Текст книги "Обманщик, обманщица"

– Возможно? – вырвалось у Яны.

– Да, возможно, – нахмурился Григорий. – Если Маша, э-э… так и не выйдет из комы. Ты же понимаешь, я это не нарочно сейчас все так неопределенно излагаю – а просто потому, что сам не знаю будущего.

– Мама твоя меня знает. Помнит…

– Моя мама меня никогда не выдаст. Я на это надеюсь, по крайней мере… И вообще… если ты найдешь общий язык с моими детьми, если они тебя примут – все, считай, что мамино сердце уже завоевано. Она очень трепетно относится к своим внукам. Если им хорошо – то и ей хорошо.

– Да, все понятно, но… Гриша, а почему нельзя нанять няню? Это же сейчас достаточно легко сделать…

– Вот так, с ходу, чтобы день в день найти именно хорошую няню все же сложно. И потом. Няня нужна в семью, где трое детей. Трое! И, возможно, Миланку скоро разрешат забрать домой. То есть детей будет уже не трое, а четверо, один из которых, вернее одна, – новорожденный младенец. Няньки – тоже люди, а люди не хотят напрягаться, Яночка! Они готовы напрягаться только в одном случае – если им заплатят много, очень много денег. У меня таких денег точно нет. Если я ухну все деньги на няньку, то нам есть будет нечего и нечем за квартиру платить. Ты же знаешь, я не миллионер, и работа у меня не самая высокооплачиваемая. Да, я могу взять отпуск за свой счет и сидеть с детьми сам, но только кому такой работник нужен? Если я потеряю и эту работу, то каковы перспективы потом у меня? Кому я нужен – в своем возрасте, с четырьмя детьми… Ни один вменяемый работодатель не согласится взять меня к себе. Сегодня мне вот дали отгул, а что делать завтра?!

– Понимаю, – кивнула Яна. – Но… Я готова помочь, а как иначе, и что тогда моя любовь стоит, если я откажусь… Меня только один момент смущает, вот это, что я твоя любовница, и попаду в твой дом, и буду присматривать за твоими детьми, когда их мать еще жива…

– Говорю же, никто не узнает.

Яна вздохнула. Потом произнесла спокойно:

– Хорошо. Я согласна. Да, это плохо, когда любовница при еще живой жене приходит в дом… Но если другого выхода нет…

– Спасибо. Спасибо тебе… – одними губами улыбнулся Григорий, залпом допил компот. – Тогда поехали, детка. А то я чувствую, что соседка там уже на последнем издыхании…

Так Яна впервые оказалась в доме у Григория, где тот жил со своей семьей.

Когда ехали туда, Григорий коротко обрисовал свой квартирный вопрос, что-то из серии переехали, затем разменялись, затем ипотека и льготы многодетным… Яна не стала вникать, она больше беспокоилась о том, как к ней отнесутся дети.

Жилище Григория и его семьи – большая пятикомнатная квартира – было не в загазованном тесном центре, но и не на заброшенной окраине. Новая. Нет, так-то Яна была в курсе, что ее возлюбленный уже живет в каком-то другом месте, но подробностей она не знала. И, оказавшись у него в гостях, поразилась, насколько хорошо было это жилище. Всем. И своим местоположением, и окрестностями, и детским двориком в модном скандинавском стиле, и шикарным холлом внизу… А лифт какой, а лестничная площадка, а входная дверь!

В самой квартире однозначно не так давно был сделан очень качественный ремонт, скорее всего, с привлечением дизайнера. Везде беспорядок, мусор разбросан, конечно, но все это не могло скрыть добротного и дорогого «наполнения» квартиры. Кухня – вообще восторг, мечта любой домохозяйки. Столешница из цельного камня.

…Дети изначально отнеслись к новому человеку в доме несколько отстраненно. Серафим – старший, уже юноша, тощий, высокий, черноволосый – в отца. Ему было шестнадцать. Его сестре, Владе, – четырнадцать, самый разгар пубертата… Лицо она прятала за длинной черной гривой из волос, одевалась во все растянутое и не по размеру большое. Даниле пять, он единственный, судя по всему, в мать. Светловолосый, в рыжину даже, и улыбчивый. В сад он не ходил: как объяснил Григорий, в саду ребенок «чувствовал себя некомфортно». Ну и смысл отдавать ребенка туда, если Маша не работала?

Серафим общался с Яной охотно и в манере, свойственной юношам – с вечной иронией, немного театрально, что ли. Порой его речь состояла из одних риторических вопросов. Он не мог прямо ответить на вопрос, непременно с каким-то «переподвыподвертом». Но Яна довольно быстро привыкла к манере общения Серафима и научилась его понимать. И он привык к Яне, ходил за ней следом и вещал свои странные речи… Ему, судя по всему, нравилось, когда его слушают. Вот Яна и слушала его, время от времени задавая вопросы, на которые юноша разражался очередной тирадой. Серафим мечтал переделать общество и людей, сделать их более совершенными и умными. Нынешнее общество и нынешние люди ему совершенно не нравились.

С Владой дело обстояло несколько сложнее – она постоянно ходила в наушниках и слушала музыку, уткнувшись в экран своего телефона. К Яне относилась как к мебели. Не здоровалась, в глаза не смотрела, на просьбы не реагировала, на вопросы не отвечала. Впрочем, Яна нашла подход и к девочке. Просто ставила перед той тарелку с едой, а когда Влада уходила в школу, собирала в ее комнате грязную одежду и бросала в стиральную машину. Грязную посуду тащила в посудомойку.

Данила отличался гиперактивностью и постоянно что-то делал – крутил, гнул, отрывал, ковырял. Все, до чего дотягивались его руки, он с азартом исследователя ломал. Яне приходилось бегать за ним с тарелкой и ложкой наперевес – этот ребенок и минуты не мог высидеть за столом. Рисовать Данила не хотел, книжки его тоже не интересовали. Яна пыталась читать ему, но Данила опять от нее убегал. Его ни на минуту нельзя было оставить одного. На прогулке Яна рысью носилась за мальчиком, то разнимая внезапно случившиеся между детьми драки, то снимая Данилу с дерева. Переходя дорогу, она держала мальчика за руку и одновременно за капюшон, чтобы ребенок не смог вырваться. Один раз все-таки вырвался, и Яна, замирая от ужаса, гналась за мальчиком по мостовой перед замершими автомобилями. Водители смотрели на Яну из своих машин с ненавистью, и один ей крикнул в открытое окно, что она «тупая яжематерь», которая не в состоянии смотреть за ребенком.

В принципе, это были обычные современные дети. Которые к тому же переживали очень непростые времена – их мать находилась в коме, на грани жизни и смерти, бабушка тоже в больнице, отец целый день отсутствовал, а приглядывала за ними совершенно чужая тетка – Яна.

Поэтому она никак их пока не оценивала, относясь со всем сочувствием. В будущем Яна надеялась постепенно отвоевать их доверие и потихоньку приучить к домашнему труду, потому что пока дети ничего не делали по дому и не хотели делать. Серафим, если не накормить, не вспоминал о еде вовсе; Владе, девочке, было плевать на свой внешний вид.

Яна надеялась со временем переломить эту ситуацию, но пока все ее время и силы занимал Данила.

Иногда она с ужасом думала о том, что произойдет, когда врачи потребуют забрать Милану домой. С младенцем на руках – то ли еще будет…

Всего за одну неделю Яна превратилась в зомби. Она не высыпалась и устала. Она только и делала, что мыла, чистила, стирала, готовила, кормила всех по очереди и бегала, бегала, бегала рысью за Данилой.

С Григорием они встречались по вечерам, на кухне. Ее возлюбленный выглядел уставшим и несчастным, и только потому Яна не решалась ему сказать, что в любом случае надо взять в дом помощницу по хозяйству.

Никакого интима, разумеется, между влюбленными не было в эти дни, поскольку рядом всегда присутствовали дети. И, судя по всему, Серафим и Влада что-то такое чувствовали, поскольку именно вечерами они не отходили от отца.

Яна уже не думала ни о какой другой жизни для себя, но тут, к счастью, Григорий сообщил, что его мать выписывают из больницы и Яна на время может покинуть свой пост.

Она уехала к себе домой и там сразу же легла спать. Проснулась следующим утром, и первое, о чем подумала, – что она, наверное, не способна стать хорошей мачехой, да и вообще матерью. Дети – это слишком тяжело, оказывается.

Но и это не самое страшное, хуже то, что дети (по крайней мере, дети Григория), оказывается, первыми не готовы были идти на контакт. Это Яне надо расшибаться в лепешку, чтобы они хоть как-то отозвались. Их воспитание – тяжелый и долгий труд. Им все время скучно, но этого мало – они эту скуку совершенно не могут терпеть, они ничего не хотят, просить их хотя бы немного прибраться в своих комнатах бесполезно. Учиться они тоже категорически не хотели, поскольку не видели в этом смысла. К тому же, когда Яна пыталась помочь им с домашним заданием, они утверждали, что и отец их, Григорий, тоже считает учебу бесполезным занятием.

А они же, братья и сестра, – одна семья. В сущности, при других обстоятельствах они вполне смогли бы выжить и без посторонней помощи, наверное. И Серафим, и Влада – почти взрослые. Сами бы все делали по дому, приглядывали за Данилой. Отдали бы его в сад, все легче… ну и что, что ему там некомфортно, привык бы, как все привыкают.

Серафим же терпеть не мог Владу, а Влада – старшего брата, и оба они дружно терпеть не могли маленького Данилу. Он только мешал им, досаждал. Они выгоняли его из своих комнат – ну а вдруг что сломает этот сорванец! Интересно, так было всегда или это только сейчас, когда Маши нет? Судя по всему, всегда…

Конечно, Яна слишком мало пока еще пробыла в той семье, чтобы делать какие-то серьезные, идущие далеко вперед выводы… Но, судя по всему, ей придется приложить титанические усилия, чтобы сделать этих ребят дружными. А может, это и поздно уже. Сколько вокруг людей, сестер и братьев, выросших и равнодушных друг к другу… Не готовых ни к помощи, ни хотя бы к сочувствию. Есть небольшой шанс немного выправить Данилу (то есть как-то скорректировать его гиперактивность), и еще, пожалуй, можно воспитать «под себя» маленькую Милану.

Но в остальном Яна им в качестве той, кто заменит их мать, не нужна. А нужна им просто домработница, которую они даже не собираются замечать.

В сущности, Яна и не мечтала стать женой Григория. Она никогда не представляла себя в роли матери (мачехи) его детей. Долгие годы она жила с ощущением себя как любовницы приходящего к ней мужчины, и если и думала о чем-то, то только о том, порвать ли ей эти отношения, или продолжить встречаться с Григорием.

И еще один момент ее поразил, когда она оказалась в жилище своего любовника. Оказывается, он – богатый человек. А жаловался всегда, что копейки получает в своей конторе и, если бы не льготы многодетным, его семья загнулась бы от нищеты. Одевался скромно, дешевый старый телефон, автомобиль, которому много лет уже. Откуда же тогда средства на итальянскую сантехнику, дивные огромные телевизоры, стиральную машину премиум-класса и прочее, и прочее… Огромная квартира в очень хорошем доме и отличном районе. У Серафима и Влады телефоны самой последней модели, за такими, показывают в новостях, очереди стоят, едва их «выбросят на рынок»… Больше всего Яну поразили наушники Влады. На полу валялась коробка от них с чеком, Яна хотела выкинуть коробку в мусор, но тут увидела цену на чеке. Эта цена в десять раз больше той цены, которой казалась Яне разумной. Наушники подобного уровня покупают какие-нибудь аудиофилы почтенного возраста и совсем небедные. У четырнадцатилетней девочки из многодетной семьи, чей отец жалуется на бедность, подобные наушники – это нонсенс.

Считать чужие деньги нехорошо. Оценивать подарки детям в чужих семьях еще хуже.

Яна и не пыталась понять то, что творилось в семье ее любовника. Но у нее возникло четкое ощущение того, что она про него знала очень мало.

С подобными возможностями Григорий вполне мог нанять няньку, но он не стал этого делать, и вовсе не из экономии. Просто он действительно не хотел видеть в своем доме чужую, «непроверенную» женщину. Он хотел для своих детей самого лучшего. Не сомнительную няньку из агентства, приезжую из ближнего зарубежья, а надежного человека рядом.

Все лучшее – детям.

И это правильно. Но только при таком раскладе становилось ясно, что Яна – не самый главный человек в жизни Григория. Да Яна и не собиралась тянуть на себя его финансы, отнимая у его детей… Она вполне себе довольствовалась устными (или в виде сообщений в мессенджере) поздравлениями на 8 Марта и день рождения. И тем, что Григорий иногда приносил вино и немного еды к ней в дом.

Яна никогда не считала его деньги, не вела учет его скромным подаркам…

Но после того как она прожила в его семье неделю, отчетливо поняла – что-то не так. Словно заново она позволила себе взглянуть на своего возлюбленного и вдруг увидела на его месте чужого, незнакомого человека, со своей далекой от нее жизнью. Яна для него – никто. Просто удобная любовница. Просто секс.

Собственно, именно потому что Яна для Григория – никто, он и затащил ее в свою семью. Никаких угрызений совести, никаких сомнений… Потому что раз никто – то и переживаний никаких.

Яна взяла в руки свой телефон, набрала номер Григория. В первый раз она не сомневалась, звоня своему любовнику вот так, в открытую.

– Алло… Э-э… Яна, здравствуй. Что-то случилось? – немного испуганным голосом отозвался тот. – Мама завтра занята будет, так ты приходи, ладно?

– Нет, все хорошо, – спокойно сказала она. – Но завтра я не приду. Я вообще никогда больше не приду. И мы с тобой должны расстаться, знаешь. Не звони, не приезжай. Забудь.

– Да что случилось-то?!

– Я тебя разлюбила.

– Ты в своем уме?

– Что ж, бывает. Любила, любила тебя двадцать лет – и вдруг разлюбила в один день.

– А, я понял… ты струсила. Испугалась ответственности! Ну конечно, четверо детей… Только, знаешь, тогда твоя любовь ничего не стоила, если ты при первых трудностях…

– Ладно, – кротко произнесла она. – Если тебе так легче, то можешь считать меня трусихой. Слабачкой.

– Ты предательница, вот кто ты! В самый сложный момент моей жизни… когда мне так нужны помощь и поддержка… Предательница!

– Да ну, перестань. Я все это время была для тебя лишь девушкой для секса. Мне бы раньше это понять… Но я не в обиде, секс был у нас с тобой хороший. Он, наверное, того стоил. Пока– пока!

Яна нажал на «отбой», отложила телефон прочь. Странно, но плакать ей не хотелось. Наоборот, она чувствовала себя почти счастливой. Свободной! У нее было ощущение, что после двадцати лет в клетке она из нее наконец вырвалась. Она предпочитала радоваться свободе, а не скорбеть по потерянным годам.

* * *

Виктор, невыспавшийся и разбитый, вышел из полицейского участка.

Его только что выпустили, не предъявив никаких обвинений. Судя по всему, Лиза не собиралась преследовать мужа дальше.

Но Виктора этот факт утешал довольно слабо. Он вообще сейчас находился в каком-то странном состоянии – то ли от недосыпа (попробуй поспи там, на нарах, в изоляторе, среди тамошней «публики»), то ли воспоминания от прочитанного (и просмотренного) в Лизином телефоне до сих пор преследовали его.

Виктор с самого начала своего заключения даже не предпринял никаких попыток общаться с полицейскими, не требовал к себе адвоката и ничего не просил. Он, обычно такой энергичный и компанейский, с этим своим оптимизмом и энергией, всегда мог расположить к себе любого, перетянуть на свою сторону, но тут прямо какой-то ступор на него напал.

Виктор поехал сразу к сестре. По дороге позвонил Оле:

– Ты дома? Сейчас буду…

Денег у него с собой не было, один проездной, да какая-то мелочь завалилась за подкладку. Хватило на лаваш, который продавали в мини-пекарне по дороге.

…Оля открыла ему дверь, принюхалась (она всегда была очень чутка к запахам):

– Что это? – с изумлением спросила она. – Чем это от тебя… несет?

– Сейчас душ приму.

– Витечка, что случилось? И небритый какой… Впечатление, будто ты ночевал под мостом.

– Ну… почти угадала.

Виктор вымылся, переоделся, потом сам сварил кофе, нашел пачку овсяного печенья. Расположился на кухне за обеденным столом, сестра села напротив, выжидательно глядя на Виктора. Определенно она жаждала объяснений.

– Я, Оленька, хочу развестись с Лизой, – коротко и спокойно произнес он, словно между делом, отпив из чашки.

Оля уронила руки на колени, словно без сил, глаза ее широко раскрылись.

– Ты серьезно? – дребезжащим, срывающимся голосом спросила она.

– Абсолютно. У нее появился другой мужчина – это раз. Она очень изменилась и внешне, и внутренне, превратилась в какую-то другую женщину, которая мне чужда, – это два. Ну, а третье – Паола меня ненавидит. Я и раньше знал, что она не считает меня отцом, но на днях она просто переступила черту. Показала мне, кто я для нее на самом деле. Я чужой, неприятный, мешающий ей человек.

– Витечка, но она еще ребенок! – всплеснула руками Оля. – Что ты от нее хочешь? Вот взять моих студентов…

– Оля, прости, что перебиваю, но Паоле семнадцать, она уже не совсем ребенок.

– Дети нынче взрослеют поздно…

– Если дети пытаются посадить своих родителей в тюрьму, без повода причем, то лучше быть от таких «Павликов Морозовых» подальше. Просто из чувства самосохранения.

– Что ты этим хочешь сказать?!

– Мы поругались с Лизой из-за ее любовника, Паола вызвала полицию, приехал наряд, и Паола настояла, чтобы меня забрали в «кутузку».

– За что?!

– За то, что я якобы избиваю ее мать.

– Ты бил Лизу?

– Нет, конечно! Но у нее были синяки на ногах и руках, она упала на улице, я ее даже не толкал, причем она упала сама, когда я бежал за ней и пытался отнять телефон… То есть у полиции был повод меня забрать. Они не хотели, но Паола настояла. А Лиза молчала все это время и никак не пыталась меня оправдать…

– Но тебя выпустили же?

– Да, думаю, Лиза сообщила в участке, что не имеет ко мне претензий… Только вот что с того. Спасибо мне им сказать, Лизе с Паолой, что не стали меня окончательно «топить»?

– Погоди, погоди… – Оля затрясла головой. – То есть Лиза тебе изменила и тебя же и наказала?

– Ну вот, ты поняла, – усмехнулся Виктор и залпом допил кофе.

– И это за все хорошее, что ты ей… вернее, ты им сделал? – Оля помолчала, странно кривя лицо. Потом сказала: – Витечка… ты такой дурак, уж прости.

– Я знаю.

– Ты не папу с мамой предал, ты… ты сделал хуже – ты предал себя! – закричала Оля высоким, дребезжащим голосом, резко вскочила, подошла к окну, всхлипнула. Сестра плакала.

– Оля…

– Любовь! Далась вам всем эта любовь… Вы сделали из этой любви божество. И молитесь на него! А это не так! Если из-за этого божества приходится жертвовать своими близкими… собой… всем… некоторые бабы даже детьми жертвуют, лишь бы штаны в доме были… прости за грубые выражения… О-о, то это совсем не божество. Это… нечто другое, противоположное. Черное и страшное создание. Злой демон, ожидающий все больших и больших жертв себе.

Оля говорила сбивчиво, что-то странное и страшное. Но Виктор тем не менее понимал сестру. Впервые Оля, обычно сдержанная и холодная, находилась в таком состоянии.

Но мало того, Виктор сейчас не просто понимал, о чем вещает Оля, он теперь понимал и ее саму. Внезапно на него снизошло озарение. Инсайт случился! И он открыл для себя, почему его сестра такая. И почему одна всю жизнь, почему отгородилась от мира мужчин этими «вздорными» претензиями.

Бедная, испуганная, не испытывающая ни к кому доверия девочка…

Виктор поднялся, подошел к окну, обнял сестру, поцеловал ее в макушку:

– Ну все. Не плачь. Перестань. Все будет хорошо. Я мужик, я справлюсь, – добродушно произнес он.

– Мне тебя жа-алко, Витечка… – рыдала она.

– Да ну, брось!

Оля перестала плакать так же резко, как и начала.

– Что я делаю? – произнесла она уже другим тоном. – У меня же лекция через час. Мне выходить надо, а я…

Оля вырвалась из его объятий, побежала в ванную.

– Глаза красные, нос красный… На кого я похожа? – услышал Виктор, как сестра причитает в ванной.

Через полчаса сестра убежала в институт.

Виктор позвонил своему помощнику, дал тому ценные указания по работе. Сообщил, что приболел немного и в ближайшие дни в офисе не появится.

Виктор особо не переживал – помощник у него был толковый, ну, а сам рабочий процесс не требовал каких-то лишних трудозатрат.

Весь бизнес, созданный Виктором, теперь подчинялся программе, которую придумал сам Виктор.

То есть и без него программ в сфере грузоперевозок (да и в любой другой сфере) было полно, разной степени сложности и эффективности. Виктор мог купить подобную и строить свой бизнес на ней.

Но несколько лет обучения в вузе не прошли для него даром. Виктор придумал свою программу, которая создавала задания, планировала маршруты, контролировала ремонт машин, рассчитывала рентабельность, формировала все виды документации…

Виктор, создавая ее, учитывал то, что бизнес, которым он занимается, достаточно популярен, конкурентов на этом рынке очень много, а клиенты становятся все привередливее.

Чем ниже уровень сервиса у компании, ниже качество предоставляемых услуг, тем выше шанс у нее вылететь с рынка.

А внешние условия лучше не становятся: в крупных городах искусственно ограничивают перевозки – в зависимости от размеров машины, от времени суток…

Так что от информационных технологий сегодня зависело очень многое. Поэтому Виктор, немного освоившись в своем деле, поняв его сложности, создал совершенно новую программу, непохожую на другие, те, что использовали его конкуренты.

Не так давно Виктор ее усовершенствовал – и тем самым у него появилось больше свободного времени, и он мог теперь контролировать все рабочие процессы, даже не выходя из дома. Удаленно, так сказать.

Виктор расположился в своей комнате за компьютером. Работал некоторое время за ним, сделал несколько важных звонков, разослал сообщения кому нужно…

Закончив с неотложными делами, расслабился. И услышал музыку – негромкую, но отчетливую, идущую словно издалека. И вдруг вспомнил. Это же соседка играла на фортепиано, та девушка, как ее… Яна!

Виктор забыл, что говорил с ней – дней десять назад или две недели уже с тех пор прошло?.. Он тогда набивался Яне в ученики, так ему понравилась ее игра. Потом желание учиться музыке его покинуло, отошло на второй план, потеряло свою актуальность. А теперь вновь возродилось. Потому что музыка показалась чем-то таким, очень чистым… тем, что способно стереть грязь бытия с поверхности жизни, если выражаться высокопарно.

Некоторое время, улыбаясь, он слушал игру соседки, затем принялся выдвигать ящики своего стола. В одном лежала визитка, которую дала ему Яна. Виктор набрал ее номер. Через несколько секунд мелодия за стеной затихла.

– Алло? – в трубке раздался знакомый голос, низкий и одновременно звонкий.

– Яна, добрый день. Надеюсь, вы меня помните. Я Виктор, ваш сосед, тот, что за стеной. Две недели прошло, и я по-прежнему хочу у вас учиться. Мое желание никуда не исчезло.

Короткая пауза. Затем Яна спокойно произнесла:

– Отлично. Когда вам удобно?

– Да хоть сейчас.

Опять короткая пауза.

– Ладно. Жду вас. Адрес мой…

– Минутку. Я же могу пройти через балкон.

Опять короткая пауза.

– А. Да. Точно. Ну, проходите тогда.

Виктор вышел на балкон, раскрутил проволоку у перегородки. Балконная дверь, ведущая в квартиру Яны, была уже открыта, ветер трепал кончик белой кружевной занавески, высунувшейся наружу. Виктор зашел внутрь, захлопнул за собой дверь.

Просторная полупустая комната, все светлое – мебель, обои и фортепиано у стены. За фортепиано Яна. Повернулась к гостю.

Черный низ, белый верх, небрежно забранные на макушке волосы. Челка, пряди возле лица. Широкие брови, спокойный взгляд. Рядом с Яной стоял пустой стул.

– Садитесь, – показала она на стул рядом. – Что хотим сыграть?

– Я не знаю, – честно признался Виктор. – Надо подумать.

– Не надо думать, – флегматично возразила Яна. – Говорите первое, что придет в голову. Какая мелодия вспомнилась?

Странно, но мелодия пришла сразу.

– Леонард Коэн. Эта его песня, самая известная…

– «Аллилуйя». Поняла. Садитесь.

Виктор сел рядом с Яной. Яна взяла его руки, положила на клавиши, свои – сверху. Нажала на один палец. На другой, третий…

– Запомнили? У некоторых с первого раза получается, у других нет. Если нет, то ничего страшного.

Виктор повторил. Получилось. Яна снова положила его руки на клавиши, опять принялась нажимать на пальцы.

– Запомнили?

– Да.

– Теперь я, потом все вместе, а потом вы сами.

Виктор повторил, правда, сбился, Яна его поправила. Он забыл обо всем на свете – настолько это занятие увлекло его.

Что интересно, Яна, начиная учить Виктора, сама не сыграла всем известную мелодию от начала до конца. Она дала возможность Виктору извлечь эту мелодию из инструмента.

К концу занятия он разучил начало этой песни. Она уже определенно угадывалась в этих первых робких пока, неуверенных звуках, которые Виктор извлекал из фортепиано.

Яна почти не говорила, только показывала, указывала, где дольше задержать пальцы, где надо лишь коснуться клавиш. Виктор даже взмок от усердия и совершенно забыл о своих проблемах. Он забыл о Лизе, о том, что жена предала его… Нет, он не влюбился внезапно в Яну, это было нечто другое. Словно сама музыка заставила Виктора отрешиться от его прошлого.

– Ну все, на сегодня хватит, – сказала Яна. – Дальше уже смысла нет, вы устали. Приходите в следующий раз.

– Сколько я вам должен?

Яна назвала цену.

– Да, отлично. Сейчас переведу вам на счет. Ваш телефонный номер у меня есть… Или лучше наличными? Вот наличных с собой у меня нет…

– Да как вам удобнее. А можно и потом. Придете в следующий раз – отдадите за два занятия, – пожала она плечами. – Или перечислите, правда…

– Вас никогда не обманывали? – вдруг спросил он.

– Нет, – сказала она. – Хотя вроде был один раз… То есть я думала, что меня обманули, но потом все же перечислили деньги перед Новым годом. Верно, не хотели в следующий год тянуть долги… – она улыбнулась.

– Я еще тут некоторое время пробуду у сестры, так что, наверное, встретимся завтра?

– Пишите, звоните, – кивнула Яна.

Виктор вернулся через балкон опять к себе. Перечислил деньги на телефонный номер Яны. Потом в столе нашел одну из своих банковских карточек. Обычно он с нее оплачивал доставку на дом… Пусть денег на ней и немного, но на первое время хватит. Потом, конечно, придется ехать домой, еще и с вещами надо разобраться… Вечером позвонила Лиза. Виктор раздумывал – отвечать на звонок или нет? Потом решил ответить:

– Алло.

– Слушай, ну ты куда пропал! – с отчаянием закричала жена. – Я тут места себе не нахожу… ты где? В полиции сказали, что отпустили тебя давно…

– Лиза, я у сестры.

– Приезжай срочно! Нам надо поговорить. Или мне к тебе приехать, а?

– Нет, не надо. Оля уже все знает. Она не в восторге от твоих выходок.

– Витя…

– Дай мне в себя прийти, ладно? Не дави ты на меня… Я сам потом приду, и поговорим. Но не сейчас.

Виктор нажал на «отбой». Лиза перезванивать не стала, и хорошо. Видно, понимала, что не следует сейчас слишком давить на мужа. Виктору совсем не хотелось говорить с женой. А поговорить рано или поздно придется. О том, что им надо развестись.

Следующим утром Виктор позвонил Яне и сказал, что готов продолжить занятия.

– Приходите где-то часа через два, ладно?

– Отлично. Кстати, я уже перечислил вам деньги за два занятия. За прошлое и за будущее. Получили?

– Да, еще вчера, спасибо…

Ровно через два часа он опять оказался в квартире у Яны. Продолжили разучивать мелодию «Аллилуйи». В это раз Виктор был максимально сосредоточен и старался в точности выполнять все указания своей учительницы, словно от того, насколько быстро он научится играть эту музыку, зависела вся его жизнь.

– Так вы говорите, что коллеги вас осуждают? – лишь после того как закончился урок, Виктор позволил себе беседы на «посторонние» темы. – Но за что, я не понимаю?

– За то, что я не «ставлю» своим ученикам руки, не объясняю им все необходимые азы игры, и главное, порчу вкус публике. Той, что будет потом слушать моего ученика.

– Но я же учусь для себя, у меня вообще никакой публики не предусмотрено, – засмеялся Виктор. – Ну, разве при ком-то из знакомых попробую сыграть, только это же не настоящий концерт!

– Многие считают, что, если не учился в консерватории, вообще не имеешь право играть. Не упахивался на занятиях годами, не репетировал часами, не плакал ночами от усталости – не имеешь права исполнять что-либо. Вообще без основательной подготовки, без серьезного образования не имеешь права рисовать, петь, писать романы, лепить, шить, вышивать, ну, и так далее… Мне одна моя знакомая, коллега, сказала как-то о том, чем я занимаюсь: этак и зайца игре на фортепиано можно научить… И добавила: без страданий и тяжкого труда не считается.

– Я могу понять вашу коллегу – сейчас очень много непрофессионалов, которые без голоса и слуха, без образования собирают с публики деньги на своих концертах… Полно всяких «инфоцыган» – коучей, гуру, которые, не имея образования, отнимают у населения деньги на своих курсах, продают лекции и высосанные из пальца сомнительные знания…

В лице Яны что-то дрогнуло. Она обиделась? Виктор задел ее своими словами?

– Но вы никого не обманываете, Яна, – тем не менее упрямо продолжил он. – Вы обещаете научить исполнять какую-либо мелодию – и вы это делаете.

– Спасибо, что нашли хоть какой-то смысл в моей деятельности. Это так мило. Ну надо же, я, оказывается, все-таки имею право заниматься тем, чем я занимаюсь! – с иронией воскликнула она.

– Простите, я не хотел вас обижать, я о другом совсем…

– Нет-нет, я не обижаюсь, я уже давно привыкла, что меня чуть не мошенницей многие считают, продающей фальшивые знания… Как вы сказали – «инфоцыгане»?

– Я не называл вас так!

– Но вы затеяли этот разговор, разве нет?

– Я хотел сказать, что вы, Яна, на самом деле не продаете знания, а продаете… радость.

– Какая прелесть, радость нынче стоит так недорого! Рубль за пучок! – усмехнулась Яна. – Только вот кто вам сказал, что за радость надо платить? Можно, кстати, сделать все бесплатно – в Интернете полно роликов на тему того, как научиться чему-либо самому. Причем и ноты есть, специальные, для начинающих, новичков, тех, кто даже нотной грамоты не знает. Я вам не нужна, Виктор, вы вполне можете без меня обойтись, в наше-то время…

– О, как я вас задел, получается, – с досадой на самого себя произнес Виктор. – Ткнул в самое больное место. Только дело не во мне, а в том, что вы действительно зависите от мнения своих коллег, не они, а вы переживаете, что занимаетесь чем-то «не тем»!

– Да, переживаю, – раздраженно произнесла Яна. – Да, это действительно мое больное место… Я неправильно живу, я неправильно работаю. Все не то и не так, и я не знаю, как это изменить…

– А хотите изменить?

– Хочу, только не знаю как. Где мне найти этих «гуру», что поднимут мне самооценку, покажут правильную дорогу? Где они, те люди, что обладают нужной мне информацией, я отдам им все деньги, что есть у меня!