Текст книги "Седьмое небо"

– Ясно, – подытожили в трубке. – Вы сослужите вашему шефу плохую службу, если будете с ходу отметать журналистов, Егор Степанович.

– Спасибо, что предупредили. – Егор захохотал, еще не донеся трубку до аппарата.

Наверное, она услышала, как он захохотал, эта леди с голосом, похожим на теплый французский коньяк. Даже скорее всего услышала. Но, елки-палки, никто уже много лет не учил его жить и не пытался так откровенно заставить плясать под свою дудку.

«Что происходит на свете, а? Вчера ночью я подрался у подъезда собственного дома, сегодня почему-то разговариваю с никому не известной журналисткой, трачу на нее время и сдерживаюсь из последних сил, что бы не начать оправдываться!

Да, и еще «Зеркало», о котором она говорила. Что там наду мали в пресс-службе? Он не даст разрешения на интервью даже Ларри Кингу из Си-эн-эн, не то что «Зеркалу»… Хотя шеф вроде дружит с ведущим этого самого «Зеркала». Или это не он дружит, а его жена?..»

Егор несколько секунд подумал.

Ситуация требовала прояснения. В конце концов, он привык быть последовательным.

Он нажал кнопку и негромко сказал в селектор:

– Соедините меня с Игорем Абдрашидзе.

Так звали зама по прессе. Егор не слишком его любил, потому что Абдрашидзе был ближе к шефу, чем сам Егор, и следовательно, имел больший вес и влияние.

Если Абдрашидзе решил что-то через голову Егора Шубина, значит, нужно заставить его отыграть назад и дать понять, что через эту самую голову перешагнуть нельзя. Или вместе, или никак.

Он умел ставить людей на место и делал это так же виртуозно, как менял тон в разговоре.

– Слушаю, Егор Степанович, – раздался в селекторе прокуренный голос с чуть слышным грузинским акцентом. – Доброе утро. Мы с тобой вроде не виделись сегодня?

– Не виделись, Игорь Вахтангович, – подтвердил Егор. – Доброе утро. Вопрос у меня к тебе. Есть время, чтобы ответить?

– Что это? – спросил Леонтьев недовольно. Он пил в редакционном буфете кофе, одним глазом читал чью-то уже размеченную статью и мерно постукивал по столу мобильным телефоном, как будто это карандаш или сигарета. На лице у него была сосредоточенная скука, и, оглянувшись по сторонам, Лидия моментально поняла, откуда весь его байроновский вид. За соседним столиком сидели две неизвестные красотки и во все глаза рассматривали погруженного в задумчивость Леонтьева.

– Прости, что не даю тебе допить кофе в тишине и покое, – сказала Лидия, испытывая мстительную радость от того, что ее спина загородила красоткам всю полосу обозрения. – Просто я боюсь, что потом тебя не застану. Вот, возьми и послушай.

– Что слушать-то? – Леонтьев повертел кассету в руках. – Это что? Запись разговора Березовского с Гусинским?

– Это запись разговора Шевелевой с Шубиным, – пояснила Лидия, – и это гораздо интереснее, чем Березовский с Гусинским.

– Кто такой Шубин? – спросил Игорь рассеянно. Красотки поднялись из-за своего столика, он проводил их глазами.

Лидия вздохнула:

– Шубин – это как раз и есть глава юридической службы Тимофея Кольцова, из-за которого ты утром чуть меня не уволил.

– Ну не уволил же… – пробормотал Леонтьев. – Видишь, значит, до него вполне можно дозвониться, правда?

– Я дозвонилась до него совершенно случайно. Просто сегодня куда-то делись все его пятнадцать помощников и он вынужден был поговорить со мной. К тому же я ничем, кроме этих дурацких звонков, не занималась.

– И что он говорит, этот Шубин?

– Ни кроватей, говорит, не дам, ни умывальников… – себе под нос пробормотала Лидия. Ей тоже хотелось выпить кофе, и она раздумывала, прилично ли будет расположиться рядом с замом главного или лучше подождать, пока он уйдет.

– Что?! – Игорь наконец посмотрел на нее, а не сквозь нее, как смотрел все это время.

– Шубин говорит, что никакого интервью не будет. От вопроса о «Зеркале» он ловко ушел. – Лидия все-таки уселась за стол, хотя Леонтьев ее не приглашал и не испытывал никакого дискомфорта от того, что сам сидит, а она стоит перед ним почти навытяжку, как нашкодившая восьмиклассница перед завучем.

– Ладно, – заявил Игорь снисходительно, – я ему сам позвоню, этому Шубину.

Лидия пожала плечами:

– Звони.

Иногда он вел себя просто ужасно. Он умел задеть как-то на редкость больно и даже не заметить этого.

Он сам позвонит! Это означало, что Лидия с заданием не справилась и теперь требуется вмешательство начальства. Начальство на Лидию понадеялось, а она… подвела. Как лошадь из анекдота, которую просили – всего-навсего! – сделать сальто в воздухе, а лошадь так и не смогла.

– Кофе будешь? – спросил Леонтьев. – Заказать тебе?

– Закажи, – согласилась Лидия. – Игорь, я тебе хотела одну штуку показать и спросить, что ты об этом думаешь.

– Спроси, – в тон ей ответил Леонтьев, и они неожиданно улыбнулись друг другу.

Жаль, что так ничего у них и не сложилось.

Все давно ушло, и больное место уже не горело огнем, а всего лишь ныло тупой бессмысленной болью, но иногда – на секунду! – вспыхивал и пропадал злой всполох уже почти совсем побежденного, почти задавленного пламени – господи, ну почему, почему так ничего и не сложилось?!

Лидия, торопясь отвернуться, полезла в портфель и выудила из него вчерашнее приглашение в клуб «Две собаки».

– Вот. Это пришло мне по электронной почте. Я совершенно не представляю, от кого это и что мне теперь с ним делать.

Леонтьев изучал бумажку, и взгляд у него вдруг изменился. Из байроновски-скучающего превратился в журналистски-любопытный и настороженный.

– Так, – сказал он, осторожно свернул листок и посмотрел на Лидию. Лицо у него странно дрогнуло. – Это интересно.

– Это непонятно! – возразила Лидия и отпила крошечный глоток очень горячего и густого кофе, который поставила перед ней официантка. – Почему прислали именно мне? Я не звезда первой величины, не знаменитость… Что это за клуб? Я про него никогда не слышала.

– Ты что, про все остальные московские клубы слышала? – спросил Леонтьев язвительно. – Я, например, этот клуб знаю. Такое… среднеприличное заведение, играют джаз, пьют пиво, жрут стейки с картошкой. Это на Арбате, я сто раз мимо ездил. Ничего особенного, клуб как клуб.

Лидия смотрела на него во все глаза. Почему-то она была уверена, что такого клуба вовсе не существует и Леонтьев сейчас скажет, что это чей-то глупый розыгрыш. То, что это вполне реальное место, да еще в самом центре Москвы, да еще со стейками и картошкой, сильно ее озадачило. И напугало.

– Ты думаешь, это… не шутки? – спросила она осторожно.

– Какие еще шутки! – В его голосе звучала досада, как будто он удивлялся, как можно быть такой дурой. – Конечно, никакой информации ты в пятницу там не получишь. Скорее всего получишь условия, сколько именно он хочет и за что. Сразу же покажешь мне, и я… мы примем решение, стоит овчинка выделки или не стоит.

У него даже сомнений никаких не возникло.

Ему даже в голову не пришло, что она, может, и не хочет идти в пятницу в клуб «Две собаки», или боится, или не доверяет таинственному продавцу информации. В голове у него вроде бы замкнулась электрическая цепь и загорелась сигнальная лампочка, как у агента из мультфильма про капитана Врунгеля. Информация продается, следовательно, ее нужно купить. Информация прежде всего.

У нас же не фабрика по производству галош!

Пожалуй, он даже ревновал немного, что это предложение получила Лидия, а не он сам. Уж он-то бы знал, как добыть эту информацию подешевле, как оценить ее значимость, как потом подать, чтобы все – все! – поняли, что это не пошлое сообщение агентства Рейтер, не подведение итогов брифинга в Минэкономики, не перепечатка из «Таймс», а самая что ни на есть конфиденциальная, единственная в своем роде, уникальная информация!

– Давай я вместо тебя схожу! – предложил он внезапно. – Хочешь?

– Нет, – быстро сказала она и улыбнулась, – спасибо, но я пойду сама. Я тебе сразу же позвоню, как только что-нибудь узнаю.

– Ну-ну, – протянул он неопределенно. – Позвони… Только ни на что не соглашайся, не подумав. Ничего не обещай. Оцени ситуацию и то, что тебе предложат, не торопясь, без суеты.

– Я постараюсь. – Совершенно неожиданно для себя Лидия решила, что она никому не отдаст этот шанс, пока не исчерпает его до конца. Она во всем разберется сама, а Леонтьева даже близко не подпустит! Это ей прислали сообщение, это ее пригласили на встречу, это ей обещали нечто важное и интересное.

Информация – наш главный козырь, так, кажется, любил повторять на всех летучках зам главного редактора Игорь Леонтьев.

У нас же не фабрика по производству галош!

– Спасибо тебе, Игорь, – поспешно поблагодарила она и одним глотком допила кофе. – Я побегу.

Она поднялась, пристраивая на плечо ремень стильного дамского портфеля, готовая сорваться с места в своей обычной стремительной манере, и вдруг замялась, как бы остановившись в последнюю секунду перед взлетом:

– Игорь, если ты о чем-нибудь договоришься с этим идиотом из кольцовской юридической службы, не отдавай никому это интервью, а?

Она умела просить так, что отказать ей было очень трудно. Почти невозможно отказать, но Игорь Леонтьев был раздражен и недоволен ею, хотя скрывал это даже от себя. Он ревновал ее к этой мифической информации, которую ей предложили. Ей, а не ему! Он ревновал к работе всех, кто хоть в чем-то, хоть на миллиметр опережал или обходил его. Может быть, именно поэтому он так стремительно делал карьеру…

– Нет уж, матушка, – заявил он, смутно радуясь тому, что сейчас он ей откажет, – если я договорюсь с идиотом, я и поеду на интервью. Поезд уже ушел.

– Ясно, – кивнула она, и улыбка у нее изменилась. – Все равно спасибо.

– Не за что, – сказал Леонтьев галантно. – Обращайтесь в любое время.

Она пробралась к выходу, старательно глядя под ноги и обходя наставленные на полу рядом со стульями портфели и сумки, в дверях ее окликнули, и она еще постояла несколько секунд, слушая, что говорит ей полная белесая девушка из редакции «Иностранной литературы», которая находилась этажом выше.

Они немножко поговорили и посмеялись, и, махнув на прощание, Лидия убежала. Молодой человек, напоминающий корреспондента, который заставляет ждать своего редактора, уже полчаса что-то быстро строчил на разъезжавшихся листах бумаги, рискуя свалить локтем чашку с остывающим кофе. Он проводил Лидию глазами, перестал писать, неторопливо убрал ручку и сложил в портфель свои многочисленные бумаги. Потом закурил и кинул быстрый взгляд в самый дальний угол, куда был втиснут крошечный столик на одного. Над столиком не спеша извивалось белое облако сигаретного дыма. Молодой человек вопросительно приподнял брови и показал глазами на только что закрывшуюся дверь. Получив утвердительный кивок, он поднялся и вышел следом за Лидией.

– Да я на одну секунду, что вы, ей-богу! – сказал густой насмешливый бас у самой двери, и Егор переложил в другую руку телефонную трубку, радуясь хоть какому-то отвлечению от бесконечных дел и телефонных звонков.

– Ну, навел ты шороху на своих мамзелей! – Обладатель баса показался на пороге и шутливо отер пот со лба, демонстрируя, сколько сил ему пришлось потратить на то, чтобы прорваться через «мамзелей».

– Здорово, Николай Николаевич! – Егор, не выпуская, однако, трубки, вышел из-за стола и пожал протянутую руку. – Ты зашел, чтобы пригласить меня на обед?

Николай Николаевич Барышев был заместителем императора по хозяйственной части. Империю «Судостроительные заводы Тимофея Кольцова» Барышев создавал вместе с Кольцовым с самого первого камня и пользовался не только безграничным доверием шефа, но и искренним уважением сослуживцев, что само по себе было большой редкостью. Дружба с Барышевым была своего рода пропуском в мир, где действовала совершенно особая табель о рангах, где достаточно было сказать, что «Ник Ник поддерживает», – и вопрос решался сам собой. В выборе союзников и друзей Барышев был осторожен и избирателен, зато если уж брался поддерживать, то поддерживал до конца, не боясь ни высочайшего гнева, ни порой гораздо более высокого положения врагов. Барышев занимал в империи особое место, даже не у подножия, а где-то рядом с троном.

– Кофе дайте нам, – приказал Барышев в еще не до конца закрытую дверь, – и покрепче, если можно, девушки!

Он обошел Егора, который посреди кабинета договаривал с Сашей Андронниковым, главой юридической службы «Кока-колы», секунду подумал, какое кресло выбрать, потом очень основательно устроился, как будто собирался просидеть за этим столом вечность, и, когда Егор нажал наконец кнопку отбоя на телефонной трубке, спросил с веселым интересом:

– Ты про обед-то серьезно спрашивал, Егор Степаныч, или шутить изволил?

– А что? – Егор сунул трубку в гнездо и крепко потер глаза под очками.

– А то, что ужин давно прошел, а ты – обед!

– Как – ужин? – переспросил Егор, неизвестно почему приходя в хорошее настроение. – Какой ужин? Где ужин?

– Я кофе у твоих мамзелей попросил. – Барышев распахнул кожаную папку, которую принес с собой.

– Кофе у меня уже к ушам подступает, – пробормотал Егор, – но с тобой выпью. У меня коньяк есть, французский. Будешь?

Какое-то смутное воспоминание осторожно пробралось по задворкам сознания, когда он предложил Барышеву коньяк, но у Егора не было сил его ловить.

– Наливай, – согласился Барышев. – У меня просьба к тебе, Егор Степаныч.

– Давай. – Егор налил по глотку коньяка в два пузатых тяжелых бокала и сунул один в протянутую руку Николая Николаевича.

– Я знаю, конечно, что юристы у нас самые загруженные, но мне тоже деваться некуда, – сказал Барышев, как бы извиняясь. – Батяня, – так они между собой называли Кольцова, и в этом была некая корпоративная причастность, доступная только самым приближенным, своеобразный пароль, обозначавший, что «мы с тобой одной крови», – батяня пансионатик покупает в Светлогорске, это там, на Балтике. Пансионатик старенький, бывший профсоюзный, задрипанный до невозможности. Мы его хотим снести и строить гостиницу, чтоб батяня там мог гостей принимать. Ну, в смысле не премьера, а кого попроще…

– Ну? – Глаза у Егора слезились, а под левым задергался нерв – всегдашний признак крайней усталости. – Чем могу помочь?

– Да там, понимаешь, концов никаких не найдешь, кто его продает и законно ли. А батяня загорелся – подай ему гостиницу, да и все тут.

– А земли много? – Егор снял очки и закрыл глаза.

– Немного, но есть, конечно.

– А пляж свой или государственный?

– Пляж государственный, а надо, чтобы был свой. – Барышев одним глотком влил в себя коньяк. – Я к тебе пришел, чтоб ты своих гавриков поторопил и сам все это дело проконтролировал. Если обычным путем пойдет, они только подписи полгода собирать будут, а мне к лету туда народ заселять…

– К лету ничего не выйдет, даже не надейся. Закон о частной собственности на землю знаешь где?

– В …де, – ответил Барышев энергично.

– Вот именно, – усмехнулся Егор. – Мои гаврики ведь не просто так тянут. Они профессионалы, но знаешь, сколько нужно телодвижений сделать, чтобы хоть что-нибудь сдвинуть?

– Ладно, ты меня не агитируй, Егор Степаныч, не на собрании.

– Да я тебя не агитирую! Я просто сразу говорю, чтобы ты не ждал от меня чудес. Тем более там погранзона, если я не ошибаюсь.

– Не ошибаешься.

– Ну вот… Бумаги оставляй мне, я сам буду заниматься, но никакого заселения летом не планируй.

– Ладно, ладно, – сказал Барышев добродушно, – самое главное, что я все это тебе спихнул. Теперь весь спрос с тебя.

– Это точно, – пробормотал Егор.

Он не стал бы отказывать Барышеву, даже если бы тот попросил посодействовать в покупке небольшого участка на Марсе или на Венере, но дело, о котором хлопотал зам по хозяйственной части, было не слишком приятным. Тимофей Кольцов в Калининградской области губернаторствовал, следовательно, должен покупать землю сам у себя. В погранзоне никаких частных пляжей не было и быть не могло. Конечно, все это не бог весть как сложно и давным-давно придуманы разные хитроумные схемы, но хлопот с этой гостиницей не оберешься. Барышев об этом знал, потому и пришел сам, чтоб Егор уж точно не отказался.

Кроме того – Егор был совершенно в этом уверен, – гостиница нужна именно Барышеву, а вовсе не батяне, который такими вещами отродясь не интересовался.

Ну что ж… Послужим Барышеву. Долг платежом красен, а Барышев в долгу оставаться не любил.

Зазвонил мобильный, и Николай Николаевич махнул рукой, поднимаясь, – мол, занимайся своими делами, не буду мешать.

– Да, – сказал Егор, глядя, как медленно затворяется тяжелая дверь. – Да, слушаю.

– Жора, это я, – с хрипотцой произнесла ему в ухо Маргарита. – Ты меня искал? Можешь поговорить?

– Не могу, но поговорю, – ответил Егор холодно. – Что там за история с Димкой?

Мать засмеялась волнующим смехом, от которого у Егора засосало под ложечкой.

– Ну… не знаю, как сказать. Правда, Жорик!

«Какой, блин, Жорик!

Мне сорок лет, я давно вышел из возраста, когда обращают внимание на ерунду вроде этого Жорика, но как же она меня бесит!»

– Скажи как есть, – попросил Егор, – только покороче. Я на работе еще.

– Ну… он хамит, не учится, требует денег. С компанией связался… неподходящей. Что делать, растет без отца…

– Он уже вырос! – проскрежетал Егор.

– Что-о? – протянула Маргарита. – Говори погромче, Жора, я в ванне, а тут вода плещется. Мне не слышно.

Как будто она не могла позвонить до или после ванны или хотя бы не сообщать, что она в ванне!

«Зачем ты ее искал, юрист хренов?! Ведь сценарий известен наперед, известен до самой последней реплики! Что тебе от нее нужно?! Что за мазохизм или садизм – черт их разберет! – заставляет тебя разговаривать с ней снова и снова?!

Как будто с ней вообще можно разговаривать!»

– Ну и где Димку теперь искать? – спросил Егор. – Ты знаешь?

– Ну, у друзей каких-нибудь, – сказала Маргарита задумчиво, очевидно, прикидывая, скоро ли ей понадобится педикюр или эпиляция. – Может, у девицы этой… как ее… Катя или Маша. Представляешь, он завел себе девицу! Умрешь со смеху! Такая серая, облезлая, в пятнах каких-то… Я ее однажды с ним видела. Говорят, что она учит японский язык. Жорка, ты представляешь – японский!

Если брат дружит с «облезлой девицей в пятнах», которая учит японский язык и называется Катя или Маша, а не Лолита, значит, еще не все потеряно, пронеслось в голове у Егора.

Почему-то эта мысль его обрадовала, хотя он уверял себя, что ему совершенно безразличны дела брата.

– А что? – вдруг насторожилась Маргарита. – Он тебе звонил? Жаловался на меня?

В ее голосе проскользнула озабоченность.

Она была совершенно уверена, что Димка не пойдет к Егору, которого он ненавидел, и тот еще не скоро узнает, что она решила вопрос с Димкой самым простым способом – выставила его из дома. Сердить Егора было опасно – он мог не дать денег или дать меньше, а Маргарите как раз в этом месяце очень были нужны деньги.

Гораздо больше денег, чем обычно.

Неужели гаденыш кинулся плакаться Егору?! Конечно, у нее в запасе есть тяжелая артиллерия, и, когда она пальнет из главного калибра, Егор вряд ли сохранит сочувствие к Димке, но она не думала, что ей придется применить ее вот так… сразу.

– Где ты его видел? – спросила Маргарита, придав голосу, помимо озабоченности, еще и некоторое материнское смятение. – Пусть немедленно возвращается домой! Скажи ему, Жора!..

– Скажу! – пообещал Егор охрипшим от ненависти голосом. – Непременно скажу, Ритуля!

– Что? – переспросила она, придя в явное замешательство.

Она была непроходимо тупой во всем, что не имело отношения к ее личному благополучию и спокойствию. Зато она была так хороша собой и так самоуверенна, что никто не замечал ее тупости. Егор совершенно уверен, что он единственный человек, который знал, насколько она тупа.

Даже дед думал, что она умна, с истинно мужской доверчивостью принимая за ум обычную житейскую хитрость.

– Так он совсем ушел или на время? – спросил Егор, выдохнув сгусток ненависти, который давил ему горло. – Ты не знаешь?

Маргарита расценила этот вопрос как подтверждение того, что он ничего не знает о том, что она выгнала Димку, и сразу успокоилась.

– Не зна-аю, Жорик. Наверное, он придет. Да точно придет! Только вот не знаю, когда. Но если ты его увидишь, скажи ему, чтобы возвращался, что мама волнуется.

Мама волнуется!

Прижав трубку плечом, Егор вытащил из стакана карандаш, сломал пополам и швырнул на середину иранского ковра.

Потом вытащил еще один.

– Вот что, Ритуля. Давай-ка ты вылезай из ванны и собери его вещи. Я сейчас отправлю за ними Наталью Васильевну, нашу домработницу. Димка у меня и пока что у меня останется. Я ему передам, что… мама волнуется. Договорились, Ритуля?

Послышался всплеск, – очевидно, Маргарита резко села, расплескав из ванны воду.

– Как у тебя? – спросила она ошеломленно. – Как он мог у тебя оказаться?!

– Приехал на метро, – объяснил Егор. – Ты можешь собрать его вещи?

– Подожди, Жора, я ничего не понимаю. Почему он у тебя?

– Потому что ты его выгнала, – сообщил Егор ласково. – Это неправда! – завизжала Маргарита.

Как же она не догадалась, что Димка побежит не к Егору, а к этому полоумному старику, ее папаше! А ее папаша для Егора – главный человек, главнее родной матери, мимолетно расстроилась Маргарита. Что он скажет, то Егор и сделает. Вполне может денег не дать…

– Пока, Ритуль, – попрощался нежный сын. – Не забудь вещи собрать.

Совершенно уверенный, что она сейчас же примется ему звонить, он выключил мобильный, не глядя потыкал в кнопки телефона, стоящего на столе, и стал собирать в портфель бумаги, с которыми еще должен был поработать вечером.

– Дед, это я, – негромко сказал он в сторону телефона, когда умолкло вежливое бормотание автоответчика. – Возьми трубку.

– Алло? – Дед, как обычно, был свеж и бодр или делал такой вид, чтобы не огорчать Егора. – Ты где?

– На работе я. – Егор щелкнул замками портфеля и натянул пиджак. – Если ничего сию минуту не произойдет, скоро приеду. Дед, снаряди эту свою Наталью Васильевну в поход за Димкиными вещами. Вызови такси и дай Маргаритин адрес. Маргариту я предупредил, так что ты к телефону не подходи пока. Димки нет, конечно?

– Конечно, нет, – согласился дед. – Наталью Васильевну я снаряжу. Это правильно, Егор.

– Не знаю, правильно это или неправильно, но сейчас у него при себе имеются одни трусы на все случаи жизни, а таскаться с ним по магазинам мне некогда. Из остального семейства никто не звонил?

– Звонила тетя Люба, – сообщил дед со вздохом, зная, что лучше сказать сразу, чтоб не мучиться. – Вадика забирают в армию. Она просила помочь.

– Угу, – пробормотал Егор. – А когда забирают-то? Послезавтра?

– Почти, – согласился дед.

– Пораньше нельзя было сказать? – Опять его засасывало это семейное болото – чужие проблемы, от которых он всю свою жизнь не мог отвязаться.

– Наверное, можно, но она стеснялась, Егор.

– Кто?! – От изумления Егор даже перестал шарить по столу в поисках сигарет. – Тетя Люба?! У нее стеснительности – как у БТРа, а может, и меньше. Ладно, я ей перезвоню. Все, пока.

Ну их, эти сигареты. В машине у него точно есть еще.

Егор натянул пальто, подхватил портфель и пошел к двери. Останки карандашей, раскатившиеся по иранскому ковру, вежливо хрустели, когда он наступал на них ботинками.

Из засады был хорошо виден освещенный круглыми фонарями подъезд. Отлично просматривалась и нарядная строгость вполне европейского вестибюля за громадными, очень чистыми стеклами.

Почему они такие чистые, когда на улице все время дождь, тротуары залиты мутной жижей из снега, автомобильного масла, соли, воды и песка? Колеса выплескивают эту жижу на ноги и пальто прохожих, на бока других машин, на здания и деревья. А светлый вестибюль так торжественно-самодоволен, так отмыт и свеж, что кажется глянцевой фотографией из другой жизни, только что наклеенной на унылую серую стену.

Из автоматических дверей, открывающихся с бесшумной неторопливостью, то и дело выпархивали красавицы, по одной и стайками. Широкими шагами выходили мужчины. Одни задерживались на просторном крыльце, продолжая свои важные мужские разговоры, другие сразу сбегали вниз к таким же важным и дорогим машинам. Двигатели заводились мгновенно и не оскорбляли слух непристойными завываниями, столь свойственными машинам дешевым.

Московский офис империи «Судостроительные заводы Тимофея Кольцова» заканчивал работу.

Тот человек, судя по всему, будет один и выйдет поздно. Это очень хорошо – никто не сможет помешать.

Только бы не пропустить и не ошибиться.

Из укрытия были хорошо видны не только подъезд и вестибюль, но и вся стоянка. Стоянка небольшая, вместительная, закрытая с улицы. Въезд перегорожен шлагбаумом. Рядом – будочка, в ней два охранника. Они по очереди выходят покурить. Один выходил три, а второй четыре раза. Это значит, что прошло уже около часа.

Впрочем, спешить некуда, время есть.

Поток машин на Ильинке, и без того не слишком плотный, совсем поредел. Начальники первой волны – средние и мелкие – уже проехали, а высокие еще трудятся.

Выполняют и перевыполняют.

Решают и перерешают…

Красавицы тоже иссякли. Неторопливые автоматические двери пропускают в основном мужчин, которые выходят по одному и не сбегают, а солидно проносят себя до автомобилей.

Не пропустить бы. Ошибиться никак нельзя…

Очень высокий человек в распахнутом длинном пальто вышел из лифта и остановился посреди залитого светом холла, словно давая себя рассмотреть. Он что-то неслышно говорил в телефон, очки поблескивали с холодным высокомерием.

Он.

Нужно дождаться, когда он выйдет на крыльцо, и тогда – вперед. Ни секундой раньше или позже, иначе можно нарваться на охрану.

Ну сколько можно говорить?

Выходи…

Ну выходи же!..

Мужчина за чистым стеклом небрежно сунул телефон в карман пальто, слегка кивнул кому-то и широкими шагами пошел к двери.

Да. Сейчас.

Лидия выскочила из засады, пулей пронеслась мимо будочки со шлагбаумом, поскользнулась на подмерзшем асфальте, удержалась на ногах и вылетела наперерез Шубину, как раз когда он оказался на нижней ступеньке крыльца.

Хлопнула дверь, загрохотали ботинки – из будочки вывалились охранники.

– Егор Степанович, – выпалила Лидия, – моя фамилия Шевелева, газета «Время, вперед!», мы разговаривали с вами утром по телефону. Мне необходимо с вами поговорить.

Мужчина смотрел на нее сверху вниз, и за стеклами его очков было невозможно разглядеть выражения глаз. Он смотрел и молчал, и Лидия неожиданно сильно струхнула.

– Егор Степанович…

Он молчал еще секунду, и Лидия уже решила, что сейчас он отдаст ее на растерзание охране.

Сзади ее сильно толкнули, и от неожиданности она уронила портфель.

– Все в порядке, это пресса, – сказал Шубин как ни в чем не бывало. – Пресса всегда появляется… внезапно.

– Вы ее знаете, Егор Степанович? – тяжело дыша прямо ей в ухо, спросил подбежавший охранник.

– Знаю, – кивнул Шубин.

– В следующий раз, девушка, – очевидно, не сдержавшись, добавил второй, – если вы так побежите, вас кто-нибудь пристрелит.

– Это точно, – подтвердил первый. – Вы в офисе разговаривать будете, Егор Степанович? Если в офисе, тогда зарегистрировать бы надо.

– В офис я ни за что не вернусь, – проговорил Шубин, продолжая внимательно изучать ее, как будто сообщал ей новость. – Пойдемте в мою машину. Спасибо, ребята!

Он отвернулся и пошел куда-то вбок, как бы за здание, совершенно не заботясь о том, идет за ним Лидия или нет.

Ну и юрист. Не юрист, а террорист какой-то.

Он свернул за ряд голубых елей, засыпанных снегом и по-новогоднему нарядных. Лидия трусила за ним, как провинившаяся собака за хозяином. За елями оказалась еще одна стоянка, на которой дремали всего три машины: два громадных тяжеловесных джипа и какой-то длинный представительский лимузин.

Один из джипов при их приближении весело хрюкнул, подмигнул фарами и весь залился светом изнутри и снаружи. Лидия от неожиданности даже приостановилась.

– Ну что же вы? – спросил Шубин насмешливо. – Садитесь.

– Егор Степанович, мне очень неловко, что я…

– Извинения можете потом написать на бумаге и прислать мне на факс. – Он распахнул перед ней дверь. – Садитесь.

– У меня только одна… – все пыталась объяснить она, неловко взбираясь на высокую подножку.

Он подождал, пока она наконец усядется, захлопнул дверь, обошел джип, в свете фар и в фалдах своего длинного пальто очень похожий на графа Дракулу, сел на водительское место и включил зажигание.

– Что вам нужно?

Лидия смотрела на него во все глаза.

Он был совсем не таким, каким она его себе представляла. Он оказался старше и… неприятнее, чем на фотографиях или по телефону. Пожалуй, ему за сорок, а не около сорока, и он самоуверен до такой степени, что хочется сию минуту сделать что-нибудь, что лишило бы его этой самоуверенности. Он из тех людей, в разговоре с которыми никогда не можешь найти «достойного ответа», зато к трем часам ночи сочиняешь целые монологи с единственной целью – как-то оправдать в собственных глазах то, что он так и не признал в тебе человека… Да еще очки…

Консервативные, как «кадиллак» пятьдесят третьего года, стильные, стоящие бешеных денег. Не очки, а символ общественного и материального положения.

И глаз не видно. И выражение лица не разберешь.

Очень удобно.

– Егор Степанович, меня зовут Лидия Шевелева, – решительно начала она. – Мы разговаривали утром по телефону, помните?

Он молча кивнул.

– Мне пришлось ловить вас таким… странным образом потому, что вы не стали бы со мной встречаться, а мне это очень важно.

– Я не дам разрешения на интервью, госпожа Шевелева, – сказал он ровно. – Вы не будете возражать, если я закурю?

Боже, он еще и вежливый! Впрочем, говорят, и крокодилы плачут, когда поедают очередного зазевавшегося туриста.

– Нет-нет, – заторопилась Лидия, – то есть да-да, курите, пожалуйста.

– Вот спасибо, – поблагодарил он. – Вы курите?

Лидия прикурила от его зажигалки, хотя ей вовсе не хотелось курить. Перед тем как выскочить из кустов, она выбросила в снег сигарету. Зато у нее появилась секунда, чтобы обдумать и подкорректировать свою речь.

Егор Шубин сбоку взглянул на нее.

Не только голос был похож на французский коньяк. Она вся была… похожа. Не так чтобы уж очень хороша, но, взглянув на нее раз, хотелось посмотреть еще. У нее было яркое лицо – темные глаза, темные брови, красивый рот. Волосы до плеч, гладкие и блестящие, мечта любого мужчины. Сосредоточенный лоб – очевидно, она быстро решала, как именно с ним разговаривать, – смугло-розовые от холода щеки, длинные пальцы. Много колец, но никакого маникюра. Или это у них теперь такой специальный маникюр, создающий видимость отсутствия маникюра?..

– Егор Степанович, – начала она, поднимая взгляд от узла его галстука до очков, – мне очень неловко, что я заставляю вас терять время, да еще в конце рабочего дня… – Она приостановилась, давая ему возможность воскликнуть «ничего-ничего!», но он молчал, ничем ей не помогая. – Но для меня это очень важно.