило, Лина сама не знала, почему, – странно было бы предполагать, что в своем возрасте он еще или уже будет один. Сейчас этой женщины здесь не было, но она могла явиться в любую минуту. Может быть, они поссорились и она ушла в ресторан, сидела там всю ночь, обливаясь слезами и шампанским. Может, уехала куда-то по делу. Но она точно существовала, и Лина не имела никакого желания столкнуться с ней здесь.

С другой стороны, он ни о чем не волновался, спокойно спал, а уходить Лине все-таки не хотелось.

Она еще раз слегка прикоснулась ладонью к его щеке. Она отдавала себе отчет в том, что это не просто нежность. Она надеялась разбудить его, а там с его помощью понять, что делать дальше. Она бы осталась у него еще на час или два, или на сколько он скажет. А лучше – если бы все повторилось, потом она ушла бы к себе, отдохнула, выспалась, подготовилась к конференции и вернулась к нему. Но она предполагала, что его женщина не оставит его так надолго. Поэтому стоило воспользоваться моментом и просто повторить все, что было, а потом уйти с тем, чтобы больше не вернуться.

Да, все равно надо было расставаться. Лина заранее боялась этого момента – когда надо будет попрощаться навсегда; у нее заранее заболело в груди, возле сердца; еще не пережитая тоска расставания уже напоминала о том, что никуда не деться, она наступит, рано или поздно.

Он пошевелился, медленно приоткрыл глаза. Увидел ее, склонившуюся над ним, тихо улыбнулся.

– Ты здесь?

– Я здесь, – ответила Лина по-русски. – Алекс, тебе не кажется, что нам пора перейти на родной язык?

***

За это утро они повторили еще дважды. Алехандро был в ударе, он давно не чувствовал себя так хорошо, и если бы не мысль об Инме, которая могла вернуться и без предупредительного звонка, он был бы счастлив.

Лина с ее чопорностью и неуверенностью в себе осталась во вчерашнем дне. Сегодня это была совсем другая женщина. Алехандро, после первых ее слов по-русски вначале оторопевший, потом не позволил ей продолжить, навалился на нее всем телом, начал целовать, и она ответила ему с тем же пылом, так что у него даже промелькнула совершенно идиотская идея заплатить ей перед ее уходом.

То, что его поклонница оказалась русской, только придавало встрече пикантности. Алехандро давно не общался с соотечественниками, разве что изредка среди покупателей попадался русский денежный мешок, почти всегда с претензией на интеллектуальность, но с покупателями Алехандро всегда говорил коротко и исключительно по существу. Болтовню за чашечкой кофе он оставлял для Эрнесто. Брат любил всю эту мишуру – встречи и переговоры с галерейщиками, покупателями, заказчиками, журналистами. Эрнесто любил показать себя, свою красоту – а он был уверен, что необычайно хорош собой, – продемонстрировать свою эрудицию, свое умение жонглировать словами и фразами, свою причастность к высокому искусству.

В свои сорок семь он хорошо выглядел, в какой-то мере благодаря тому, что некоторое время назад, спохватившись, вцепился в уходящую молодость со всем отчаянием человека, вдруг обнаружившего, что время все-таки идет, нисколько не тормозя, что его не остановить и тем более не вернуть того, что было. С тех пор Эрнесто тщательно следил за собой, своей кожей, своими волосами, своей одеждой. Полки в его ванной комнате были заполнены баночками с кремами, масками и бальзамами, как у женщины. Два раза в месяц он посещал салон красоты. Три раза в неделю ходил в фитнес-клуб.

В результате всех усилий Эрнесто, в пестрой попугайной одежде, с золотой цепью на шее, золотым дутым браслетом на правом запястье, золотыми перстнями на пальцах, с напомаженными, крашеными в иссиня черный цвет, зачесанными назад волосами умеренной длины, с вьющимися кончиками, был похож на педика, коим в действительности не являлся, и на людей незнакомых производил обратное желаемому впечатление.

Его шизофреническая натура со склонностью к мгновенным перепадам настроения живо откликалась на все, что касалось общественной жизни. Он хотел быть, участвовать, присутствовать, он хотел всего, что могла дать арт-жизнь в Эльче, а если там ему чего-то начинало не хватать, он ехал в Мадрид или устраивал брату выставку в каком-нибудь большом городе за границей Испании. Крепкий и плотный, но с легкой небрежной походкой, он появлялся как дар с небес и желал внимания – для себя и для брата. Другие его не интересовали.

Алехандро порой очень уставал от него, но ничего не мог поделать. Эрнесто с детства пил у него кровь и в их совместном сосуществовании ничего нельзя было изменить, никогда.

Лет пять назад он вдруг решил вернуться на родину и стал уговаривать Алехандро продать квартиры в Эльче, затем влюбился в испанку и передумал. Потом у него была идея переселиться в Китай – он не мог толком объяснить, зачем, но все равно очень скоро снова передумал и опять начал смотреть каталоги недвижимости в России. Стопки этих каталогов пятилетней давности и сейчас еще пылились на антресолях в его квартире. Как обычно, его планы снова поменялись, и как обычно, после этого он быстро о них забыл.

В Чехию он с ними не поехал. Тоже было странно, между прочим. Но Алехандро, вспомнив о младшем брате сразу после неумной идеи заплатить Лине за секс, наконец сумел сосредоточиться, выкинуть все неважное из головы и полностью отдать себя этой женщине. Он этого хотел. Они оба этого хотели.