Текст книги "Знак И-на"

5

Иван Третьяков вернулся в Москву только к полудню и поехал сразу в управление, стараясь не думать о том, что будет делать дальше – после того, как допишет отчет и обсудит сложившуюся ситуацию с руководством. Новость о гибели Андрея Петровича уже разлетелась по управлению, и телефон Ивана разрывался от звонков, которые он сбрасывал, не имея никаких сил снова и снова подтверждать случившееся и снова отказывать в подробностях людям, которые должны были и сами понимать, что ничего он рассказать не может – в интересах следствия. Голова гудела так, словно он был с лютого похмелья, и сигареты кончились, но идти за ними не было никаких сил. Ивану не привыкать к бессонным ночам и усталости, но тут, как говорится, все сразу навалилось. Даже если на металл надавить слишком сильно, он начнет терять свою силу. Усталостное напряжение. Даже смерть босса начинала блекнуть и затухать в его памяти, как огонь в отсутствие кислорода. Даже измена жены больше не трогала его так сильно. Измена жены. Сами эти слова казались странными и эфемерными, как сгоревший газетный лист – тронь его, и слова распадутся в прах прямо в твоих руках. Не то чтобы он ничего не чувствовал – он словно временно оказался под наркозом.

Иван вспомнил, как несколько лет назад ему удаляли аппендицит. Обнаружили поздно, потому что он же – мужчина, он же не жалуется на какую-то ерундовую тянущую боль в животе. Иван сказал Лене, когда стало больно даже вдыхать. «Скорая» приехала только через сорок минут после этого, и фельдшер поменялся в лице, когда белый, как мел, Иван обрисовал ситуацию, а затем волком завыл, когда фельдшер попробовал пальпировать его живот. До больницы довезли быстро, но боль уже стала оглушительно нестерпимой, и к ней примешался смертельный страх: «Помру, не довезут до операционной». Иван терпел, не кричал, тем более что хирурга все равно не было на месте, какой толк от крика? Медсестра убежала его искать, а дежурный терапевт какое-то время с опаской поглядывал на Ивана, а затем покачал головой и сказал, что не надо так терпеть. И распорядился поставить Ивану капельницу с чем-то сильнодействующим, обезболивающим, кажется, морфином. Единственный во всей Ивановой жизни раз, когда он попробовал наркотик. Он помнил, как вдруг в одно мгновение ослепительная, лишающая рассудка боль – нет, не исчезла, но вдруг перестала иметь значение. Сознание Ивана все еще регистрировало боль в правом подреберье, но чувств больше не было, их отключили химическим способом. Остались только отупение и туман, безвкусная пустая мгла. Точно так же Иван чувствовал себя и сейчас. Отупение и туман. Даже от вчерашней ярости не осталось и следа. Пустое, все пустое. Новый год или нет – до чего же ему наплевать-то.

Удивительное дело, но жена тоже звонила ему несколько раз. Каждый раз, когда Иван видел ее фотографию, возникающую на разбитом экране телефона, он концентрировался на том, как по красивому лицу Лены расползается тонкая паутина линий на стекле. Это чуть-чуть помогало. Он не отвечал не потому, что хотел что-то ей доказать. Иван не понимал, что они могли бы друг другу сказать, если бы он даже и ответил на звонок. Впрочем, он догадывался, что у жены слова бы нашлись.

К четырем часам вечера, новогоднего вечера, Иван все еще сидел в кабинете, который он делил с другими оперативниками, на третьем этаже старого кирпичного здания на улице Кржижановского и смотрел на свои руки. Он был один в кабинете, другие сотрудники уже разбрелись по домам – праздник все-таки. Руки были грязные, чернота под ногтями, шершавая от холода кожа. Он так и не сподобился их даже нормально помыть. В туалете на этаже не было мыла и горячая вода была отключена – не вода, кран свернут. Просто так холодная вода плохо смывала гарь. Иван подумал, как бы хорошо было сейчас под душ встать, сбросить всю одежду, смыть этот удушающий тонкий запах гари, пропитавший его от волос до кончиков ногтей, сейчас бы ему – как в «Людях в черном» – стереть память за весь вчерашний день одной вспышкой неведомого устройства будущего. Стереть весь день – и черный труп в массивном кресле, и бесполезные поиски неизвестно чего, всех пьяных соседей и все запертые двери. И скандал, стереть бы скандал. Иван подумал: «Нет, стереть память означало бы отправиться снова туда, где он глупо и необоснованно был счастлив, счастлив как бы в долг, до времени. Счастлив в ипотеку, проценты по которой во много раз превышают его возможности».

Душ, горячий, обжигающий – и спать. Так бы и встретить Новый год. И ни о чем не думать и спать. Мечта! Но, получается, идти-то ему некуда. Он ведь поэтому и к Морозову-то поехал, чтобы убраться подальше из их двухкомнатной квартиры на двенадцатом этаже панельного дома в новом районе, недалеко от только что открытого метро «Солнцево». Он взял квартиру в ипотеку три года назад – чтобы жить долго и счастливо. Лена тогда забеременела во второй раз – и это после того, как они прожили шесть лет без единого намека на детей. Первые два-три года радовались, а потом стали волноваться. Иван задумывался даже, что, может быть, у них вообще никогда не будет детей, эта мысль заставляла его закуривать, даже если он только что курил. А потом вдруг случилось чудо. Лена родила похожего на них обоих сына, назвала его Федором, хотя Ивану казалось, что вся эта мода на старые славянские имена – перебор. Но разве станешь спорить с женой по такому вопросу? Федор так Федор, красиво, хорошо. А потом они вдруг выяснили, что Лена снова беременна. И не важно, готов ты или нет и какие у тебя или у нее были планы, потому что от таких подарков судьбы не отказываются. Усталая, измотанная бессонницей Лена поставила ультиматум, что не может рожать второго ребенка, пока у них нет нормального жилья – в съемной однушке вчетвером жить не станет. Тогда Третьяков одолжил у Морозова денег на первый взнос. Они купили квартиру, и Лена родила Ивану второго сына. Назвала его Ярославом. Вылитый Иван. Такой же цепкий взгляд серых глаз, такие же черные жесткие волосы и крупноватые черты лица. В квартире прожили всего год с небольшим. Получается, не вышло ни долго, ни счастливо.

– Эй, Ванька, ты еще тут? Я думал, вы все по домам разбежались и уже бухать начали, – в кабинет к Третьякову заглянул коллега-оперативник Толик Бахтин, с которым они были знакомы постольку-поскольку – в курилке общались. Бахтин работал у них в розыске не так давно, был энергичен и легок на подъем. Девушкам нравился. Молодой. На Третьякова он смотрел спокойно и весело и без сочувствия – значит, Бахтину ничего не известно о том, что произошло с Морозовым и отчего Иван появился на работе в канун Нового года. Это хорошо, что он не знает. Хоть один, для разнообразия. Иван с усилием заставил себя подняться со стула, каждое движение давалось ему тяжело, словно он шел под водой.

– А ты сам-то чего тут торчишь? – спросил он в ответ. – Сигареты есть?

– Сигарет тебе? Может, тебе и оливьешки отсыпать? Я только на минутку забежал, мне нужно сгонять к одному кенарю, порасспросить кое о чем. Уточнить там кое-что. На, держи свои сигареты. Чего домой не идешь?

– Мне нужно где-то перекантоваться сегодня, – ответил Иван, и Толик задумчиво прикусил губу.

Иван смутился и отвернулся.

– Пошли покурим, что ли, – бросил Толик, не задавая больше вопросов.

Уже в курилке он заметил Ивановы руки. Натужно хохотнул, сказал, что с их работой неудивительно – можно вообще целиком почернеть. Третьяков вздрогнул, словно от удара, но ничего не сказал – чего цепляться, если человек не знает, не в курсе.

– Так перекантоваться где не найдешь? – спросил он вместо этого.

Толик вздохнул. Такой вздох – сам по себе ответ. Иван замотал головой.

– Не бери в голову, не проблема.

– Я к матери еду. Если б дома оставался – тогда конечно, – осторожно ответил Бахтин, и Иван похлопал его по плечу.

– Давай там, не напивайся сильно.

Толик выбросил сигарету, не докурив, и ушел.

Теоретически Иван мог бы тоже поехать к родителям – они живут в Твери, и туда еще вполне можно добраться. Родители наверняка уже все знают. Причем не от него, а от Лены, так что неизвестно, какую версию им преподнесли. В кармане завибрировал телефон. Один раз – и затих. Сообщение. Иван телефон достал, сработал многолетний рефлекс «А вдруг что-то срочное и важное».

«Кончай дурить и приезжай домой. Пора уже повзрослеть, в самом деле. И привези горошек, я забыла купить».

Иван перечитал сообщение несколько раз. Нет, не ошибка. Не померещилось. «Пора уже взрослеть». Кончай дурить и приезжай домой, где тебя ждет твоя красавица-жена, которая изменила тебе со своим гребаным одноклассником. С которым они «держали связь» и «дружили» еще со школы. Сколько раз ты слышал, что они – просто друзья, что ты ничего не понимаешь, что между ними просто очень глубокие и наполненные смыслом отношения. Да уж, глубокие и наполненные. Одноклассник и сам женат, работает в какой-то конторе по продаже канцелярских принадлежностей. Иван – плохой муж, которого в любой момент могут вызвать на работу, а одноклассник всегда на связи, ему всегда можно позвонить. Иван забывал купить молока, а одноклассник сочувствовал ей. От чудовищной типичности ситуации, в которую он попал, Ивану хотелось расхохотаться и разбить кулаком стекло – чтобы был грохот, чтобы осколки, и кровь, и боль.

Купи горошек. Кончай дурить. Дурить. Вчера Иван предложил ей забрать Федора из сада. Обычно Лена сама его забирала, одевала полуторагодовалого Ярослава и шла с коляской по холоду через снег в сад. Иван понимал, Иван сочувствовал, тем более что у него машина, ему тепло и удобно. Вот и предложил – на работе его отпустили пораньше в честь праздника, а также из-за того, что накануне за дежурство Ивану пришлось четыре раза выезжать на суициды. А такому никто не позавидует. Один суицид был – отец семейства покончил с собой, оставив жену с четырьмя детьми на руках. Впрочем, люди кончают с собой пачками, и это никого уже не удивляет. Просто четыре суицида за смену – от этого у любого снесет крышу. Вот и отпустили, сказали, мол, иди, побудь с семьей. Иван забрал Федора аж в три часа – небывалое счастье для сына. Дома Ярослав сидел в детской и смотрел мультик. Федор тут же присоединился к брату – они оба любили миньонов. «Сними хоть скафандр», – бросил Иван сыну, похожему на космонавта в толстенном ватном комбинезоне и валенках с калошами. Сказал – и прошел дальше.

Дверь в спальню была плотно закрыта, но замков в дверях не было – квартиру брали в типовой отделке, так что замки стояли самые простые. Иван открыл дверь в спальню, а его жена Лена как раз «дружила» со своим одноклассником. Среднестатистический мужик с рыхлым телом и смазливым лицом, одноклассник вскочил и заорал, словно увидел привидение. В каком-то смысле так и было. Лена застыла – голая и какая-то сразу незнакомая, чужая, дешевая. Иван растерялся, он не знал, что ему делать в этой пропахшей чужими телами комнате. Его начало подташнивать. И тут Лена села на кровати, набросила на голое тело до боли родной ярко-голубой халат из плюша, с рыбами, и начала говорить. Она говорила, что Иван сам во всем виноват. Она говорила громко и долго – что Иван вечно на работе, что превратил ее в домработницу, что она никогда не знает, о чем он думает, что так жить нельзя, нужно работать над отношениями, что в отношениях всегда виноваты двое и что он не имеет права ее судить. Иван же думал только о том, что в комнату в любой момент могут войти их сыновья. А еще – что у Лены размазалась тушь. А он даже вспомнить не может, когда она в последний раз красилась – да еще так ярко.

Иван вернулся в кабинет, огляделся вокруг по-деловому, запер дверь изнутри, сложил из стульев некое подобие лежбища. Можно было бы пойти и попробовать подремать в так называемой комнате отдыха – там был даже диван, но это означало бы, что каждый вновь пришедший стал бы лезть в душу с вопросами или сочувствием в связи с трагедией в Благинине. Меньше всего Иван был готов сейчас принимать сочувствие от коллег. Он лег на стулья, вытянул ноги, набросил на себя грязный, пахнущий копотью пуховик и прикрыл глаза. Последняя мысль, пролетевшая в его уставшем мозгу перед тем, как он уснул, была о Морозове. А точнее, о том, что эти орлы из Тверского района наверняка даже заморачиваться не будут, спишут все на ограбление и оставят дело в глухарях за отсутствием улик. Эта мысль Ивана огорчала даже больше, чем измена жены.

6

– Да вот же он! – раздался громкий голос, от которого Иван дернулся и, еще не проснувшись до конца, свалился с самодельного помоста на пол – с грохотом и матерясь. Тут же загорелся свет – кто-то нажал выключатель. – Ванька, ты совсем ошалел? Ты чего тут делаешь? Заперся еще. И телефон отключил, свинота. С наступающим тебя! По всему городу его ищут, с ног сбились, а он тут дрыхнет.

– Кондратьев, тебе чего нужно-то от меня? У меня выходной вообще-то, – пробурчал Иван, подслеповато морщась.

Перед ним в форме и с автоматом наперевес стоял Сашка Кондратьев и явно наслаждался замешательством коллеги. А какие еще развлечения у оперативника на новогоднем дежурстве? У Кондратьева жена недавно родила двойню, и теперь он хватался за любую возможность приработка, за любое дополнительное дежурство, хоть в Новый год, только чтобы оказаться подальше от любимой семьи.

– Так ты тут отдыхаешь? Понимаю, сочувствую. Как мне самому-то в голову не пришло, а? Значит, ты, как в том анекдоте, жене сказал, что к любовнице, любовнице – что к жене, а сам – работать, работать, работать? Молодец, – усмехнулся Сашка.

– От молодца слышу. Курить есть?

– Курить ему. Отдохнул – и хватит, вставай. Курить дам, но тебя там начальство с фонарями ищет. Не до перекуров.

– Начальство – это плохо, это не по-новогоднему, – хмуро отозвался Иван, потирая лицо. – Чего им надо-то? И сколько времени-то вообще?

– А ты телефон включи, и будет тебе знание и информация, – с этими словами Кондратьев развернулся и исчез в проеме. Только голос был слышен. – Нет, ну надо же. Два часа искали, а в кабинете посмотреть забыли. Гениально!

Иван включил телефон, а пока его старое, доставшееся за треть цены «яблоко» грузилось, сбегал в уборную, поплескал холодной водой в лицо – пришел в себя. Добравшись до курилки, Иван с наслаждением затянулся и принялся смотреть сообщения. Уведомлений о неотвеченных вызовах было аж восемь штук, четыре – с номеров с кодом Твери 482. Иван хорошо знал его из-за родителей, но номер был другой, незнакомый. Иван еще долистывал список, когда телефон в его руках ожил и на экране снова появился этот тверской номер. Иван нахмурился: ничего хорошего этот звонок не сулил.

– Иван Юрьевич? – спросил голос на другом конце. Он показался Ивану смутно знакомым.

– Да, это я. С кем имею честь?

– Капитан Ком. Мы с вами сегодня встречались на адресе.

– Да, помню. Я вас слушаю. Это вы меня искали?

– Да, это мы вас искали, – подтвердил Ком, и Иван попытался угадать, зачем. Жаловаться? Перекладывать ответственность? Чего-то напортачили?

– Через мое начальство? Серьезно? Я вам настолько понадобился? – переспросил Иван колюче, и капитан замолчал, явно обдумывая ответ.

– Как вы уже правильно сегодня отметили, Иван Юрьевич, вы были первым, кто оказался на адресе и кто обладает всей информацией. – Голос Кома звучал нежно, он говорил вкрадчиво и негромко. – Я понимаю, у вас нет никакого желания лезть в это дело и все такое…

– Совершенно верно, именно так. И все такое… – согласился Иван.

– Но и ваше начальство с нами согласилось, что ваше участие в оперативно-разыскных мероприятиях может существенно помочь следствию, учитывая роль, которую вы сыграли в самом начале, и тот факт, что вы были хорошо знакомы с убитым. Сами понимаете, дело непростое, нужно подойти со всей ответственностью, проработать все версии.

– Мое участие? – опешил Иван. – В каком статусе, простите? Рапорт я написал, юрисдикция – ваша, не понимаю, чем еще могу быть вам полезен… или вреден.

– Возникли обстоятельства… – туманно прокомментировал капитан. – Было принято решение, что в интересах следствия необходимо включить вас в оперативно-следственную группу. Учитывая ваш деятельный вклад в следствие и вашу квалификацию… – кажется, у капитана заканчивались заготовленные заранее фразы. Иван молчал. Тогда капитан зашел с козырей. – Ваше начальство поддерживает нашу инициативу. В конце концов, все мы хотим одного и того же – найти убийцу вашего коллеги. Поэтому вы зачислены в группу консультантом.

– В группу? Серьезно? Но зачем? – искренне удивился Иван. – Я имею в виду, зачем я вам-то нужен в следственной группе? Вы же понимаете, что и вам, и мне от этого будут одни только сложности и проблемы. Но больше вам, чем мне.

– Ну зачем вы так, – заметался Ком, и Иван сощурился. Уж больно он корректен, этот капитан Ком. Никаких тебе «уважаемый», никаких тебе «это не вам решать». Не хочет портить отношения?

– Консультантом, значит? И о чем я, с вашего позволения, должен вас консультировать? Я, знаете ли, не эксперт по простым случайным дачным ограблениям. Могу что-то напутать и испортить вам все дело.

– Давайте будем откровенными, – сдался Ком. – Думаю, вы понимаете, что, если бы я мог обойтись своими ресурсами, я бы обошелся.

– Да, я это понимаю. Именно поэтому я и удивлен. И раз уж вы заговорили про откровенность, было бы лучше, если бы вы сразу перешли к делу и объяснили, что вам от меня нужно. Причем нужно настолько, что вы взяли на себя труд беспокоить мое начальство в канун Нового года. А я, со своей стороны, могу вам пообещать – насколько смогу – не использовать вашу откровенность против вас. Если, конечно, это не будет идти вразрез с моими принципами.

– И какие у вас принципы? – поинтересовался Ком.

– Самые что ни на есть удобные. Я принципиально против того, – Иван поставил акцент на слово «принципиально», – чтобы мне мешали жить и нагружали ненужной работой. Для меня принципиально важно, чтобы никто не лез в мои дела и не подсовывал чужие.

– Нам нужно, чтобы вы провели опрос дочери убитого, – выпалил Ком, и теперь уже Иван замолчал. В сердцах он бросил телефон на подоконник в пустой курилке и потер ладонями виски. Внезапно у Третьякова заболела голова. Черт, только этого не хватало. Из трубки доносилось приглушенное «алеканье» капитана. Иван посмотрел на телефон с ненавистью, прикинув, что будет, если он его сейчас просто разобьет. Но сдержался, поставил на громкую связь.

– Я полагал, ваши сотрудники уже связались с дочерью убитого. Опрос уже должен был быть проведен.

– Да, так и есть, – коротко ответил Ком.

Повисла еще одна неприятная пауза.

– И что? – спросил наконец Иван.

– Мы остались недовольны результатами, – ответил Ком, и в его голосе отчетливо зазвучало напряжение.

Иван тихо выругался.

– Что вы натворили?

– Ничего мы не натворили… – возразил Ком, но Иван тут же его оборвал:

– Тогда не о чем и говорить. Если не натворили. До свидания.

– Сергей… сержант Черток проводил опрос по телефону… – тут же сдал назад капитан.

– По телефону? С дочерью убитого – по телефону? – скривился Иван. – С его единственной дочерью? А съездить он почему не смог? Денег на проезд не выделили?

– Он со всем возможным тактом сообщил о случившемся и задал всего несколько вопросов, в результате которых дочь убитого… так сказать, приняла решение отказаться от общения с любыми представителями следствия.

– Что? Вы шутите?

– Нет, майор, я совершенно не шучу. К сожалению. Да, я согласен, не стоило поручать этого Чертоку, но у нас с людьми – проблема, Новый год же, мать его.

– Что он ей сказал? – повторил вопрос Иван.

– Как он говорит, он ей просто задал стандартные вопросы, а она трубку швырнула и больше не брала. Он, конечно, поехал в Москву, но когда он к ней приехал, она ему не открыла, а через дверь сказала, чтобы вызывали ее официально, повесткой.

– Нормально, – опешил Иван.

– И что она планирует обратиться за помощью к адвокату, – добавил Ком. – Как вы сами видите, такое поведение трудно назвать обычным. И именно поэтому было принято решение обратиться к вам. Подозрительно, понимаете? Человеку сообщают о смерти отца, а он говорит, что ему требуется адвокат. Чертока я, конечно, больше туда послать не могу. Да и чужим она и не откроет. Вот такие дела, майор.

– План ваш мне понятен, только я-то ей такой же чужой, как и ваш Черток. Я даже ее имени не знаю.

– Зовут ее Алиса Андреевна Морозова, ей двадцать лет… Сейчас, дайте в документы посмотрю… – Ком стукнул трубкой, но почти тут же заговорил снова: – Да, в январе будет двадцать один. Живет на Мичуринском проспекте, на том же адресе, где прописан погибший. Что еще… Мобильный номер есть, но, как я уже сказал, она не отвечает. По нашим базам данных она не проходит, нигде не числится.

– Вы шутите?

– Извините. Мы просто работали с информацией.

Иван заставил себя несколько раз вдохнуть и выдохнуть, злое бешенство не уходило. Он потянулся за сигаретами, но вспомнил, что они у него давным-давно закончились и что последние две он стрелял у коллег. Чертыхнулся. Капитан Ком терпеливо молчал в трубке. Иван закрыл глаза и прислонился лбом к стене, он ощущал себя как мультяшный герой, плоским и раздавленным, качающимся на ветру. Пустая мгла добралась и сюда, до их курилки.

– Я должен посмотреть приказ.

– Я перешлю вам документы. Кроме того, у вас есть полный доступ к нашим базам, – сухо ответил Ком.

Он знал, выбора у Ивана никакого нет. В их организации выбор осуществляется в соответствии с субординацией и иерархией. Московское начальство хочет иметь своего человека в следственной группе по делу их погибшего сотрудника, это понятно. Иван – идеальная кандидатура. И что он сам об этом думает, никого не волнует.