Текст книги "Лекарство от любви"

Татьяна Веденская
Лекарство от любви…

© Веденская Т., 2017

© ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Татьяна повествует о необычном опыте переполненной событиями жизни, о странствиях юности, о любви к семье, которая, как она уверяет, в конечном счете ее спасла. Искренность, умение посмеяться над собой, оригинальный взгляд на самые простые вещи – вот что отличает ее книги. Татьяна уверена, что выход есть даже из безвыходных ситуаций, и она показывает его через увлекательные истории своих героев.

* * *

«Последнее, что я могу вспомнить, – это ветер, в тот момент я чувствовала его, я даже могла разговаривать с ним, я понимала его – почему он дует, куда и зачем он вечно пытается улететь. Я смотрела на свои руки, и мне казалось, что они живут своей жизнью, что они – отдельное существо, какая-то гидра многоголовая, которая танцует прямо в воздухе, перед моим лицом. Я не понимала, где я, почти забыла, кто я, мне осталось не больше пяти шагов до полной пропасти – но и этого было мало, потому что мне было все еще настольно больно, что я почти не могла дышать. Первая любовь? Не знаю, может быть, у всех так, а может быть, только у меня. Я не была уверена, что смогу пережить эту ночь».

Семинар начинается в шесть, но многие опаздывают – пробки. Организатор – полненькая, симпатичная женщина «бальзаковского возраста» – спокойно пьет чай. Этим она и подкупала всегда, своей глубокой безмятежностью, обычно свойственной только беременным женщинам на больших сроках. Психолог Ирина беременной не была, но тоже часто «улетала» внутрь себя, да так далеко, что снаружи оставалась только улыбка чеширского кота. Мы были другими и поэтому тянулись к ней – замученные жизнью противоположности. После беличьего забега: дом – школа – автобус – метро – работа – обед – работа – автобус – метро, многие из нас выныривали тут, в маленьком помещении недалеко от «Курской», в состоянии «фотонной спутанности», накрученные сверх меры и свернутые с орбит. Ирина встречала всех чашкой чая и рассеянной улыбкой человека, который никогда никуда не спешит.

Сегодняшняя группа называется романтично – «Постижение чуда любви», но название не имеет значения, оно только задает тон, является чем-то вроде пароля, системы распознавания по типу «свой – чужой». Изучать чувства сегодня так модно, что мы невольно следуем моде, но если отбросить в сторону все эти новомодные слова: «расстановка», «Гештальт», «Хеленгер» и прочие атрибуты «самопознания», останется только желание попить чай с печеньем и поговорить по душам. Тут, в маленьком помещении недалеко от «Курской», всегда очень душевно. Если, конечно, какого мужчину вдруг не принесет нелегкая. Это же просто неприемлемо – постигать чудо любви, когда в комнате есть мужчина. Атмосфера меняется, никакого постижения чуда, одна сплошная «охота на живца», вместо того чтобы превращаться в чистое горное озеро, полное любви.

Я себя чистым горным озером никогда не чувствовала, и то, что я – женщина, всегда казалось какой-то нелепостью, странной ошибкой. Позже я узнала, что такие чувства появляются у многих, что и в этом я тоже не оригинальна. Смятение и неприкаянность свойственны многим некрасивым девочкам.

Мы рассаживаемся, и психолог Ирина задает вопрос «для разогрева» – о первой любви, но все молчат. Аудитория еще не готова, аудиторию надо еще раскачать. Аудитория еще чай не допила с печеньем. Тогда Ирина спрашивает, что отличает первую любовь от второй, третьей, сто тридцать третьей. Мы смеемся. Да, жизнь – сложная штука, и у многих из нас романов было – считать не пересчитать. Кто-то тянет руку вверх, и девушки оживляются.

– Это самое сильное чувство, потом такой любви уже не будет, – говорит Анна, высокая, немного нервная женщина, профессиональный бухгалтер, в разводе, растит сына. Из прошлых семинаров я знаю, что Анна всегда ждет от мужчин, что они придут и все оплатят. Я ее понимаю, у нее ипотека висит, как топор над головой. Ей не столько «постигать чудо любви», сколько миллион бы выиграть.

– Первая любовь – это самое чистое, самое высокое чувство. В ней нет ничего пошлого! – восклицает Наша Наденька, девочка лет двадцати двух – двадцати пяти, мы не знаем ее возраста точно, она его скрывает. Не замужем и никогда не была. Голова полностью забита романтической чушью, так что Наша Наденька ждет принца на белом коне. С конями в Москве все сложно, но без коня Наша Наденька не готова.

– Первая любовь – когда жить не можешь без этого человека, – добавляет Машенька, женщина-ягодка, как раз недавно справляли ее сорокапятилетие. Первая ее любовь была уже настолько давно, что вызывает только ностальгические воспоминания. Машенька улыбается, а я киваю. «Когда не можешь без кого-то жить». Да, именно это и есть первая любовь, чтоб ее!

– А вы что думаете? – спрашивает Ирина меня, и ее спокойный, безмятежный взгляд находит меня на крайнем месте в последнем ряду. Я не хочу отвечать. Мое мнение всегда какое-то кривое, неправильное. Оно часто оскорбляет чувства, особенно тех, кто ищет ее – большую и светлую любовь, рыцарей на конях и олигархов, раздающих чеки.

– Я не уверена, что первая любовь – это такое уж большое счастье, – говорю я. – Если бы я могла, я бы сразу начала со второй. Или с третьей.

Многие смеются. Некоторые согласны со мной – я это вижу. Но не все.

– Но почему? – спрашивает Наша Наденька. Я склоняю голову и закрываю глаза ладонью так, словно защищаюсь от слишком яркого света.

– Потому что первая любовь – это всегда больно. Все остальное: счастье, экстаз, романтика, – это все факультативно, но вот что больно будет, в этом можно не сомневаться. Первая любовь – она ведь именно из таких. И это так больно – любить кого-то больше жизни. Особенно если тебя не любят в ответ.

– Неразделенная любовь, – деловито кивает Наша Наденька. – Между прочим, ученые нашли ответ на этот вопрос. Все эти страдания – это все дофамин[1]1
  Дофамин – гормон удовольствия. – Прим. ред.


[Закрыть]. Говорят, это зависимость, похожая на наркотическую, и ее даже можно лечить.

– Лечить? – Я переспрашиваю с искренним интересом. – И как же?

– Таблетками! Успокоительными всякими, – пожимает плечами Наша Наденька.

– Ты этих ученых больше слушай, – фыркает Машенька. – Чего там лечить, само пройдет.

* * *

Я помню тот день, было холодно; кажется, была поздняя осень, и мы торчали в помещениях, потому что ни одежда, ни обувь не отвечали погоде, а других взять было неоткуда. Он подошел ко мне, заметив в толпе нахохлившихся от холода подростков, сбившихся в кучку в переходе одной из центральных станций метро. Тусовка. Он подошел, словно давно меня знал. Он не улыбался, не шутил, не кокетничал. Просто протянул руку и сказал: «Пошли со мной». И я пошла, вот так просто, позор – и только. Он стоял на одну ступеньку ниже меня на эскалаторе, смотрел на меня внимательными серыми глазами – взъерошенный, в дурацком черном пальто, похожем на революционную шинель, – и я чувствовала, что вдруг стала единым целым, самой собой. Чувство собственной целостности было таким сильным, что захватывало дух. Он был – как пароль, открывающий мне доступ к самой себе. Я могла смотреть на его лицо часами, и это опьяняло. В какой-то степени это действительно напоминало запой. Когда ко мне пришла первая любовь, я не знала никакой меры.

– Тебя как зовут-то?

– Таня. Э, а тебя? – Я почти забыла, как говорить. Должно быть, я смотрелась нелепо, потому что он даже не пытался сдержать улыбку. Улыбка у него была доброй, а руки – крепкими и уверенными. Эскалатор еще не доехал до конца своей кроличьей норы, а мы уже замерли, обнявшись.

Первая любовь – не первый роман. В школе я тоже кого-то там любила, даже не одного, нескольких – по очереди. Одного в восьмом классе, второго в девятом, третьего в десятом. Ни один об этом так и не узнал. Потом с кем-то даже встречалась, приходила в гости, была даже представлена его родителям – они поили меня чаем с клубничным вареньем и все причитали, что «уж больно я худенькая». Какая ирония! Но все эти шуточные страсти ни в какое сравнение не шли с чувством первой любви. В тот день, когда я познакомилась с Ним, я забыла обо всем, что было «до». Вместе с любовью пришло и первое предчувствие катастрофы. Любви было слишком много, она была – как весеннее половодье, она заливала села и деревни, оставляла мои города без света и тепла.

Моя бабушка смотрела на меня, горестно кивала и говорила: «Надо ведь иметь какое-то уважение к себе!» Я ничем не могла ей помочь – и себе тоже. Перед лицом такой любви никакого уважения к себе не остается. И самой себя не остается. Все теряется, все тонет в этом потоке. Вместе с первой любовью сразу пришел и страх Его потерять. Кажется, страх был даже больше, чем любовь. Я любила Его больше себя, больше жизни, так что потерять его означало примерно то же самое, что и потерять себя, потерять жизнь. Я часто слышала, как такое говорят о дру

...

конец ознакомительного фрагмента