Текст книги "Метро 2033: Пасынки Третьего Рима"

Глава 3. Жизнь за МКАДом

Операцию «Трэш-сити» Марк начал осуществлять продуманно и обстоятельно. Он и в самом деле больше не стал даже заикаться на тему свидания с матерью – затаился, сделал вид, что внял доводам вожака и выбросил из головы эту свою идею-фикс. А сам втихаря начал обдумывать детали будущей вылазки. И готовиться к ней.

Пригодной в пищу людям живности в округе водилось не так уж и мало. Разросшиеся за двадцать лет бывшие местные лесопарки давали стол и дом самым разным тварям – летучим, ползающим и бегающим, травоядным и хищным. Но время от времени охотничья бригада Алтуфьево все же выбиралась на промысел и в дальние многодневные рейды – в основном за канал, в Химкинский лес, а также – к северу от Долгопрудного. Дичь там водилась куда более непуганая и, хоть и с разного рода отклонениями в экстерьере, но куда более похожая на нормальную, довоенную живность, чем прущие из центра Москвы на окраины жуткие твари.

Про этих «гостей из центра столицы» и про то, откуда они берутся, на Сером Севере говорили всякое. Но большинство сходилось на самой популярной в этих краях версии, подтверждаемой как слухами, так и вполне себе убедительными рассказами тех, кто в центральных районах города бывал чаще и с населяющими их монстрами сталкивался практически каждый день.

Захожие караванщики, добытчики из Эмирата (географически находившиеся ближе к центру, чем их коллеги из ТриЭс и «алтухов»), а также знакомцы с Горбушки передавали, что загнездилась, дескать, в центре Москвы, под самым Кремлем, какая-то неведомая, но весьма серьезная Пакость. И приманивает свои жертвы на гипнотический свет звезд кремлевских башен. Люди, звери, птицы, грызуны, черви, насекомые… Ничем не брезговала Пакость, всех жрала, невзирая на чины и биологические виды. Росла, жирела и разбухала вширь и вглубь кремлевских подвалов и катакомб, силы копила. И время от времени разрождалась «потомством» – мерзкого вида зелеными сгустками, расползавшимися потом во все стороны от «мамаши»[2]2
  При разработке данной версии автор решил соединить реалии и книг, и игр.


[Закрыть]. И горе было тому существу, что неосторожно вляпывалось в такой вот сгусток! Мигом обволакивала его тягучая зеленая слизь – обволакивала, впитывалась в кожу, проникала во внутренности и кровь… И вот уже на месте прежнего, пока еще узнаваемого зверя или человека – чудовище, да такое, каких и приснопамятный Иероним Босх на своих картинах не рисовал!

Врали ли рассказчики про Пакость и ее зеленое склизкое потомство – поди, разбери. Известно же, народный фольклор – на то и народный, что выдумывают все, кому не лень, и кто во что горазд. Да и приукрасить свои приключения и подвиги всякий любит. А пойти и целенаправленно проверить правдивость данных слухов – ищите дураков! Версию пока что приняли за одну из самых логичных среди всех прочих, ходящих по Москве, и на том успокоились. Тут, как известно, не до размышлений о генетическом происхождении какого-то конкретного монстра, когда этот самый монстр прет на тебя бешеным танком с зубами, когтями, педипальпами и прочими ложноножками наголо. Тут не думать – тут стрелять надо! Или удирать, покуда не схарчили!

Хуже всего было то, что плодились такие вот измененные (уж неизвестно – зелеными «склизями» или еще чем) чудища в безумных, просто космических количествах! Словно в насмешку над всеми учеными мнениями и над законами эволюции, скрещивались между собой, порождая все новые и новые невиданные доселе монструозные формы. Черт их знает, что там, в их организмах, переклинивало после воздействия той слизи или еще какой мутагенной хрени, но факт оставался фактом: стаи монстров, словно вылезших из похмельного кошмара или глюков укуренного для вящего вдохновения художника, заполонили улицы Москвы и чувствовали себя там абсолютными хозяевами.

Передавали также, что, дескать, поначалу, когда Пакость-мамаша не была столь матера и сильна, «детища» ее были тоже не столь многочисленны и прожорливы. И далеко от дававшего им энергетическую подпитку материнского «гнезда» не уходили – кучковались по центральным улицам вокруг Кремля. Но время шло, Пакость жирела, становилась сильнее… Расплодившиеся порождения ее, ощутив острую нехватку корма, стали не только пожирать друг дружку и неосторожных «мимокрокодилов», но и распространяться за пределами своего прежнего ареала. Там, где бродили по заросшим развалинам «обычные», не измененные Пакостью животные – простые мутанты и те, кому повезло остаться более-менее прежними.

Ибо не сталкером единым сыт монстр, но и ближним своим. А также – дальним. Ну, и ближними его – тоже.

Со временем выяснилось, что порождения могут скрещиваться и с обычным зверьем, передавая потомству свои исковерканные гены. И вот тут-то и таилось самое страшное: эти потомки уже не зависели от энергетической подпитки кремлевской Пакости, как их предки. И – в отличие от них – не были вынуждены тесниться поближе к центру Москвы, где эманации «прародительницы» давали им необходимую для существования силу. Потомки порождений и обычного зверья распространялись за пределами влияния Пакости, сея разор и ужас и в куда более отдаленных от Москвы местах.

Остановить этот во всех смыслах чудовищный демографический взрыв можно было только одним путем: уничтожив Пакость. Но храбрецов для этого благого дела пока что не находилось. Оно и понятно: жить-то всем хочется![3]3
  В рамках данной версии происхождения монстров автор предполагает, что в дальнейшем, после уничтожения в 2034-м году Орденом Кремлевской Биомассы, ее порождения лишились энергетической подпитки и начали массово вымирать. И к 2035 году их в Москве не осталось в принципе. А «обычные», не имеющие связи с Пакостью мутанты ушли на более «хлебные» места.


[Закрыть]

…От наземных выходов со станции до восточной окраины Химкинского леса было навскидку километров десять. С учетом скорости передвижения пешей группы, всех плановых остановок и непредвиденных задержек алтуховской охотничьей бригаде на преодоление этого расстояния обычно требовалось в среднем часа два-три. Не сказать, чтобы места были совсем уж тихие, или, наоборот – неспокойные. Случалось всякое – и стычки со зверьем (и хорошо еще, если с местным, а не с порождениями или их потомками!), и недоразумения с промышлявшими в тех же местах охотой и рыболовством соседями с Сор-горы. К слову, отец Марка и еще один охотник погибли именно во время такого дальнего выхода. Их бригада неожиданно нарвалась на очередного оголодавшего «гостя из центра», забредшего в эти места на жировку. И ведь никто, даже прибежавшие на выстрелы и отчаянные крики товарищи, до сих пор так и не поняли толком, что это такое было. Неведомая Жуть (как, не чинясь, прозвали таинственного монстра охотники) не оставила после себя ни следов, ни клочьев шерсти или перьев, позволявших ее как-то идентифицировать. Словно из ничего появилась, захавала, как раньше говорили, добычу – и исчезла.

Старожилы тут же припомнили похожий случай полтора десятка лет назад и предположили, что, по всей вероятности, именно подобная Жуть наделала тогда переполоху среди вышедших в очередной рейд бибиревских добытчиков и рабочих, утащив и сожрав у них нескольких человек. И тоже никаких следов – кроме растерзанных тел и луж крови. Оно, конечно, с Бибирями «алтухи» враждовали практически всю свою недолгую Новую и Новейшую историю… но потери и у врагов, и у своих заставили охотников и добытчиков обеих станций еще очень долго осторожничать и ходить по наземным окрестностям с предельной опаской и оглядкой.

С этой самой оглядкой бригада вышла наверх ранним утром и, выстроившись «индейской цепочкой», ходко двинулась по Череповецкой улице в сторону Савеловской железной дороги. Путь ее сегодня лежал за канал, в обширный, превратившийся в густую чащу Химкинский лес.

Охотничья бригада Алтуфьево состояла из восьми человек, очень разных по характеру, возрасту и привычкам. Однако это был крепкий и дружный коллектив, в котором как-то органично и очень удобно притерлись, сцементировались между собой все углы и выступы этих разных натур.

Возглавлял бригаду вот уже несколько лет Бабай – пожилой, но еще крепкий мужик с характерным выговором и чертами лица коренного жителя финно-угорского Среднего Поволжья. В бригаде иногда подшучивали над его экзотичной привычкой задабривать подношениями перед охотой или рыбалкой духов леса и вод. Но безоговорочно поставили его над собой, единодушно признав его практическую сметку и умения.

Умник – на редкость начитанный и много чего с довоенных времен помнящий – был правой рукой бригадира и, случалось, даже подменял его в некоторых ситуациях. Также он служил в бригаде чем-то вроде консультанта по разного рода растительности, погодным приметам и прочему. На станции Умник иногда собирал вокруг себя местных ребятишек и учил их уму-разуму. Собственно, в том, что подрастающее поколение в «алтухах» умело читать и считать, была заслуга именно Умника.

«Тяжелую бронетехнику» в бригаде представлял некто Буль. Вообще, раньше этого массивного и плосконосого (памятка боевой юности в рядах долгопрудненской братвы) товарища звали Бульдозером, но в целях удобства в бригаде кличка эта сократилась до необходимого минимума. Несмотря на габариты и внешность типичного «быка», Буль был товарищем неглупым, цепким и очень внимательным к мелочам. Эта его внимательность не раз выручала бригаду. На охоте Буль не расставался с огромным лесорубным топором, за что Умник иногда называл его Железным Дровосеком.

Приятель Буля, Шахар – хмуроватый, заросший по самые глаза рыжеватой бородой – еще не так давно жил на Петровско-Разумовской. Но разругался однажды в пух и прах с кем-то из тамошних беков и был вынужден перебраться в «алтухи». О себе Шахар рассказывал мало и неохотно, однако какими-то путями в Алтуфьево просочилось, что у него в Эмирате была невеста. И что эту невесту родители отдали другому, более богатому и влиятельному, в связи с чем у Шахара и возник с родной общиной нешуточный раздрай, вынудивший его в конце концов уйти.

Поначалу языкастые алтуховские остряки все интересовались, не собирается ли «злой чечен» вершить кровную месть «по закону гор». Шахар, будучи, вообще-то, ингушом, а не чеченом, на эти провокационные вопросы и литературно-киноведческие подколки лишь хмыкал в бороду и величественно, как истинный мужчина и воин, отмалчивался. А потом однажды выдал надоедам в качестве ответа строчку из старой-престарой песни: «Если к другому уходит невеста – то неизвестно, кому повезло!». На этом расспросы и подколы прекратились.

Шахара в бригаде ценили за его поистине железобетонное терпение, немногословность и умение быть незаметным практически на любой местности. Самые нужные качества для охотника и следопыта!

Его полной противоположностью были двое шумливых приятелей-одногодков, которых немудряще звали Репа и Пакет. Следовало уточнить, что кличка Репа никоим боком не относилась к дарам полей и огородов, а была производным от слова… «рэп». Разменявший пятый десяток Репа пронес трепетную любовь и непоколебимую верность данному направлению музыки через все года и невзгоды. И теперь время от времени выдавал на-гора цепочки речитативов на тему станционной жизни, жизни Наверху, жизни до войны, жизни соседей из Трэш-сити, приключений на охоте, стычек с местным зверьем…

– Хатуль-мадан[4]4
  Хатуль-мадан (иврит) – кот ученый. См. одноименную юмореску М. Задорнова.


[Закрыть] хренов!!! – стонали на станции. – Когда ж ты заткнешься?!

– Что вижу – то пою! – откликался на то рэпер и продолжал свои стихотворные эксперименты. Надо сказать, что многие из них были довольно удачными и слушали импровизированные перфомансы Репы на не избалованной культмассовыми зрелищами станции все же с удовольствием. А ворчали больше для проформы, когда он уж слишком доставал соседей. Особенно когда начинал – впрочем, тоже довольно талантливо – пародировать обитателей станции, подражать голосам животных и имитировать всякие прочие аудиоэффекты.

Кто, когда и почему впервые назвал главного «любителя-рыболова» бригады Пакета Пакетом – история умалчивает. Возможно, причина появления данного прозвища крылась в маниакальной привычке охотника рассовывать свои вещи по всевозможным мешочкам и пакетикам – видимо, для вящей сохранности и удобства транспортировки. Над Пакетом беззлобно посмеивались. Но никто в бригаде и, пожалуй, на всей станции не умел столь же ловко и эргономично упаковать и увязать вещи или разделанную на куски добычу так, чтобы и нести было не напряжно, и не рассыпалось ничего по дороге – хоть ты прыгай, как психованный кенгуру.

В охотничьей бригаде эти двое «заведовали» интендантской частью, а также – рыболовством. И когда бригада рассаживалась отдохнуть после рейда – вот тут и наступал звездный час дружков-балаболов!

Седьмым и восьмым в бригаде были двое юных стажеров: восемнадцатилетний Кот и пятнадцатилетний О’Хмара. Кот «заболел» профессией охотника, наслушавшись рассказов Умника, а у Марка она была унаследованной: некогда членом бригады Бабая был его отец. И он же с самого детства учил Марка всем премудростям и тонкостям своего ремесла. Так что, когда в январе этого года Хмара погиб, на его место Бабай, посовещавшись со своими, взял его сына.

Несмотря на юный возраст и статус «молодняка», Кот и О’Хмара были достойной будущей сменой взрослым охотникам. Правда, в силу этого самого возраста и статуса, огнестрела (довольно трудно добываемого и потому недешевого) им пока что не полагалось. Обходились юноши арбалетами, немного переделанными для более мощной и точной стрельбы по живым и порой довольно зубастым мишеням.

Впрочем, вся бригада, помимо стрелкового оружия, всегда имела при себе и холодное. В основном это были копья-рогатины с крепкими древками и разнообразные ножи. Про топор Буля уже говорилось.

…Тихо-тихо, едва ли не на цыпочках, миновали по левой стороне улицы, где дома, Лианозовский ПКиО. Печально знаменитые в этих местах лианозовские шершни водились, правда, больше по соседству – северо-восточнее, в бывшем лесопитомнике, но обольщаться на их счет никто из охотников не собирался. Сегодня не водятся, а завтра… Тем более – весна, май месяц, они ж, эти твари крылатые, сейчас только-только проснулись и потому злы, голодны и бросаются на все, что шевелится. В общем, если начистоту, то местные охотники – что алтуфьевские, что из Трэш-сити – в лесопитомник и его окрестности в период с мая по октябрь предпочитали не соваться вообще.

Памятуя обо всех прочих сюрпризах и сказках майского леса, ненадолго остановились и тщательно опрыскали одежду и снаряжение «одеколоном» – спиртовой (точнее – самогонной) настойкой болотного багульника. Смазали ею же лица, опустили на них сетки накомарников, проверили, плотно ли прилегают края одежды, не осталось ли открытых мест. Майский клещ – конечно, не шершень, зверь хоть и мелкий, но шутить с ним и до Удара не рекомендовалось. А уж тем более сейчас, когда едва ли не любая, даже самая крошечная зверюшка-тварюшка успела обзавестись ранее нехарактерными для нее свойствами и привычками!

– Ну что, все готовы? – окинул своих людей цепким взглядом темных раскосых глаз Бабай. Поправил накомарник, посмотрел на медленно светлеющее небо. – Знач так. Идем прежним порядком, стволы и прочее оружие держим на взводе, головами крутим во все стороны!.. И поаккуратнее вблизи ив и черемухи! Всем ясно?

– Ясно! – вразнобой отозвались охотники и, повинуясь знаку старшего, друг за другом втянулись под зеленые своды Лианозовского лесопарка.

Предупреждение насчет некоторых деревьев и совет держаться от них подальше были не лишними.

И до Удара случалось, что налетали на лесопосадки бабочки так называемой горностаевой моли. Мелкая зловредная тварь массово размножалась, откладывала яйца, а в конце мая – начале июня из этих яиц вылезали тощие серые гусеницы. Они едва ли не сплошным шевелящимся ковром облепляли стволы деревьев – в результате чего те потом от корней до макушки, словно войлочными чехлами, затягивались плотной белой паутиной. Для человека эти гусеницы были не опасны… Но зрелище деревьев в паутине и копошащихся в ней мерзких тварей вызывало тошноту и мурашки по коже даже у ко всему привычных бывалых охотников, вынужденных раз за разом проходить мимо этих неаппетитных деталей пейзажа.

К счастью, нашествия горностаевой моли случались не каждый год, да и естественный отбор худо-бедно, но все же делал свое дело. Однако, кому приятно осознавать, что тебе на одежду или – хуже того! – на лицо или за шиворот может свалиться вот такая гадость? И ладно бы одна, но ведь упавшая с ветки гусеница невольно тянула за собой остальных прицепившихся к ней соседок! И уж какие там монстры! Дождь из гусениц – тут и самый отважный и безбашенный отморозок заорет от ужаса, запрыгает дурным зайцем, стремясь стряхнуть с себя эту пакость, и наутек кинется! И не спасут ни крутость, ни авторитет, ни мощная «убервафля» патронов так на «стотыщпиццот». Такова уж человечья природа – бояться мелких ползающих тварюшек больше всех монстров, вместе взятых.

Ко всему прочему, гусеница, даже одна, могла не только свалиться, а засесть незамеченной в складках куртки или рюкзака и контрабандно проехать на станцию… А древесная моль и ее гусеницы – это ж такие комбайны. Если коры и листьев нет – жрут любую растительную органику типа ткани и бумаги, и даже не совсем органику – случались прецеденты и до Удара! И очищай потом вещи и стены палатки от паутины!

Но самой главной и наисерьезнейшей причиной, по которой от обсиженных тварями деревьев старались держались подальше, были все те же порождения и их способность скрещиваться и иметь общее потомство с относительно нормальной живностью. Ну, и не только передавать потомству испорченные гены, но и изменять его поведение и пищевые пристрастия. Порой на совершенно нехарактерные и противоположные. И черт их знает, этих гусениц, может, они только притворяются белыми и пушистыми! А на самом деле это уже – детища порождений, от которых теперь ожидать можно всего. В том числе и внезапного нападения!

В этом году бог попустил, нового нашествия то ли не случилось, то ли прохладно пока еще для моли было (начало и середина мая выдались нежаркими). Зато в прошлом году их уже в это время было полно! Настолько, что деревья из-за их паутины напоминали войлочные шары, ходить мимо которых было настоящим испытанием для нервов! Паутина лежала ковром даже вокруг самих деревьев! За прошедший год, конечно, картина несколько изменилась в лучшую сторону, но даже сейчас, пока охотники гуськом шли по сузившейся в одну полосу Череповецкой, вокруг них и над ними предрассветный ветерок то и дело полоскал грязно-серо-бурые, истрепанные ветрами, дождями и зимними бурями лохмотья прошлогодней паутины.

Бррр, гадость-то какая!..

Поэтому, когда улица вынырнула из-под колышущейся массы ветвей и паутины и снова раздвоилась, а впереди замаячили опоры железной дороги и сооружения платформы Лианозово, все – кто явно, кто про себя – выдохнули с дружным облегчением.

– Вот же твари эти гусеницы, даже шершни их не жрут! – пробурчал кто-то позади Марка. Вслед за этим послышался звук смачного плевка. – Даже птицы! Спрашивается, где справедливость в этом гребаном мире?

По Лианозовскому проезду долго шли вдоль железнодорожных путей, зорко озирая окрестности. Привычно и беззлобно, завидев покосившуюся и изъеденную ржой станционную вывеску платформы «Марк», пошутили на тему «станции имени О’Хмары». Вышли к южному из одноименных прудов и, соблюдая некую давнюю примету, немного постояли на берегу, помолчали. Бабай что-то пошептал по-своему и кинул в воду нарочно припасенный кусок ячменной лепешки. Буквально тут же возле подношения плеснуло, на миг под водой мелькнуло что-то крупное, гулко шлепнуло плоским хвостом… и лепешка исчезла, как и не было ее. Только круги по воде.

– Все, можно идти, – с облегчением вздохнул Бабай. И первым направился в сторону заваленной обломками машин насыпи МКАДа. – Сам Водяной Хозяин показался, угощение взял… Будет путь!

По самой дороге не пошли: место дурное, открытое, густо заваленное автомобильным ломом, ржавеющим тут еще со времен панической эвакуации москвичей в день Удара. Если, не дай бог, чего случится – не вдруг еще и выберешься! К тому же, на соседнем северном Марковском пруду издавна обитала, снисходительно плюя на шум и всю таблицу Менделеева МКАДа, огромная, практически непуганая колония чаек. Эти птички и до Удара отличались особой наглостью и прожорливостью, а уж теперь-то!

Марковские чайки – или мартыны, как по старинке называл их Умник, были настоящим бичом Трэш-сити. Местные полигоны ТБО некогда были их кормовой базой. А поскольку против заложенных предками инстинктов не попрешь, то и теперь потомки годами жировавших на мусорных кучах птиц по привычке стаями налетали на Сор-гору, ища, чем бы поживиться. Они с душераздирающими воплями кружили над поселком, пугали кур, свиней и даже собак, бесцеремонно отгоняя их от кормушек и нагло пожирая все, что в них было. Некоторые наглели до такой степени, что налетали даже на детей, неосторожно вышедших из дома с какой-нибудь едой. Налетали, как правило, стаей, сбивали с ног, а потом клевались, отчаянно бранясь и дерясь между собой за каждый кусок. Оказаться в самом эпицентре такой вот птичьей драки за еду даже для взрослого было рискованно, а уж для ребенка – так и вовсе опасно! Эдак еще и глаз можно было лишиться!

Для обитателей поселка на вершине горы тогда наступили горячие времена. К счастью, лес, которым поросла бывшая свалка, не давал крылатым бандиткам особой свободы маневрирования. А вскоре люди, экономя дефицитные патроны, в совершенстве научились владеть луками, арбалетами, пращами и старыми добрыми рогатками. И теперь во время подобных налетов методично прореживали ряды непрошеных захватчиц так, что пух и перья летели. Мясо чаек не было пригодно в пищу людям, но с большой охотой поедалось довольными таким реваншем свиньями и собаками.

Сор-гора замаячила перед охотниками сразу, как только они перебрались через МКАД и прошли между заваленной ржавым хламом дорогой и кромкой леса. Им предстояло дойти до берега канала в прямой видимости от Горы, свернув с Кольцевой на так и не достроенную М-11 – скоростную платную автотрассу, которая должна была соединить Москву и Питер в обход лежавших на ее пути городов Московской, Тверской, Новгородской и Ленинградской областей. Грянувший Удар поставил на этих грандиозных планах большущий крест – мраморный и с веночком. Хорошо хоть, мост через канал успели худо-бедно навести, и очень хорошо, что он умудрился устоять, не рухнуть в тот злосчастный день 6 июля 2013 года! И теперь хоть в Химкинский лес переправляться можно было, не делая солидный крюк через Левобережную! Ведь в тамошней дубраве, по слухам, такое водилось, что не приведи, господь, увидеть!!! Горностаевая моль, так сказать, нервно курила за сортиром вместе со всеми своими гусеницами и их войлочной паутиной!

Огибая разбросанную тут и там ржавую строительную технику и траченные временем и эрозией бетонные блоки и кучи песка и гравия, бригада приблизилась к юго-западной стороне Сор-горы. Отсюда уходило направо, в разрушенный Долгопрудный, Лихачевское шоссе; по нему местные время от времени добирались с сетями и прочими рыболовными снастями до Котовского залива и Хлебниковского затона. Как и охота, рыболовство в этих местах было довольно экстремальным занятием, но зато давало солидный приварок к скудному рациону обитателей Серого Севера и сопредельных с ним наземных территорий.

От шоссе шел единственный въезд на Сор-гору, когда-то по нему поднимались мусоровозы. Возле ворот еще с довоенных времен стоял двухэтажный красного кирпича домик администрации полигона ТБО. В настоящее время к нему была сделана крепкая бревенчатая пристройка. Здесь жители Трэш-сити, предпочитавшие не пускать никого из чужаков в сам поселок, однажды устроили что-то вроде погранично-таможенного пункта, где и общались с гостями по самым разным поводам.

Предусмотрительность сор-горинцев оказалась весьма к месту. Когда жизнь в округе стала потихоньку налаживаться, у надземных жителей завязались отношения с соседями с ближних станций метро, а позже даже стали ходить караваны из Москвы в область и обратно. Два больших ангара у подножия Горы превратились в караван-сарай с гостиницей и харчевней, где путники могли укрыться от опасностей, отдохнуть, переночевать, подкрепиться местными разносолами, узнать новости и идти дальше по своим торговым или еще каким-нибудь делам. Караваны ходили, правда, редко и крайне нерегулярно, но маршрут их пролегал всегда через эти места – в силу удобства транспортных путей. Трэш-сити следил за тем, чтоб на их отрезке транзита «Москва – область» было более-менее безопасно, обеспечивал караваны – по мере необходимости – проводниками, охранниками и носильщиками и имел с таких вот перемещений по своим землям очень даже неплохой гешефт.

…Отсалютовав маячившему на сторожевой вышке фактории дозорному, Бабай повел своих людей дальше. Частный сектор – СНТ «Нива» – привычное зрелище недостроенной дороги и брошенной техники… А вот и мост через канал!