Текст книги "Развод и девичья фамилия"

– Какой бандюган? – повторил Сергей растерянно.

– Да этот, этот, – зашептала Марья Семеновна, – вот этот самый, глядите! И на улице его то и дело поджидают! Сядют и покатют!

По лестнице неторопливо и вальяжно спускался широченный, наголо бритый атлет с черном костюме и очень темных, почти слепых, очках. В одной руке он нес черную сумку, а второй легко касался полированных перил. Сергею показалось даже, что он насвистывает себе под нос.

– Лифт не работает, – негромко сказал он, чуть-чуть не дойдя до Сергея с Марьей Семеновной. – Бригаду вызвали?

– Вызвали, вызвали, – заспешила Марья Семеновна, чуть не кланяясь в пояс, – в течение часа, говорят, все исправим, приедем и все исправим.

– Я вам позвоню, – то ли пригрозил, то ли пообещал бритоголовый. – Здорово, Серега. Ты че? Не узнаешь?

И тут он весело сдернул свои очки.

– Ну, ты мастер перевоплощения, – так же негромко восхитился Сергей и с удовольствием пожал здоровенную ручищу, – не узнал даже. А ты чего здесь? Ты же был в Канаде?

– Я в Канаде и остался, – отозвался бритоголовый. – Ленка говорит: «Давай съездим, хочу к маме, а то потом, перед родами ты ж не повезешь!» Беременная она у меня, Ленка-то!

Тут он расплылся в такой улыбке, что на резиновых щеках прорисовались очаровательные мальчишеские ямочки, шевельнулись уши, лоб собрался складками, а лысина засверкала, отражая свет.

– Мальчик у нас будет, Серега! Маль-чик! Приезжай, когда родим. Бери свою Киру с пацаном и приезжай! Ты че, обратно к ним вернулся?

Сергей промолчал, и бритоголовый проявил невиданные чуткость и такт, да и Марья Семеновна ловила каждое слово, так что даже забыла про кипятильник, и вода давно и бурно плескала из литровой банки на подстеленную газетку.

– Ну, извини, – сказал бритоголовый со слоновьим сочувствием. – Слушай, ты в курсе, какой у нас ночью шухер был? Менты приезжали, «Скорая», все дела! Да это на вашем этаже где-то! Ленка всю ночь не спала, я уж хотел идти скандалить, блин!

– На нашем, – согласился Сергей, – а ты, часом, ничего не видел подозрительного, Данила-мастер?

– Знаешь, как меня зовут эти козлы из НХЛ? – доверительно спросил тот и наклонился к Сергею, как будто собирался сообщить некий большой секрет. – Дэн! А?! Ты слыхал?! Данила Пухов – Дэн!

Тут он зашелся тяжелым смехом и стал утирать глаза, так весело ему было, что «козлы из НХЛ» зовут его Дэн.

Сергей переждал приступ его веселья.

– Ну так как? Не видел?

– Чего?

– Ничего подозрительного не видел?

– Да ты че, больной, Серега? Я приехал в одиннадцать, прямо с базы, вижу – цветомузыка, менты, люди какие-то! Ну, думаю, все, приехали, сейчас Ленку мне до смерти перепугают! Зачем, блин, думаю, мы сюда приперлись? Лучше бы мамашу в Канаду вызвали! Ленке, конечно, хотелось, а она у меня беременная, как ей откажешь-то… – Лысина опять засверкала, ямочки опять обозначились отчетливо, взгляд стал маслено-умильным.

«Вот черт возьми, – подумал Сергей с тоской. – Ничего он мне не расскажет. Он вообще ничего не соображает, кроме того, что у него «Ленка беременная».

– Лифт не работал ни хрена, я пешком. Дошел до вашей площадки, просто так, чтобы мне знать, хоть что случилось, потом увидел кровь и белый контур тела на полу, ну, думаю, все как в кино – трупы и кровь заказывали? Щас будет! Ну, и домой пошел. Ленка все равно все знала. Насилу я ее успокоил и спать уложил. Она меня даже отпускать не хотела, – с неимоверной гордостью добавил Данила. – Говорит, не ходи никуда, говорит, боюсь за тебя!

– А она вчера целый день дома была?

– Вроде да. А что?

– Я хотел спросить, может быть, она видела, кто из подъезда выходил? Или входил? Чужой, не наш.

– А че, – негромко спросил Данила, – менты на Киру, что ль, валят?

– Я не знаю.

– А ты че? Не отмажешь, что ли?

– Я постараюсь, – пообещал Сергей, – только неплохо бы выяснить, кто у нас в подъезде людей убивает.

– Да это не из наших, – сказал Данила убежденно, – у нас тут отморозков нет, все люди приличные, сам знаешь.

– Знаю, – согласился Сергей.

– Я бы тебе помог, – извиняющимся тоном добавил Данила, – да времени у меня нет. Мы через две недели обратно отваливаем, а пока я, как кенгуру в пампасах, скачу.

– Ясно.

– А с Ленкой поговори, конечно. У Ленки моей глаз-алмаз, под землю видит. Так вызвала ты ремонтеров, мать? Или нет?

– Вызвала, вызвала, – запричитала Марья Семеновна, – уже должны быть! Как не вызвать, вызвала, конечно! Починют, починют они лифт, будьте покойны!

– Ну, бывай, Серега! – попрощался Данила и с размаху стиснул Сергею руку. – Про Канаду – я всерьез приглашаю. Я всегда все всерьез делаю.

– Спасибо.

– Кире привет передавай. Вернись к ним, и пусть она тебе еще девочку родит! – Очень довольный своим чувством юмора, Данила Пухов жизнерадостно захихикал и пошел к двери, помахивая черной сумкой.

– А машина у него – страсть божья, – просвистела из-за спины Марья Семеновна, – ужасть одна, танк, а не машина, и сам он как пить дать бандюган! И чой-то он с вами вежливый такой, Сергей Константинович?

– Да никакой он не бандюган! – весело запротестовал Сергей. – Он хоккеист. Знаменитый. Звезда мирового спорта. Вы разве его по телевизору никогда не видели? У вас муж хоккей не смотрит? Он уехал лет семь назад и с тех пор приезжает сюда на несколько дней каждый год. Мы в этот дом вместе въезжали, еще когда никакого элитного жилья в природе не было!

– Да врет он все, – с истовой убежденностью проговорила Марья Семеновна, – подделывается он! Бандюган он! Он вчера небось и убил дружка жены вашей, Сергей Константинович!

– Начальника, – поправил Сергей. Следовало непременно убедить Марью Семеновну, что Костик именно начальник, а не дружок.

– Он сказал, что в одиннадцать приехал, а ведь наврал, наврал, Сергей Константинович! Как же в одиннадцать, когда я сама его видала в восемь, вот те крест!

– В восемь? – переспросил Сергей. – Данилу?

– Вот те крест святой, видала! Как входил, не видала, врать не стану, а вот как выходил – видала. Сел на свой танк и покатил, покатил!.. Зачем он наврал, если дружка не он прикончил, а?

– Начальника.

– Ну да, ну да, хоть бы и начальника!

– А кто еще входил, Марья Семеновна? Или выходил?

– Чужой никто не входил, вот те крест святой! Только ведь я не стражник, я к дверям-то не приставлена, может, и пропустила кого! А выходить… Да почти никто и не выходил! Время такое, все только со службы воротились и по домам сидели. Валентина ваша выскочила. «До свиданья, – говорит, – Марья Семеновна, до завтра!» Вежливая она у вас больно. Вот бандюганище этот. А еще… нет, не знаю. Мальчонка из восьмой с нянькой прошел, эти вроде на детскую площадку. Ночь на улице, а нянька его на улицу тащит! Конечно, когда мать с утра до ночи груши околачивает, так мальчонка и по ночам… Бабулька Евсеева спустилась, это уж после восьми, куда после!..

– А труп вы во сколько нашли, Марья Семеновна? – нежно спросил Сергей.

Вахтерша задумчиво бросила в банку щепотку чаю, и от банки сразу пошел дух, как от пропаренного веника. Чай, очевидно, был самый что ни на есть натуральный.

– Вот не скажу точно, Сергей Константинович, – призналась она с сожалением, – у меня внутри как все взнялось, как от огня, Кира, значит, усаживает меня, а жилец из одиннадцатой квартиры, Михаил-то Петрович, говорит: «Ну, я за милицией пошел», а во сколько… Нет, точно не скажу.

– А Михаил Петрович откуда взялся?

– Так я закричала, со страху-то, – тут Марья Семеновна от души перекрестилась, – выскочила Кира, и Михал Петрович за ней. Чуть мне все нутро не отшибло, как увидала, как он лежит, и кровь вокруг черная! Сколько живу, такой страсти не видала! Вот в пятьдесят восьмом мне было двадцать лет, и пошли мы с подругой на пруд купаться. Молодые были, и все нам хотелось ночью искупаться-то. А тогда жизнь другая была, по ночам все спокойно, мы и пошли. А дорога мимо кладбища. Вот так все в горку, в горку, а потом…

– Спасибо, – сказал Сергей. Слушать про молодость Марьи Семеновны он никак не мог, даже из соображений политеса.

– А вам зачем знать, кто приходил, кто не приходил, – жарко спросила Марья Семеновна, – вы, видать, милиции-то не верите, а, Сергей Константинович? И я не верю, от нисколечко не верю! Я как увидала Юрку, участкового, ну, думаю, бог мне судья, а только этот самый Юрка еще хуже бандюган, чем хоккеист ваш. Его, Юркина, мамаша, Зоя Петровна, самогон еще тогда гнала, когда постановление ЦК вышло и по всем квартирам ходили и аппараты искали, а они, хитрые, в эвакуации, в Мордовии их научили…

– И больше никто не приходил и не уходил, – подытожил Сергей, – Данила в восемь часов. Потом Валентина, потом няня с ребенком, потом старушка Евсеева. Правильно?

– Ну, и этот еще, – небрежно сказала Марья Семеновна, – который к Кире-то ходит. Интерес ее. Видный такой мужчина, серьезный, с порфелем всегда, вежливый. Да вы его знаете или нет?

– Знаю, – сказал Сергей.

– Вы меня извините, Сергей Константинович, если я лишнего сболтнула, – продолжала вахтерша, пристально рассматривая его физиономию, – я, конечно, ничего против не имею, только зря вы все это допущаете! Я старый человек, вы меня слушайте, а не обижайтесь!..

– Что… допущаю?

– Вот чтоб гоголь этот к ней ходил, интерес ее. Кто его знает, что у него за мысли, да и сам-то он откудова? Порфель у него, конечно, и видный он из себя-то, а вот так ночью даст ей по голове, а из квартиры все и тю-тю!..

Голова Сергея болела так, как будто Кирин «интерес» уже врезал по ней своим «порфелем».

– А самогонщикам этим верить нельзя, не-ет, нельзя!

– Каким самогонщикам?

– Да Юрке-участковому и мамаше его, Зое Петровне. Я ж и говорю! Они когда из Мордовии вернулись, это еще папаша мой жив был…

– Спасибо, Марья Семеновна. Я пойду, пожалуй. Мне еще нужно позвонить.

– Конечно, конечно, – запричитала Марья Семеновна. – А у меня сердце так жмет, так жмет, и голова болит, сил нет! Это ваша Валентина вчера меня своими душищами обдала, с тех пор и болит!

– Какими душищами? – жалобно спросил Сергей. – Как она вас… обдала?

– Приятные такие духи, ничего плохого не скажу. Только уж больно сильно надушилась-то! Небось не девочка, чтоб так-то уж… ароматы распускать. Мимо прошла, прям хвост за ней духов этих! Голова у меня сразу зашлась, а потом еще…

И Марья Семеновна грустно махнула рукой.

С лестницы Сергей оглянулся. Она пила чай вприкуску – наливала в блюдце и сосредоточенно дула, а потом громко разгрызала сахар, похожая на старую печальную курицу.

Марья Семеновна, черт ее возьми!.. Что она расскажет ментам, если они станут ее допрашивать? И что уже рассказала? Что в Кириной квартире столкнулись «дружок» и «интерес», а что было дальше, всем известно?

Он поднялся на бывший свой пятый этаж и открыл дверь в свою бывшую квартиру.

Тима не было слышно, а Валентина на кухне пела негромко, но с чувством:

– «Я встретил вас, и все былое в отжившем сердце замерло …»

– Это я, – громко сказал Сергей, чтобы она не испугалась. Она все время пугалась и опускалась на стул, придерживая рукой «готовое разорваться» сердце.

– Боже! – вскрикнула после некоторой паузы Валентина. – Как вы меня напугали!

– Во сколько вы вчера ушли, – спросил Сергей, – помните?

– Что? – переспросила Валентина.

Сергей заглянул на кухню. Валентина в подаренном Кирой клетчатом добропорядочном английском фартуке месила тесто. Руки у нее были по локоть в муке. На голове – снежно-белая шапочка с кокетливым клетчатым бантом, очевидно, шедшая как дополнение к фартуку. От всей этой клетчатой английской добропорядочности лиловые веки казались еще лиловее.

– Когда на сердце печаль, – объявила домработница с грустным пафосом, – нет ничего лучше, чем плюшки с изюмом. Особенно для мальчика, который пережил такой ужасный вечер! Кире придется всерьез заняться его здоровьем. Я не понимаю, как она, мать, могла допустить, чтобы маленький беззащитный мальчик стал свидетелем…

– Маленький беззащитный мальчик, насколько я понимаю, счастлив, что ему удалось отвертеться от школы, и сейчас сидит в Интернете. Так что вы не очень убивайтесь, Валентина.

Она посмотрела с неодобрением:

– Я никак не могу понять, когда вы шутите, а когда говорите всерьез, Сергей Константинович.

– Я и сам иногда не могу, – признался Сергей. – Так во сколько вы вчера ушли?

– Как обычно, – ответила Валентина и опять занялась своим тестом, – как только Кира вернулась с работы. Бедная девочка, она еще не знала, какое тяжкое испытание уготовила ей…

– …злодейка-судьба, – подсказал Сергей, – это, значит, во сколько?

Валентина дико на него взглянула.

– Наверное, в… полвосьмого, – выдавила она, – Кира приехала около семи, я точно не помню, я ей рассказала, как прошел наш день, собралась и ушла. У меня вчера… спину прихватило, – призналась она смущенно, – радикулит. Я, конечно, платочек из собачьей шерсти привязала, – тут она улыбнулась улыбкой девочки-шалуньи, – но спина все равно… Я даже нагнуться не могла, Кира мне сапоги застегивала. И по лестнице я медленно спускалась.

– Быстрее, чем за полчаса? Или медленнее?

– А сейчас, – подозрительно спросила Валентина, – вы шутите или нет?

– Нет.

– Быстрее. А что? Или вы думаете, что бедный молодой человек к тому времени уже мог быть убит?

– Если вы не видели на площадке его труп, значит, не мог, – сказал Сергей любезно.

Тут он вспомнил, что так и не выяснил у Марьи Семеновны самого главного – заметила ли она, когда в подъезд вошел Костик, – и огорчился из-за собственного тупоумия.

– Вы будете обедать, Сергей Константинович, – чопорно поджав губы, спросила Валентина, – и во сколько подать?

Сергей понятия не имел, «во сколько подать». Ему нужно еще поговорить с соседом, вызвавшим милицию, и еще раз с Марьей Семеновной, раз уж он упустил такую важную деталь, и еще с Леной, беременной женой легендарного хоккеиста Данилы Пухова, которого «козлы из НХЛ» называют Дэн и который соврал, что не был дома до одиннадцати часов, а по сведениям все той же Марьи Семеновны – был. Еще неплохо было бы позвонить на работу, где его скорее всего уже давно потеряли и теперь ищут по всей Москве.

Инге тоже нужно позвонить. Он бросил ее среди ночи в постели одну и не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести, но позвонить все-таки нужно.

Он пошел в гостиную, чтобы не звонить из кухни на глазах у Валентины. Нет, не на глазах. На ушах, точнее будет.

– Пап! – Тим возник на пороге своей комнаты. Он услышал шаги и моментально вынырнул – несмотря на то, что все пока шло хорошо, в полном соответствии с хитрым планом, процесс следовало все же контролировать. – Пап, ты чего? Уезжаешь?

– Нет пока, а что? – спросил Сергей.

– Да нет, – ответил Тим и пожал плечами, – ничего. А когда ты уедешь?

Сергей посмотрел на него. Пижамные штаны он заменил на широченные, болотного цвета брючищи с карманами, оттопыренными настолько, что создавалось впечатление, что в каждом из них лежит по килограмму картошки. Тощая шея наивно выглядывала из выреза байковой пижамной кофты, переодеть которую у сына, очевидно, сил уже не хватило. На макушке торчал нелепый золотистый хохол, а сбоку волосы были сильно примяты – раз уж пижама осталась на месте, то заодно можно и не причесываться!

– Пап, ты чего? – спросил Тим и почесал одной ногой другую. – Ну переодену я сейчас эту хреновину!..

– Тим, не выражайся, – сказал Сергей машинально.

Какого черта они развелись с Кирой?! Ни одна из их самых сумасшедших ссор, в которой ни разу никто никому и ничего не доказал, не стоит этого встревоженного, тщательно замаскированного, «контролирующего» выражения на детской физиономии – только бы не пропустить, только бы вовремя перехватить, чтобы не уехал, чтобы пообедал, чтобы дождался мать, и, может быть, тогда все наладится.

Что наладится? Разве что-нибудь может наладиться?

– Пап, ты чай будешь? Валентина печет что-то.

– Буду.

– А ты когда уедешь?

– Я пока уезжать не собираюсь, – ответил Сергей и дернул сына за хохол на макушке. – Может, после обеда. Но вечером я обязательно приеду, Тим.

– Приедешь? – переспросил сын недоверчиво. – А козлина? Не приедет?

– Козлина не приедет, – сообщил Сергей, – пижаму переодень. Ты же не инвалид в больнице, чтобы весь день в пижаме ходить!

– Точно козлина не приедет?

– Козлина точно не приедет.

– Тимочка, – позвала Валентина нежно, – Тимочка, мой ручки, сейчас будут плюшки. А бутербродиков сделать?

Тим закатил глаза.

– И у папы спроси, он будет с нами чай пить или ему в кабинет подать. – Тут она выглянула в коридор, увидала Сергея и схватилась за сердце: – Боже! Боже мой, как вы меня напугали!..

– А вы-то меня как! – признался Сергей. – Подавать мне не надо, я сейчас позвоню и стану с вами пить. На кухне.

Валентина явно предпочла бы пить без него. Он был «злодей и тиран», Кира – «бедная малютка», а Тим – «несчастный ребенок», и все это явственно читалось на ее физиономии.

Сергей вздохнул.

Он закрыл за собой дверь в Кирин кабинет – бывший свой – и первым делом позвонил на работу.

– Сергей Константинович, слава богу, – вскрикнула секретарша, как будто он пропал по меньшей мере на три недели, – звоню, звоню, а вас дома нет!..

– Вы бы мне на мобильный позвонили, Ирина Федоровна.

– Не работает, – с готовностью доложила секретарша, – выключен или находится вне зоны действия сети.

– Да что вы? – удивился Сергей. Он свой телефон не выключал, но был твердо уверен, что знает, кто его выключил.

Тим, вот кто.

Сергей сказал секретарше, что сегодня на работу не приедет, пообещал перезвонить американскому партнеру, который ни с того ни с сего этим утром вздумал его искать, выслушал доклад о том, кто и зачем сегодня приходил в его приемную, нажал «отбой» и набрал номер Инги.

– Сережка! – крикнула она. – Ну, куда ты пропал?!

В трубке слышался отдаленный ровный шум, очень похожий на ресторанный или магазинный. Пожалуй, ресторанный, потому что звенела какая-то посуда. Очевидно, Инга решила, что глупо идти на работу, раз начальника там все равно нет.

Молодец. Умная девочка.

Он наскоро соврал что-то примитивное: «Метрополь», доктор Лассаль из Парижа, только один день, старая дружба и деловые интересы. Кира никогда не проглотила бы доктора Лассаля из Парижа, впрочем, ей он никогда и не скармливал ничего подобного. Инга для порядка поныла в трубку, что соскучилась, он для порядка поутешал ее – ей не хотелось ныть, а ему утешать, и оба об этом прекрасно знали. Расстались на том, что он понятия не имеет, где будет вечером.

Это ее насторожило. Связь с начальником, такая удобная, такая безопасная, такая обнадеживающая, была самым большим ее достижением за последние несколько лет. Он, конечно, страшный зануда, домосед, консерватор и вообще пень березовый, но – зато! – начальник, да еще разведенный. И штамп в паспорте есть, что разведенный, сама видела – не удержалась, выудила из пиджака, когда он был в ванной!

Валентина с Тимом пили чай из больших кружек, и плюшек в корзинке была целая гора, и золотистый сыр толстыми ломтями – его сын любил, чтобы сыр непременно нарезали толсто и солидно, чтобы было что укусить, – и немудрящие конфетки в вазочке, и немецкий джем в пузатой банке – неожиданный выходной день, хоть и связанный с «трагическими обстоятельствами», шел полным ходом.

Сергей тоже попил с ними чаю, съел две плюшки и нехотя поплелся в одиннадцатую квартиру, к Михаилу Петровичу. Почему-то он был уверен, что Михаил Петрович дома, несмотря на то, что время было самое рабочее, и не ошибся.

– Добрый день, Сергей Константинович! – бодро начал сосед, еще не до конца открыв дверь, как будто с утра ждал, когда тот наконец пожалует. – Надо же, какое несчастье! Знаете, вот так слушаешь, слушаешь про всякие ужасы и почему-то думаешь, что нас это никогда не коснется. А тут – на тебе! Прямо под носом. Кира Михайловна переживает, наверное?

– Конечно, переживает, – отозвался Сергей, протискиваясь в прихожую, – еще бы ей не переживать, когда это ее начальник и даже, можно сказать, друг!

– Ну да, ну да, – сочувственно покивал Михаил Петрович. – Да вы проходите, проходите, пожалуйста! Сейчас найду вам тапки.

Сергею показалось, что найти что-либо в квартире Михаила Петровича не удастся никому и никогда – так густо и плотно, как на складе утиля, здесь стояли, лежали, теснились и громоздились вещи. Непонятно было, как среди старой мебели – кресел, шкафов с распахнутыми дверцами, за дверцами висели шубы в чехлах, тяжеловесных буфетов, Сергей насчитал их три, поставленных друг на друга столов, наваленных книг и кип старых газет – могут помещаться люди. Тем не менее они помещались: сам Михаил Петрович ловко лавировал между мебельными рифами и скалами, прорываясь к дальнему свету, и откуда-то выскочила куцая собачонка и, выкатив мутные от старости глаза, зашлась хриплым негодующим лаем, и женский голос позвал в отдалении:

– Мишенька! Мишенька, кто там? Слесарь?

– Это сосед, Сергей Константинович, – отозвался Мишенька и объяснил Сергею: – Елена Львовна, жена.

– Здравствуйте! – на всякий случай крикнул Сергей. Он пробирался с трудом, непривычный к лавированию, и делал это менее успешно, чем хозяин, то и дело натыкаясь на углы и какие-то выступающие части.

Вещи чуть-чуть расступились, и хозяин и гость гуськом протиснулись в комнату, которая ничем не отличалась от коридора, разве что в ней было немного светлее. На свободном пятачке в самой середине комнаты стояло кресло, а в нем помещалась женщина в пуховой шали. Женщина улыбалась доброй слабой улыбкой.

– Сереженька, – воскликнула она, – простите меня! Я думала, что слесарь пришел!

– Ничего, ничего, – пробормотал Сергей. От пыли у него свербело в носу, и он даже потер переносицу, чтобы не чихнуть. – Здравствуйте, Елена Львовна!

– Здравствуйте, Сереженька! Давно вас не видно. Как там Кира и сынок после ночных происшествий?

– Ничего, спасибо.

– Мишенька, наверное, нужно поставить кофе. Или чаю, Сереженька?

– Нет, нет, – перепугался Сергей, – спасибо, ничего не нужно. Я только что пил.

Куцая собачонка вкатилась в комнату, хрипло и натужно зарычала, потом кинулась к креслу и стала лезть на колени к Елене Львовне, стягивая пуховый платок.

– Мася! – Елена Львовна наклонилась, подхватила собачонку, нежно прижала к груди и поцеловала старческую оскаленную морду. – Не волнуйся, не волнуйся, маленькая. Что ты? Что ты? Это же Сереженька, наш сосед! Забыла, – с извиняющейся улыбкой сказала она Сергею и еще раз поцеловала морду. – Совсем вас забыла. А помните, как гуляла с вами, когда вы с сынком на бульвар ходили?

Сергей кивнул, что помнит.

Ничего он не помнил – ни про бульвар, ни про Масю.

Михаил Петрович перестал потирать руки, подошел и поправил платок, сбитый Масей.

– Ужасно, да? – спросила Елена Львовна. – Просто ужасно! Кире, наверное, вдвойне, она же его знала!

– Знала, – согласился Сергей.

– Может, все-таки чаю?

– Нет, спасибо! Я просто хотел спросить… я зашел, чтобы узнать… – Старики смотрели на него участливо и выжидательно, только Мася глухо и злобно ворчала, зарываясь в платок, и Сергей вдруг растерялся.

– Что узнать, Сереженька? – помогла Елена Львовна. – Я-то и не выходила, а Миша вышел, когда Марья Семеновна закричала, вернулся и стал в милицию звонить. Потом он опять вышел. А я… так и не нашла в себе сил. Мы с Масей вообще слабые духом. Мишенька у нас сильный, а мы… никуда не годимся.

Сильный Мишенька смущенно потупился, как будто ему было четырнадцать лет и его неожиданно пригласила на свидание барышня из десятого класса.

– Вы целый день не выходили, Елена Львовна?

– Целый день, Сереженька. Я в последнее время мало хожу. Сил почти нет, да еще весна. Весной мне всегда как-то не по себе – сыро и холодно. Все Мишенька – и в магазин, и в аптеку, и за квартиру заплатить, а мы с Масей… – И она махнула рукой.

– Да, – непонятно зачем сказал Сергей, – да, конечно. И ничего такого… подозрительного не видели и не слышали?

Елена Львовна переглянулась с Мишенькой, вид у нее стал озабоченный.

– Подозрительного? – переспросил Мишенька. – Что, собственно, вы имеете в виду, Сергей Константинович?

– Сам не знаю, – признался Сергей и улыбнулся. Их внезапная озабоченность ему не понравилась. – Каких-нибудь чужих людей?.. Или, может быть, слышали что-нибудь странное?

Тут неожиданно, как бы в ответ на его вопрос, где-то обвалился приглушенный стенами отдаленный грохот, как будто лавина сошла, а потом быстро и громко застрекотало и опять стихло.

– Что это такое? – спросил Сергей с изумлением.

Мася, успокоившаяся было, опять хрипло заворчала и оскалила желтые зубы.

– Это ремонт, – объяснила Елена Львовна все с той же слабой извинительной улыбкой. Она вообще все время улыбалась. – У Басовых. То есть не у Басовых, а в их квартире.

– Все время грохочут, – подхватил Мишенька, – как с утра начинают, так до ночи. Леле нужно отдыхать, а как тут отдыхать, в таком грохоте! Я ходил к ним, но… мне объяснили, что поделать ничего нельзя. Нужно ждать, когда закончатся строительные работы.

Сергей вполне мог себе представить, как именно ему это «объяснили».

– Нет, нет, – заспешил Мишенька, словно увидев что-то у него на лице, – это вполне интеллигентные люди. Очень приличные. Вполне, вполне приличные. Квартира старая, и… планировка им не совсем подходит, так что приходится все переделывать. Даже стены.

Стрекотание возобновилось. Теперь оно шло очередями, как будто стреляли из автомата.

Да. Одиночного пистолетного выстрела, который убил Костика, в стрекотании пулемета и обвальных ударах о пол чего-то тяжелого расслышать действительно было нельзя.

Выходит, тот, кто стрелял, знал , что в бывшей квартире Басовых ремонт и выстрела никто не услышит. Выходит, стрелял кто-то из соседей? Из соседей?!

– А Марья Семеновна зачем наверх поднималась? Вы не знаете?

– Откуда мы можем знать?! – воскликнул Мишенька, снова приходя в раздражение, и Мася наддала рыку.

Одной рукой Елена Львовна погладила Масю, а другой – Мишеньку.

– Сереженька, вы все забыли. Марья Семеновна у нас очень… любопытная дама. Ей до всех есть дело. Она у нас все время на посту.

– На каком посту? – не понял Сергей.

– На боевом, Сереженька. Я не удивлюсь, если окажется, что она шла послушать, что происходит в вашей квартире.

– В нашей?!

– Ну да, – подтвердила Елена Львовна и слегка покраснела. – Ведь к Кире приехал ее… друг. А потом еще… покойный приехал. Она ведь его знала, да?

– Да, да, – нетерпеливо согласился Сергей.

– Наверное, Марья Семеновна решила поинтересоваться, как проходит их… встреча.

Сергей усмехнулся.

Вполне возможно, что так оно и было. Вполне возможно, что ей до смерти хотелось узнать, что делается за закрытой дверью его бывшей квартиры, как там Кира справляется сразу с двумя «интересами». Кажется, именно так Марья Семеновна их называла.

Нужно узнать, сразу или не сразу по приезде Костика Марья Семеновна кинулась на свой «боевой пост». Если сразу, значит, на лестнице она могла видеть убийцу. Конечно, в том случае, если он не вернулся в свою квартиру.

Хоккеист Данила зачем-то приезжал домой в восемь часов, а Сергею соврал, что приехал в одиннадцать. Зачем он врал?

– Так что ничего подозрительного, Сереженька. Мишенька вышел, только когда на лестнице закричали, а до этого мы все время были дома и ничем не можем вам помочь. – Елена Львовна вздохнула и прижала к себе исходящую истеричным рыком Масю. – А она как будто предчувствовала, знаете? Это не собака, это самый настоящий человек, да что человек, она в сто раз разумнее любого человека!

Сергей покосился на старческую брюзгливую морду собаки. Теория о ее «разумности» вызывала у него серьезные сомнения.

– Вчера вечером она так беспокоилась, вы не поверите! – продолжала Елена Львовна восторженным, слегка придушенным от высоты чувств голосом. – И лаяла, и лаяла, и бросалась, и беспокоилась, и в руки не давалась – как будто знала!

Сергей хотел сказать, что Мася беспокоилась и не давалась не от нечеловеческого ума, а от скверности характера и старческого маразма, но благоразумно воздержался.

– Это уж ты напрасно, Леля, – неожиданно вступил Мишенька, – она рычала потому, что услышала на лестнице Валентину Степановну. Просто не узнала, а не потому, что у нее было предчувствие! Не нагнетай, Леля!

– Да, – печально согласилась Леля, – с ней иногда такое бывает, она не узнает даже нас. Старенькая стала.

Дрогнувшей рукой она погладила старческую шерсть на боку.

– Она умрет, и я вместе с ней, – неожиданно добавила Елена Львовна с извиняющейся улыбкой. – Сереженька, вы тогда Мишеньку не оставьте…

– Леля, – воскликнул муж, – что за глупости!

– Правда, Елена Львовна, – сказал и Сергей, которому до смерти хотелось вырваться из этой квартиры, – зачем вы так себя настраиваете?..

– Я не настраиваю, – тихо произнесла Елена Львовна, – я знаю, что так и будет. А Мася… да. Бывает, что обманется.

– А может, не на Валентину лаяла? – спросил Сергей осторожно. – Может, кто-то чужой на лестнице был?

– Нет, – Мишенька опять принялся потирать свои руки, – никого не было. Я выглянул – Валентина спускалась. Я ее видел, Сергей Константинович. А больше никого не было. Н-да…

– Спасибо, – поблагодарил Сергей, – спасибо вам большое. Я пойду, мне еще нужно… – И он сделал в воздухе неопределенный жест, который должен был означать, как много всего ему еще нужно.

– Кире привет, – напутствовала напоследок Елена Львовна, – и сыночку. Я никогда не могла поверить, что вы разошлись… навсегда. Такая прекрасная, благополучная пара!.. Таких сейчас почти нет. Я так рада, что все наладилось!

Ничего не наладилось, сжав зубы, подумал Сергей, все только усложнилось, потому что Костика убили и потому что вчера я застал у нее любовника.

Любовника, черт побери все на свете!..

– Не знаю, что делать, – пробираясь по мебельному лабиринту, тихо прошелестел Михаил Петрович, – чахнет с каждым днем. Внуков не нажили, жить незачем. Ведь и не старая еще!.. Что делать, Сергей Константинович?

Сергей понятия не имел, что нужно делать. Он не верил, что человек может просто так «зачахнуть». Ни от чего. От того, что нет внуков.

– Позовите врача, – посоветовал он первое, что пришло в голову, – может быть, витаминов не хватает.

– Витаминов!.. – воскликнул Михаил Петрович, и Сергей понял, что сказал глупость. – Витаминов!..

Еще несколько раз ударившись об углы, Сергей добрался до двери и раскрыл было рот, чтобы попрощаться, как Михаил Петрович сказал неожиданно:

– Хорошо, что вы вернулись, Сергей Константинович. Мальчик без вас совсем заскучал. В молодости не умеешь ценить такие вещи. Пользуйтесь тем, что сейчас вы ему нужны. Только вы, и больше никто. Нашему сыну нужна карьера, а мы… нет, не нужны. И жена ушла, и внука нет. И карьеры-то никакой нет, так, разговор один… И пусть у вас будет еще один мальчик или девочка, и им вы тоже будете нужны!