Текст книги "Время черной звезды"

6

Музыка! Опять эта музыка за окном.

На этот раз Ника не поленилась выбраться из постели и подойти к распахнутому настежь окну. Деметриос заверил ее, что спать с открытыми окнами совершенно безопасно. «Если к дому приблизится чужой, я об этом узнаю» – так он сказал. Правда, не сказал, каким образом узнает. Камни прошепчут? Вполне возможно.

Она, наконец, осознала, почему в его присутствии ее так часто охватывает тревога: из-за ощущения недосказанности. Он объяснял, но объяснения эти никогда не бывали исчерпывающими. Он отвечал, но каждый ответ порождал новые и новые вопросы. В надежде хотя бы отчасти удовлетворить растущее любопытство, Ника изменила свое первоначальное решение выходить из дома только в сопровождении Деметриоса и уже несколько раз пила фраппе в маленькой кондитерской на окраине Араховы. За прилавком стояла молодая гречанка Дериона, говорящая по-английски. Когда Ника появилась впервые, Дериона встретила ее радушно, но все же довольно сдержанно, на следующий день поприветствовала с нескрываемой симпатией, а еще через пару дней они болтали и смеялись так непринужденно, как будто знали друг друга сто лет.

– Это греческое имя – Вероника, – сообщила Дериона. – Ты не гречанка? Нет? Многие русские, – она широко улыбнулась, сверкая жемчужно-белыми зубами, – чуть-чуть греки, знаешь ли.

– Деметриос говорил мне, – кивнула Ника.

– О, Деметриос! Он очень мало русский, очень много грек.

– Много грек? – удивилась Ника. – Но у него же светлые глаза. Есть такие греки?

– Есть. – Дериона многозначительно помолчала. – Один древний род.

В кондитерской можно было полакомиться не только фраппе – холодным кофе с мороженым и со льдом, – но и традиционным горячим кофе с шоколадными конфетами, изготовленными вручную. Изобилие форм, размеров и начинок приводило Нику в неописуемый восторг. Ей казалось, что ничего вкуснее она в жизни не пробовала. Шоколад горький, шоколад белый, шоколад молочный… с дроблеными орехами, с засахаренными ягодами, с ромом, с карамелью, с марципаном… За поеданием конфет и застал ее в один прекрасный день потомок древнего рода.

В потертых синих джинсах и белой футболке навыпуск, он вошел в кондитерскую и кивнул Дерионе: «Привет». Та поздоровалась торопливо, даже несколько подобострастно. Не задавая вопросов, приготовила фраппе с ванильным мороженым и со смущенной улыбкой поставила перед ним. Они обменялись несколькими фразами на греческом языке. Ника не понимала ни слова, но все равно с интересом прислушивалась. Дистанция между собеседниками ощущалась так явственно… Если Дионис был господином для Деметриоса, то сам Деметриос был господином для Дерионы. Никаких сомнений. Но какого рода была его власть? После этого эпизода он выдал ей сотовый телефон и взял за правило устраивать после шести часов вечера долгие совместные прогулки по окрестностям, во время которых рассказывал ей, что и как называется, откуда и куда можно быстро дойти пешком, где в случае необходимости спрятаться.

Невидимые музыканты безумствуют так, что за них становится страшно. Неужели кто-то из местных жителей способен спать, игнорируя концерт за окном?

Ей вспомнились летние каникулы у двоюродной бабушки в одной из деревень Западной Украины. Обитатели деревни, в целом милые и приветливые люди, временами словно теряли рассудок и голосами, прерывающимися от ужаса, начинали рассказывать о странных эпидемиях по соседству, когда люди вымирали семьями, домами, и позже отдельные смельчаки либо находили там обескровленные тела, либо не находили ничего, о вскрытых могилах с лежащими в гробах мертвецами, которые выглядели лучше иных живых… Слово «вампиры» никогда не звучало, но и так было ясно, о чем идет речь. Подростки, с которыми Ника немного дружила, слушали эти истории с горящими глазами. Каждый мог добавить порцию душераздирающих подробностей, потому что вырос здесь и привык вдыхать их вместе с воздухом. Сама Ника переживала смешанные чувства: с одной стороны, все сверхъестественное и необъяснимое возбуждало ее любопытство, с другой – ей даже думать не хотелось о реальной возможности столкнуться с этим сверхъестественным лицом к лицу. Она не считала себя способной дать отпор какой-либо нечисти – для этого ей не хватило бы ни мужества, ни веры. Бабушка Аглая страшилками не увлекалась, во всяком случае не обсуждала их с Никой, даже если все вокруг начинали шушукаться об очередном «лихе», но иконы в красном углу держала, также вблизи окон и дверей регулярно развешивала гирлянды чеснока.

Однажды соседская девочка Ганна, ровесница Ники, принесла им с бабушкой от своей матери свежайший, только из печки, пирог и не менее «горячие» слухи. В селе за горой померла сосватанная невеста, и теперь у всей округи трясутся поджилки, ведь хуже нет, когда приходится укладывать в землю юную деву в подвенечном платье… вот уж лихо так лихо. Ника не стала выслушивать историю несчастной девушки, которая не то любила всем сердцем прекрасного юношу, убитого злодеями в прошлом году, не то ненавидела, опять же всем сердцем, состоятельного жениха, выбранного для нее родителями, не то делала все это одновременно, сама толком не понимая, где причина, где следствие, – и ушла к себе в мансарду почитать перед сном Проспера Мериме. Нетрудно догадаться, чем кончилось дело. Незадолго до рассвета ее разбудил странный шум за окном. Упорное зловещее царапанье, как будто по стене взбирался неуклюжий когтистый зверь – карабкался вверх, срывался, падал и после короткой паузы возобновлял свои попытки. Окно… Спросонок Нику прошиб холодный пот. Окно открыто! Она задрожала. Кто бы там ни был, человек или зверь, он явно задумал проникнуть в комнату через окно. В смятении она оглянулась по сторонам. Вот бы швабру или кочергу… Ей совершенно не хотелось начать закрывать створки и внезапно увидеть перед самым своим носом оскаленную морду чудовища. Ни швабры, ни кочерги в наличии не оказалось, пришлось довольствоваться массивным бронзовым подсвечником, который пылился в углу комода. В длинной батистовой ночнушке, с распущенными волосами, босиком, сама похожая на персонажа готического романа, Ника пересекла комнату, вытянула руку над подоконником и, разжав пальцы, уронила подсвечник в сад. Услышала звук падения тяжелого тела, сдавленный не то всхрап, не то всхлип, треск кустарника внизу… не медля больше ни секунды, захлопнула оконные рамы и ставни, одну за другой защелкнула все задвижки. Бегом вернулась в постель, юркнула с головой под одеяло, но заснула, как и положено при таких обстоятельствах, только после того, как по соседству трижды прокричал петух.

Неопределенное чувство, промежуточное между стыдом и суеверным страхом, помешало ей рассказать о ночном происшествии бабушке или подруге. Даже когда по деревне расползлись слухи о том, что покойница, дескать, пошаливает, Ника продолжала хранить молчание и накрепко запирать ставни на ночь. Впрочем, последнее делали уже во всех домах. С наступлением темноты деревня будто вымирала: никаких гуляний, никаких посиделок. Темно и тихо, как на кладбище. Самое время для страшных историй, которыми старшее поколение всегда не прочь попотчевать младшее. Эта атмосфера призрачной угрозы, когда совсем рядом постоянно ощущалось враждебное присутствие чего-то невидимого, бесформенного, необъяснимого, запомнилась Нике очень хорошо, и сейчас, под звуки музыки, разливающиеся по склону горы, воспоминания ожили, лишив ее сна и покоя.

Во время одной из прогулок Деметриос рассказал ей о любопытном открытии, которое сделали археологи, работающие в Центральной Греции. Они обнаружили абсолютно нетипичное древнее захоронение: покойник был завален камнями, причем некоторые особенности положения скелета указывали на то, что завален он был живьем – так поступали с обвиненными в вампиризме.

– Разве в Греции есть вампиры? – удивилась Ника. – Я имею в виду… разве греки в них верят?

– Греки верят во все, что видят их глаза, – ответил Деметриос.

– Твои глаза видели вампиров? Ты в них веришь?

– Нет, не видели. Но мои глаза видели столько всего выходящего за рамки так называемого «нормального», что и существование вампиров я тоже вполне допускаю. Ну, может, – добавил он, помедлив, – не таких, о каких пишут книги и снимают фильмы, а других, отличных от нас, избегающих солнца и пьющих кровь, странных созданий, чьи жизни измеряются столетиями.

Он произнес это с такой искренней печалью, что у Ники невольно навернулись слезы.

Чьи жизни измеряются столетиями…

Если бы далее Деметриос признался, что и сам из этих «странных созданий», она ни на минуту не усомнилась бы в его словах. Но он, поддерживая ее под руку на каменистой тропе, начал рассказывать о дионисийских празднествах в Аттике, в Беотии и Фокиде. Ника слушала очень внимательно, не переставая восхищаться открывающимися видами и удивляться глубокими знаниями по истории религии у владельца прокатной конторы и авторемонтной мастерской. Он уже сообщил ей, что работает в Фивах, и показал двухэтажное кирпичное здание, позади которого располагались гаражи и просторный открытый двор. Во дворе стояли машины – большие и маленькие, старые и новые. Вдоль дорожки, ведущей от калитки к крыльцу, стояли керамические вазоны с неизменной цветущей геранью. Красные, белые, розовые цветы – красота, да и только. И ведь кто-то за этой красотой ухаживает: обрезает, поливает. Впрочем, в офисе тоже ведь нужно убирать. Зато теперь ей стало ясно, откуда берутся все его разнокалиберные авто.

Также она узнала, что название небольшого городка или большой деревни, где они проживают – Арахова, – славянского происхождения, что состоит оно из двух корней – «ара», то есть «грецкий орех», и «хова», то есть «дерево», – и что вокруг действительно произрастает много этих деревьев. Однако это не единственная версия. Есть люди – и Деметриос в их числе, – которые считают, что название Арахова все же греческого происхождения и означает «живущие на холмах».

Вместе они поднялись на ровное, как стол, плато с размазанной по нему деревней Ливади, иначе Каливия, прогулялись до центра, зашли в пару магазинчиков, торгующих шерстяными коврами и одеялами с типичным для данной местности геометрическим орнаментом, потом вернулись в машину и продолжили подъем. Да, прогулки не всегда получались пешие…

От Каливии дальше можно было двигаться либо по асфальтированной дороге, вьющейся вокруг горы Парнас, мимо крошечных поселков, представляющих собой не поселки даже, а всего лишь группы домов, которые точно выросли из земли в промежутках между столетними елями – сосны на такой высоте уже не росли, – либо по грунтовке, забирающей круто вверх, так круто, что этот маршрут годился не для каждого водителя и не для всякой машины. Деметриос прокатил ее и по одной дороге, и по другой. К стыду своему, во время путешествия по грунтовке Ника два раза взвизгнула. Ей на полном серьезе показалось, что «гран витара» сейчас перевернется. Ладони повлажнели от страха, сердце заколотилось…

– Не бойся, – мельком глянув на нее, спокойно сказал Деметриос. – Я делаю это не в первый раз.

Наградой был головокружительно прекрасный вид с вершины холма на долину.

– Вон там, – Деметриос указал рукой, – проходят горнолыжные трассы.

– Зимой бывает много снега?

– Конечно. Лыжный сезон в среднем длится с середины декабря по апрель, но иногда продолжается и в мае.

Присмотревшись, Ника увидела подъемники и вспомнила, что читала про этот горнолыжный курорт в одном из путеводителей.

– На северо-западном склоне Парнаса, – продолжал Деметриос, глядя в ту же сторону, что и она, – две горнолыжные зоны: Келарья и Фтеролакка. Лыжных трасс около двадцати, подъемников – если не ошибаюсь, четырнадцать. Трассы Фтеролакки довольно сложные, пройти их отваживаются только мастера.

– Ты катался там?

– Нет-нет. Я не спортсмен, Вероника.

Держась за руки, они прошли еще немного вперед. Грунтовая дорога заканчивалась у входа в пещеру – ту самую, где дельфийцы скрывались от персов и где, по преданию, жили девять муз. С непривычным чувством благоговения Ника огляделась по сторонам. Она была взволнованна, очень взволнованна. Эти ели, эти кручи, эта тишина… Если боги и обитали на земле, то именно в таких местах.

– На какой мы высоте?

– Чуть больше тысячи двухсот метров.

Из черного зева пещеры веяло прохладой и жутью. Чуть улыбаясь, Деметриос жестом предложил ей войти внутрь. Казалось бы, что может случиться? При наличии дурных намерений он бы уже сто раз их осуществил. Но ее вдруг накрыло волной дикого, беспричинного ужаса. Первобытного ужаса, с каким пращуры, должно быть, всматривались в ночную тьму за пределами домов и деревень, потому что не знали, какие там скрываются чудовища. Однако знали, что скрываются. Наши тайные страхи, намертво сплавленные с желаниями, – вот место, откуда приходят в мир все чудовища. И эта пещера… Да, в ней определенно затаилось НЕЧТО, чего Ника страстно желала и чего боялась до помрачения рассудка. Такие вещи люди распознают безошибочно. Другое дело, что не всегда могут поименовать.

Вот и сейчас, прислушиваясь к музыке за окном, она пережила заново, хотя и в меньшей мере, страх, помешавший ей ступить под своды Coricion Andron. Видимый снаружи фрагмент потолка был покрыт серебристо-серой бахромой сталактитов. Верхнюю часть стен украшали трубки и гребенки. Что собой представляет пол пещеры, Нике разглядеть не удалось с того места, где она стояла, а подойти ближе не хватило духу. Деметриос не уговаривал ее, просто стоял и ждал. Светлый стройный силуэт на фоне зловещего темного проема неправильной формы. Маленький золотой ободок серьги, охватывающий мочку левого уха, блестел на солнце. Несколько короткометражных фильмов, один другого фантасмагоричнее, промелькнули перед ней, волшебным образом накладываясь на окружающую действительность. Сюжет первый: из мрачных недр горы вымахивает гигантское щупальце наподобие того, что во «Властелине колец» вымахнуло из озерца перед входом в Морию, обвивается вокруг талии Деметриоса и утаскивает его во тьму. Сюжет второй: Деметриос одним прыжком оказывается рядом с ней, Никой, хватает и утаскивает ее во тьму. Сюжет третий: вместе они заходят в пещеру, там на них набрасывается Неведомое Нечто, хватает и утаскивает во тьму. Что происходит во тьме? Разумеется, жертвоприношение! Либо Деметриоса пожирают (вариант – выпивают кровь), либо Нику, либо их обоих. Причем один из сюжетов предполагал такое распределение ролей: Ника – жертва, Деметриос – жертву приносящий, неизвестное божество – жертву принимающее. Интересно, как выглядел бы Деметриос в одеянии жреца.

Медленно и осторожно Ника отодвинула портьеру и присела на широкий деревянный подоконник. Все в порядке. Никаких вампиров, никаких кракенов, никаких жрецов. Как всегда в горах, ночной воздух казался сладким от аромата цветущих растений, но достаточно прохладным, в отличие от воздуха равнин. Звезды горели так ярко, что при свете их можно было читать. Сидя без движения, она разглядывала посеребренные луной ветви деревьев, террасами уходящие вниз крыши домов, лестницы с прогнувшимися, шаткими перилами, а кое-где и вовсе без перил… шпиль маленькой церквушки… ворота…

Ее выхватил из забытья какой-то странный звук. Стон? Вздох? Но не мучительный, а скорее удовлетворенный. Как будто сама гора зевнула и сразу вслед за этим погрузилась в сон. Музыка смолкла. Деревню вмиг накрыла ватным одеялом тишина. Однако темнее не стало, и при свете звезд Ника увидела высокую черноволосую женщину, гибкую, как большая кошка. Держа спину очень прямо, женщина прошла вдоль ограды и, прежде чем скрыться за деревьями, оглянулась и посмотрела на Нику.

Поразительная, пугающая красота. Нечеловеческая – этим и пугающая. Длинные, струящиеся по плечам волосы, похожие на покрывало из черного шелка. Огромные сияющие глаза. Цвет глаз на расстоянии различить невозможно, но сияние, фиолетовое сияние, выглядит настолько инфернальным, что от этого зрелища пробирает дрожь. Минута… другая… Фиолетовое не отпускает, не дает отвернуться, затягивает, парализует. Хочется закричать «пустите!», или «помогите!», или просто закричать во все горло без слов, но закричать тоже не получается, как не получается и все остальное. Что же делать? Расслабиться. Прекратить сопротивление. Впустить фиолетовое в себя.

Да. Да. Возьми меня, ведьма, испускающая фиолетовые облака. Полюби меня, да.

Волшебные глаза раскрылись чуть шире. Их завораживающее сияние померкло, как будто изнутри повернули ручку выключателя и убавили яркость, но совсем не исчезло. Смуглое лицо на миг преобразила улыбка, от которой у Ники появилось ощущение тепла, затем незнакомка отвернулась, сделала еще несколько шагов и исчезла в узком переулке.

7

С утра его не покидало ощущение надвигающейся опасности. Он даже упустил кофе – плиту залила темно-коричневая пена, которую пришлось второпях собирать влажными салфетками, пока не засохла, – и дважды промахнулся мимо пепельницы, стряхивая пепел со своей сигареты. Состояние было явно нервозное. Но в чем причина?

Стараясь двигаться неторопливо и плавно, как танцор или мастер айкидо, Деметриос вышел на крыльцо, запер входную дверь, спустился по ступеням на гравийную дорожку. Лицо обдало жаром. Прежде чем двинуться по дорожке к навесу, под которым стоял черный «судзуки», он коротко, с прищуром глянул на восходящее солнце, достал из нагрудного кармана рубашки темные очки и водрузил на переносицу. Вот так. Теперь можно смело отправляться в путь. Ну, или не очень смело.

Неделю назад он обратил внимание на незначительное нарушение привычного порядка вещей в своем офисе. Все было вроде на своих местах… и в то же время не совсем на своих. Некоторые мелкие предметы оказались сдвинутыми чуть вправо или чуть влево, о чем свидетельствовали темные контуры, хорошо заметные на горизонтальных поверхностях, покрытых тонким слоем пыли. Уборка всех помещений на этаже делалась по вторникам и пятницам, а гости, вероятно, пожаловали в ночь с воскресенья на понедельник. Из ящиков стола ничего не пропало, но содержимое их выглядело слегка разворошенным. Стулья переместились относительно стола и стен, сам Деметриос никогда не придвигал их вплотную. Нельзя сказать, что это стало для него полной неожиданностью. Наоборот, пустив под свою крышу Веронику, он ежедневно ожидал чего-нибудь такого. И все же, когда оно случилось, почувствовал себя не лучшим образом.

Раннее утро, на дороге никого – он добрался до офиса в мгновение ока. Входная дверь. Коридор. Дверь, ведущая в кабинет… Он успел только включить кондиционер и сделать глоток воды из бутылки, накануне предусмотрительно поставленной в холодильник, когда дверь за его спиной открылась и снова закрылась, впустив троих незнакомцев с каменными лицами. Одинаково непроницаемыми. Ого!

Деметриос закрутил пластмассовую крышечку, поставил бутылку на комод рядом с фотографией Жака Лакана в тонкой алюминиевой рамке и вопросительно посмотрел на стоящего ближе всех.

– Чем могу быть полезен?

В этом парне было столько квадратов, хоть в учебник по геометрии вставляй: квадратный подбородок, квадратные плечи, квадратные ботинки, квадратные кулаки. На левом запястье – часы с квадратным циферблатом. Когда он заговорил, голос его тоже показался Деметриосу квадратным.

– Господин Стефанидес, три недели назад вы взяли пассажира на проспекте Амалиас в Афинах. Женщину. Блондинку. Припоминаете?

– Возможно, – ответил Деметриос ровным голосом.

– Куда вы ее отвезли?

Спокойно, внимательно он разглядывал их лица, точно высеченные из базальта. Кричать бесполезно, в здании никого нет. Морочить им головы до тех пор, пока не появится автослесарь Филимон, любитель начинать рабочий день с дружеского трепа? Идея сама по себе неплохая, но Деметриос сомневался, что сможет изображать Шехерезаду в течение сорока пяти минут. Именно столько оставалось до десяти утра.

– Она попросила отвезти ее в Пирей.

– Вот как? – Говорил только Квадратный, другие двое терпеливо ждали. На их одинаковых лицах не отражалось ничего. – Подумайте хорошенько, господин Стефанидес. Вы могли забыть. Могли же, правда? Но сейчас постараетесь вспомнить, чтобы нам не пришлось…

Деметриос посмотрел ему прямо в глаза.

– Договаривайте.

Квадратный слегка вздохнул.

– Так вы не хотите помочь нам, господин Стефанидес?

Сигануть в окно, пробив своим телом двухкамерный стеклопакет? Заманчиво, но неосуществимо. Компаньоны Квадратного наверняка перехватят акробата на полпути.

– Вы задали вопрос и получили ответ. Если вам, господа, требуется помощь иного рода, объяснитесь.

– Нам требуется правдивый ответ.

– Я вижу, что полученный ответ вас не устраивает, но это не делает его менее правдивым.

– Господин Стефанидес, – в голосе Квадратного появились вкрадчивые нотки, – вашу машину видели отнюдь не на дороге в Пирей. Вашу машину и блондинку в салоне.

Он чуть было не совершил ошибку, задав вопрос «где же ее видели?», но вовремя спохватился и равнодушно пожал плечами.

– В португальском городе Фатима разные люди независимо друг от друга периодически видят Деву Марию. Не удивлюсь, если сама Мария ни о чем таком даже не догадывается.

Незваные гости обменялись быстрыми взглядами. Их враждебность скрипела у Деметриоса на зубах. С легким чувством брезгливости он проследил глазами за Квадратным, который сделал шаг в сторону, пропуская вперед своих громил.

Как далеко они способны зайти? Если речь о деньгах – а она, судя по всему, о деньгах, о больших деньгах, – то как угодно далеко.

Только не в этот раз.

Деметриос улыбнулся. Горькой ироничной улыбкой человека, ставшего жертвой недоразумения. Который не вполне осознает, насколько все серьезно. Которому никогда не приставляли ствол к виску. Впрочем, стволами и сейчас никто не баловался. Неторопливо и даже обыденно – так, точно проделывали это не одну сотню раз, – громилы оттеснили его от холодильника, усадили на специально подставленный стул, левую руку аккуратно завели за спину, правую не менее аккуратно прижали к столу. Квадратный устроился напротив.

Молча они смотрели друг другу в глаза.

– Нам нужна эта женщина, господин Стефанидес, – заговорил после паузы Квадратный. Тихо и внушительно. – Где она?

Сердце билось немного чаще, чем следовало, но в своей способности контролировать мимику лица и интонации голоса Деметриос не сомневался.

– Я высадил ее на въезде в Пирей и больше никогда не видел.

– Вы превосходно владеете собой, – одобрительно заметил Квадратный.

Извлек словно бы из воздуха охотничий нож с деревянной рукоятью, снял кожаные ножны. Легко провел острием по руке Деметриоса.

– Я не буду вам угрожать. Собирался, но передумал. – Он больше не разбавлял свою речь вежливым «господин Стефанидес». – Вы не глупы и не пугливы. Ну, еще бы. – Усмешка расколола его лицо, как надгробную плиту. – Ведь вы служили во французском Иностранном легионе.

Без всяких эмоций Деметриос посмотрел на кровоточащий порез, после чего вновь перевел взгляд на собеседника. Он уже догадывался, чем закончится сегодняшний разговор. Первый, но отнюдь не последний.

– Вы наемник. – Квадратный кивнул, вероятно, полагая, что это придаст его словами дополнительный вес. – Я имею в виду, по сути. – Кожа его лица и шеи была пористой, рыхлой и имела нездоровый сероватый оттенок, хорошо заметный, несмотря на загар. – Мы тоже наемники. Предлагаю вам сменить хозяина. Сколько бы вам ни пообещала эта женщина или ее сообщники, мы заплатим вдвое больше.

Сколько бы ни пообещала…

Значит, он уверен, что пока еще не заплатила?

…или ее сообщники…

Значит, ему неизвестно, что Вероника здесь одна? Стоп. Или мне неизвестно, что Вероника здесь не одна?

Деметриос чуть не расхохотался. Почему он ни разу не спросил ее о сообщниках? Потому что, будь у нее сообщники, она давным-давно проговорилась бы. «Эта женщина» болтала столько, что при желании он уже мог написать ее биографию, причем не краткую.

– Оставьте визитку. Если я случайно столкнусь с ней в супермаркете, сразу же дам вам знать.

Несколько секунд Квадратный, не отрываясь, смотрел на Деметриоса, борящегося со смехом, потом сокрушенно вздохнул и, жестом приказав громилам ужесточить фиксацию, вонзил острие ножа в его предплечье.

Деметриос издал короткий стон. Усилием воли подавил желание взглянуть на рану. По ощущениям, она прилично кровоточила, но серьезной опасности не представляла.

– Наше предложение остается в силе, – проговорил Квадратный очень тихо, не спуская глаз с его напряженно застывшего лица, – до следующей нашей встречи, лейтенант Сибирцев. Поверьте, я не получаю ни малейшего удовольствия, причиняя вам боль. Моя задача – убедить вас в серьезности наших намерений.

– В серьезности ваших намерений я не сомневаюсь, – так же тихо ответил Деметриос. – Что касается удовольствия, вы получаете его не столько от причинения мне боли, сколько от возможности делать это, – тут он наконец позволил себе улыбнуться, – с полным правом, если можно так выразиться. Ради таинственного Общего Дела. Наличие этого Общего Дела и стоящего за вашей спиной призрачного Хозяина – в психоанализе эта фигура называется Большой Другой – полностью освобождает вас от ответственности. Готов поспорить, спите вы очень хорошо.

Пауза.

– Боевые офицеры. – Квадратный покачал головой. – Где вы воевали, лейтенант? – Не получив ответа, выдернул нож из раны, обтер носовым платком и убрал в ножны. – Вам еще не надоело проливать кровь за чужое? Чужую землю, чужие идеалы.

– Разве сами вы поступаете иначе? – отозвался Деметриос.

Он сидел спокойно, прямо и так же прямо смотрел на человека из учебника геометрии.

– Сломать ему руку, босс? – подал голос один из стоящих сзади.

Тот с грохотом отодвинул стул и встал.

– Нет. Уходим.

И они ушли. Трое крутых парней, одураченных блондинкой. Вернутся? Обязательно. Они еще не все поняли про человека, машина которого умчала ее из центра Афин. Найти его было не очень трудно, тем более в Фивах, где он официально работал и проживал. Найти ее… что ж, пусть попробуют.

Слегка вздохнув, Деметриос посмотрел на порезанную руку. Кровь все еще текла. На темном дереве столешницы образовалась алая клякса. Некоторое время он молча, бесстрастно разглядывал ее, потом смачно выругался сквозь зубы и, облегчив, таким образом, душу, начал приводить в порядок плоть. Выдвинул нижний ящик стола, отыскал упаковку бумажных салфеток, прижал сразу несколько штук к саднящему порезу и направился в туалет, расположенный в конце коридора. Там долго стоял, держа руку под струей холодной воды. За этим занятием и застал его Филимон.

– Ясу, Деметриос!

Тот невольно улыбнулся. От этого греческого приветствия у него всегда теплело в груди.

– Ясу, Филимон.

– Я зашел в кабинет, увидел на столе кровь… – Филимон запнулся, увидев кровь еще и в раковине. Подошел ближе. Возле самого своего уха Деметриос услышал его отяжелевшее дыхание. – Кто это сделал?

Он не спросил «что случилось?», он спросил «кто это сделал?», с ходу отметая такие варианты как самоистязание и неудачное падение на кухонный нож, поэтому Деметриос не стал морочить ему голову:

– Парни, у которых были ко мне вопросы и которым не понравились мои ответы.

В помещении было уж точно не холодно, но его внезапно пробрала дрожь. Он почувствовал, что рубашка, влажная от пота, липнет к спине. Пот крупными каплями выступил и на лбу, и на висках.

Филимон внимательно посмотрел на него.

– Пошли отсюда, друг мой. Надо перевязать твою руку.

Пока он ходил в машину за аптечкой, Деметриос вытер влажным полотенцем кровь с письменного стола и медленно обвел взглядом кабинет, перебирая в памяти мельчайшие подробности произошедшего здесь двадцать минут назад разговора. Несмотря на отсутствие ярких, впечатляющих черт, он хорошо запомнил лица троих «гостей» и был уверен, что при случае сразу их опознает. Говорили они по-английски, без грубых ошибок, но с характерным акцентом, заставляющим подозревать в них славян.

– Судя по всему, обращаться в полицию ты не собираешься? – заходя в кабинет и плотно прикрывая за собой дверь, осведомился Филимон.

– Нет.

– Ты знаешь этих людей?

– Нет.

– Знаешь, на что они способны?

– Нет.

– Знаешь, что им от тебя нужно?

– Да.

– Но не выполняешь их требований.

– Нет.

Филимон шумно выдохнул, аккуратно поставил черный пластиковый чемоданчик на край стола и в горестном молчании воздел руки к небесам. Несколько секунд пребывал в абсолютной неподвижности – Деметриос наблюдал за ним с живым, непритворным интересом, – после чего глубоко вздохнул и решительно открыл чемоданчик. На его смуглом лице языческого идола, изборожденном глубокими морщинами, читались возмущение и беспокойство. Придвинув стул, он уселся, разложил перед собой салфетки, бинты, антисептик, вблизи осмотрел предплечье Деметриоса… и возмущение с беспокойством вытеснил гнев. Чисто греческий неукротимый гнев. Он громко выругался.

– Каждый соблюдает свой интерес, – пожал плечами Деметриос.

Этот философский комментарий не встретил ни малейшего сочувствия.

– Мне не нравится, друг мой, когда чужие люди соблюдают свой интерес на моей территории.

– Только не говори, что теперь это стало и твоим личным делом тоже.

Насупившись, Филимон приступил к оказанию медицинской помощи.

Пожалуй, они имели полное право называться друзьями. Вместе служили в Иностранном легионе, получали французское гражданство, принимали участие в боевых действиях, перебирались в Грецию. Точнее, перебирался Деметриос, а Филимон возвращался. Филимон был грек до мозга костей. Более того, он был грек, стараниями которого Деметриос узнал правду о своем происхождении и выучил греческий язык.

Служба. Он смотрел на сильные, ловкие, коричневые от загара пальцы Филимона, и воспоминания наплывали сами собой… Казарма. Его, робкого новичка, молчаливого одиночку, вытряхивают среди ночи из постели, чтобы объяснить, кто царь горы. Толком не проснувшись, он автоматически наносит ближайшему агрессору левый боковой, который успешно проходит в челюсть и укладывает парня на серо-зеленый линолеумный пол, но после этого сам птичкой летит через весь проход и врезается спиной в стену. Врезается так, что искры из глаз. Трясет головой, чтобы разогнать туман. Отталкивается, разворачивается – свистящий смерч, состоящий из холодных белых огней, выносит из черепной коробки мысли, эмоции, вообще все, что сейчас не может помочь или может помешать, – встречает нового противника ударом в солнечное сплетение, едва успевает уклониться от… Нет, не успевает. Их слишком много – тех, кто решил провести среди него воспитательную работу. И очень скоро им удается загнать его в угол. Остается одно – уйти в глухую защиту.