Текст книги "Отель «Прага»"

3

– Что? Как ты меня назвала?

Алехандро резко сел в кровати и ошарашенно уставился на Лину. До него наконец дошло.

– Алекс. А что?

– Откуда ты знаешь, как меня зовут на самом деле?

Лина с удивлением посмотрела на него. Похоже, они не поняли друг друга. А она-то думала, что он ее вспомнил. Она-то думала, что вся его страсть и произошла оттуда, из воспоминаний, из прошлого.

– Но… – начала Лина, пытаясь подобрать слова.

И тут запел телефон Алехандро.

Он не сразу отвел от Лины взгляд. Несколько секунд они смотрели друг на друга в упор, ничего не говоря. Потом он сменил кадр – наклонился, откинул в сторону свой халат, валявшийся на полу у кровати, и поднял мобильник.

– Si, cielo11
  Да, милая (исп.).


[Закрыть], – посмотрев на экран мобильника, ответил он.

Некоторое время он молча слушал, затем улыбнулся, затем засмеялся. Лина снова почувствовала резкий, болезненный ожог ревности. Нет, конечно же, он не узнал ее. Он просто переспал с ней, как переспал бы с любой женщиной, заявившейся ночью к нему в номер и не отказавшейся выпить с ним. Вот и сейчас он, не смущаясь присутствием Лины, разговаривал со своей cielo так нежно, с такой хорошей улыбкой, что Лина чуть не заплакала. Отвернувшись от него, она молча села на кровати; прикрываясь краем одеяла, начала одеваться.

Все произошедшее стало вдруг казаться ей нелепостью, грубой и некрасивой. Прежде ей не доводилось попадать в подобные ситуации, никогда, даже гипотетически. Сейчас она чувствовала себя так, словно несколько дней не мылась. Блузка и юбка, надетые ею лишь вчера вечером, выглядели измятыми, несвежими. Ночь прошла. А с ней исчезло и наваждение. Новый день принес не просто разочарование – он вернул Лину в ту реальность, о которой она думала совсем недавно, куда не хотела возвращаться, и от которой, она знала, все равно было никуда не скрыться. Жаль только, что эта реальность наступила так скоро и так откровенно обнажила истинную суть ночного приключения.

Из мобильника Алехандро доносился голос девушки – молодой, звонкий, с пронзительными нотками. Она что-то рассказывала ему, торопясь и смеясь. Лина не знала испанского, но в данный момент и не хотела бы знать. Лучше было не понимать того, что говорила эта cielo. Для Лины – лучше.

Какое красивое имя – Cielo. Или это не имя?

Так и не посмотрев больше на Алехандро, Лина вышла из номера.

***

Вернувшись к себе, она сразу пошла в душ. Там, под струями теплой мягкой воды постепенно приходя в себя, Лина неожиданно вспомнила о том, что свой мобильный телефон оставила вчера в номере, и утром Виктор наверняка ей звонил. Она заторопилась. Мысль, что в тот момент, когда муж пытался ей дозвониться, она лежала в постели с другим мужчиной, была мучительна. Но лишь на пару мгновений. Не стоило лгать себе: всю ночь и все утро с этим «другим» мужчиной она отлично отдавала себе отчет в том, что изменяет Виктору. И это совсем не было мучительно. Всего-то немножко стыдно. Немножко. Потому что на самом деле Лина была уверена, что поступает единственно верно, иначе и нельзя. Уверена в этом она была и сейчас.

Из душа она вышла уже в другом настроении. Еще далеко не в светлом, не в спокойном, но уже и не в таком подавленном. Правда прояснилась для нее и была, в общем-то, довольно проста: то, что произошло, должно было произойти. В сущности, думала Лина, если разобраться, то могло быть гораздо хуже: она могла не встретиться с Алексом. Они прожили в одном отеле несколько дней, причем в соседних номерах, а встретились только потому, что она сама пришла к нему. Let this awful music be blessed22
  Да будет благословенна эта ужасная музыка (англ.).


[Закрыть].

Бросив взгляд на мобильник, лежащий на столе, Лина подошла к окну. Прага была залита солнцем. Лина любила этот старинный город, уютный и мирный, и надеялась, что любовь взаимна.

Ей всегда было здесь хорошо. Виктор намеревался переехать в Германию, в Ганновер. Лина предпочла бы Прагу, но муж даже не думал интересоваться ее мнением. Он ехал не только жить, но и работать, а для этого, полагал он, ему более всего подходила Германия. Там находились его партнеры, к тому же, он неплохо знал немецкий, да и вообще все сводилось к тому, что переезжать надо именно туда. Несколько лет назад они на полгода осели в Финляндии, но затем вернулись в Москву. Лина любила этот город, свою квартиру, свой двор, вид из окна, окрестные улицы и дорогу в институт, но если уж возникла необходимость переехать, то ей было все равно, куда. Да, она бы выбрала Прагу. Но и Ганновер – тоже неплохо. Ей везде было комфортно, только бы рядом был Виктор.

Сейчас она подумала о том, что была бы не против переехать в Испанию. Но вот эта мысль уже точно была неприличной.

Ее мобильник вдруг очнулся; жужжа, начал ездить по гладкой полировке стола. Лина взяла его, посмотрела на экран. Звонил Виктор. Впрочем, а кто еще мог ей звонить? Несколько секунд поколебавшись, Лина нажала кнопку, улыбнулась и сказала:

– Витя, привет.

***

Алехандро нажал отбой и какое-то время сидел, улыбаясь, думая об Инме. Как обычно, она не утерпела до встречи и позвонила ему, чтобы рассказать о своих приключениях в Дрездене. «Где ты?» – спросил он ее в конце долгого разговора. «Здесь! – крикнула она. – Буду через двадцать минут!» И отключилась. И вот теперь Алехандро, умиляясь, думал об этой ее милой детской особенности – срочно рассказать ему обо всем. Она и дома делала так. И он никогда не говорил ей: «Расскажешь потом, когда придешь». Даже если был очень занят в мастерской. Он стоял с мобильником в руке перед холстом и с улыбкой слушал непосредственную болтовню Инмы, наслаждаясь ее голосом и самим фактом ее звонка. Это была еще одна монетка в копилку их любви. И таких монеток за четыре года накопилось достаточно, чтобы не сомневаться ни ему, ни ей: их любовь существует, она реальна, как реально то, что можно видеть, слышать, ощущать и трогать.

Эрнесто Инма всегда раздражала. Он считал ее недалекой посредственностью, тормозящей его брата на пути к мировому признанию. Приходя к ним домой, он высокомерно кивал Инме и далее старался ее не замечать. Алехандро он однажды объяснил, что Инма ему просто не нравится.

Это действительно было так, Алехандро понимал. Эрнесто практически не имел тормозов и почти все знакомые дамы неоднократно были одарены его вниманием, заключавшемся в щипке за грудь или зад или чем-то еще более существенном. Возмущение дам он в расчет не принимал, полагая, что это всего лишь глупое кокетство, а на деле они очень рады интересу такого мужчины как он. И только к одной женщине, Марине, жене брата, Эрнесто относился с подобием уважения, если можно так назвать то, что он ни разу не обидел ее. Или Алехандро просто забыл. Марина исчезла из его жизни так давно, что иногда ему казалось – ее вообще никогда не существовало.

Да, странно, что Эрнесто не поехал с ними в Чехию. Обычно происходило наоборот – от него было не отвязаться. Подвижный, мобильный, Эрнесто был легок на подъем и обожал поездки, особенно по разным странам. Так что они всегда и везде ездили втроем. И, по настоянию Эрнесто, который боялся жить один, даже селились в одном номере, наверняка вызывая массу домыслов обслуживающего персонала и соседей.

Алехандро, привыкший во всем уступать младшему брату, уступал и в этом. Единственное, на чем настаивал он – чтобы номер был двухкомнатный. Инма, несмотря на внешнюю раскованность, была в какой-то мере пуританкой и ни за что не стала бы заниматься сексом в присутствии третьего, пусть даже этим третьим был всего лишь Эрнесто, так часто мозоливший им глаза, что давно уже воспринимался Инмой как часть интерьера.

Эрнесто смирился, и со скрипом, однако стал соглашаться на двухкомнатный номер. Конечно, лучшая комната доставалась ему, и все же это была победа. Маленькая, но победа Алехандро. Эрнесто терпеть не мог жить один. Он боялся темноты, внезапной смерти, летучих мышей, вторжения бандитов и многого другого, чего боялся еще в детстве, когда среди ночи вдруг вскакивал со своей кроватки, проворно забирался в постель к брату и начинал подкапываться под него, чтобы спрятаться от своих ужасных фантазий.

В Эльче в его просторной двухкомнатной квартире жила прислуга, старая полуслепая Палома, а также кот Базилио – облезлый, одноухий, хромой. Эрнесто его очень любил.

Кот гулял сам по себе, подобно хозяину, и подобно ему же – искал любовных утех, но каждый день непременно возвращался домой, полный достоинства и блох.

Что же случилось? Почему Эрнесто отказался поехать с ними в Прагу?

Алехандро неожиданно всерьез задумался над этим вопросом. Настроение его испортилось. Он забеспокоился. Первое, что пришло ему в голову – Эрнесто смертельно болен. Стал бы он это скрывать? Возможно.

Чувствуя, как заколотилось сердце, Алехандро снова взял мобильник и набрал номер брата. Эрнесто не ответил. Тогда Алехандро позвонил Инме.

– Ты где? – резко спросил он.

– Подхожу к отелю. А что случилось? У тебя такой голос…

– Инма, ты не знаешь, почему Эрнесто не поехал с нами?

– И хорошо, что не поехал.

– Да, хорошо, но почему? Ты не знаешь?

– Вы же поссорились!

– Ну и что?

– Алехандро, твой брат не делится со мной своими мыслями.

Не прощаясь, Алехандро отключился. Конечно, дело было не в ссоре. Эрнесто был склочным типом, но никогда не таил обид. Как бы они ни поругались, он преспокойно появлялся на следующий день и про вчерашнюю размолвку уже не вспоминал. Так было и в этот раз. Он немного дулся, немного более обычного капризничал, но всерьез не сердился. Почему же он сказал, что не поедет?

Алехандро начал припоминать. Так, поездка в Чехию изначально была идеей Эрнесто, что естественно. Все подобные идеи исходили от него. Если бы не он, Алехандро сидел бы в Эльче не высовывая носа, а может, и вообще не выходил бы из дома.

Потом они поссорились. Потом Эрнесто принес билеты на самолет – для Инмы и Алехандро. Тогда Алехандро не спросил его, летит ли с ними он. Это подразумевалось само собой. Но за день до отлета Эрнесто вдруг явился и стал давать брату ценные указания по поводу этой поездки. «А ты разве не с нами?» – спросил Алехандро. «Нет, – ответил Эрнесто, – у меня свои дела». Алехандро кивнул – дела так дела. Ему и в голову не пришло, что тут что-то не так. Это сейчас ему стало казаться странным поведение брата, учитывая то, что они всегда ездили вместе и никакие дела не могли этому помешать. А тогда он выслушал инструкции Эрнесто, вздыхая и качая головой с недовольным видом – ибо все это ему было глубоко неинтересно и заниматься всякими административными глупостями он не желал, – пообещал выполнить все точно и вовремя, и разговор на этом закончился.

В Чехии Алехандро должен был встретиться с галерейщиком Новаком, то ли Карелом, то ли Гавелом, и договориться с ним о выставке. Встреча состоялась, однако переговоры Алехандро провалил. Новак предложил всего лишь два места для картин Алехандро на общей выставке, посвященной женской красоте. Для Алехандро все это было весьма неприятно – и сама идея, поскольку была примитивна, да и вообще он не любил тематические выставки, и то, что ему давали только два места, и то, что кроме него предполагалось участие еще шестнадцати художников, к тому же по крайней мере пятеро из них были, по мнению Алехандро, профанами и мазилами. Новака он послал открытым текстом, по-испански и по-английски, и ушел, не обернувшись, проклиная его, Эрнесто и самого себя – кретина, доверившегося другому кретину – брату.

Затем, поостыв, он понял, что все сделал неправильно. И с чешским галерейщиком говорил тоже неправильно. Изначально между Новаком и Эрнесто существовала договоренность о персональной выставке, Алехандро следовало только вернуть увлекающегося Новака в нужное русло беседы и обговорить с ним дату и прочие детали. Он же вместо этого оскорбился, вспылил и таким образом все испортил. Тем вечером он даже не стал отвечать на звонок Эрнесто. Потом тот трезвонил ему весь вечер и часть ночи, и Алехандро наконец отключил телефон, а включил его лишь утром. Спустя часа два Эрнесто позвонил снова.

На этот раз Алехандро ответил, уже придумав все свалить на Новака, однако Эрнесто, оказалось, с Новаком уже поговорил и все знал. На Алехандро обрушился поток брани и изощренных ругательств, в том числе на русском, который Эрнесто употреблял исключительно в подобных целях. Алехандро бросил трубку на диван и с раздражением слушал доносящийся оттуда крик. Затем разъяренный Эрнесто на полуслове отключился.

И вот сейчас, вспоминая все это, Алехандро подумал, что итогом должно было стать прибытие брата в Прагу, дабы исправить то, что испортил он. Тем не менее Эрнесто не прилетел, и даже в том телефонном разговоре, если это можно было назвать разговором, не высказал такого намерения. И позже, когда он звонил опять, уже успокоившийся, тоже ничего такого не предложил.

Алехандро еще раз набрал номер брата и снова с минуту слушал гудки. Затем он швырнул мобильник обратно в кучу одежды у кровати и с вконец испорченным настроением направился в душ. Мысль об Эрнесто не давала ему покоя. Воображение работало в полную силу, выдавая разнообразные варианты того, что могло случиться. Смертельная болезнь занимала первое место, дальше шли: венерическая болезнь, подхваченная от какой-нибудь испанской девицы, финансовые проблемы, гибель кота, и даже, что было просто нелепо – убийство. Недавно Алехандро смотрел с Инмой американский фильм, где главный герой случайно убивает соседа и затем испытывает ужасные муки совести, одновременно стараясь избавиться от трупа. Может, и Эрнесто случайно кого-то убил?

Выйдя из душа, Алехандро сразу схватил трубку, сел на кровать и опять набрал номер Эрнесто. Гудки, гудки… Он нажал отбой.

В этот момент дверь открылась и в номер влетела Инма.

– Я соскучилась! – крикнула она, с разбегу кидаясь в объятия Алехандро.

Они повалились на кровать. Алехандро выронил мобильник и крепко обнял Инму. И дальше все пошло по обычной схеме.

***

При всех своих достоинствах Виктор никогда не обладал одним – чувствительностью. Возможно, это было сомнительное достоинство, но, считала Лина, по общему результату все же являлось достоинством, а не недостатком. И вот теперь Виктор вдруг словно что-то почувствовал: по телефону говорил с Линой необычно мягко, спросил, состоялось ли уже ее выступление, долго ли она еще будет торчать в этой дурацкой Праге, и если долго, то не хочет ли, чтобы он выкроил время и приехал к ней. На все вопросы мужа Лина ответила отрицательно: нет, она еще не выступала, нет, она недолго будет торчать в этой прекрасной Праге, нет, приезжать не нужно.

Раньше он не был таким внимательным. Его не интересовали подробности ее профессиональной деятельности и уж тем более он не собирался отрывать драгоценные дни от своей драгоценной работы и приезжать к ней – ни разу не было такого случая. Да, немного странно. Если только он не заболел. Но по голосу было непохоже. Здоров, как всегда.

Едва она закончила разговор с Виктором, в дверь постучали. Это был коллега Лины, привлекательный мужчина примерно одного с ней возраста, неизменно приветливый, недавно разведенный, о чем он не забыл упомянуть в первый же день знакомства. Он пригласил Лину в кафе. Свободного времени до вечерней секции, где должны были присутствовать они оба, оставалось еще довольно, больше пяти часов. И Лина приняла приглашение.

Они немного погуляли по пражским улочкам, извилистым, узким, то устремляющимся вверх, то сбегающим вниз, зашли в магазин сувениров, где Лина купила мужу футболку с надписью Praha, а коллега приобрел зажигалку с барельефом, изображающим Карлов мост, и направились в кафе, где однажды уже бывали и им там очень понравилось.

В кафе имелись уютные столики снаружи, на булыжной мостовой, но Лину, несмотря на теплую ясную погоду, почему-то потянуло внутрь, в полутьму маленького зальчика, расположенного в полуподвале.

Кроме одной пожилой дамы здесь никого из посетителей не было. Лина и ее спутник сели за стол под окном, закрытым ажурной решеткой, такой частой, что извне почти не проникал дневной свет.

Стол был накрыт плотной темно-красной скатертью. Все помещение освещалось тусклыми электрическими свечами.

– Кофе? – спросил коллега.

– Да, – ответила Лина.

– А может, пива?

Лина подумала. Может быть, она была бы не против выпить пива, но что-то ее останавливало. Опять же из привычки не лгать самой себе она могла осознать, что именно: ее приверженность к правильному образу жизни, который исключал возможность выпить алкогольный напиток посреди дня. Она прекрасно понимала, что ничего ужасного, и вообще ничего особенного в этом не было. Мало того, собственная непогрешимость уже давно начала ее слегка раздражать. И все же от пива она отказалась.

Коллега ничуть не удивился, кивнул и заказал ей кофе, а себе большой бокал темного пива. Пока он делал заказ, Лина вспомнила, как вчера нарушила все правила, поздним вечером войдя в номер к постороннему мужчине и выпив бренди не меньше, чем выпил он. Однако сама мимолетная мысль об этом, а также определение «посторонний» по отношению к Алексу покоробили ее, настроение, которое и так было неясным, но по крайней мере не плохим, снова испортилось, и она стала думать, что надо поскорее закончить эту ненужную ей встречу и вернуться в отель. Делать там было абсолютно нечего, но сидеть здесь, в компании с полузнакомым и малоинтересным типом, представлялось еще более бессмысленным. В отеле она хотя бы могла остаться наедине с собой, своими мыслями и, возможно, даже воспоминаниями, хотя сейчас ей этого и не хотелось. Но это все же было лучше, чем тратить время в пустой болтовне.

Принесли кофе и пиво.

– Лина, – сказал коллега и сделал долгую паузу – с видом человека, только что перенесшего тяжелый оргазм, он прикрыл глаза и погрузил верхнюю губу в тонкий слой пивной пены.

Лина с отвращением услышала свистящий звук – он втягивал пиво.

– Божественно… – наконец произнес он и посмотрел на Лину. – И вы тоже, вы тоже сегодня божественны, как роза, которая дремала на клумбе вплоть до увядания и вдруг поймала луч солнца и…

Он задумался.

– И что? – поинтересовалась Лина.

Он пожал плечами.

– Ну, распустилась, естественно.

– В каком смысле?

Поскольку говорили они, конечно, по-русски, смысл этого слова был неоднозначный.

– В смысле возрождения, разумеется, – ответил он. – А вы что имели в виду?

Лина усмехнулась.

– Даже так? – он поднял брови. – И когда вы успели? А главное, с кем?

– Ладно вам, Александр, – с улыбкой сказала Лина, покачав головой. – Я просто пошутила.

– Надеюсь. Тем более что распуститься в низком смысле этого слова в нашем сообществе филологов-мафусаилов можно только со мной.

– Почему же? Профессор Мостовой очень мил и еще совсем не стар.

– Не стар? Да ему уже все пятьдесят! Но если под «не стар» вы понимаете то, что он совсем не звезда, то я с вами согласен.

– Александр, пейте ваше пиво.

– Я пью. Божественный напиток. Или я это уже говорил?

– Уже успели.

– А мой комплимент вам понравился?

– Конечно, нет.

– А что вам не понравилось? Насчет увядания?

– Кстати, это было просто оскорбительно.

– Ну да, я как-то не подумал. А с чего я вдруг про увядание? Вам ведь не больше тридцати двух…

– Мне тридцать пять.

– Мне тоже. И значит, нам обоим еще далеко до увядания. В отличие от профессора Мостового. Между прочим, я вас к нему уже ревную.

– Почему же вы ревнуете меня к Мостовому, с которым я знакома три дня и за это время видела его от силы раза четыре? А к мужу – нет?

– Не говорите этого слова.

– Какого?

– «Муж». Оно мне отвратительно.

– Вы же сами не так давно были мужем.

– Да. И с огромным трудом вернул себе статус холостяка. Так что имею полное право ненавидеть слово «муж». А кто ваш муж? И где он?

– В Москве. У него своя компьютерная фирма.

– Технарь. Между нами бездна. Это примерно то же, что врачу выйти замуж за киллера. О чем вы с ним разговариваете, Лина? Об антивирусах?

– У нас много тем для бесед.

– Сомневаюсь.

– Александр, теперь распустились вы. Неужели на вас так подействовали несколько глотков этого слабого алкогольного напитка?

– На меня подействовали вы. Ваши глаза, ваша улыбка, ваш взгляд.

– Господи, значит, не только я по ошибке попала на филологический…

– Я не по ошибке. Меня родители уговорили, я вообще-то хотел учиться на военного переводчика…

– Понятно.

Лина сделала последний глоток кофе, поставила чашечку на блюдце и встала.

– Лина, вы куда?

– В отель.

Она достала из сумочки кошелек, но Александр схватил ее за руку и замотал головой. Она кивнула, закрыла сумочку и вышла из кафе.

После сумрака кафе яркое солнце на миг ослепило ее. Она остановилась, раздумывая: прогуляться еще немного по центру или вернуться в отель, и решила вернуться.

Ее что-то беспокоило, она не могла понять, что именно. С одной стороны, ответ был очевиден, а с другой – во всем спектре новых для нее чувств, ощущений и событий содержалось нечто еще, и именно это «нечто» ее сейчас и беспокоило.

Медленно то поднимаясь по улице, то спускаясь, Лина перебирала в уме: встреча с Алексом, ночь с ним и потом еще – целое утро, которое она никогда не забудет. Все это засчитывалось в позитив. В негативе было наличие у него постоянной женщины, жены или любовницы, к тому же явно молодой, и то, что он ее любил, а Лину даже не помнил.

На несколько секунд Лина остановилась у стеклянной витрины магазина, глядя на свое отражение. Сегодня она была одета так же просто, но безупречно, как обычно, – в шелковую блузку, юбку чуть ниже колен и сандалии на тонкой плоской подошве. Но имелось ли в ней что-либо такое, что могло запомниться? Лина была выше среднего роста, стройная, тонкая, с хорошей стрижкой, которая ей шла, – волосы до плеч, светло-русого цвета, никогда не крашеные, с тонким светлым лицом, безусловно красивым, хотя и обычным, простым. Нет, ничего такого она в себе не находила.

Она пошла дальше, пытаясь проанализировать свое состояние, но мысль текла вяло, солнце грело жарко, и она так ни до чего и не додумалась. И лишь когда вошла в свой номер и включила кондиционер, и упала на кровать, прямо под ровный мягкий поток прохладного воздуха, до нее внезапно дошло: ее беспокоило то, что все закончилось и, скорее всего, уже не повторится.

Осознание этой истины было болезненным. Лина давно не ожидала от себя таких эмоций. Сев на кровати по-турецки, она закрыла лицо ладонями. Откуда все это взялось? Этот напор чувств, совершенно ненужных ей? Эти слезы?

Видимо, она просто устала. Перед поездкой в Прагу она много работала, готовилась к симпозиуму и к своему выступлению, затем перелет, стоивший ей безвозвратно погибших нервных клеток, ибо летать она боялась; затем новые впечатления, встречи с коллегами из разных городов и стран, и, как завершающий аккорд – потрясение, вызванное встречей с Алексом, главной встречей этой пражской весны.

Да, кажется, она нашла наконец верное слово, объясняющее бурю эмоций, слезы и все остальное, что не вписывалось в привычный образ и стиль ее жизни: потрясение. Конечно, конечно, она была потрясена. Она не видела Алекса много лет. Она даже редко вспоминала о нем последние годы. И то, что произошло вчера, было событием невероятным.

Лина никогда не верила в чудеса. Вернее, какой-то частью души, детской, наивной, – верила, но знала точно, что если они и случаются, то не с ней. Ее жизнь была проста, естественна и ничем не удивительна. О ней нельзя было написать роман. Просто потому, что писать было не о чем. Однажды, давно, она ехала в поезде и в купе разговорилась с женщиной своих лет, жившей в каком-то провинциальном городе. «О моей жизни, – говорила та женщина, – можно написать роман. И не один». О жизни Лины можно было написать разве что рассказ. Ни страстной любви, ни ярких событий – ничего не пережила она, ничего подобного. Разве что поначалу, с Виктором, первые несколько месяцев было что-то похожее на страсть…

Лина усмехнулась, припоминая. Оба они, тогда совсем еще молодые, бросились в свою неожиданную любовь как в пропасть, и какое-то время больше ничего вокруг не замечали. А потом как-то утряслось, утихло. И началась мирная совместная жизнь, которая устраивала всех – и родителей с обеих сторон, и Лину, и Виктора. Простая жизнь, но все-таки озаренная любовью – это было совсем неплохо. Вероятно, это даже можно было считать чудом, в которое Лина не верила – по отношению к себе. Но сейчас, после пережитого ночью и утром, и это чудо не казалось чудом, и прожитая жизнь представлялась тусклой, словно Лина отплыла на корабле далеко-далеко и теперь видела свет своего маяка в густом тумане.

Но что ей было делать теперь? Этот вопрос возник неожиданно. Хотя Лина неоднократно уже думала над тем, что случилось, ей ни разу даже в голову не пришло спросить себя: что теперь?

Она встала, прошлась по комнате. Боль постепенно проходила. Но осадок – острая, жгучая печаль – остался. Собственно, ответ у нее был. Наверное, он появился одновременно с вопросом. И был, без сомнения, правильным: ничего. Ничего не делать. Поблагодарить судьбу за чудо, которое она все-таки подарила ей, и продолжать жизнь дальше. Привычную, комфортную жизнь с любимым человеком.

И словно в подтверждение того, что она все решила верно, затрезвонил ее мобильный. Звонил Виктор.

***

Инме хотелось повторения, но у Алехандро уже просто не было сил. Он отвернулся от нее, натянул на себя одеяло.

– Окей, – легко согласилась она, обняла его, прижалась к его спине и вскоре уснула.

Этот сон ее, Алехандро знал, продлится всего полчаса или меньше, а потом она откроет глаза, несколько секунд будет заново привыкать к окружающему миру, и наконец ее бурная энергия возьмет свое и она вновь начнет приставать к нему, или, если он не ответит, поднимется и займется какими-нибудь своими делами – примется строчить стишки, блуждать в интернете или читать книжку.

Несмотря на то, что Алехандро ощущал себя абсолютно усталым и разбитым, он сомневался, что сможет сейчас уснуть. Ничего, до вечера он дотянет, а потом уже все наладится – Инма рядом, бессонница отступит и он сможет целую ночь проспать крепким сном, а наутро встанет бодрым и свежим, они соберут вещи и поедут в аэропорт.

Все эти простые мысли успокаивали и усыпляли. Алехандро почувствовал, как все-таки проваливается в дремоту, не стал этому сопротивляться и на несколько минут уснул.

Проснулся он почти одновременно с Инмой, на какой-то миг позже нее. Она уже обнимала его, но отдачи от него так и не было, и она, потянувшись, зевнула, улыбнулась и села на кровати.

– Я так люблю, когда ты делаешь мне сюрпризы, Алехандро, – сказала она, сидя вполоборота к нему, надевая халатик.

– Что ты имеешь в виду? – буркнул он.

– Ты знал, что я спешу к тебе, и заранее разделся! Ты как молодой мальчик, Алехандро. Такой же пылкий и такой же романтичный.

Алехандро, конечно, не стал сообщать ей, что и не думал раздеваться к ее приходу, а просто не успел одеться после ухода Лины и после душа.

Вяло улыбнувшись, он сказал:

– Спасибо.

– Ты встанешь?

– Да, сейчас.

– Я хочу есть, а ты?

– Я тоже.

– Ты что-нибудь ел со вчерашнего дня? Или только пил?

Инма критически осмотрела комнату, покачав головой при виде руин на столе, состоящих из полупустых бутылок и нескольких немытых рюмок.

– Ел, кажется.

– Когда?

– Днем, кажется.

– Алехандро! Так ты уже почти сутки без еды! Тебе же нельзя, у тебя желудок!

– Перестань, Инма, – отмахнулся он, с трудом поднимаясь. Все тело ломило, как после тяжелой работы на рудниках. – Я в норме.

– Еще и столько выпил!

– Ну хватит. Ты становишься похожа на свою мамашу. Такая же курица.

– Алехандро!

– Ладно…

– Спустимся в ресторан?

– Хорошо.

– Только надень костюм.

– Зачем?

– Ради меня.

– Зачем?

– Так надо, Алехандро. А я надену красивое платье.

– Ладно…

– Но сначала я в душ.

– Давай.

Алехандро зевнул и снова повалился на кровать. Инма приехала. Все наладилось, все было хорошо и все будет хорошо. И только одно неприятное чувство мешало ему полностью расслабиться и насладиться спокойными моментами жизни. Что это было за чувство? Грусть? Раздражение? Разочарование? Алехандро не мог сейчас понять.

Он немного подумал, мельком вспомнил Лину, мельком – свои подвиги на сексуальном фронте, мельком – приснившийся сон, в котором дама из Эльче словно простая девка махала ему платком, высунувшись из окна. Ну, сон и сон. Нет, все было в порядке. Так что же тогда?..

И тут он вспомнил: Эрнесто!

***

Он набирал его номер все время, пока одевался сам и пока одевалась Инма, Эрнесто не отвечал, и лишь когда в голове Алехандро уже окончательно сформировалась фантазия о его гибели – с красочными иллюстрациями в манере Босха, а сердце колотилось в панике, брат наконец откликнулся вялым «Ну что тебе?».

Алехандро мгновенно пришел в ярость.

– Как – что? – заорал он в трубку. – Я тебе с утра звоню! Ты почему не отвечаешь, идиот?

Инма, уже одетая в красное с блестками платье до колен, но еще босая, подошла к нему, взяла его под руку, положила подбородок ему на плечо. Он раздраженно оттолкнул ее. Пожав плечами, Инма присела на край кровати и начала надевать босоножки со сложной системой ремешков и застежек.

– Извини, – зевнув, сказал Эрнесто. – Я забыл телефон дома, вот только вернулся. Смотрю – восемнадцать звонков…

Голос у него был спокойный, но это еще ни о чем не говорило.

– Не знаю, о чем ты думаешь, – раздраженно сказал Алехандро, тем не менее чувствуя невероятное облегчение от того, что волна ужаса отхлынула и он теперь мог спокойно дышать. – Как можно забыть телефон? Лучше бы ты свои цацки забыл хоть раз. Ходит по городу весь в золоте, как старая цыганка…

Инма уже была готова и теперь крутилась перед зеркалом в коридоре, судя по выражению лица, не слишком довольная своим видом.

– А что случилось? – поинтересовался Эрнесто.

– Ничего. Ты почему не поехал с нами в Прагу?

– Ты хочешь, чтобы я приехал?

– Не хочу. Но мне не мешало бы знать, почему ты не поехал, тебе не кажется?

Эрнесто явно так не казалось, но возражать он не решился.

– Слушай, Алехандро, у меня тут свои дела. Я собирался рассказать тебе позже, когда ты вернешься, но если ты настаиваешь…

– Какие еще дела?

Эрнесто, вздохнув, выложил свои секреты. Оказывается, он решил расширить сферу деятельности и заняться раскруткой двух молодых художников, на которых в свое время обратил его внимание сам Алехандро. Художники, по словам Эрнесто, были просто счастливы, что к их работам проявил интерес агент Алехандро Пулитца, дали ему карт-бланш и теперь затаились в своих каморках в ожидании результата.

– Ты не обижаешься, Алехандро? – с беспокойством спросил брат.