Текст книги "Река голубого пламени"

– Держись! – крикнул кто-то. Секунду спустя край листа в очередной раз подбросило, и асе горизонтальное мгновенно стало вертикальным. Рени взмыла в воздух, вновь став на долю секунды невесомой, и грохнулась в темную воду. Та сомкнулась вокруг нее и проглотила подобно холодным челюстям самого Левиафана.

Он находился в глубине – так глубоко, как только мог вообразить. Здесь не было света. Не было шума, даже знакомых и привычных звуков собственного тела. Тишина была абсолютной.

Орландо чего-то ждал, хотя сам не знал чего. Кто-то должен сообщить ему нечто важное, или что-то должно измениться, и тогда все станет ясным. Но одно он знал наверняка – здесь, в глубине, в темном сне, ему ничего делать не надо.

Он так долго боролся со слабостью, со страхом, с болью из-за того, что он иной, ощущая давящим бременем ужас и жалость других людей. Заставлял себя не обращать на это внимания, улыбаться и шутить, притворяться, будто он такой же нормальный и счастливый, как и все. Но больше он бороться не мог. У него не осталось сил. Орландо не мог выдержать напряжение еще одной схватки с неумолимым приливом, не мог представить хоть какую-то причину, способную сломить овладевшее им равнодушие.

И все же…

И все же тоненький голосок, нечто почти не казавшееся частью его существа все еще жило внутри тишины и неподвижности, в которые он превратился. Что это? Та его частичка, которая все еще желает, во что-то верит, чего-то хочет, на что-то… надеется?

Нет. Такой голос может быть лишь шуткой, последней страшной шуткой. Надежда так давно превратилась в бессмысленное слово. Его говорил врач, повторяла мать, произносил с улыбкой отец. А он отказался от этого слова, для чего понадобилось больше усилий, чем любой из них мог представить. Надежда была словом, не имеющим никакого отношения к смыслу, а применяемым для того, чтобы заставить Орландо ползти дальше, транжирить те немногие силы и время, которые у него еще оставались, губить краткие моменты ясности ложными обещаниями. Но теперь он отвернулся, покинул грубое течение жизни, в которой все борется за выживание. Он находился в глубокой обволакивающей темноте и наконец-то отыскал в себе силы взглянуть на надежду трезво и отвергнуть ее.

Но странный голосок не затихал. Он дразнил и раздражал Орландо как спор в соседней комнате.

«Не сдавайся, — звучал он оскорбительным клише. – Нет ничего хуже отчаяния».

«Нет, – устало ответил Орландо, – нет ничего хуже бессмысленной надежды».

«А как же другие? Как же все те, кому ты нужен? Как же великий квест, героический поход, совсем как в Срединной Стране, но только реальный и невероятно важный?»

Орландо пришлось воздать голосу должное за настойчивость. А если с ним разговаривала частичка его самого, то придется восхититься и своей способностью к нечестной игре.

«Нет, а как насчет меня? – спросил он. – Довольно болтать о других и о том, чего они хотят. Как насчет меня?»

«Да, как насчет тебя? Кто ты? И что ты?»

«Я подросток. Я больной подросток, и я умру».

«Но кто ты до тех пор?»

«Оставь меня в покое».

«До тех пор?!!»

«В покое».

«Только ты способен это решить».

«В покое…»

«Только ты».

Голос не отступит. Не сдастся. Он безнадежно слабее его, но все же не окажет Орландо любезности и не капитулирует.

И с усталостью, какую нельзя было вообразить даже в худшие дни болезни, превозмогая тяжесть безмятежных тихих глубин, Орландо сдался самому себе и этому тихому упрямому голоску.

Он начал возвращаться.

ГЛАВА 2
ГРИМ

СЕТЕПЕРЕДАЧА/ИНТЕРАКТИВНЫЕ ИГРЫ: GCN, 7.00 (Евр., Сев. Am.) – «Побег!»

(изображение: Зепмо везут на каталке в операционную)

ГОЛОС: Недра (Камчатка Т.) и Зепмо (Кот Уэллс Карсон) снова сбежали из Академии Железного острова, но лорд Лубар (Игнац Рейнер) активировал в Зепмо «Прикосновение замедленной смерти». Для съемки госпитального эпизода требуется восемь человек в группу поддержки и десять в массовку, предпочтительно с опытом участия в медицинских интерактивных играх. Обращаться в GCN.IHMLIFE.CAST.

Одна из шин Зиппи-Заппи-Зумермобиля спустила, и теперь все они опаздывали на сказочный Небесный Пикник, устраиваемый королем Небесная Обезьяна. Дядюшка Джингл пытался с помощью детей успокоить рыдающего Зумера Зизза, и тут на нее навалилась головная боль.

Когда та пронзила ее словно ножом, Ольга снизила чувствительность лицевых такторов – пусть дядюшка Джингл дольше обычного походит с застывшей улыбкой, это неважно. Она затаила дыхание, пока не смогла оценить, насколько серьезен этот приступ. На сей раз не так страшно. Жить можно.

– Зумер все еще плачет! – пискнул кто-то из малышей, не выдержав страданий рыдающей зебры в шляпе-котелке.

Невидимая под электронной маской, «дядюшка Джингл» стиснула зубы и с трудом заставила голос звучать почти нормально:

– Но это же глупо… и сам он такой глупый, правда, детишки? Мы поможем ему починить Зиппи-Заппи-Зумермобиль!

Дружный вопль согласившихся детей заставил ее снова поморщиться. Боже, да что у меня такое? Очень смахивает на опухоль мозга или нечто подобное, но врачи утверждают, что результаты сканирования прекрасные.

– Не-е-ет! – взвыл Зумер. – Слишком по-о-оздно! Нет, нет, нет! Мы опоздаем на пикник! И во всем виноват буду я! – Тут полосатый Зумер испустил очередной бесконечный горестный вопль.

«Дядюшка Джингл» закатила глаза. Этот конкретный Зумер Зизз, кем бы он ни был – ей смутно припомнилось, что в сегодняшней смене его изображает новый парень из Южной Калифорнии – явно перегибает палку с этими воплями. Чего он добивается – сольной сцены? Ноги-то у него не отвалились. (Такое случилось в одном из эпизодов с другим Зумером, и тот актер сумел все превратить в очаровательную комическую сценку.) Проблема в том, что новички не умеют по-настоящему импровизировать. Все хотят быть звездами и вставлять шутку в каждую фразу. И еще они ни черта не смыслят в работе с детьми.

Головная боль стала сильнее, а позади правого глаза словно вонзили раскаленную иголку. «Дядюшка Джингл» взглянула на часы. Еще десять минут. Она столько не протянет. Усталость и боль прикончат ее раньше.

– Думаю, ты прав, Зумер. К тому же вряд ли им нужна на пикнике вонючая старая зебра, верно, детишки?

Малыши радостно отозвались, но вскоре стихли, не совсем понимая, что происходит.

– Более того, пожалуй, нам лучше оставить тебя рыдать здесь, у обочины, мистер Полосатая Задница. А мы отправимся на пикник без тебя и станем веселиться. Но сперва посмотрим на замечательное приглашение, которое прислали нам король Небесная Обезьяна и королева Облачная Кошка! Давайте взглянем на него прямо сейчас, хорошо? – Она с намеком кашлянула. – Приглашение… сейчас.

Ольга затаила дыхание, выжидая, пока кто-то из инженеров не понял намек и не включил приглашение – записанный сегмент с изображением королевского двора, где распевали и веселились кошки и обезьяны. «Дядюшка Джингл» нажала кнопку тревоги, и в ухе послышался голос инженера:

– Что случилось, миз-з П.?

– Извините, но мне нужно отключиться. Я… я плохо себя чувствую.

– А вы дали хорошего пинка старине Зумеру. Пожалуй, можно сказать, что вы попробовали показать ему, как глупо он себя вел… ну, когда так жалел себя.

– Конечно. Как скажете. Я уверена, что Роланд что-нибудь придумает. – Роланд Макдэниел был следующим дядюшкой Джинглом в ротации актеров, и теперь дожидался своей очереди, уже подключенный. Ему придется заполнить лишь несколько дополнительных минут до своего обычного выхода.

– Договорились. Завтра будете работать?

– Не знаю. Впрочем, да, обязательно буду.

Она отключилась, выдернула разъем дядюшки Джингла и снова стала Ольгой Пирофски. Расстегнув дрожащими руками «сбрую» и освободившись, она кое-как добралась до ванной, где ее тошнило до тех пор, пока в желудке ничего не осталось.

Приведя себя в порядок и поставив воду для чая, Ольга зашла в спальню выпустить Мишу. Лопоухий песик лежал на покрывале кровати и смотрел на хозяйку с выражением, недвусмысленно намекавшем, что подобная медлительность враз не забывается.

– Не смотри на меня так. – Она взяла собаку на руки. – У мамочки был очень плохой день. У мамочки болит голова. А тебе, кстати, пришлось подождать всего лишних пять минут.

Хвостик пока не завилял, но Миша, похоже, задумался о возможности прошения.

Ольга вскрыла упаковку корма для собак и выдавила ее содержимое в миску, потом поставила плошку на пол. Наблюдая за тем, как Миша ест, она впервые с начала рабочего дня испытала нечто похожее на счастье. Вода еще не закипела, поэтому Ольга медленно – голова еще пульсировала от боли, но худшее уже было позади – вошла в комнату и очень негромко включила радио, настроенное на станцию из Торонто, передающую классическую музыку. У нее не было стенного экрана, а то место, где он когда-то висел, занимали несколько обрамленных фотографий набережных в Петербурге и большое фото синагоги на Ораниенбургерштрассе в Берлине. Современного мира Ольге более чем хватало на работе. Даже радиоприемник у нее был чуть ли не антикварный – на боку располагалась кнопка автопоиска станций, а на передней панели тлеющими угольками светились красные цифры.

Свисток чайника призвал ее обратно на кухню. Ольга выключила галогеновую нагревательную панель, налила кипяток в чашку, где уже лежала ложечка меда, и опустила в кипяток ситечко с «дарджилингом». В тот единственный раз, когда она приехала в студию, расположенную в здании корпорации, кто-то принес ей упаковку саморазогревающегося чая, но она, хотя и надеялась на повышение зарплаты и поэтому отчаянно старалась всем понравиться, так и не смогла заставить себя выпить это пойло.

Прихрамывая, она вернулась в комнату. Из радио лилась одна из «Импровизаций» Шуберта, а газовая печка наконец-то стала согревать комнату. Ольга уселась в кресло, поставила чашку на пол и похлопала себя по бедру. Миша обнюхал чашку и лодыжку хозяйки, и, очевидно, решив, что сегодня неподходящий вечер для ссор, прыгнул ей на колени. Когда она подняла чашку, песик ткнулся носом под высокий ворот ее свитера, поелозил лапками, отыскивая самое удобное положение, и немедленно заснул.

Ольга Пирофски смотрела на огонь и думала о том, не умирает ли она.

Головные боли начались у нее почти год назад. Впервые это случилось в самый разгар Волшебной Веселой Вечеринки дядюшки Джингла – события, которое планировалось почти весь сезон и рекламировалось с размахом, невиданным прежде в индустрии детских интерактивных игр. Боль пронзила ее столь внезапно и мощно, что она немедленно вышла в офлайн, уверенная, что с ее физическим телом что-то произошло. Лишь по счастливому совпадению главным событием виртуальной вечеринки было расщепление дядюшки Джи на двенадцать копий (компания любезно разрешила всем дядюшкам Джинглам получить свою долю премиальных), поэтому ее отсутствие не было критическим. В любом случае, Ольга быстро вернулась обратно – боль прошла столь же быстро, как и возникла, а дома не обнаружилось ничего необычного и способного воздействовать на ее беспомощное во время работы физическое тело.

Если бы этим все ограничилось, Ольга вскоре забыла бы об инциденте. Как и ожидалось, Веселая Вечеринка побила все рекорды сетевых рейтингов и принесла ей неплохую премию. (Персонаж по имени «мистер Бабах», изображающий из себя нечто вроде живого взрыва, которого Ольга изобрела во время Вечеринки вместе с Роландом и другим дядюшкой Джи, даже обрел на короткое время популярность, став главным героем в монологах комедий и других онлайновых игр и породив собственную линию вечно взрывающихся маек, кружек и игрушек.)

Однако два месяца спустя приступ повторился, выведя ее из работы в шоу на три дня. Ольга сходила к своему врачу, который заявил, что причина в стрессе, и прописал курс мягких болеутоляющих и серитолина. Когда же случился следующий приступ (потом они начали повторяться почти еженедельно), а тесты раз за разом показывали, что в ее физиологии не обнаруживается никаких отклонений от нормы, врач стал все менее и менее отзывчивым.

В конце концов Ольга перестала к нему ходить. Иметь врача, который не может тебя вылечить, уже достаточно плохо, а врача, откровенно возмущенного тем, что у тебя непонятная болезнь – просто невыносимо.

Она почесала складочку на макушке Миши. Песик безмятежно спал, В его мире, по крайней мере, все было хорошо.

Шуберт закончился, и диктор принялся читать какую-то бесконечную рекламу домашних развлекательных систем. Голос у него был мягкий, как и подобает диктору канала классической музыки, поэтому реклама переносилась чуть легче по сравнению с обычной визгливой псевдовосторженностью. Ольге не хотелось разбудить собаку, поэтому она не стала вставать, закрыла глаза и попыталась не обращать на рекламу внимания, дожидаясь, пока музыка зазвучит снова.

Причиной ее ужасных болей был не стресс. Он не мог быть ею. Прошли уже годы с тех пор, как Ольга пережила самое сильное и реальное потрясение в жизни, и все худшее, почти непереносимое, осталось в прошлом. Работа иногда оказывалась трудной, но Ольга почти всю жизнь выступала перед зрителями, а электронный интерфейс мог замаскировать множество погрешностей. В любом случае, детей она любила, и любила глубоко, и хотя они, разумеется, могли сильно утомить, никакой иной работы Ольга себе не пожелала бы.

Годы и годы прошли с тех пор, как она потеряла Александра и ребенка, и раны давно превратились в затвердевшие ноющие шрамы. Ей всего пятьдесят шесть, но ощущает она себя гораздо старше. По сути, она уже так давно живет как старуха, что почти забыла, как можно жить иначе. Своих любовников после Александра она может пересчитать на пальцах одной руки, и никто из них не задержался в ее жизни дольше, чем на несколько месяцев. Если не считать посещений магазинов, она редко выходила из квартиры, и не потому, что боялась внешнего мира – хотя кто его иногда не испугался бы? – а потому, что ей нравились покой и одиночество домашней жизни, которые она предпочитала суетливой бестолковости других людей.

Так что какой еще стресс? Это не объяснение. Ее гложет нечто более материальное, нечто мрачное, затаившееся в мозге или железах. То, что врачи пока еще просто не обнаружили.

Реклама закончилась, началась другая. Ольга вздохнула. А если она действительно умирает, то что в этом плохого? О чем она станет сожалеть, уходя? Только о собаке, а уж ее-то обязательно пригреет другой добрый человек. Миша справится с утратой, если кто-нибудь станет его любить и кормить. Что еще остается? Только воспоминания, а их потеря вполне может оказаться и благом. Кстати, как долго человек может скорбеть?

Ольга рассмеялась, негромко и грустно.

– Как долго? До конца жизни, разумеется, – поведала она спящему песику.

Наконец болтовня диктора смолкла, и по радио зазвучал какой-то концерт Брамса для фортепиано. Ольга открыла глаза, чтобы глотнуть чая, не облив при этом верного спящего Мишу. После одного из приступов головной боли у нее слегка нарушилась координация движений, и это заставляло ее ощущать себя лет на десять старше.

Итак, если всему суждено завершиться, то о чем еще она пожалеет, уходя? Только не о шоу, уж это точно. Она не создала собственный персонаж, и, хотя полагала, что внесла в дядюшку Джи нечто такое, чего не могли внести другие – ее цирковой опыт был настолько необычным в эти времена и в таком возрасте, что разница, безусловно, чувствовалась, – все это, по большому счету, не имело значения. Само шоу по сути представляло из себя причудливый способ продавать детям игрушки и развлечения. Становясь дядюшкой Джинглом, Ольга могла время от времени ненадолго стать учительницей или развеселить грустного ребенка. Но поскольку зрители не отличали одного дядюшку Джингла от другого – миллионы кредитов вкладывались ежегодно в оборудование и фильтры, в тренеров по непрерывности образа и художественное руководство именно для того, чтобы они не смогли этого сделать, – она ощущала очень слабый личный контакт со своей аудиторией.

А позднее, когда начались боли, Ольга обнаружила, что ей становится все труднее испытывать увлеченность работой.

Очень тяжело, почти невыносимо было оставаться с детьми, когда боль долбила череп изнутри. Ей иногда казалось, что это происходит только во время работы.

Только во время работы…

Миша раздраженно заерзал, и Ольга поняла, что уже не менее минуты поглаживает его в одном и том же месте. Ее поразило, что она не заметила этой особенности раньше… и что врачи и специалисты компании по медицинскому страхованию также этого не заметили. Ведь голова у нее начинала болеть только тогда, когда она была подключена к сетевому персонажу.

Но ведь они много лет проверяли ее нейроканюлю и цепи шунтирования во время рутинных ежегодных медосмотров, и проверили их снова, когда начались головные боли. Эти специалисты компании вовсе не дураки. Все оказалось в порядке, никаких проблем. И сканирование тоже ничего не показало.

Тогда что это означает? Если электроника в порядке, то, вероятно, не в порядке что-то другое. Но что?

Она сняла Мишу с коленей и переложила на пол. Песик разок хныкнул и принялся чесаться за ухом. Ольга встала и стала расхаживать по комнате, вспомнив про чашку, лишь когда горячий чай плеснул ей на руку.

Если электроника в порядке, то в чем причина? Неужели все-таки в ее разладившемся организме? И не потому ли она цепляется за разные экзотические ответы, потому что не готова взглянуть в лицо неприятной правде, каким бы стоиком она себя ни считала?

Ольга Пирофски остановилась перед каминной полкой и уставилась на фигурку дядюшки Джингла – оригинальный набросок из дизайнерского отдела компании-производителя, подаренный ей на вечеринке в честь десятилетней годовщины работы в шоу. Черные пуговки дядюшкиных глазок, может, и казались невинными, как у плюшевой игрушки, зато его зубастая ухмылка заставила бы Красную Шапочку крепко призадуматься. Дядюшка щеголял гибкими ногами и огромными руками, способными вытворять трюки, от которых дети ахали или хохотали. Он был совершенно оригинальным, совершенно искусственным существом, знаменитым во всем мире.

Глядя на его белое лицо и прислушиваясь к негромким звуками фортепиано, Ольга Пирофски поняла, что ей никогда не нравилась эта мелкая сволочь.

ГЛАВА 3
УЛЕЙ

СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Букаву-5 опасаются в Южной Франции

(изображение: карета «скорой помощи», полицейские машины на взлетной полосе, мигалки)

ГОЛОС: Небольшой частный аэродром возле Марселя на юге Франции был закрыт на карантин властями страны и чиновниками ООН по здравоохранению на основании слухов о том, что на нем приземлился самолет с беженцами из Центральной Африки, инфицированными вирусом Букаву-5. Свидетельства очевидцев, утверждавших, что все пассажиры были мертвы, когда самолет приземлился, а его пилот при смерти, появились в качестве новостей в выпусках некоторых сетевых информационных агентств, но пока все еще являются неподтвержденными слухами. Чиновники местной префектуры отказались назвать причину как карантина, так и участия представителей ООН…

В воде кишели огромные извивающиеся чудовища, которых в прежней жизни, в реале, Рени могла прихлопнуть ладонью. Здесь же для любого из них она сама была всего лишь кусочком пищи.

Рядом с ней скользнул длинный гладкий бок. Во все стороны разбежалась высоченная волна, отшвырнув Рени, как пробку. В спокойных местах, где не сновали кормящиеся рыбины, вода была странно плотной и почти вязкой и скорее прогибалась под Рени, чем проглатывала целиком.

Поверхностное натяжение, поняла она, но в мозгу проявились не слова, а кадры из документального фильма о природе: Рени была слишком мала, чтобы пробить эту пленку и погрузиться в воду.

На нее в упор уставился глаз размером с дверь, потом скользнул обратно в мутную глубину, поверхностная пленка оказалась нарушена, и Рени начала тонуть. Борясь с паникой, она старалась удержаться на воде.

«На самом деле я в капсуле, – отчаянно напоминала она себе. – В В-капсуле на военной базе! Все вокруг меня не настоящее! А на лице у меня кислородная маска, и утонуть я не могу!»

Но она больше не ощущала на лице маску. Возможно, та соскользнула, и теперь Рени умирает в герметичной, похожей на гроб капсуле…

Устав задерживать дыхание, Рени выдохнула, потом втянула в легкие воздух пополам с брызгами. Пришлось прокашляться, иначе она не смогла бы кричать.

– !Ксаббу! Мартина!

Вода выгнулась гигантским трамплином, и ей пришлось расставить руки и ноги в отчаянной попытке удержать голову над водой. Всего в паре десятках метров от Рени две титанические рыбины, охотясь на летающих насекомых, столкнулись в воздухе и рухнули в воду. Не было никаких следов ни листа, ни его пассажиров, вокруг лишь гребни волн с каньонами между ними да хаотичное мельтешение летающих насекомых. Одно из них подлетело ближе и зависло почти над головой Рени. Шум огромных крыльев почти перекрыл первый услышанный Рени человеческий голос. Не ее голос.

– Эй! – крикнул кто-то неподалеку – негромко, но явно перепуганно. – Эй!

Рени заработала ногами, поднялась над водой насколько смогла высоко и увидела Т-четыре-Б, молотящего руками и едва удерживающего на плаву неуклюжее тело своего сима-робота. Она тут же поплыла к нему, хотя ее швыряли и толкали набегающие сзади волны, снося в сторону.

– Я плыву, плыву! – крикнула Рени в ответ, но робот, похоже, ее не услышал. Он снова завопил и замолотил руками, но Рени понимала, что у него не хватит сил поддерживать такую взрывную активность дольше нескольких секунд. Из-за собственных движений Т-четыре-Б погружался все глубже, взбивая воду в пену. Рени принялась двигаться энергичнее и наконец-то стала сокращать разделявшее их расстояние, но тут из воды, взорвавшись брызгами, вырвалась серебристая голова, напоминающая головной вагон скоростного поезда, проглотила Т-четыре-Б и скользнула обратно в глубину.

Рени закачало на расходящихся волнах. Она уставилась на их центр, потрясенная до немоты. Робота больше нет. Вот так – раз, и готово.

Грохот крыльев над головой стал приближаться, однако Рени не могла оторвать глаз от того места, где был проглочен Т-четыре-Б – даже когда крылья оказались настолько низко, что нисходящий поток воздуха стал разбрызгивать воду больно жалящими каплями.

– Извините, – крикнул кто-то сверху, – вам не нужна помощь?

Захваченная действом, становящимся с каждой секундой все более зловещим, Рени наконец взглянула вверх. Там, на расстоянии броска камня, зависла стрекоза. А из окошка на ее боку выглядывал человек.

Рени настолько изумилась, что очередная волна накрыла ее с головой. Она кое-как всплыла и увидела, что стрекоза все еще висит над водой, а человек в больших пилотских очках все еще смотрит вниз.

– Вы меня слышите? – поинтересовался он. – Я спрашивал, не нужна ли вам помощь?

Она вяло кивнула, не в силах выдавить даже слова. Из брюха насекомого выпала веревочная лестница с блестящими алюминиевыми ступеньками. Рени поймала нижний конец и вцепилась в лестницу – сил, чтобы вскарабкаться, у нее не осталось. Неподалеку над водой показалась гигантская полоса блистающей чешуи, увенчанная посередине плавником размером с окно кафедрального собора, но тут же ушла под воду. К Рени уже спускался человек в комбинезоне. Сильная рука ухватила ее за запястье и помогла подняться в брюхо стрекозы.

Она сидела в маленьком, обитом чем-то мягким алькове, закутанная в майларовое одеяло из аварийного комплекта. Трудно было сказать, из-за чего она дрожит больше – от холода или от вибрации крыльев механической стрекозы.

– Странно, правда? – поинтересовалась одна из двух фигур, расположившихся в пилотских креслах. – В смысле, что воображаемое одеяло согревает ваше реальное тело. Но все в мире работает более или менее на уровне символов. Одеяло есть символ понятия «мне сейчас будет тепло», вот ваш нейронный интерфейс и получает соответствующий сигнал.

Рени покачала головой, испытывая бессмысленное желание поправить этого невероятного незнакомца и объяснить, что у нее нет столь высокотехнологичного устройства, как нейронный интерфейс, но всякий раз, когда она открывала рот, начинали стучать зубы. И еще она не могла выключить фильм, бесконечной петлей крутящийся в ее голове, – три секунды Т-четыре-Б барахтается в воде, потом его проглатывает рыба. Снова и снова.

Ближайший к Рени пилот стянул шлем и очки. Под ними оказались коротко подстриженные черные волосы, азиатские глаза, округлое женское лицо.

– Потерпите еще немного. Когда прилетим в Улей, приведем вас в порядок.

– Кажется, я что-то вижу, – сообщил второй пилот. Голос у него был мужской, но лицо все еще скрыто очками и шлемом. – Сейчас спущусь пониже.

Стрекоза снизилась настолько быстро, что желудок Рени несколько секунд оставался там, где они начали снижение.

– Кто-то цепляется за плавучий мусор. Похоже, это… обезьяна?

– !Ксаббу! – Рени вскочила и больно ударилась головой о крышу алькова. Его обивка оказалась не очень-то толстой. – Это мой друг!

– Нет проблем, – отозвался пилот. – Думаю, нам снова понадобится лестница, Ленора.

– Как скажешь. Но если это обезьяна, то она прекрасно сможет забраться и сама.

Через несколько секунд !Ксаббу уже оказался в алькове рядом с Рени, и та крепко обняла обезьянье тельце.

Стрекоза описала над водой еще несколько кругов, но уцелевших больше не нашлось.

– Да, не повезло вашим друзьям. Жаль, – сказал пилот, разворачивая стрекозу от реки к лесу невероятно высоких деревьев. – Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает. – Он поднял очки, открыв веснушчатое европеоидное лицо с длинной челюстью, и небрежно положил стрекозу на бок, проскальзывая между высоченными, но близкими стволами. Рени и !Ксаббу ухватились за стенки алькова. – Всякое случается; на этой реке начинающим делать нечего.

Подобная бессердечность ошеломила Рени. Ленора тоже взглянула на товарища с неодобрением, но оно, пожалуй, соответствовало мягкому упреку, который высказывают младшему братишке, застукав его с ложкой возле банки с вареньем.

– Дай ей шанс, Каллен. Ты ведь не знаешь, чем они занимались. Это может стать серьезной проблемой.

– Ага, – худой пилот ухмыльнулся, явно не тронутый словами Леноры. – Жизнь наша жестянка, а потом нас проглотит какая-нибудь рыбина.

– Скажите, а вы кто такие? – спросил !Ксаббу за полсекунды до того, как Рени приготовилась наорать на пилота.

– Вообще-то, вопрос надо ставить иначе… кто такие вы? – Каллен на секунду обернулся и снова перевел внимание на гигантскую растительность, проносящуюся за лобовым стеклом стрекозы. – Разве вам не известно, что здесь частная собственность? Вы уж мне поверьте, я бы на вашем месте не стал доводить Кунохару до белого каления.

– Кунохару? – Рени с трудом улавливала нить разговора. Ведь ее спутники только что погибли. Неужели для этих людей, даже в этом виртуальном мире, смерть ничего не значит? – О чем вы говорите?

– Слушайте, вы ведь наверняка заметили, что попали в другую симуляцию, – мягко и с едва уловимым нетерпением пояснила Ленора. – Весь этот мир принадлежит Хидеки Кунохаре.

– Повелителю насекомых, – рассмеялся Каллен. – Жаль, что вашим друзьям не доведется его увидеть.

Рени подавила гнев, вспомнив Атаско и свои ошибки, совершенные в его мире:

– Не понимаю. О чем вы говорите?

– О том, что ваши друзья не смогут сюда вернуться. Начнем с того, что я до сих пор не понимаю, как вы здесь оказались. Скорее всего, через какой-нибудь «черный ход», ведущий из другой симуляции. Пожалуй, тут ничего удивительного нет: Кунохара проворачивает разные странные дела и делишки. – Пилот восхищенно покачал головой. – Так что вашим друзьям предстоит встретиться с вами где-нибудь в другом месте. Но не волнуйтесь. Дайте только адрес, и мы вас туда доставим. – Он резко задрал нос стрекозы, уворачиваясь от низкой ветви, затем ловко выровнял аппарат легким перемещением рукоятки.

– Я Ленора Квок, – представилась женщина, – А нашего пилота зовут Каллен Джири. Днем он обычная задница, зато ночью… словом, ночью он тоже задница.

– Ты мне льстишь, Ленни, – довольно хмыкнул Каллен.

Небо за окном кабины было уже розовато-лиловым, а деревья быстро превращались в чудовищные вертикальные тени. Рени закрыла глаза, пытаясь разобраться в ситуации. Похоже, эти люди полагают, что с роботом, Мартиной и остальными все в порядке и их попросту выбросило из этой текущей симуляции. Но действительно ли это так? И даже если они смогли избежать гибели здесь, в виртуальном мире (в чем Рени вовсе не была уверена, принимая во внимание случившееся с Сингхом), то как теперь она и !Ксаббу смогут отыскать своих попутчиков? Кажется, их изнурительные усилия оказались напрасными, и вся проделанная Селларсом работа пошла насмарку.

– Что это за место? – спросила Рени. – Эта симуляция?

– Но-но! – Каллен помахал пальцем. Снаружи проносились сумерки. – Вы еще не сказали, кто вы такие.

Рени и !Ксаббу переглянулись. Занятые множеством других проблем, они так и не успели сочинить какую-нибудь историю на случай подобной встречи. И Рени решила, что лучшей стратегией станет полуправда.

– Меня зовут… – она с трудом вспомнила свой прежний псевдоним, – Отепи. Ирен Отепи. Я занималась системным анализом для некоего Атаско. – Рени сделала паузу, наблюдая за реакцией слушателей. – Вы его знаете?

– Антрополога? – Ленора проверяла показания приборов на панели управления. Если она что-то и скрывала, то делала это весьма умело. – Я о нем слышала. Центральная Америка, Южная Америка… что-то в этом роде. Правильно?

– Он из Южной Америки, – уточнил Каллен. – Колумбиец. Как-то раз видел интервью с ним. Как он выглядит?

Рени помедлила с ответом.

– Я с ним лично не встречалась. Что-то разладилось… я так и не поняла что. Его виртуальный мир… словом, там началось нечто вроде восстания. А мы все были на корабле и просто поплыли по реке. – Рени подозревала, что случайные спасители теперь гадают, почему вся их компания попросту не вышла в офлайн. Хороший вопрос, и она не сумела придумать на него иного ответа, кроме как рассказать, что же случилось на самом деле. – Там был такой бардак. А потом мы, скорее всего, пересекли реку и оказались здесь. Корабль превратился в лист, Лист перевернулся, а вы нашли нас.

Пока Рени говорила, !Ксаббу внимательно за ней наблюдал и теперь заговорил на своем самом аккуратном английском:

– Меня зовут Генри Уонде. Я студент у мисс Отепи. Как мы сможем отыскать наших друзей?

Каллен обернулся и несколько секунд разглядывал бабуина, пока приближающаяся путаница ветвей снова не отвлекла его внимание:

– А в чем проблема? Вы что, собираетесь оставаться в онлайне? Вернуться в тот мир Атаско? Или как?