Текст книги "Природа осмысленности слова"

Радикальную идею, направленную на разработку проблемы семантического содержания когнитивной сферы человека, развил Е. Н. Соколов. Учитывая исследования многих других ученых – Н. П. Бехтеревой, А. М. Иваницкого, В. Б. Швыркова, Дж. Экклза, Дж. Эдельмана, В. Пенфилда, Дж. Ризолатти и др., – он высказал и аргументировал гипотезу о специализированных нейронах мозга, порождающих сознание. Свои идеи ученый представил в статье «Нейроны сознания» (Соколов, 2004), а также разрабатывал при подготовке «Очерков по психофизиологии сознания» изданных его последователями уже после его смерти (Соколов, 2010). В этих текстах развивается представление о том, что в основе ряда субъективных переживаний лежит активность особого типа нервных клеток, которые могут быть названы «нейронами сознания». Активация специфического «нейрона сознания» приводит к началу соответствующего субъективного процесса. Автор утверждает, что композиция иерархически организованных «нейронов сознания» лежит в основе возникновения сложных субъективных сцен. Данный тезис позволяет видеть всеобщий характер предложенной им идеи как объясняющей природу сознания человека в разных его формах.

Дальнейшее развитие этой идеи Соколов, по-видимому, усматривал в том, чтобы поместить ее в более широкий контекст своих исследований. В этой связи он писал, что «нейроны сознания» образуют многомерное субъективное пространство в форме сферической структуры и, соответственно, субъективные явления отображаются на многомерных сферических картах, образованных множеством «нейронов сознания». Рассмотрение сознания в рамках сферической модели интегрирует психофизический и нейрональный уровни исследования. Автор обобщает широкий круг явлений: от феноменов и нервных кодов разнообразных психических актов до радикальной физической гипотезы о квантовых процессах, по-новому объясняющей работу мозга и природу человеческого сознания.

Суммируем основные тезисы концепции Е. Н. Соколова.

1. В основе субъективных переживаний человека лежит активность особого типа нервных клеток, которые могут быть названы нейронами сознания. Эта активность выражается в психологических актах восприятия, осознания, узнавания объектов. Воспринимаемые объекты могут быть как относительно элементарными (например, положение бровей на лице человека, переживающего ту или иную эмоцию), или значительно более сложными (например, узнавание по фотографиям лица человека, находящегося в разных положениях и ракурсах).

2. Не все нейроны мозга связаны с сознанием и обладают способностью вызывать то или иное психическое проявление: «„Нейроны сознания“ составляют отдельный класс нейронов коры, каждый из которых связан с отдельным психическим актом» (Соколов, 2010, с. 132).

3. Отдельные «нейроны сознания» встраиваются как элемент в нейронные структуры, обеспечивающие протекание сложных психических функций человеческого мозга.

4. Существуют факты локальных выпадений психических функций при различных поражениях мозга, свидетельствующие о том, что «нейроны сознания» распределены по пространству мозга. Это дает основание для выдвижения гипотезы о «распределенном сознании» (там же, с. 129).

5. Существуют и «нейроны интенций», т. е. аппарат, подготавливающий будущее действие человека. В нейронах этого типа происходит интеграция цели (объекта) и плана предстоящего действия. Тем самым подготавливаются намерение и способ для осуществления определенного действия, но не само действие. Сам же двигательный акт производится путем активации командного нейрона. «Нейроны сознания» связаны с «нейронами интенций» опосредованным образом. Можно видеть, что развитие этой стороны теории Е. Н. Соколова направлено на расширение представлений о механизме произвольного действия.

6. Вероятна внутриклеточная организация «нейронов сознания»: предполагается, что включенные в них микротрубочки образуют цитоскелет внутри нервной клетки, выполняя функцию световодов. По ним без потерь распространяется лазерное излучение, создаваемое разностью двух типов молекул тубулина. С помощью такого рода «устройства» осуществляется квантовомеханическая информационная функция, свойственная сознанию (с. 227–228).

Предложенные тезисы были сформулированы автором в конце жизни и явились результатом многих десятилетий работы ученого и его коллег. Очевидно, что часть из них опирается не только на строгие научные факты, но и интуицию автора. Во всех случаях концепция квалифицируется Е. Н. Соколовым как гипотетическая.

В контексте нашей работы было бы интересно представить действие «нейронов сознания» применительно к функционированию осмысленного слова человека. В изложенной концепции рассматривается ее применение по отношению к механизму произвольного действия. По аналогии с этим мы хотели бы проследить применение теории Е. Н. Соколова к действию вербальных механизмов. Обратимся к анализу этого интересного вопроса позднее, в том разделе книги, где в полном объеме опишем наше исследование истоков происхождения осмысленного слова (см. главу 5).

Теоретическая задача проведенной нами экспериментальной работы (подробнее см.: Зачесова, 1984; Ушакова, Зачесова, Павлова, 1983) состояла в том, чтобы получить данные, позволяющие конкретизировать психологические характеристики семантического компонента слова. Решение этой задачи мы видели в исследовании изменения конкретных показателей в процессе развития изучаемой функции.

В экспериментальной части исследования использовались псевдослова, которые в своей совокупности представляли лексику мини-языка. Задача испытуемых состояла в постепенном запоминании звучания и значения предъявляемых псевдослов. Были подобраны 20 «слов» одинаковой структуры (два открытых слога) типа «муба», «вема», «гочи», и после периода тренировки по их звукоразличению каждому предлагаемому звукосочетанию придавали некоторое значение в виде перевода на русский язык. Во время опыта на заучивание означенных слов в магнитной записи предъявлялось русское слово, а испытуемому предлагалось по возможности быстро ответить его искусственным эквивалентом. Независимо от ответа испытуемого через 3 с после предъявления называлось искусственное звукосочетание, соответствующее данному слову. В качестве 20 слов русского языка разных грамматических категорий были представлены существительные, глаголы, прилагательные. В течение одного опыта проводилось 200 проб. Для полного выучивания всего списка обычно требовалось около 600 предъявлений. После окончания тренировки испытуемые, как правило, были способны составить примитивные фразы на основе усвоенной лексики.

В этой серии экспериментов участвовало 12 испытуемых в возрасте от 18 до 25 лет. Показателями протекания их деятельности служили время ответа на предъявляемое русское слово (как показатель скорости актуализации формируемой ассоциативной связи), дисперсия временного показателя (как характеристика стабильности вербальной связи), ошибочные ответы и субъективные отчеты испытуемых.

Полученные результаты обнаружили ярко выраженную специфику вырабатываемых ассоциативных связей. По используемым показателям, искусственные слова заучивались не рядоположно, а в соответствии с их смысловой и логико-грамматической категоризацией в русском языке. Одну группу составили слова-существительные, обозначающие пищу (мясо, молоко, мед, сахар, еда), другую – существительные, обозначающие животных (волк, медведь, кошка, собака, животное); третью – глаголы, обозначающие способ питания (грызть, жевать, лакать, глотать, питаться); четвертую – прилагательные, обозначающие цвет (черный, белый, серый, цветной). Такое «расслоение» выразилось во временном показателе, его устойчивости, характере ошибок и субъективных отчетах. Отметим, что подобного рода дифференциация искусственных слов возникала в ходе опытов спонтанно у всех испытуемых.

Было установлено, что сначала выделяются показатели, относящиеся к группе существительных. Они заучиваются быстрее, чем другие слова. На предъявление русского слова-существительного время ответа искусственным словом оказывается относительно самым коротким. Статистическая значимость этих отличий наиболее выражена на втором (серединном) этапе заучивания. Однонаправленно к временному показателю ведет себя показатель ошибок. Слова, обозначающие действия и признаки предметов, на протяжении всего времени работы воспроизводятся с большей задержкой и менее устойчиво.

Выразительными оказались данные субъективных отчетов. Усвоение искусственных слов опиралось у испытуемых на выстраивание двух видов ассоциаций: по сходству в звуковой форме усваиваемых слов со словами родного языка (например, слова «вема» и «молоко» имеют общий звук [м]) и по созданию цепи образных «картинок для памяти». Преобладали ассоциации смешанного вида: например, «чони» (мед) связывался с образом плывущего челна (связь по звучанию), нагруженного бочками с медом. Последний вид ассоциаций был в эксперименте преобладающим. Отмечено также, что использование ассоциаций и образов в подавляющем большинстве относилось к категории существительных.

Во второй, не менее выразительной, части эксперимента было проведено сопоставление данных двух групп. Одна группа была составлена из людей с высшим языковым образованием, свободно владеющих несколькими иностранными языками, а также студентов 5 курса языковых вузов, всего 9 человек в возрасте 22–30 лет. В контрольную группу вошли 12 человек приблизительно того же возраста, не имеющие филологического образования.

Данные проведенной серии в главных чертах соответствовали результатам первой части исследования, но представили несколько новых интересных фактов. Испытуемые «филологической» группы обнаружили более успешное и быстрое усвоение предъявляемых псевдослов и большие возможности в плане установления формальных и смысловых ассоциаций. Важное обстоятельство состояло в том, что экспериментальное задание они выполняли через включение нового материала в систему уже усвоенных языков и активно использовали индивидуальный языковой опыт.

Общее суждение, вытекающее из описанного исследования, можно сформулировать следующим образом: в структуре логогена запечатлеваются многие его компоненты: звуковой образ слова, его осмысление, множественные разнохарактерные и индивидуализированные ассоциации, включенные в существующую вербальнограмматическую систему. Для осмысливания слова существенной для человека оказывается опора на предметность мира: происходит «субстантивирование» всплывающих впечатлений. Причем возрастание богатства и сложности используемых для запоминания приемов, по-видимому, способствует успешности закрепления семантики слова. Отметим, что грамматическая категоризация усваиваемого

материала в свою очередь играет позитивную роль. Показана также значимость лингвистических способностей людей для их ориентации в вербально-семантических операциях.

Перечисленные факты важны для развития представления об организации словесных структур в вербальной системе человека. Они напрямую затрагивают вопрос о способах «материализации» семантики в психофизиологических структурах вербальной системы. Такая «материализация», по полученным данным, поддерживается зрительными и ситуативными образами и грамматической дифференциацией используемых слов.

Глава 5
Исследования дословесного и начального словесного периодов развития речи ребенка

Тема речевого онтогенеза имеет особое значение в контексте данной книги. Результаты многих исследований показали, что ключевые феномены развития здорового ребенка – возникновение у него начальных осмысленных переживаний, появление первых слов и др. – связаны с младенческим возрастом. Поэтому мы считаем необходимым с возможной подробностью рассмотреть доступные нам литературные данные, в которых обсуждаются ранние формы речевого развития ребенка.

Проблема речевого онтогенеза – одна из старейших, поставленная уже в начальный период становления психологии. Причиной этого, возможно, является относительная легкость сбора фактических данных для научных обобщений. Наблюдение за развитием речи оказывается делом, как правило, не требующим аппаратурных приспособлений и специальных умений от наблюдателя. Поэтому в исследовании данной темы нередко используются наблюдения не только специалистов-психологов, но и родителей наблюдаемых детей. Другим основанием раннего обращения к теме речевого онтогенеза является та польза, которую она приносит для разработки общих проблем психологии. Нередко также подобные исследования востребованы и в практическом плане, когда требуется понять, идет ли развитие речи малыша в соответствии с нормами или обнаруживаются те или иные отклонения от них.

В области психологии детской речи, как и в детской психологии в целом, достигнуты немалые успехи. Получены факты, заставляющие пересмотреть сложившиеся ранее представления о психических особенностях маленького ребенка.

В новом ракурсе видятся проблемы происхождения знания у младенца, врожденности и приобретенности психических способностей, сроков проявления тех или других особенностей когнитивных функций и мн. др. Укрепилась тенденция ограничения так называемой социологической позиции, согласно которой принципом развития детской речи является копирование социально выработанного языка, функционирующего в обществе. Происходит поиск внутренних сил детской психики, составляющих основу вербального развития и саморазвития. Получаемые факты свидетельствуют не только об усвоении, но и о развитии и даже о саморазвитии особого внутреннего мира языка в психике малыша. В них отражается внутренняя сила, движущая вербальным онтогенезом, постепенно, сквозь частные проявления и массу случайностей, выступает картина логически выстроенного поступательного развивающегося движения, сначала в большей степени психофизиологического, а позднее – собственно психологического.

В этой части главы мы обратимся к данным периода от рождения до приблизительно 12–14 месяцев жизни малыша, когда, как правило, он начинает произносить первые осмысленные слова. Этот период лучше охарактеризовать как дословесный, поскольку его обозначение как предречевого представляется довольно спорным, ибо зависит от того, что мы назовем речью и признаем ли существование бессловесной (без языка) речи.

В результате многих исследовательских усилий приобретено устойчивое обобщенное представление о внешних проявлениях хода дословесного развития младенца. Описанные факты четко воспроизводятся у нормально развивающегося ребенка, определены границы возникновения и исчезновения различных феноменов, последовательность их смены, время протекания. Выработанные показатели в целом остаются постоянными и при усвоении языка здоровыми детьми, растущими в условиях различных языков. Эти показатели чутко реагируют на разного рода отклонения в нормальном ходе психического развития малыша.

Обратим, однако, внимание на то, что полученные описания остаются в большой мере внешними, если не открывают перед нами смысла обнаруживаемых феноменов. В этом случае они не позволяют понять причины их возникновения и их связи с другими психофизиологическими и психологическими функциями появившегося на свет организма.

Надо также отметить ограниченность подходов, состоящих в использовании внешнего наблюдения без применения специально разработанных методических средств. При этом исследование неговорящего младенца, не умеющего понятным нам образом выразить свое реагирование, объективно не оставляет большого простора для изобретения адекватных психологических методик. Тем не менее, наблюдение, не свободное от некоторой степени субъективности, все еще остается способом получения данных о дословесном периоде развития младенца. Определенная ненадежность наблюдения за развитием младенца возникает в тех случаях, когда оно ведется людьми, не имеющими психологического, медицинского или другого адекватного для данного случая образования. Любящие и интересующиеся родители других специальностей не всегда оказываются талантливыми психологами, поставляющими надежные, субъективно не искаженные материалы.

Рассмотрим начальные периоды развития младенца. По данным длительно проводимых наблюдений, в первый месяц жизни нормальный новорожденный проявляет себя как существо, слабо включенное в окружающую действительность. Это первый период его развития. Движения конечностей младенца хаотичны и довольно вялы, реакции на окружающих людей и раздражители слабо выражены. Голосовые проявления однообразны, выражаются в форме крика и плача. Ж. Пиаже характеризует поведение новорожденного в этот ранний период как «употребление рефлексов» и отмечает ограниченность круга этих рефлексов (Флейвел, 1967; Piaget, 1952). С помощью врожденных рефлексов ребенок осуществляет акты дыхания, глотания, сосания, выделения, спит, кричит (плачет), производит недифференцированные движения. По мнению Пиаже, младенец первого месяца жизни находится в состоянии глубокого эгоцентризма, внешняя действительность для него смутна, слабо отделена от него самого (см. фото 1). Прогрессивное развитие идет за счет медленных пошаговых приспособлений простых рефлексов к условиям внешней среды. Основные достижения на данной стадии – фиксация, укрепление прирожденных рефлекторных механизмов (Пиаже, 1984).

Фото 1. Женечка в первые дни своей жизни слабо реагирует на действительность, погружена в себя

При всей погруженности новорожденного в себя и слабом различении им действительности специальные исследования обнаружили зачаточные формы его общения с близкими (см. фото 2). М. И. Лисина отмечает, что ласковое голосовое обращение к ребенку, тактильный контакт с ним начинают вызывать реакцию сосредоточения и замирания уже на второй неделе жизни (Лисина, 1997). Еще более раннюю датировку начальных форм контакта ребенка со взрослым позволяют установить данные Е. Е. Ляксо (Ляксо, 1996), в которых проводились записи звуковых сигналов 11 новорожденных в роддоме начиная со второго дня их жизни. Показано, что дети, имеющие постоянный контакт с матерью, плачут значимо меньше тех, кто находится с ней рядом только во время кормления. Эти данные можно рассматривать как самую раннюю и наиболее естественную форму проявления направленности новорожденного на мать и указывают на природно обусловленную основу общения.

Фото 2. Постепенно у Женечки появляется интерес к окружающему

Первые голосовые проявления ребенка совершенно отчетливы. Появление на свет сопровождается криком. Крик и плач новорожденных хорошо изучены со стороны их акустических особенностей (Базжина, 1985; Винарская, 1987; Кузьмин, Галунов, Ильина, 1997; Кушнир, 1993; Носиков, 1986; и др.). Анализ первых голосовых реакций позволяет заключить, что по своему назначению эти явления могут быть поняты как начальные проявления функции «самопрезентации». Эти реакции связаны с субъективным состоянием малыша и выражают его с помощью имеющегося у него средства – вокализации.

Наблюдения над вторым периодом развития младенцев – от первого до четвертого месяцев их жизни – обнаруживают заметный прогресс в их поведении. Движения становятся более активными, вполне очевидно начинают проявляться реакции на окружающих, разнообразятся вокализации, появляются спонтанные короткие звуки, наблюдаются также более длительные вокализации в форме гуления.

Пиаже высказал мнение, что прирожденные рефлексы под влиянием опыта и повторений преобразуются, возникают первые простые навыки (Флейвелл, 1967, с. 127). Важный момент развития состоит в том, что природные рефлексы не только закрепляются и фиксируются, но возникает возможность приобретения новых форм реагирования. Механизмом возникновения новых возможностей Пиаже считает так называемые циркулярные реакции. Они состоят в том, что, совершив некоторую реакцию (порой случайно), младенец стремится многократно повторять ее. Вследствие повторения реакция закрепляется, образуя прочную схему, и таким образом создается новая поведенческая форма.

Первичные циркулярные реакции обычно направлены на тело самого ребенка. Типичными примерами могут служить акты, предваряющие схватывание: ребенок поскребывает предмет, привлекший его внимание, пытается его схватить, отпускает и снова повторяет последовательность действий: скребет, схватывает, отпускает. Так происходит многократно, в результате чего малыш в конце концов научается более или менее ловко удерживать предметы в руках (см. фото 3).

Фото 3. Трехмесячная Зиночка активно занята познанием окружающих вещей: этому служат хватание, облизывание, обнюхивание всего, что можно найти вокруг себя

Формы общения младенца со старшими в данный период становятся более явными, расширяется сфера их проявлений. На втором– третьем месяцах жизни ребенок активно познает мир, появляется так называемый комплекс оживления (термин Н. М. Щелованова): младенец реагирует на приближение знакомого лица радостным возбуждением, на лице у него появляется улыбка, глаза озаряются радостью, телесная моторика усиливается, возникают вокализации.

Изменения наблюдаются и в голосовых проявлениях младенца. В возрасте от двух до четырех месяцев появляются так называемые первичные вокализации, известные как гуление, гукание, позднее возникает лепет. Первичные вокализации имеют спонтанный характер, проявляются у ребенка в состоянии спокойного бодрствования. На слух они воспринимаются как гласноподобные звуки, близкие к нейтральным гласным взрослых (Кузьмин, Галунов, Ильина, 1997). Следует, бесспорно, признать эти проявления биологически детерминированными: такого рода вокализации практически одинаковы у детей по всему миру независимо от языкового окружения. Гулят и лепечут дети как нормально слышащие, так и глухие от рождения.

Причину ранних вокализаций можно видеть в «пробуждении» и постепенном нарастании через многократное повторение латентных двигательных программ. Объяснение детских первичных вокализаций в русле общего сенсомоторного развития позволяет квалифицировать их как исходно непроизвольные реакции «рефлексоподобного» вида, направленные на включение и отработку латентных механизмов произнесения звуков.

В возрасте от четырех до восьми месяцев, в третий период своего развития, младенец совершает заметный шаг вперед. Изменения отмечаются в его моторике: движения становятся разнообразными, более уверенными, появляются целенаправленные действия, циркулярные реакции переходят во вторичную форму. Это понятие относится к таким поведенческим формам, когда младенец направляет свою активность на объекты внешней среды, а не на собственное тело, как это бывает в случае первичной циркулярной реакции (см. фото 4).

Вторичная циркулярная реакция проявляется в повторяющихся действиях, с помощью которых ребенок стремится удержать или воспроизвести интересное для него изменение в среде. Так, Пиаже приводит в качестве примера случай, когда его сын, проведя однажды твердым предметом по прутьям колыбели и вызвав привлекший внимание звук, затем многократно повторяет то же действие.

Фото 4. Пятимесячный Петенька: «Что за чудо передо мной?»

В связи с третьим периодом Пиаже особо интересуется вопросом о преднамеренности действий младенца (Флейвел, 1967, с. 146), выделяя такие ее параметры, как нацеленность ребенка на объект, наличие промежуточных действий, служащих средством достижения цели; произвольное приспособление к новой ситуации.

Поведение младенца в этот период Пиаже считает лишь полу-преднамеренным, поскольку соответствующие действия проявляются у него как бы не наперед, а в результате того, что произвольность включается в ряд непроизвольно выполняемых реакций. Общение малыша с окружающими обнаруживает тенденцию к расширению своей сферы и к появлению реакций, которые могут быть сближены с преднамеренными. Так, дети часто выражают желание постоянно находиться вместе с другими, протестуют, если их оставляют в одиночестве. Эти проявления свидетельствуют об укреплении привычки к постоянному контакту с членами семьи и о зачатках умения произвольно управлять процессом общения (см. фото 5).

В голосовых реакциях младенца рассматриваемого возраста сохраняются крик и плач, гуление переходит в форму, которую скорее можно квалифицировать как лепетную.

Для четвертого периода, от восьмого до двенадцатого месяцев, характерно отчетливое выражение преднамеренных форм поведения. Ребенок теперь достигает поставленной цели путем преодоления препятствия на своем пути. Если ему показывают предмет, который он хочет взять, и затем закрывают предмет, то малыш способен отбросить препятствие. Таким образом, здесь налицо разделение центральных элементов поведенческого акта: цели и средств ее достижения.

Фото 5. Дружба между сестричками и братиком растет вместе с их чувством единства: «Мы – дети»

В литературе существуют подробные исследования форм общения младенцев рассматриваемого возраста с окружающими (Бейтс, 1984; Брунер, 1977). Э. Бейтс считает возраст девять-тринадцать месяцев критическим в плане возникновения и развития конвенциональных форм общения. Она описывает ситуации, когда младенец обращается к взрослому в поисках помощи и подает в отдельных случаях побудительные сигналы: хнычет, мычит, выражает беспокойство и т. п. Такого рода коммуникативные сигналы вскоре конвенциали-зируются – становятся постоянными и понимаемыми общающимися сторонами. Их внешнее выражение приобретает черты лаконичности, т. е. они как бы только намекают на желательное действие. Встречаются и такие поведенческие формы, которые свидетельствуют не только об интересе малыша к участию взрослых в его действиях, но и об ожидании с их стороны определенного ответа. Это – общение в более полном объеме.

Голосовые экспрессии ребенка в четвертый период развития включают плач и крик в ответ на неприятные воздействия, а также вокализации «нейтрального» характера. Достаточно стабильно появляется лепет (Кузьмин, Галунов, Ильина, 1997; Кушнир, 1993; Носиков, 1986).

Возникает особое явление, названное «младенческим разговором-пением». Оно состоит в том, что малыш производит более или менее длительные вокализации различной аффективной окраски, как бы повествуя нечто (разумеется, не используя слов). Такого рода разговор-пение происходит по ходу обычных (чаще игровых) занятий малыша и может быть или ни к кому специально не адресованным (как бы аналог будущей эгоцентрической детской речи), или же направленным на взрослого. В последнем случае оно, как правило, выражает интенции ребенка к получению какого-то предмета, требование тех или иных действий. Младенческий разговор-пение широко распространен у детей в возрасте 8—10 месяцев (Ушакова, 2004, с. 35).

Полученные материалы убедительно свидетельствуют о том, что сфера голосовых (проторечевых) экспрессий представляет собой органическую часть общего процесса психического развития младенца. В рассмотренных сферах – сенсомоторном интеллекте, голосовых реакциях, коммуникативных актах – обнаруживается совокупное проявление созревающих психофизиологических механизмов, имеющее общую направленность и общие принципы функционирования.

Ранние вокализации

Феномен младенческого крика занимает немалое место в структуре психического развития малыша. Свой первый крик новорожденный издает вскоре после появления на свет и совершения нескольких дыхательных движений. Что это за реакция организма, как она организуется и чему служит?

Согласно существующим данным, это результат сложного взаимодействия целого ряда прирожденных реакций, и возникает он как бы на их стыке. Одна из них – установление воздушного дыхания новорожденного. Причиной первого вдоха становится цепь событий. В утробе матери газообмен в крови плода происходит через пупочные сосуды, которые имеют тесный контакт с кровью матери в плаценте (Бабский, 1966, с. 161–162). При рождении ребенка этот контакт прерывается, что ведет к недостатку кислорода и накоплению углекислоты в крови новорожденного. Этот химический фактор вызывает раздражение дыхательного центра и приводит к совершению первого вдоха. После него запускается деятельность пейсмейкера в продолговатом мозгу, начинается равномерное воздушное дыхание, которое является одной из составляющих возникающего крика. Однако одного дыхания недостаточно для того, чтобы новорожденный закричал: об этом свидетельствует тот факт, что голосовые проявления во время первых дыхательных циклов младенца отсутствуют.

Другая составляющая интересующего нас явления – изменение тонуса гладкой и поперечно-полосатой мускулатуры, появляющееся в результате охлаждения и падения температуры тела новорожденного. Оно ведет к тому, что возникает генерализованное тоническое напряжение всех мышц тельца малыша, в том числе голосовых.

Теория, объясняющая механизм появления первого крика, основывается на представлении о взаимодействии двух описанных факторов. Полагается, что крик возникает потому, что при высоком мышечном тонусе и совершаемых дыхательных движениях воздух из легких прорывается сквозь суженные голосовые связки и образует при этом их колебательное движение, что воспринимается на слух как крик.

Некоторые авторы отмечают, что важной составляющей возникновения резких колебаний голосовых связок является сильное возбуждение симпатической нервной системы, приводящее к изменению состояния мышц тела и возрастанию скорости вдыхаемого и выдыхаемого воздуха.

С физиологической точки зрения крик новорожденного оценивается как компонент оборонительной реакции. В литературе сообщается также, что крик ребенка часто наблюдается во время его положения на спине, при котором центры периферической нервной системы находятся в состоянии «застоя». Предполагается, что крик действует как средство возбуждения и снятия этого состояния (Базжина, 1985, с. 11).

Многие авторы, однако, отмечают, что роль крика не ограничивается чисто физиологическими функциями, и предлагают варианты его психологической составляющей. В старой литературе встречаются интересные, хотя порой и фантазийные суждения по этому вопросу. В переводной с немецкого языка книге начала ХХ в. Р. Гауппа говорится: «Гегель усмотрел в первом крике грудного младенца проявление его высшей природы; крик ребенка как бы указывает на уверенность последнего в том, что он вправе требовать от внешнего мира удовлетворения своих потребностей и что самостоятельность внешнего мира ничто перед властью человека. Мишле истолковал крик новорожденного как крик ужаса, испытываемого духом перед подчиненным существованием на земле. И даже сам беспристрастный Кант защищал то странное мнение, что ребенок кричит потому, что хочет двигаться и не может, и что эту невозможность он принимает за оковы, которые лишают его свободы» (Гаупп, 1905, с. 13).