Текст книги "Приманка для мужчин"

– Доброе утро, Аарон. – Засунув руки в карманы, он прислонился к стене. – Похоже, эта работа только вас и ждала.

Тот повернул дверцу боком вверх, внимательно осмотрел край. Слишком трухлявая, шурупы держаться не будут. Надо менять.

– Ja, – отозвался он после некоторой паузы, – здесь много добра сделать следует.

Осуждение в его голосе было настолько легким и малозаметным, что Дэн отнес его на счет собственных угрызений совести. Аарон с минуту пристально смотрел ему прямо в глаза, а затем снова принялся за работу. Дэн повел плечами, стряхивая неприятное ощущение, что его в чем-то обвиняют, и вернулся к наиболее удобной для себя роли – роли блюстителя закона.

– Много зла случилось неподалеку отсюда вчера ночью, – сказал он. – Вы, разумеется, ничего не видели?

Аарон выбирал в своем ящике плоскогубцы с тщательностью зубного врача, выбирающего нужные щипцы для удаления зуба; затем повернулся к шкафу и стал отвинчивать сломанный замок.

– Нет, – сухо проронил он.

Дэн сделал глубокий медленный вдох, чтобы не вспылить. Манера общинников не видеть зла, не слышать зла и не говорить о зле для представителя власти была порой просто оскорбительна. Они не свидетельствовали никому, кроме господа; даже когда насилие оказывалось направленным против них, они просто подставляли другую щеку и продолжали жить как ни в чем не бывало. Аарон был тому живым примером.

– Человека убили. Убили жестоко, – продолжал Дэн, пытаясь подчеркнуть всю тяжесть ситуации и заранее зная, что это ни к чему не приведет. Аарон продолжал работать, будто ни слова из сказанного не понял. – Аарон, дело очень серьезное. Вчера ночью Джералду Джарвису перерезали горло. Если вы что-нибудь видели – машину, человека, что угодно, – мне нужно об этом знать.

Аарон слабо поморщился, но Дэн так и не понял, впечатлил ли его рассказ о зверски убитом человеке или расстроило то, что защелка, зажатая в плоскогубцах, некстати сломалась.

– Я вам не могу помочь, Дэн Янсен, – промолвил он, хмурясь над сломанным замком, а затем бросил его в пластиковый лоток, которым Элизабет пользовалась как пепельницей.

– Не можете или не хотите?

Хауэр устало вздохнул, поправил съехавшие с переносицы очки.

– Там не было машины, – ответил он, глядя вниз, на дверцу. – Там не было мужчины. Дэн прищурился:

– А женщины?

Терпение Элизабет лопнуло.

– Хорошо, хорошо, я сознаюсь во всем! – воскликнула она. – Я набросилась на стокилограммового мужика, слегка придушила его, а потом зарезала пилкой для ногтей. Видите ли, – продолжала она, закуривая вторую сигарету и швыряя пачку обратно на стол, – вы просто не знаете, что я пыталась лечить мой предменструальный синдром стероидами, и от этого у меня поехала крыша. Я настаиваю, что совершила убийство в состоянии аффекта, точнее, медикаментозной невменяемости, и это является для меня смягчающим обстоятельством.

– Осторожно, мисс Стюарт, – с улыбкой предупредил Дэн. – Все сказанное вами может быть обращено против вас.

Закинув голову, она выпустила струю дыма прямо ему в лицо.

– Расскажите мне что-нибудь, чего я еще не знаю.

– Ладно, – кивнул он. – Идемте со мной. Элизабет отпрянула от него. Вся ее бравада моментально испарилась, а воображение рисовало картины одну ярче другой. Она здесь чужая, у нее плохая репутация, у нее нет алиби. Она была на месте преступления, у нее вся одежда и обувь залиты кровью жертвы, а Дэн Янсен – шериф такого округа, где пара пьяных, справляющих нужду на улице, воспринимаются как уголовники-рецидивисты. В мозгу Элизабет мелькали сцены из фильмов про женщин в тюрьме. Матерь божья, она-то думала, что хуже уже некуда.

Дэн раздраженно тряхнул головой. Каждый раз, стоило ему подумать об Элизабет как о сильном противнике, вся ее оборона рушилась. Вот и сейчас она смотрела на него так, будто только что узнала, что он ежедневно пьет кровь живых христианских младенцев. Он взял с рабочего стола пластиковый лоток и подставил под ее тлеющую сигарету с двухсантиметровым столбиком пепла.

– Вам все равно надо в город, – еле сдерживая злость, напомнил он. – Насколько я понял, вы умудрились загнать свой рыдван в кювет на абсолютно ровной дороге и, если только ваши стероиды не придают вам богатырскую силу и вы не собираетесь вытаскивать машину из кювета своими прелестными ручками, она до сих пор там.

– А я думала, вы заглянули ко мне только затем, чтобы удовлетворить потребность запугивать людей. Даже не подозревала, что вы способны проявить учтивость.

– Я только охраняю свидетеля, – возразил Дэн. – Пресс-конференция в девять. Я должен знать, где вы. Элизабет зло прищурилась:

– Не стоит так беспокоиться. Благодарю вас, я как-нибудь доберусь сама.

Она круто повернулась, тряхнула раскалывающейся от боли головой, решив уйти красиво, чего бы это ей ни стоило, но сильная рука удержала ее за локоть и развернула обратно. Элизабет чуть не ткнулась носом в широкую грудь, а перед ее глазами замаячила полированная латунная табличка с четкой черной надписью: ШЕРИФ ЯНСЕН. Медленно, нехотя, она подняла голову, встретилась с ним взглядом, и мир слегка покачнулся.

Она твердила себе, что всему виной ее мерзкое самочувствие и его рост, но тоненький голосок правды внутри только прищелкнул языком. На самом деле Дэн просто был слишком близко и слишком мужчина. Эффект превзошел все ожидания. Ей оставалось лишь всем сердцем желать оказаться сейчас где угодно еще и с кем угодно другим.

– Это не предложение, – голосом мягче шелка произнес он. – Это приказ. Вы едете со мной. Идемте.

ГЛАВА 8

– Кажется, вы израсходовали на меня весь свой шарм. Трясясь по неровной гравийной дороге на переднем сиденье «Бронко», Элизабет бросила испепеляющий взгляд на Дэна. Его разрушительная мощь вряд ли достигла цели, пригашенная линзами темных очков «Райбан», но воздух в кабине все-таки гудел от напряжения.

– Шарм – мое второе имя, – осклабился Дэн.

– Неужели? А я думала, оно должно начинаться на букву Н.

– Невероятный?

– Невыносимый. Наглый. Не…

– Ай-яй-яй, мисс Стюарт, – насмешливо прищелкнул он языком. – Такие слова в устах дамы…

– Да что вы понимаете в дамах, – огрызнулась Элизабет.

Порывшись в сумке – больше ничего не успела ухватить с кухни, когда Янсен буквально выволок ее из дому, – она достала пудреницу и тюбик помады оттенка «Страстный мак» и попыталась накрасить губы, смотря на свое прыгающее в зеркальце отражение.

– Могли бы дать мне десять минут, чтобы переодеться и подкраситься…

– Не знаю ни одной женщины, которая за десять минут могла бы привести в порядок мысли, не говоря уж о лице.

– …Но нет, надо вам было косить под крутого и чем свет тащить меня на эту чертову пресс-конференцию, которая начнется через два часа. Знаете, в фашистской Германии вы бы сделали карьеру. Вам очень пошла бы форма СС.

– Господи, – проворчал он, – не думал, что выйти из дома с ненакрашенными ресницами для вас такое жестокое наказание.

– Нет, мое наказание только началось, – сухо возразила Элизабет. – Всю дорогу до города я вынуждена терпеть ваше замечательное общество, трястись в вашей жуткой колымаге и размазывать по носу мою лучшую помаду от Эсти Лаудер.

Дэн нажал на тормоз, и «Бронко» резко остановился.

Элизабет тихо вскрикнула от неожиданности: сумка упала у нее с колен, ее сильно тряхнуло и бросило вперед, прямо на лобовое стекло. Чтобы смягчить удар, она выставила руку, сломав при этом ноготь, но все равно довольно сильно стукнулась головой.

– Чтоб вам провалиться, я потратила на эти ногти десять долларов!

Она сдвинула темные очки на лоб, чтобы оценить размер ущерба. Единственное, на что она позволяла себе тратиться, были ногти. Хороший маникюр в ее понимании был непременным атрибутом истинной леди, и даже теперь, когда все остальные стали ей недоступны, она продолжала регулярно посещать салон красоты, где Ингрид Сиверсон покрывала ей ногти тройным слоем кораллово-красного лака, даже если ради этого приходилось трижды в неделю экономить на обеде. И вот на тебе – вся красота насмарку.

– Говорил я вам, пристегнитесь, – буркнул Дэн. Верно, говорил, а она не послушалась, чтобы позлить его.

– Вы просто маньяк, вот вы кто, – проворчала она, поднимая с пола плоскую золоченую пудреницу, чтобы еще раз заглянуть в зеркало перед тем, как убрать ее в сумку вместе с пригоршней разного хлама, вывалившегося на пол при толчке. Зажигалка, пачка тампонов, купоны на замороженную пиццу у «Пиггли-Виггли», пять подушечек мятной жвачки и восемьдесят три цента.

– Нет, – возразил Дэн, и она заметила, как у него играют желваки, – я просто смертельно устал. Вчера ночью я спал всего час: заскочил домой, чтобы убедиться, что никакой ненормальный с ножом не добавил мою дочь к списку своих достижений, а затем всю ночь просидел в участке, отбиваясь от репортеров и ломая голову, кто мог захотеть сделать Джарвиса на голову короче. – Он вдруг так посмотрел на Элизабет, что она невольно отпрянула к дверце. – Я не маньяк, но терпение мое на пределе, и не хватало только, чтобы какая-то южная красавица ныла у меня над ухом, что у нее сломался чертов ноготь.

Элизабет поправила очки, выпрямилась, разгладила на себе старую университетскую майку, как будто то была ее лучшая блузка от Унгаро, убрала за ухо прядку волос и очень постаралась успокоиться. В кабине «Бронко» воцарилась неприятная тишина.

– Я не ною, – обиженно сказала она, повернувшись к Дэну в профиль. – Я дуюсь.

– Дуются обычно молча, – заметил он, снова нажал на газ, и машина тронулась с места. – Наверно, вы разучились.

Черт, ну почему последнее слово должно оставаться за Ним, подумала Элизабет. Почему он не послал за ней своего помощника Кауфмана?

– Как ваша дочь, нормально долетела? – спросила она, собрав остатки терпения, и тут же мысленно выругала себя, но слова сорвались с языка сами, без разрешения, и как она ни твердила себе, что не желает ничего знать о его личной жизни, не желает проводить параллели между своей жизнью и его, начало было положено. Он с подозрением покосился на нее:

– Да, спасибо.

– Она ведь живет не здесь?

– В Лос-Анджелесе.

– Как далеко. Неудобно, наверное, – пробормотала Элизабет. Для Бобби Ли, с горечью подумала она, расстояния никогда проблемой не были. Он так ни разу и не попытался увидеться с Трейсом с тех пор, как она уехала. Да и фотографию сына Бобби Ли вряд ли держит в рамочке на письменном столе. Дэн Янсен о своем ребенке не забывал, и одно это поставило его в глазах Элизабет на совершенно иную ступень. Во всех остальных отношениях он может быть полной дрянью, но то, что он заботится о дочери, достойно искреннего восхищения.

– Да, – без особой охоты подтвердил он, – тяжело. Я вообще мало бываю с ней. А тут еще это убийство…

Вдруг он опомнился. Не хватало еще исповедоваться этой бабенке. Господи, о чем он думает? Что она пожалеет его, потому что сама мать-одиночка? Так она ему и посочувствовала, как же. Она – мать, а не отец. У нее – право на опеку, у него – только на посещения. Уж если искать соответствий, то у нее скорее больше общего с Трисси, чем с ним.

– Вы уже кого-то подозреваете? – спросила Элизабет. Он был рад сменить тему:

– Пытаетесь заполучить интервью для газеты?

– Нет, пытаюсь поддержать вежливый разговор.

– А я думал, вы решили дуться. Честно говоря, меня бы это больше устроило.

Элизабет склонила голову набок:

– Кажется, мы с вами не рвемся угождать друг другу, верно?

– Пока нет, – фыркнул Дэн.

С минуту она просто смотрела на него, недоумевая, что породило между ними такую неприязнь. Вообще она отлично умела обходиться с мужчинами – если только не выходила за них замуж. Улыбка, взмах ресниц, кстати сказанное слово – и особь мужского пола уже готова есть у нее из рук. Этот, пожалуй, и руку откусить может… Элизабет бессознательно вцепилась обеими руками в мягкий кованый бок сумочки от Гуччи.

– Я не спрашиваю ни о чем, кроме того, что вы и так расскажете на пресс-конференции, – сказала она. – И уж точно сейчас не сорвусь с места и не побегу печатать статью. – Она обвела глазами салон «Бронко» с обычным для полицейской машины набором удобств, включая сетку-барьер между передним и задним сиденьями. – Я, если можно так выразиться, плененная вами аудитория.

Дэн задумался. А почему бы, собственно, не сделать официальное заявление, приготовленное для прессы? Можно расценивать это как репетицию. Не сводя глаз с дороги, он включил правый поворот и вырулил на шоссе.

– Мы полагаем, что это случайный человек, – равнодушно начал он. – Убийство с целью ограбления. Он застал Джарвиса одного после окончания рабочего дня и убил его. Ваше появление помешало ему угнать автомобиль.

При этой мысли Элизабет пронизала дрожь. Появись она на стройке чуть раньше, стала бы не только свидетелем в полном смысле слова, но и жертвой. Она опять вспомнила свое ощущение, когда стояла там и смотрела на труп, – ощущение, что за ней следят, и ее кожа мгновенно покрылась пупырышками озноба. Страх стиснул ей горло.

– Вы нашли бумажник Джарвиса?

– Он был пуст. И ящик для перчаток весь перерыт.

– Может, у Джералда просто не было с собой денег. Дэн покачал головой:

– У Джералда деньги были всегда. Есть мужчины, которые измеряют мужское достоинство длиной члена, а Джералд Джарвис мерил его толщиной бумажника. Вчера я видел его в «Чашке кофе»: Филлис чуть не убила его сковородкой. Он заплатил стодолларовой бумажкой по счету в Доллар девяносто восемь, и ей пришлось выгрести для него всю наличность из кассы. Она послала Рениту в банк и сама обслуживала посетителей, а «Все мои дети» тем временем уже начались. Для Филлис этого достаточно, чтобы задушить человека голыми руками: она звереет, когда пропускает свой сериал.

Элизабет задумчиво покусывала сломанный ноготь.

– А что этот ваш случайный человек делал на стройплощадке «Тихой заводи»? Она ведь от всего в стороне, там никто не ходит. Странный какой-то грабитель, просто умственно неполноценный: искать жертву в таком месте.

– Он вообще не грабитель. Просто ему представилась возможность ограбить, и он это сделал. Этим летом у нас много пришлых людей. Ищут работу на фермах или перебиваются разовыми заработками. Один парень с Айрон-Рейндж болтается в городе с самого апреля. Говорит, что ищет работу, хотя, по-моему, ищет только неприятностей на свою голову. С того дня, как он здесь появился, все время на грани правонарушения.

– У этого парня есть имя?

– Есть.

– Не поделитесь, какое?

– Не-а.

– Его уже взяли под стражу? – спросила Элизабет. Ее профессиональный интерес отступил перед самым обычным страхом: она не могла отделаться от ощущения, что убийца видел ее, наблюдал за ней из-за деревьев, бродил вокруг ее дома всю ночь, пока она ждала Трейса. Она чувствовала его, чувствовала гудящее в тяжелом воздухе напряжение, присутствие чего-то темного и угрожающего.

– Еще нет, – ответил Дэн. – Все мои помощники прочесывают сейчас окрестности. Если только он не ушел далеко, мы его из-под земли достанем. – И дело будет закрыто, и жители Стилл-Крик вернутся к своим обычным делам. Он, например, возьмет отпуск на недельку, уберет первый урожай сена, побудет с дочкой… – Мы найдем его.

– Откуда он знал Джарвиса?

– Пытался устроиться на работу на стройке, но получил отказ.

– Думаете, это может быть мотивом для убийства?

– Зависит от человека. В Нью-Йорке или Чикаго есть ребята лет шестнадцати-семнадцати, которым ничего не стоит перерезать вам горло, если им вдруг понравилась ваша куртка. Тот парень мог видеть, как Джералд сорит деньгами. Деньги могут ко многому подтолкнуть.

– Да, это факт, – пробормотала Элизабет, вдруг вспомнив Брока. У него денег было немерено, а ему все время было мало. Вряд ли он стал бы стесняться в средствах, если бы что-то мешало ему жениться на безмозглой кукле с миллионным приданым, европейской княжне Мариссе Монт-Зеверзее. Ходили слухи, что громкий титул ее па-дочка купил, что кровь их не голубее, чем у любого грязного фермера, но их доллары от этого менее зелеными не стали.

– Похоже, вы кое-что об этом знаете, а? – тяжело взглянул на нее Дэн, сбавляя скорость. Они уже въезжали в город.

Элизабет хотела огрызнуться, но вдруг увидела в его глазах многолетнюю тоску, даже злобу, которая явно поселилась там задолго до их встречи, и задумалась.

– Она здорово помотала вам нервы при разводе? Дэн вздрогнул, будто его больно ущипнули. Элизабет криво улыбнулась. В этой улыбке не было никакой радости – только усталость и некий опыт, совершенно ей не нужный. Лучше не иметь такого опыта.

– Я отгадала, – медленно сказала она. Ей страшно хотелось курить. Ей хватало собственных нерешенных проблем и совершенно некогда было заниматься чужими. И без того она чувствовала себя так, будто бежит куда-то с толпой, изо всех сил пытаясь не упасть, не то затопчут, а тут появляется Дэн Янсен с грузом собственных отрицательных эмоций и начинает срывать на ней злобу.

Она открыла окно. Свежий утренний ветерок ворвался в салон, и стало немного легче. Сейчас можно было помолчать и прийти в себя, но Элизабет до смерти надоело расплачиваться за чужие грехи, и, кроме того, когда ей хотелось высказаться, она не умела ждать подходящего момента.

– Шериф, я не ваша бывшая жена… – Слава богу.

Элизабет сдвинула брови, прислушиваясь к разгорающемуся внутри возмущению. Кипя праведным гневом, она продолжала:

– Абсолютно с вами согласна. Спорю на десять долларов: жить с вами под одной крышей – тяжкий крест. Но обливать грязью меня за то, что миссис Янсен наняла ловкого адвоката и ободрала вас как липку, совершенно излишне. Это ваш грех, золотце, а не мой.

– Да уж, – процедил Дэн, – думаю, у вас хватает и своих грехов.

– Углубясь в ваше печальное прошлое, вы, кажется, повернули не туда, – ехидно заметила Элизабет, глядя в окно. – Что-то мы далеко от здания суда.

– А мы туда и не едем. Сначала мне надо заглянуть домой к Джарвису. Звонила Хелен Джарвис. Вчера ночью кто-то взломал ее почтовый ящик.

– Вы не шутите? – ахнула Элизабет. – Мало ему убийства, он еще занялся вандализмом?

– Это как-то совсем по-детски.

– Не думаю, что в тюрьмах сидят психологически зрелые люди.

Дэн свернул налево и остановился перед известным всему городу домом с украшенным фальшивыми дорическими колоннами фасадом. Он был точной имитацией особняка Скарлетт 0'Хара в Таре. В кустах можжевельника неестественно выгибали длинные шеи розовые пластмассовые фламинго. Прямо посреди двора, на клумбе пронзительно-розовых петуний, высился резной каменный фонтан, более уместный где-нибудь в Версале, чем здесь.

У ведущей к дому дорожки стоял отделанный какими-то коваными финтифлюшками почтовый ящик. Он действительно выглядел плачевно: сплющенный с боков, перекошенный, похожий на хилого первоклассника, избитого школьным хулиганом. Выкрашенные в белый цвет стенки были поцарапаны, кое-где краска отвалилась кусками, будто кто-то пытался искромсать ящик ножом.

Этот дом был настолько странным, нелепым, несоразмерным, что Элизабет содрогнулась от отвращения. Если и королю и королеве китча понадобился дворец, лучшего дни не нашли бы.

– Мама родная, – пробормотала Элизабет, вытянув шею. – Спорю на пять центов, в гостиной у них над кушеткой а-ля Людовик XIV висит портрет Элвиса Пресли в черном бархате.

– Проиграли. – Дэн подбросил на ладони ключи, криво усмехнулся. – Там портрет тореадора в полный рост. Подождите здесь.

– Подождите здесь?! – возмутилась она. В ответ на ее негодование он хлопнул дверцей и пошел к дому. Элизабет вылезла из машины, водрузила на нос темные очки, повесила сумочку на плечо. Если он думает, что она будет сидеть внутри, как наказанный ребенок, и упустит встречу со скорбящей миссис Джарвис, то глубоко ошибается. Во-первых, не принести вдове свои соболезнования просто неприлично. Во-вторых, интересно посмотреть, что за женщина вышла замуж за такую свинью, как Джералд Джарвис. Ну и, наконец, это вообще ее работа.

Она сделала шаг по направлению к дому, но Дэн обернулся и бросил на нее взгляд, способный заморозить поток раскаленной лавы. На сей раз благоразумие победило минутный порыв: Элизабет пожала плечами, остановилась и одарила его широкой глупой улыбкой.

– Я просто размять ноги, – смиренно объяснила она. Дэн буркнул что-то себе под нос, сделал еще пару шагов к дому и не спускал с нее глаз, пока не убедился, что она не собирается идти за ним. Он не мог представить себе ничего ужасней, чем появиться перед только что овдовевшей Хелен под ручку с журналисткой. Одному богу известно, что может отмочить мисс Стюарт: Соболезную вашей утрате, миссис Джарвис. Кстати, ваш муж случайно не ходил налево? Только два слова. Читатели имеют право знать.

Хелен Толлер Джарвис ждала его у дверей с тарелкой вишневого желе в руках. Ей было около пятидесяти. Низенькая, круглолицая, она скорее огрубела, чем хорошо сохранилась; раньше была просто пухлой, но теперь слой жира, когда-то придававший ей аппетитную пышность, уплотнился и затвердел. Кожа у нее на лице была неестественно гладкой, поскольку миссис Джарвис единственная в Стилл-Крик отважилась на круговую подтяжку.

Она смотрела на Дэна сухими, без слезинки глазами, над которыми круто, до самых бровей, выгибались две голубые радуги теней. Лицо из-за щедро наложенного грима казалось неживым, как раскрашенный воск. На щеках рдели пятна румян. На голове возвышалась конусообразная, блестящая от лака башня крашеных волос интенсивно рыжего цвета. Беда могла поставить Хелен Джарвис на колени, но пчелиный улей на ее голове остался нерушим.

В доме за ее спиной раздавался приглушенный шум. Новость о смерти Джарвиса разнеслась по всему городу, и дамы Стилл-Крик потянулись одна за другой, чтобы побыть с безутешной вдовой и скрасить ее скорбь.

– Дэн, – произнесла миссис Джарвис, автоматически приподнимая углы губ в улыбке. – А я думала, еще какая-нибудь дама из церкви. Желе у нас уже хватит до Рождества. Вот это принесла Мэйвис Гримсруд.

Она подняла выше тарелку с колышущейся красной массой в форме рыбы с выпученными глазами-вишнями и внутренностями из фруктового салата, просвечивающими сквозь прозрачные бока. Дэн наклонил голову и крепко сжал губы, чтобы не скривиться слишком заметно.

– Не знаю, почему люди думают, что, когда кто-то умирает, необходимо приносить желе, – истерически весело продолжала Хелен высоким, срывающимся на писк голосом, взглянув на Дэна стеклянными то ли от шока, то ли от транквилизаторов глазами. Ее выщипанные в тонкую ниточку, подведенные брови капризно изогнулись. – Как вы думаете, Дэн, почему?

– Я… гм… – беспомощно пожал он плечами. Он ждал расспросов о Джералде, о расследовании, сетований на жестокость судьбы, но желе? Чертовщина какая-то.

– Наверно, потому, что на любой кухне оно всегда есть, – рассеянно пробормотала Хелен, качнув тарелку на ладони, и длинным коралловым ногтем колупнула вишневый глаз. – Если вы знаете этот фокус с колотым льдом, можно приготовить его очень быстро. Вот горячие блюда – другое дело. Арнетта Макбейн принесла мне картофельные котлеты под мясным соусом. Оказывается, всегда держит в морозильнике пачку на всякий случай. Дэн смиренно вздохнул:

– Хелен, как вы себя чувствуете? Вам что-нибудь нужно?

Она очнулась от забытья с неловким смешком.

– У меня все хорошо, – промолвила она звенящим голосом доброй волшебницы из страны Оз, сжав губы и прищурив маленькие глазки. – Это Джералду нехорошо. И моему почтовому ящику. Да, моему бедному почтовому ящику очень плохо.

– Я знаю. Лоррен передала мне, что вы звонили, и я решил заскочить к вам…

– Прошу прощения, миссис Джарвис. Я хотела только принести вам мои соболезнования.

Дэн обернулся, и в глазах у него потемнело. Элизабет вышла из-за его спины и протягивала руку вдове Джарвис.

Тонкие брови Хелен снова поползли вверх.

– Извините, – прощебетала она, – мы знакомы?

– Нет, и мне страшно жаль впервые встретиться с вами при таких обстоятельствах. Я Элизабет Стюарт.

– Элизабет?!

На мгновение Хелен Джарвис застыла на месте, пока до нее доходил смысл сказанного. То было затишье перед бурей. Элизабет заметила в крохотных глазках женщины проблеск понимания, затем они налились яростью. Щеки под клоунскими пятнами румян покраснели. Рука шарила в воздухе, ища невидимую опору.

– Вы – та женщина, – произнесла Хелен неожиданно низким и хриплым голосом. Элизабет опасливо шагнула назад. – Вы – та женщина с Юга, – прошипела разъяренная вдова, будто худших проклятий в ее словаре не было.

– Вообще-то я из Техаса, – вяло возразила Элизабет. Хелен спустилась на одну ступеньку. Из ее груди вырвался странный гортанный звук – то ли клекот, то ли рычание, все мышцы напряглись, как перед броском. Ее трясло, лицо налилось кровью от закипающего внутри бешенства. В целом вид был устрашающий; Элизабет замерла, как олень, ослепленный светом фар, и только ждала, что будет дальше.

– Шлюха! – взвизгнула Хелен, исходя яростью. – Как ты посмела прийти в этот дом! Как ты посмела!

И, прежде чем Элизабет успела взять дыхание, чтобы ответить, запустила в нее тарелкой с желе. В полете тарелка отпала, как использованная ступень от ракеты, и с грохотом рухнула на вымощенную камнем дорожку. Желатиновый ком, набрав скорость, угодил Элизабет прямо в грудь и лопнул, как переспевший арбуз. Во все стороны полетели куски желе и нарезанные фрукты. Ахнув от изумления, Элизабет прянула назад и упала, как подстреленная, широко раскинув руки.

Дэн тихо выругался, схватил Хелен за плечи, развернул лицом к двери и слегка подтолкнул. На его чистой рубашке блестели красные клейкие капли.

Вдруг распахнулась дверь, и на веранду высыпали дамы из лютеранской церкви Спасителя. На их лицах застыла вся гамма чувств от ужаса до любопытства. Мэйвис Гримсруд, почтенная особа, при виде Элизабет вскрикнула, хотя трудно было определить, что именно ее взволновало: состояние Элизабет или гибель сотворенного ею кулинарного шедевра.

– Тарелка бабушки Шумахер! – возопила она, едва ее взгляд упал на дорожку, подобрала в мясистую горсть подол домашнего хлопчатобумажного платья и принялась собирать фарфоровые осколки.

Дэн нашел глазами Кэтлин Гендерсон и подвел к ней вдову Джарвис.

– Кэтлин, будьте добры, отведите Хелен в дом и проследите, чтобы она легла.

– Чтобы легла! – упираясь при каждом шаге, выкрикивала Хелен. – Шлюхе этой скажите, чтобы легла!

Кэтлин, элегантная дама одних лет с Хелен, крепко взяла подругу под локоть и повела к дому, неодобрительно поджав губы.

– Ради всего святого, Хелен, к чему теперь рыться в этом грязном белье?

– Грязное белье! Я ей дам грязное белье! Но Кэтлин уже подводила ее к двери. Визгливые вопли неожиданно сменились хихиканьем, перешедшим в рыдание, и все стихло за закрывшейся дверью.

– Боже правый, – пробормотал Дэн, оборачиваясь к Эдит Трумэн.

Она махнула рукой, поняв его без слов.

– Пойду позвоню Доку.

Остальные дамы топтались у двери, не сводя глаз с Элизабет. Никто не спешил успокоить ее или помочь отряхнуть грязь с одежды; ни слова недоумения или сочувствия. Они сгрудились у дома Джарвиса, точно охраняли парадный подъезд от вторжения, и в их глазах отражались беспокойство, осуждение, равнодушие, – что угодно, только не жалость.

Элизабет стояла у ступенек, всматриваясь в лица. Лица были новые, но она читала на них те же чувства, что на лицах дам-родительниц из Лиги юниоров Атланты в день, когда по городу разнеслась шокирующая новость о ее разводе. Она всем чужая. Ее никто здесь не ждал. Отчуждение невидимым проливом протянулось между ними и ею. Этот пролив становился все шире, и никто не желал протянуть ей руку с того берега. Она была одна.

Это тоже было ей совсем не в новинку, но почему-то Элизабет стало так больно, как никогда не бывало. Быть отвергнутой высшим обществом Атланты, когда развернутая против нее Броком кампания достигла апогея, было еще терпимо. Но стоять на лужайке у дома Джералда Джарвиса в заляпанной красными пятнами вишневого желе майке, под взглядами почтенных матрон… Слезы душили Элизабет, застилали глаза.

– Дамы, предлагаю вам вернуться в дом и приготовить кофе, – распорядился Дэн.

Он поддержал Мэйвис под локоть; она тяжело поднялась и пошла к двери. Осколки тарелки бабушки Шумахер хрустели под ее высокими ортопедическими ботинками. Здорово, подумал Дэн. Город еще гудит, пересказывая новость об убийстве, а здесь уже родилась новая легенда: как «эта стерва с Юга» довела бедную Хелен Джарвис до нервного припадка.

Когда дверь с громким стуком закрылась за последней из дам, он напустился на Элизабет:

– Черт возьми, я ведь просил вас подождать… Конец гневной фразы застрял у него в глотке. Элизабет стояла перед ним в линялых джинсах и университетской майке, глотала слезы и пыталась оттереть с одежды липкие пятна. Проклятье, она плачет. Он мог справиться с ее капризами и тирадами; ее ядовитое остроумие удерживало ее как раз там, где надо – на расстоянии вытянутой руки, не ближе. Но слез он не ожидал; более того, вообще никогда не знал, как вести себя с плачущей женщиной. Нечто подозрительно похожее на нежность шевельнулось внутри, и он досадливо поморщился.

– Вот так, – судорожно вздохнув, сказала она, растягивая дрожащие губы в ироничной улыбке. – Это мне за мою вежливость.

Большая прозрачная капля скатилась с ресниц ей на щеку, и Элизабет сердито смахнула ее. На коже осталась красная полоска желе. Чертыхнувшись, Дэн подошел к ней, на ходу вынув из кармана брюк безупречно белый носовой платок.

– Умеете вы разбудить лучшее, что есть в людях, – проворчал он, вытирая ей щеку и стараясь думать только о том, что делает. Его охватило непреодолимое желание обнять ее, и он едва справлялся с собой. Что-то мягок он стал. Видно, стареет.

Элизабет чуть не рассмеялась. Разумеется, он совсем не то имел в виду, но факт остается фактом: впервые в своей поганой жизни он действительно был любезен с нею. Да, был: в его глазах за раздражением проглядывало сочувствие, и он встал так, чтобы загородить ее от любопытных взглядов из окон дома.

– Вы не могли бы тереть чуть сильнее? – спросила Элизабет. – Кожа на левой щеке никогда не была мне особенно нужна, а вы уже почти целиком ее содрали.

Дэн сердито насупился, но стал действовать осторожнее.

– Спасибо, – пробормотала она, забирая у него платок. – Остальное, если вы не против, я сама.

Остальное было на груди. Мысль позволить его руке опуститься ниже, коснуться ее грудей не оставляла Элизабет с тех пор, как она случайно встретилась с ним взглядом, случайно задела кончиками пальцев его руку с платком. Всего лишь фантазия, игра воображения – прикосновение этих длинных, сильных пальцев к ее коже.