Текст книги "Шок-школа"

Сентябрь

Первого сентября Натка плакала. Расчувствовалась!

А как она могла не расчувствоваться?

Все было так торжественно и красиво!

Клены у широко распахнутых по случаю праздника школьных ворот прощально шуршали и время от времени роняли резные листья, как скупые слезинки.

Темные ели у крыльца зеленели сурово, но жизнеутверждающе. Мол, будет трудно, но вы, дети, молодые побеги, обязательно прорастете сквозь бетон.

В школьном дворе волновалось синее, в белой пене кружев и бантов, живое море: базовым цветом форменной одежды шоко-школьников была «берлинская лазурь».

Натка, не первый год работающая на верстке в газете, с дизайнерской таблицей «Пантон» была знакома и названию цвета школьной формы не удивилась.

Поначалу.

Потом-то у нее возникли смутные сомнения: а случайно ли эта их лазурь – именно берлинская?

– Анна Беккер! София Вагнер! Герман Дельвиг! – проводила перекличку своих новобранцев учительница Яна Арнольдовна Герц.

Как на подбор, одни немецкие фамилии…

– Ольга Кляйн! Арсений Кузнецов!

– Прям будто в гестапо нас с Сенькой затащили, – пробормотала себе под нос Натка, ощущая себя несколько неуютно.

Как будто они с Сенькой не такие, как все тут.

Как будто они хуже других.

А почему это они хуже?

Потому что на Натке бриллиантов нет, как на других мамашах?

Так это же не говорит о том, что у нее этих бриллиантов вовсе не имеется.

Да у нее, может, дома целая куча этих бриллиантов! Полный комод. И все фамильные, от прапрабабушки, личной фрейлины государыни императрицы.

Просто Натка воспитана хорошо и не тычет своими бриллиантами в нос окружающим.

Кто вообще надевает платья в пол и драгоценности будним утром?!

Ну кто – Алена Дельвиг надевает.

И мама девочки Вагнер тоже.

Обвешались сверкающими каменьями так, что даже лапы елок, по опыту знающих, каково это – в праздничном убранстве щеголять, насмешливо вздрагивают.

Нормальные люди одеты нарядно, но со вкусом, соответственно ситуации: в элегантные костюмы. Как Натка, например, на ней песочного цвета брючная двойка с белой блузкой. Не с миланского показа мод, конечно, но из «Зары», что вполне прилично…

А фрау Дельвиг и Вагнер шуршат шелками и бархатом, звенят браслетами…

Вееров из павлиньих перьев им не хватает – прятались бы за ними, шушукаясь, чтобы не нервировать нормальных людей.

Очень Натке не нравилось то, что, шушукаясь, фрау поглядывают на нее.

И что им не так, спрашивается?

Она красивая молодая дама и держится с достоинством, благородно – вон, до сих пор не схватила шушукающихся фрау за бархатные бретельки, не встряхнула пытливо: в чем дело? Какие ко мне претензии?

С Мариной Вагнер Натка уже разговаривала накануне.

Эта самая Марина первой составила компанию Алене Дельвиг в родительском комитете и обзванивала всех остальных накануне со странным вопросом:

– Вы требования к букетам знаете?

– Требования к букетам? – озадачилась Натка.

В ее школьные годы никаких требований к букетам не существовало. Желательно было, чтобы он, букет этот, имелся, но если нет – ничего страшного. Приносили с собой, как говорится, праздничное настроение, оно и служило самым главным украшением.

– Родительский чат не читаете? – Марина Вагнер укоризненно поцокала языком, мол, с кем приходится дело иметь, совершенно безответственные люди! – Вчера же написали: взрослые букеты – только розовые. В смысле, из роз. Это любимые цветы Яны Арнольдовны. Розы берем только красные или бордовые, лучше всего эквадорские, длина стебля до метра, размер цветка порядка десяти сантиметров. Не заворачиваем!

– Но почему?..

– Что – почему? – Марина быстро теряла терпение. – Непонятно, что с завернутыми букетами потом возиться долго? И домой их везти как? А пятнадцать однотипных розовых букетов мы аккуратненько в клееночку завернем, срезы влажной тряпочкой обернем, в багажник положим и довезем куда надо в лучшем виде. Хоть домой, хоть в магазин на реализацию, если Яна Арнольдовна предпочтет деньгами…

Натка никогда раньше не задумывалась о том, что происходит с букетами, подаренными учителям. Да, если рассматривать их с точки зрения оптимизации и монетизации, деловитая Марина Вагнер права…

– Хорошо, мы купим розы, – сказала она в трубку. – Но стебли метровой длины – это не слишком ли? Детей за ними видно не будет!

– Вы чем слушаете, Наталья? – рассердилась фрау Вагнер. – Я же по-русски сказала: это взрослые букеты! Те, которые принесем и вручим мы, родители! С детьми, конечно же, другая история…

– То есть нужны два букета?!

– Разумеется! Букеты первоклассников должны быть небольшими, округлыми, и вот их мы тщательно упаковываем, чтобы ребенок не запачкался пыльцой, не укололся шипами, не намочил форму.

– А…

– Позвольте, я договорю! Детский букет – обязательно яркой расцветки! У нас будет фотосессия и видеосъемка, пожалуйста, не испортьте общую картинку какими-нибудь унылыми темными ирисами или бурыми астрами.

Натка поперхнулась невысказанными словами.

Красно-коричневые астры для нее лично были символом Первого сентября.

Бабушка всегда покупала им с Леной именно такие, а иногда еще ярко-желтые дубки: это были самые дешевые цветы, и их характерный запах – густой, торжественный и строгий – идеально подходил грустному празднику, отсекавшему очередное лето, полное тепла и свободы.

Бабушке нравились темно-красные астры, она всегда готовила три букета: один – для Лены, второй – для Натки, третий – в вазу из толстого синего стекла. Вазу она ставила на комод, поверх кружевной белоснежной салфетки…

Натка с Леной возвращались из школы – слегка утомленные первым после долгих каникул учебным днем, возбужденные праздником и встречей с одноклассниками, полные впечатлений и смутного беспокойства: впереди очередной школьный год, новые предметы, заботы и тревоги… А дома их встречал и обволакивал горьковатый, как успокаивающий чай, запах красно-бурых астр…

Они потом такие же астры на бабушкиной могилке посадили.

– Имейте в виду: если астры, то только сорта Страусово перо, Дюшес, Американская – крупные, шарообразные, белые или розовые. В принципе, можно еще георгины, только не темные. Гладиолусы не берем, они не в тренде. Да, самое главное! – Марина заволновалась пуще прежнего. – Никаких лилий!

– А с лилиями что не так?

– Ну здрасьте! Это же сильнейший аллерген! Не забываем, что цветы до конца дня будут стоять в классе, где сидят ученики! У вашего ребенка нет аллергии?

– У нашего – нет. У нас все больше по-простому: коленки сбитые, шишки, ссадины…

Натка благоразумно умолчала о типичной Сенькиной «болячке» – расстройстве желудка из-за съеденных прямо с дерева незрелых абрикосов. И правильно сделала – Марина и шишкам со ссадинами ужаснулась:

– В каких условиях у вас мальчик живет?! Надо быть как-то ответственнее!

– Надо – будем, – устало согласилась Натка, которой очень хотелось поскорее закончить этот разговор.

Было уже семь часов вечера. На сковородке в кухне вовсю шкворчали котлеты, соперничая запахом с ароматом темно-красных астр, которым только что запретили идти завтра в школу.

– Так про букеты все вам понятно? – настойчиво уточнила Марина. – Вы сможете соответствовать требованиям? Если есть проблемы с подбором цветов, еще не поздно добавить вас в общий заказ, цена вопроса шесть тысяч рублей, можете прямо сейчас перебросить мне их на карту и спокойно подходить завтра утром – букеты подвезут прямо к школе.

– Спасибо, не беспокойтесь, мы справимся сами, – вежливо ответила Натка и закончила телефонный разговор, решив, что Марина Вагнер ей не указ.

Сенька пошел на праздник с бабушкиными астрами.

– Традиции – это святое, – непримиримо сказала Натка и сама сфотографировала нарядного сына с букетом из темно-красных пушистых звездочек.

И ничего они не испортили картинку – очень красивые снимки получились.

Впрочем, компромисса ради Натка купила еще в переходе у метро пять долговязых бордовых роз.

А половину темно-красных астр оставила дома – в старой вазе из толстого синего стекла, стоящей поверх салфеточки на комоде.

– Да чтоб тебя!

Телефон завибрировал, передавая дрожь расшатанному столу и клавиатуре, когда Натка под приглядом корректора спешно вносила правки в верстку.

Новая юная журналистка, взятая на испытательный срок, с ходу отличилась и насажала в тексте ошибок. И каких! Вместо «освящение» написала в заголовке «освещение»: «В столице прошло освещение нового собора».

– Это, видимо, про переход от свечей к электричеству? Отличная новость! – язвила корректор – дама строгая, из тех, кого в интернете называют «граммар-наци».

А Натка из-за затрясшегося стола позорно промахнулась мимо нужной буквы и добавила в злополучный текст опечатку от себя лично.

– Прошу прощения, – сказала она корректорше. – Слушаю! – а это уже в телефон.

– Наталья, дорогая, здравствуйте! Это Алена Дельвиг из родительского комитета, – мелодично зажурчал голос в трубке.

– И вам не хворать, – пробурчала Натка и наконец исправила «освещение» на «освящение». – М-м-м?

Она вопросительно покосилась на корректоршу, та неохотно кивнула – мол, да, теперь все в норме – и отошла.

– Наталья, нам с вами обязательно нужно встретиться! – сказала Алена в трубке. – Это крайне важно, вопрос касается…

– Денег? – безрадостно предположила Натка.

– Нет! Какие деньги? Речь о детях!

– Дети – цветы жизни, – зачем-то сказала Натка.

Это прозвучало очень веско.

– Вот именно, – после короткой паузы согласилась Алена. – Как у вас сегодня со временем, сумеете выкроить полчаса для важной беседы?

– Могу с тринадцати до половины второго, – сказала Натка.

Вообще-то обеденный перерыв у нее был с часу до двух, но фрау Дельвиг просила только полчаса, так зачем же давать ей больше? К тому же Натке нужно было еще успеть пообедать. И сделать это она собиралась в недорогой служебной столовой, а не в каком-нибудь пафосном заведении.

В том, что председательша не назначит ей встречу в сквере на лавочке, Натка не сомневалась: это наши люди не ездят в булочную на такси, а такие вот фрау без понтов и шагу не ступят.

– Вы же где-то в центре находитесь? – всезнающая Алена Дельвиг озвучила местоположение Наткиной редакции и уточнила: – Я правильный адрес называю?

– Угу.

– Тогда давайте попросту, без церемоний, как две студентки, – в час дня в «Старбаксе», он у вас там рядышком, – предложила фрау.

– Договорились.

Натка выключила телефон и вернулась к работе.

В ее представлении для встречи а-ля девочки-студентки «попросту, без церемоний» гораздо больше подходило демократичное уличное кафе, но и «Старбакс» был не худшим вариантом. Чашка кофе за двести сорок рэ ее не разорит.

И на какую-такую важную тему хочет поговорить с ней Алена Дельвиг?

В «Старбакс» Натка вошла в тринадцать ноль две в состоянии скрытого беспокойства.

Председательша родительского комитета почему-то стойко ассоциировалась у нее с неприятностями. Хотя с виду – премилая дама, вся такая изящная и благородная… Серо-сизое шелковое платье, туфли с красной подошвой, в ушах серебристые жемчужные горошины – хоть сейчас на бал в Дворянское собрание!

Натка одернула помявшуюся за работой белую блузку, поправила ремешок летних брючек, глянула на свои замшевые лоферы из интернет-магазина – пыль бы с них стряхнуть, хотя зачем, они же от этого не превратятся в лабутены…

– Добрый день! – Алена, которая уже ждала за столиком, встала и по-мужски протянула Натке руку – подчеркнула деловой характер встречи. – Спасибо, что нашли время встретиться…

– У меня всего лишь полчаса. – Натка села и оглянулась на барную стойку.

– И их нелегко выкроить, понимаю, тоже спешу почистить перышки. – Алена отвернулась от Натки, чтобы первой сделать заказ подоспевшей официантке. – Нитрокофе есть у вас? А колдбрю? А что есть? Ой, ну давайте что-нибудь холодненькое на фундучном молоке… Нет фундучного? Ладно, на миндальном.

– Капучино, – коротко сказала Натка, отвечая на невысказанный вопрос в усталом взгляде официантки. – Маленький, с сахаром, на нормальном человеческом молоке.

– А вы готовите на человеческом молоке?! – захлопала глазами Алена Дельвиг.

– Я имела в виду коровье, – объяснила Натка и поймала дружелюбную улыбку повеселевшей официантки.

Что ж, можно надеяться, что ей тут не плюнут в кофе. А вот Алене стоило бы обеспокоиться. Никто не любит капризных выпендрежников, особенно заморенные работники общепита.

– О, это остроумная шутка! – Алена покивала Натке. – Я оценила. Мы, Дельвиги, знаем толк в фигурах речи и изящной словесности. Наш знаменитый предок…

– А вы принадлежите к потомкам того самого Дельвига?

– Это фамилия моего мужа, – несколько скисла Алена.

– А он тоже поэт?

– Нет, он инвестор, и успешный… А вы знаете, что из лицейских поэтов именно Дельвиг был первым, кто стал печататься в журналах? Он, а не Пушкин. Думаю, это фамильная черта Дельвигов – успевать раньше других, – Алена подмигнула Натке и безмолвным кивком отпустила девушку, которая принесла им кофе.

– Спасибо, – сказала Натка в спину уходящей официантке. – Так о чем вы хотели поговорить?

– О вашем мальчике, – Алена пригубила свой напиток и покривилась. – Мята несвежая… Так вот, о чем я? Если помните, Яна Арнольдовна еще на первом собрании предупреждала, что ей понадобятся анкеты на всех учеников класса с контактными данными и полной информацией о ребенке. Думаю, вы понимаете, что учитель должен знать о каждом ребенке все, ведь любой пробел может обернуться проблемой. К примеру, у одного из мальчиков непереносимость лактозы, и это нужно учитывать при заказе питания, ему будут давать кокосовое молоко вместо, как вы выразились, «обыкновенного человеческого».

– У моего сына нет никакой пищевой аллергии и ограничений по питанию.

– Да-да, я знаю, на днях он приносил в класс какие-то цветочки и предлагал всем пробовать, какие они сладенькие, – усмехнулась фрау Дельвиг.

– Клевер, наверное, – Натка против воли покраснела.

Может, капризуля-выпендрежница думает, что Сенька недоедает? Ее мальчик так голоден, что питается подножным кормом?

– Мы в детстве называли эти цветочки «кашками». Они действительно сладкие, их надо сосать…

– Спасибо, не нужно интимных подробностей, – неприятно засмеялась Алена – пошутила, так сказать, показала, что тоже знает толк в изящной словесности. – Я, собственно, хотела обратить ваше внимание на то, что вы заполнили анкету невнимательно, целый ряд вопросов оставили без ответов. А это важные вопросы…

– Какие же? – Натка отхлебнула капучино – вкусный! – и поставила чашку на блюдце, постаравшись не звякнуть: спокойствие, только спокойствие…

– Ну, например, вы ничего не написали об отце Арсения. Кто он? Чем занимается?

– Чем угодно, только не воспитанием моего ребенка, – Натка особо акцентировала местоимение. – Отец Арсения не играет никакой роли в его жизни и поэтому недостоин упоминания в таком важном документе, как анкета первоклассника, – тут она улыбнулась – мол, шутка! – но довольно прохладно.

– Понимаю, – Алена Дельвиг окинула собеседницу оценивающим взглядом. – У Дельвига, кстати, было три незамужних сестры, и он им всем помогал… А вам кто?

– У меня тоже есть заботливые родственники и верные друзья.

– Тогда, может быть, вместо отца ребенка вы запишете в анкету этих родственников? Чем они занимаются?

– Моя сестра – судья… Слушайте, а зачем вам это нужно? – Натка рассердилась.

– Ну как же! Ведь формируется круг!

– Какой еще круг? – Натка дернулась и толкнула стол. На салфетке под чашкой образовался кружок от пролитого кофе.

– Вы, я вижу, не понимаете, – Алена Дельвиг вздохнула. – А ведь наши дети сейчас – совсем как лицеисты в Царском Селе…

– Не понимаю.

– Бывает, – кажется, фрау ей уже хамила. – В таком случае имеет смысл довериться людям понимающим…

– Вам, что ли? – хамство оказалось заразительным.

– И нам, – Алена снова пригубила свой напиток, поморщилась, поставила бокал и полезла в сумку, горделиво занимающую отдельное место.

Заслуженно: одна эта сумка стоило больше, чем половина мебели в кафе.

Алена достала листок, исписанный собственным Наткиным почерком, и положила его на стол:

– Давайте договоримся, что вы постараетесь устранить пробелы в анкете, насколько вам по силам это сделать. Хорошо?

Натка молча взяла листок. Рука ее вздрагивала. Бумажку хотелось скомкать и бросить в ухоженное лицо улыбающейся фрау.

– Заполненную анкету отсканируйте, пожалуйста, и пришлите Яне Арнольдовне на почту, она указана в чате. До свиданья! – Алена Дельвиг встала, бросила на стол нарочно смятую купюру и простучала каблучками к выходу.

– До новых неприятных встреч, – мрачно пробормотала Натка и попросила у официантки ручку.

Круг, значит, у них формируется?

Ну, пусть будет круг. Они с Сенькой не сдадутся и плотно в нем окопаются.

Как там было у Пушкина, друга того самого Дельвига, которого угораздило оказаться пра-прадедом инвестора?

«Отечество нам Царское Село»…

Октябрь

– Наталья, на минуточку!

Натка остановилась и завертела головой, определяя источник зова.

Вдоль красивого школьного забора, очень похожего на ограду Летнего сада в Питере, тянулся длинный ряд дорогих автомобилей. Преимущественно темного цвета, здоровенных, зверовидных каких-то. Уткнувшись мордами в водосточную канавку по краю выложенного плиткой тротуара, они комично напоминали бегемотов и слонов на водопое. Зверюги беспокойно возились, ерзали, хлопали дверцами и рычали движками – отъезжали, забрав закончивших занятия детей.

– Наталья!

Из темно-синего «Лексуса» выглянула хорошенькая блондинка.

– Это мама Витальки Лозинского, – подсказал Натке Сенька, выкручивая свое запястье из ее кулака. – Я сам домой пойду, ладно? Ключи у меня есть. Неохота бабский треп ваш слушать.

– Бабский треп? Это кто тебя научил так разговаривать? – опешила Натка.

– Ой, да ладно, а то я не знаю, как девчонки болтают, – Сенька с независимым видом поправил лямки ранца. – Сцепятся языками – и ля-ля-ля, ля-ля-ля… Все, я пошел.

Он дернул плечами, заставив ранец подпрыгнуть, и сам заскакал, заторопился прочь от остолбеневшей Натки.

– Фу-ты, ну-ты, – пробормотала она, провожая сына взглядом. С виду маленький джентльмен, а разговаривает, как… Как старший лейтенант Таганцев, когда тот не пытается изображать галантность! – Чему вас только в школе учат? Мужскому шовинизму?

– Наталья! – вновь настойчиво позвала ее мама Витальки Лозовского.

Или Лозинского? Ну, какого-то там Витальки.

– Да? – Натка неохотно приблизилась к синему бегемоту.

– Хотела предложить подвезти, но вижу, ваш мальчик уже пошел пешком. Вы тут рядом живете? Повезло, нам через полгорода ехать, – затарахтела мама Витальки Какого-то. – А вы меня не узнали? Я Аня Лозинская.

Прав был Сенька, мрачно подумала Натка, ля-ля-ля и ля-ля-ля!

– Вы извините, но я очень тороплюсь, – сказала она разговорчивой Виталькиной маме. – Дела, знаете ли…

– Ой, я прекрасно вас понимаю, сама опаздываю в салон на ноготки, – кивнула красотка-блондинка. – Вы просто не ответили в чате, а это срочно…

Опять этот родительский чат, мысленно вздохнула Натка. Вот уж где ля-ля-ля и ля-ля-ля бесконечно!

За каждым сообщением не уследишь – поначалу она пробовала, но быстро поняла, что важные вопросы бесследно тонут в море ненужных замечаний и лишних эмоций, и перестала пытаться держать руку на пульсе. В конце концов, есть и другие каналы коммуникации – телефон, например. Или вот мама Витальки – общительная Аня Лозинская…

– День Учителя! – заговорщицки сказала Аня, округлив глаза так, что они сделались большими, как у стрекозы. – Вы понимаете? Пора уже что-то решать с подарком. Кляйны предлагали купить набор столового серебра, но это явно преждевременно, такое больше на выпуск годится. Шульцы придумали подарить хороший мольберт – оказывается, Яна Арнольдовна увлекается живописью по номерам, но Трефы справедливо заметили, что не в наших интересах поощрять хобби учительницы, ее дело – детьми заниматься, так что пусть не отвлекается… А у Красицких возникла идея презентовать нашему педагогу старинное украшение, не очень дорогое, как раз в меру, и прямо очень стильное: камея в желтом золоте, под высокий воротничок красивой блузки будет просто идеально. И благородно, и модненько – броши нынче в тренде… Так вот: вы за Кляйнов, за Шульцев или за Красицких? Нужно выбрать уже, а вы в чате ничего не ответили.

– Постойте, – от возбужденного стрекозиного стрекотания у Натки закружилась голова. – Яна Арнольдовна учит наших детей всего месяц, а мы уже делаем ей такие дорогие подарки? Я думала, цветы…

– По цветам – это к Вагнерам, у них своя сеть садовых центров, Марина еще прозвонит всем насчет букетов, не сомневайтесь, – снова затарахтела стрекоза Аня. – Короче, вы тоже считаете, что столовое серебро – это чересчур, да? А мольберт – неразумно и как-то слишком фамильярно? Тогда я отмечу, что вы с большинством – за камею.

– Послушайте, какая камея!

– А вы фото не видели? Маша Красицкая в чат присылала.

– А Маша Красицкая… – Натка с трудом удержалась и не договорила, как хотелось: «не пошла бы куда подальше со своей камеей?»

Разговорчивая Аня закончила фразу по-своему:

– Да, да, жена того самого Красицкого, который известный антиквар, коллекционер, знаток музейных ценностей, – тут стрекоза хихикнула и закончила шепотом: – Хотя все знают, конечно, что доходы у них преимущественно от своих ломбардов. Ну, зато и камею эту мы купим недорого, Красицкие по-товарищески отдают ее всего за семьдесят пять.

– Семьдесят пять чего? – Натке захотелось срочно попить холодной водички. Или заорать во весь голос и бухнуть по бегемотовой спине «Лексуса» кулаком.

– Рублей, конечно! Семьдесят пять тысяч рэ, очень удачная цена, хорошо делится, ровно по пятерочке собираем, – расплылась в улыбке Наткина собеседница.

– А не дороговато? – Натка проявляла чудеса хладнокровия.

– Никогда не нужно экономить на обслуге! – шутливо погрозила ей пальчиком Аня.

Маникюр у нее был идеальный. «Зачем ей еще на ноготки?» – мелькнуло в голове у Натки.

Следом пришла мысль: это заслуженную учительницу приравняли к обслуге?

– У меня няня, которая с младшими сидит, получает восемьдесят тысяч в месяц, – доверительно продолжала тем временем ее собеседница.

– Няня? – автоматически повторила Натка.

– Ну да, няня, у меня же трое деток, Виталька старший…

– Никогда бы не подумала, – так же машинально отреагировала Натка.

– Ой, вы мне льстите, но это приятно, – стрекоза застрекотала громче. – Так вот, я плачу няне восемьдесят тысяч, а у Яны Арнольдовны тут какая зарплата, вы знаете? Всего семьдесят пять! И это при том что на ней одной пятнадцать детей, а не двое!

– Ужас, – механическим голосом отозвалась Натка, прикидывая, в какую сумму ей обходится начало школьной жизни.

– Вот, вы понимаете! – обрадовалась Аня. – С учетом того, что учительница работает с нашими детками всего месяц, мы проявим тонкость и деликатность, если стоимость подарка не превысит ее зарплаты.

«Интересное представление о тонкости и деликатности», – как-то безразлично уже подумала Натка.

– Ма-ам? – проныл кто-то в недрах синего бегемота. – Я есть хочу! Поехали обедать!

– Сейчас, мой хороший! – ответила мама Витальки, надо понимать, ему самому и порывисто схватила за руку враждебно окаменевшую Натку. – Чудесно, что мы договорились, и очень приятно было наконец познакомиться!

Она нырнула в своего бегемота и уже оттуда прощально прощебетала:

– Очень миленькие винтажные сережки, это у вас аметистики, да? Не от Красицких?

– Это александриты, – ответила Натка.

Водительница бегемота ее уже не слушала – ее зверь рычал и пятился, но Натка все же зачем-то договорила:

– Не от Красицких.

Сережки с александритами, меняющими цвет от ярко-розового до нежно-сиреневого, были еще мамины – той их подарила на шестнадцатилетие ее собственная матушка, Наткина бабушка. Тогда они стоили аж сто двадцать семь рублей – бабулина месячная зарплата была поменьше.

Интересно, сколько за мамины александриты дали бы сегодня в ломбарде Красицких?

– Я нахожу, что подготовительный процесс недопустимо затянулся, – призналась Натка, заглянув в ведро с водой.

Собственное отражение, видимо, состроило ей оттуда гримасу, потому что Натка показала ведру язык и насупилась, притопывая одной ножкой в стильной обувке – на диво изящном резиновом сапожке с «ушками» и фирменным логотипом. Даже наша знатная блогерша Сашка, изрядно подковавшаяся в трендах и брендах, эти новые тетины сапожки высоко оценила и горячо одобрила. Так горячо, что стала клянчить у меня точно такие же, хотя ей-то они зачем? Она же с нами не поехала.

Натка приоделась – или тут правильнее сказать «приобулась»? – по особому поводу: она наконец-то ответила согласием на предложение Кости Таганцева.

Нет, это было не предложение руки и сердца, хотя старлей Таганцев, мне кажется, созрел уже и для него. Но Натка не созрела! Пока она согласилась только съездить вместе с Костей на рыбалку – он уговаривал ее на это целый год и вот наконец преуспел.

– Должна сказать, я представляла это себе как-то по-другому, – призналась Натка и вздохнула.

– Знаю я, как ты это себе представляла! – я провела ножом по точильному камню.

Прозвучавшее «ш-ш-ш-ссс» гармонично слилось с тихим плеском речной волны и легким шорохом прибрежной растительности.

– Ты думала, что я буду пасти Сеньку, а вы с Таганцевым отправитесь на романтическую прогулку по маршруту «речной бережок – сеновал»! – я хмыкнула. – Хотя какие уж сеновалы в октябре…

– Ну, я лично от хорошего сеновала в любое время года не откажусь, – с некоторым вызовом сказала Натка и одернула на себе ветровку, четче обрисовывая впечатляющий бюст.

Под ветровкой на сестрице было «крестьянское» платье в цветочек, а под ним, похоже, эротичное бельишко, бюстгальтер явно пуш-ап – однозначно в расчете на сеновал, нет сомнений.

– Ха-ха, Акела промахнулся, – съязвила я, потому как роль то ли няньки, то ли гувернантки, которую планировала навязать хитрая сестрица, меня не прельщала.

Даже приятно было, что эта коварная особа просчиталась и никакого романтического сеновала у нее не случилось. Хотя наше нынешнее времяпрепровождение мне тоже не очень нравилось.

Я снова провела ножом по камню:

– Ш-ш-ш-ш-ссс!

– Прекрати! – передернувшись, потребовала Натка. – У тебя ужасно зловещий вид, когда ты это делаешь. Как у старого пирата, которому не терпится пустить кому-нибудь кровь!

– За старого еще ответишь, – пообещала я, – но не волнуйся, резать я стану только рыбу.

– Если она будет, – озвучила Натка наши общие опасения.

Я вздохнула.

Сто лет не ездила на рыбалку и еще столько же этого не делала бы!

Вот что хорошего в подобном занятии?

Подъем в несусветную рань, поездка в предрассветной тьме – в ночь, прочь, за город, в глушь, по маршруту, где не ступали нога и копыта Макара с телятами.

Дикая местность – камыши, река, за ней лес, десять минут восторженного любования живописным восходом, потом отрезвляющий звон комариков, мокрые ноги (не все из нас в сапогах!), шмыгающий нос и усиливающееся чувство голода.

Позавтракать дома мы, конечно же, не успели, а кофе из термоса с бутербродами из пакета – романтическая трапеза на рассвете – растворились в пустых желудках быстро и бесследно.

Предполагалось, что на второй завтрак у нас будет жареная рыбка, а на обед – уха…

Кое-кто, не будем показывать на него пальцем, хотя это был наш друг и товарищ старший лейтенант, поразительно вдохновенно рассказывал, как это будет вкусно – наваристая ушица с дымком, ароматная, густая, в золотистых бляшках, в крапинках щедро насыпанных специй…

Я шумно сглотнула слюну.

– Убью Таганцева, – тоскливо пригрозила Натка и посмотрела на камышовые джунгли, в которых спрятались покосившиеся мостки с нашими рыбаками. – А ты точи пока ножик, точи…

Ш-ш-ш-ш-ссс…

Ш-ш-ш-ш-ссссс…

– Точно убью, – повторила Натка и яростно прихлопнула комара на щеке.

– Комаров убивай, а Таганцева не надо, – попросила я.

Шутки шутками, а уж мне-то, как судье, хорошо известна печальная статистика внутрисемейных разборок: убийств на бытовой почве у нас в России случается больше, чем каких-либо других.

– Позащищай его, ага, – кивнула сестрица. – Адвоката тут нету, так судья за него. Можно подумать, Таганцев ангел с крылышками!

– С удочками, – хихикнула я и ловко перевела стрелки:

– Вообще-то это все школа ваша, она виновата!

– А ты права! – Натка распустила нахмуренные брови. – Шоко-школа, будь она неладна! С нее все началось!

В самом деле, на тернистый путь в богатую комарами, но не рыбой речную заводь мы ступили вовсе не этой ночью, а еще неделю назад. Тогда Натка, в очередной раз ознакомившись с накопившимися в дневнике сына записями, позвонила мне в шоке и трепете:

– Лена! Мне срочно нужна помощь зала! И друга, и вообще чья угодно, потому как я, честно, не знаю, кому теперь в ножки падать!

– М-м-м?

Был будний день – пятница, но уже вторая ее половина. Я закончила очередное слушание и тихо-мирно пила у себя в кабинете чай с молоком. Я предпочла бы капучино, но Дима, мой помощник, убежал по делам, а без него победить норовистую кофеварку было некому. Ничего, зато с шоколадными конфетами – их принесла нам с Димой секретарша шефа, которую визитеры по совковой привычке вечно задаривают сладостями, – и чай шел неплохо. И тут совсем некстати случилась Натка со своей телефонной истерикой!

– Прикинь, Липскеры наняли университетского профессора, их сынишка проболтался Сеньке! Целого университетского профессора, чтобы выполнить проект для первого класса!

– Первого класса чего? – не поняла я.

Подумала, что речь о чем-то люксовом. Натка мне уже все уши прожужжала, рассказывая, какие у них в школе все крутые – на кривой козе не подъедешь.

– Первого класса Шоко-школы!

– Класс школы, а проект чего? – яснее мне пока не стало.

– Вот в том-то и дело, что я не знаю, чего проект! – в трубке послышался какой-то мелкий частый стук – я предположила, что это Натка дрожащей рукой приложила к губам (и зубам) стакан с успокоительным… Или с горячительным, тоже вариант. – По агентурным данным, Липскеры делают проект по экологии. У Вагнеров наверняка что-то про цветочки, и они тоже будут в тренде, всем не дают покоя лавры девочки Греты…

– Какая девочка? Какая Грета?! – я, когда не понимаю что к чему, начинаю злиться. – Единственная девочка Грета, которую я знаю, это та, что с братцем по лесу гуляла, крошки хлеба рассыпала!

– О! Может, мы поэму напишем? – Наткина мысль совершила кульбит, не позволив мне ее уловить.

– Поэму-то зачем?!

– Затем, что проект, Лена, – сестрица устало вздохнула. – Ну, я же понятно объясняю: каждый шоко-школьник к концу учебного года должен представить и защитить какой-то проект. Первоклассники не исключение, наоборот, для них это особенно важно – типа, дети должны правильно стартовать, чтобы дальше двигаться полным ходом… За проект начисляют баллы…