Текст книги "Крутая парочка"

– Леонард так прямо и сказал тебе, что дело Фэллона закрыто? – спросила Лиска.

– Не прямо, но дал понять.

– Кто же добился такого быстрого вскрытия?

– Может быть, кто-то из наших, а может, кто-то наверху.

Лиска сжала зубы, глядя на улицу. Ветер ерошил ее коротко стриженные волосы. Ковач почувствовал, что ему вряд ли понравятся слова, которые она собирается произнести.

– Какая муха тебя укусила? – раздраженно осведомился он. – Здесь холоднее, чем в могиле моей второй тещи.

– Мне только что позвонил кое-кто и заявил, что он знает, над чем работал Энди Фэллон.

– А у этого “кое-кого” есть имя?

– Пока нет. Но вчера я видела его в БВД. Очередной неудовлетворенный жалобщик.

Ковач нахмурился.

– Так чем же, по его словам, занимался Фэллон?

– Убийством.

– Убийством? – недоверчиво переспросил Ковач. – С каких это пор БВД занимается убийствами? Уголовные преступления им не по зубам – они не в состоянии найти собственную задницу в темной комнате. Как мог Фэллон расследовать убийство, чтобы мы об этом не знали? Это чепуха.

– Он мог взяться за это, если мы сочли дело закрытым, – предположила Лиска. – Помнишь Эрика Кертиса?

– Кертиса? Патрульного? Помню, ну и что? Па-рень, который его пришил, сидит в тюрьме.

– Да, я знаю. Это была серия ограблений с применением насилия. Все жертвы – геи. Скольких он уделал за восемнадцать месяцев? Троих или четверых?

– Четверых. Метод был один и тот же: связан, избит, ограблен. Две жертвы умерли. Кертис был последним. Но я все-таки не пойму, к чему ты клонишь.

– Эрик Кертис был копом, – заметила Лиска.

– Ну и что?

– То, что он был копом и геем. Как сообщил мой таинственный незнакомец, за несколько месяцев до гибели Кертис пожаловался в БВД на служебные притеснения из-за его сексуальной ориентации.

– По-твоему, из-за этого его мог прикончить другой коп? Господи, Динь, неужели тебе хочется занять место Фэллона в БВД?

– Иди к черту, Коджак, – огрызнулась Лиска. – Я ненавижу БВД так, как ты и представить не можешь. Ненавижу за то, что они делают с людьми. Но Эрик Кертис был коп и гей, а теперь он мертв.

– Мне только что велели закрыть дело Фэллона, – напомнил Ковач.

– Но ведь тебе это не по вкусу, верно, Сэм? Ковач задумался, слушая, как куранты на башне ратуши играют “Белое Рождество”.

– Верно, – ответил он наконец.

Несколько секунд оба молчали. Машины мчались по Четвертой улице, ветер свистел, развевая флаги на здании муниципалитета.

– Возможно, Энди Фэллон действительно покончил с собой, – заговорила Лиска. – Ничто на месте происшествия этому не противоречит. Кто знает – может быть, парню, который мне звонил, наплевать на Энди Фэллона. Может быть, его цель – разобраться в убийстве Кертиса, и он надеется, что нам удастся подобраться к нему через черный ход… Но что, если это не так, Сэм? Кроме нас, у Энди и Майка нет никого. Ты ведь сам объяснял мне, для кого мы работаем.

– Для жертв, – нахмурившись, проворчал Ковач. Они работают для жертв – он постоянно твердил это стажерам. Жертва не может защитить себя. Задача детектива докопаться до правды. Иногда это легко, а иногда приходится переворачивать горы…

– В конце концов, какой может быть вред, если мы зададим еще несколько вопросов? – сказал он наконец.

– Я займусь моргом. – Лиска запахнулась в пальто и направилась к двери. – А ты возьми на себя БВД.

* * *

– Я уже говорила с вашей напарницей, сержант, – сказала лейтенант Сейвард, продолжая сортировать лежащие на столе рапорты. – И если вы еще не знаете, могу сообщить, что смерть Энди Фэллона признана несчастным случаем.

– В рекордный срок, – заметил Ковач. Лейтенант наконец устремила на него холодный взгляд зеленых глаз, поблескивающих под бровями, которые были значительно темнее ее пепельных волос. Взгляд этот был почти устрашающим. Ковач подумал, что с его помощью ей, наверное, удалось вытряхнуть немало дерьма из копов, попадавших в поле зрения БВД.

Сам он был слишком опытным, чтобы чувствовать страх. А может быть, просто толстокожим.

Ковач сидел напротив лейтенанта, скрестив ноги. В свое время, когда департамент возглавлял настоящий коп, а не лощеный карьерист, он выполнял кое-какую работу для БВД и не стыдился этого, так как не любил продажных полицейских. Впрочем, особой гордости по этому поводу он тоже не испытывал.

– С их стороны было чертовски достойно так быстро произвести вскрытие, – сказал Ковач. – Тем более что в это время года в морге все загружены до предела. Трупы там складывают штабелями, как святочные поленья.

– Это была профессиональная любезность, – кратко отозвалась Сейвард.

Ковач невольно залюбовался ее четко очерченными губами, имеющими безупречную форму лука.

– Пожалуй, – кивнул он. – Я тоже чувствую себя обязанным Майку Фэллону. Вы знаете старину Майка?

Зеленые глаза вновь устремились на бумаги.

– Знаю. Сегодня я говорила с ним по телефону и выразила ему мои соболезнования.

– Но вы слишком молоды. Вас не было здесь во времена Железного Майка. Сколько вам лет? Должно быть, тридцать семь или тридцать восемь?

Она с презрением взглянула на него.

– Это не ваше дело, сержант. И мой вам совет: если вы пытаетесь угадать возраст женщины, ошибайтесь в сторону молодости.

Ковач смущенно заморгал:

– Я намного ошибся?

– Нет, почти попали в точку. Просто я тщеславна. А теперь, если не возражаете… – Сейвард зашелестела бумагами – тонкий намек посетителю, что пора уходить.

– У меня есть пара вопросов…

– Вам не нужны ни вопросы, ни ответы. Дела больше нет.

– Но есть Майк, – напомнил он. – Я должен хоть что-то ему объяснить. Отцу нелегко терять сына. Если я смогу собрать для него какие-то сведения о последних днях Энди, то я это сделаю. Неужели я прошу о таком большом одолжении?

– Да, о большом, если вам нужна конфиденциальная информация о расследовании, которое проводило БВД.

Сейвард отодвинула от стола свой стул и встала. Ковач остался сидеть, чтобы позлить ее и дать ей понять, что он так легко не сдастся. Сейвард обошла вокруг стола, чтобы проводить Ковача до двери, и, когда подошла к его стулу, он внезапно поднялся. Сейвард заколебалась, шагнула назад и нахмурилась.

– Я все знаю о деле Кертиса, – рискнул сблефовать Ковач.

– Тогда вы знаете, что вам не о чем говорить со мной, не так ли?

Ковач криво усмехнулся.

– Интересно, как вы оказались в этом отделе, лейтенант?

– Уверяю вас, сержант Ковач, я более чем соответствую своей должности.

В ее голосе неожиданно послышались нотки горечи. Ковач не понял причины, да сейчас это и не имело для него значения, но он решил это запомнить, так как подобные мелочи всегда могут пригодиться в будущем.

Он скрестил руки на груди и снова сел. В зеленых глазах Сейвард мелькнуло раздражение, а щеки покраснели от гнева. “Именно такими женщин-полицейских обычно показывают по телевидению, – подумал Ковач. – Хладнокровными, сдержанными, утонченно сексуальными… Но тебе она не по зубам. Нечего на нее заглядываться”.

– Вы знали, что Энди Фэллон был геем? – осведомился он.

– Его личная жизнь меня не касалась.

– Я спросил не об этом.

– Да, он рассказывал мне.

– До того, как вы побывали у него дома в воскресенье вечером?

– Вы злоупотребляете моим терпением, сержант, – сказала Сейвард. – Я уже говорила, что не намерена отвечать на ваши вопросы. Вы хотите, чтобы я пожаловалась вашему лейтенанту?

– Можете ему позвонить, но он сейчас репетирует монолог: “Это был трагический несчастный случай, расследовано – и дело закрыто”.

– Ему следовало бы попрактиковаться на вас.

– Я уже высказал ему свои замечания, так что вы опоздали. Лучше бы он выполнял свою повседневную работу мелкого бюрократа и не лез в политику.

– Уверена, что ваше мнение очень много для него значит.

– Ровным счетом ничего – в отличие от вашего. Если вы ему позвоните, лейтенант вызовет меня к себе в кабинет и прикажет делать то, что он говорит, или уходить в месячный отпуск без содержания. А все потому, что я пытаюсь облегчить горе другому копу. Иногда жизнь становится чертовски скверной штукой. Но что мне остается делать? Повеситься?

Лицо Сейвард помрачнело.

– Это не смешно, сержант.

– А я и не собирался вас смешить. Я просто хотел, чтобы вы снова представили себе Энди Фэллона, болтающегося в петле. Если угодно, могу показать вам снимки. – Ковач вытащил из кармана фотографию и поднял ее, словно демонстрируя карточный фокус. – Неприятное зрелище, верно?

Лейтенант смертельно побледнела. Она выглядела так, будто ей хотелось ударить его чем-нибудь тяжелым.

– Уберите это!

Ковач бесстрастно посмотрел на снимок с видом человека, уже сотни раз видевшего нечто подобное.

– Вы знали Энди и симпатизировали ему. Вы сожалеете о его смерти. Подумайте, что чувствует его отец.

– Уберите фотографию, – повторила Сейвард и добавила с легкой дрожью в голосе: – Пожалуйста.

Ковач спрятал снимок в карман.

– Вы поможете мне развеять сомнения отца Энди?

– Разве Майк Фэллон сомневается, что смерть Энди была несчастным случаем?

– Майк сомневается в том, кем был его сын.

Сейвард задумалась.

– Большинство людей толком не знают, кто они сами, не говоря уже о других, – сказала она.

Ковач внимательно посмотрел на нее, заинтригованный внезапным философским подхода.

– Я точно знаю, кто я, лейтенант, – заявил он.

– Ну и кто же вы, сержант Ковач?

– Тот, кем вы меня видите, – ответил он, уперев руки в бока. – Обычный коп в дешевом костюме от Дж. С. Пенни. Я говорю стереотипными фразами, ем дрянную пищу, слишком много пью и курю – хотя сейчас пытаюсь бросить и надеюсь, что мне это удастся. В свободное время я не занимаюсь марафонским бегом, китайской гимнастикой или сочинением опер. Если у меня возникают вопросы, то я их задаю. Многим это не нравится, ну и хрен с ними… Извините за выражение – еще одна дурная привычка, от которой не могу избавиться. Да, к тому же я чертовски упрям.

Сейвард приподняла брови:

– Вы разведены. Я угадала?

– Даже дважды, но это не удержит меня от новых попыток. Под дешевым костюмом бьется сердце безнадежного романтика.

– Разве бывают не безнадежные?

Ковач предпочел не отвечать.

– Поэтому я и хочу помочь Майку, – продолжал он. – Расспрашиваю о его парне и пытаюсь собрать по кусочкам картину, с которой старик мог бы жить дальше. Вы мне в этом поможете?

Сейвард снова задумалась, словно взвешивая все “за” и “против”.

– Энди Фэллон был хорошим следователем, – сказала она наконец. – Он всегда работал усердно – иногда даже слишком.

– Что значит “слишком”?

– То, что работа была для него всем. Он принимал неудачи чересчур близко к сердцу.

– А в последнее время у него были неудачи? Вы имеете в виду дело Кертиса?

Сейвард снова замкнулась.

– Убийца полицейского Кертиса сидит за решеткой, ожидая приговора.

– Да, я знаю. Кажется, его зовут Рональде Верма.

– Раз вы это знаете, вам должно быть известно, что никакого расследования по делу Кертиса больше не ведется.

– Еще бы – когда следователь умер!

– Это дело умерло раньше Энди.

– Кертис жаловался на притеснения?

Сейвард не ответила, и Ковач чувствовал, что его терпение на исходе.

– Слушайте, я ведь могу обратиться к другим геям, которые еще встречаются в нашем управлении. Кертис наверняка жаловался им, прежде чем обратиться в БВД. Но потом я вернусь сюда, а мне кажется, что вы уже достаточно на меня насмотрелись.

– Это верно, – нехотя отозвалась Сейвард. – Полицейский Кертис действительно подал жалобу незадолго до гибели. Поэтому БВД проявило интерес к его убийству. Но все улики указывали только на Верма, и дело закрыли после его признания.

– А на кого именно жаловался Кертис?

– Имена остаются конфиденциальными.

– Я ведь могу сам до них докопаться.

– Вы можете докапываться до всего, что хотите, но не здесь. Дело закрыто, и у меня нет оснований открывать его вновь.

– Почему же Фэллон был так расстроен, если убийца сидит в тюрьме?

– Не знаю. Мне кажется, в последний месяц Энди многое не давало покоя. Вам он, может быть, рассказал бы об этом, но мне – нет. А я не строила догадок. Никто не может залезть другому в душу – слишком много преград.

– Уверен, что уж вы-то можете. – Ковач посмотрел ей в глаза, пытаясь преодолеть “преграды”, но потерпел неудачу. – Вам ведь не привыкать копаться в дерьме. Я тоже уже увяз в нем по колено и перестал обращать внимание на запах.

– В таком случае берите лопату, сержант Ковач, но копайте где-нибудь в другом месте. – Она распахнула дверь. – Я и так сообщила вам куда больше, чем намеревалась.

Ковач медленно направился к двери. Проходя мимо Аманды Сейвард, он остановился достаточно близко, чтобы ощутить тонкий аромат ее духов, увидеть пульсирующую на шее жилку и почувствовать у себя под кожей нечто вроде жужжания электромотора.

– Сомневаюсь в этом, лейтенант, – негромко сказал он. – Спасибо, что уделили мне время.

Глава 10

Ренальдо Верма походил на крысу. Глядя на этого хилого субъекта с физиономией застарелого наркомана, трудно было представить себе, что он мог справиться с каким бы то ни было противником, тем более с полицейским. Однако он был признан виновным в том, что до смерти забил человека бейсбольной битой. За ним числился целый букет преступлений – от сексуальных приставаний к прохожим-мужчинам и торговли наркотиками до кражи со взломом. Разбойное нападение и убийство лишь недавно вошли в его репертуар, но он обнаружил вкус к обоим. Если бы ему удалось избежать ареста, он мог бы постепенно “дослужиться” до серийного убийцы.

Верма самоуверенной походкой вошел в комнату для допросов, занял место напротив Ковача и сразу же потянулся за пачкой сигарет, лежащей на столе. У него были длинные костлявые руки, а поражения кожи, вполне вероятно, являлись признаками СПИДа.

– Я не обязан разговаривать с вами без моего адвоката, – заявил он, пуская дым из ноздрей.

Под его тонким горбатым носом с двумя синяками на переносице виднелись усики, похожие на полоску грязи. Говоря что-то, он раскачивался и изгибался верхней частью туловища, словно прислушивался к звучащей у него в голове танцевальной музыке.

– Ну так зови своего адвоката, – отозвался Ковач, вставая. – Но у меня нет времени на эту чепуху. Когда он сюда доберется, я уже уйду, а счет предъявят тебе.

– Пускай его предъявляют налогоплательщикам! – сказал Верма, втягивая грудь и шевеля костлявыми плечами. – Мне до этого нет дела.

– Да, я вижу, тебе ни до чего нет дела, – кивнул Ковач. – Ты, наверное, собираешься накормить меня тем, что я, по-твоему, хочу услышать, надеясь на сделку. Только уже поздно. Ты уже обеспечил себе место в Сент-Клауде.

– Ну, нет! – уверенно произнес Верма, грозя Ковачу пальцем. – Я не собираюсь в эту средневековую темницу. Мы сговорились с окружным прокурором на Оук-Парк-Хайтс. Там у меня друзья.

Ковач вынул из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги, заглянул в него, хотя это была всего лишь квитанция из химчистки, и спрятал обратно.

– Ну-ну, надейся…

Верма с подозрением прищурился.

– Мы ведь договорились! Дело сделано! Что вы имеете в виду?

Ковач равнодушно пожал плечами.

– Я хочу поговорить с тобой об убийстве Эрика Кертиса.

– Я этого не делал.

– Каждый гребаный придурок повторяет эту фразу, – усмехнулся Ковач. – Должен ли я тебе напоминать, что мы не в “Рице” и не в “Карлтоне”?

– Меня осудили за убийство Франца. Но я не собирался его убивать.

– Ну, конечно! Откуда тебе знать, что человеческая голова не может выдержать столько ударов?

– Я пришел туда не для того, чтобы убить его, – пояснил Верма, надувшись.

– Понятно. Это его вина, что он оказался дома, когда ты пришел его грабить. Очевидно, он был идиотом. Тебе следует вынести благодарность за то, что ты изъял его из генетического фонда.

Верма поднялся.

– Нечего меня трахать, Ковач!

– Еще бы. Ты наверняка обзавелся подходящим партнером в камере. Думаешь, его тоже отправят в Сент-Клауд? Или тебя будут привозить к нему на свидания?

Верма ткнул в него сигаретой, просыпав пепел на стол.

– Я не собираюсь в Сент-Клауд! Можете поговорить с моим адвокатом!

– С этим погрязшим в работе беднягой, получающим гроши от округа Хеннепин? Обязательно поговорю. Интересно, помнит ли он твое имя? – Поднявшись, Ковач обошел вокруг стола и положил руку на костлявое плечо Верма: – Садитесь, мистер Верма.

Верма со стуком опустился на стул. Он раздавил окурок о крышку стола и закурил другую сигарету.

– Я не убивал никакого копа!

– Само собой. Только чего ради окружной прокурор обвинил тебя в этом? Неужели потому, что хотел задать лишнюю работу клеркам в своем офисе? – Скорчив гримасу, Ковач снова сел. – Он обвинил тебя из-за того, что в этом преступлении ощущался твой почерк, верно?

– Ну и что? Никогда не слыхали о подражателях?

– Ты не кажешься мне образцом для копирования.

– Да? Тогда как же, по-вашему, мне удалось заключить с прокурором сделку? – самодовольно ухмыльнулся Верма. – У них не было ничего против меня по этому убийству. Ни отпечатков пальцев, ни свидетелей.

– Вот как? Выходит, ты – убийца-призрак. Но если не ты прикончил Кертиса, каким же образом его часы оказались в твоей квартире?

– Я и сам удивляюсь. Зачем мне воровать паршивый “Таймекс”?

– Стоят они ерунду, зато тикают. Вот ты и прихватил их заодно. Ты ведь знал Эрика Кертиса? Он, кажется, дважды арестовывал тебя за сексуальные приставания.

Верма пожал плечами и скромно опустил взгляд:

– Никаких обид. В последний день я предложил ему бесплатное обслуживание. Он ответил: “Может быть, в другой раз”. Жаль, что не успел.

– Значит, ты явился туда отдать должок, и одно привело к другому…

– Нет, – твердо заявил Верма, глядя прямо в глаза Ковачу и пуская струю сигаретного дыма ему в грудь. – Другие копы и окружной прокурор пытались вставить мне убийство Кертиса и не смогли. Вам это тоже не удастся, Коджак. – Он склонился над столом, стараясь выглядеть соблазнительно. – Если хотите, можете вставить мне кое-что другое.

– Я бы скорее вставил это “кое-что” в электрический патрон.

Верма расхохотался, откинувшись на спинку стула.

– Вы сами не знаете, чего себя лишили!

– Не думаю, что я буду особенно об этом жалеть.

Мерзко хихикнув, Верма высунул язык и пошевелил им.

– Не хотите, чтобы я вам отсосал? Или вставил язычок в задницу?

– Тьфу! – Ковач вскочил, вытащил из кармана висящего на спинке стула пальто коричневый шарф, подошел к видеокамере в углу комнаты и прикрыл ее шарфом.

Верма выпрямился, поднеся руку к горлу, не зная, радоваться ему или опасаться.

– Эй, приятель, это еще зачем?

Ковач вернулся к столу.

– По-моему, Ренальдо, эта камера все равно не работает.

Верма попытался соскользнуть со стула, но Ковач ухватил его за воротник.

– Единственное, что я хочу от твоей задницы, это пнуть ее как следует, – тихо сказал он. – Перестань дурить, Верма. Думаешь, у меня в Сент-Клауде нет людей, которые с радостью выполнят мою просьбу?

– Я не… – Верма умолк, втянув голову в плечи.

– Мой племянник работает там надзирателем, – соврал Ковач. – Здоровый парень – вырос на молочной ферме. Не блещет умом, но предан мне, как пес. Жаль только, что вспыльчив.

– Окей, окей!

Ковач отпустил его и сел.

– Вы не можете упрекать меня за попытку! – захныкал Верма, снова потянувшись за сигаретой. Ковач отодвинул от него пачку, вынул сигарету и закурил, убеждая себя, что это тактический ход. Верма внезапно ощетинился.

– Что тебе от меня надо, Коджак? Хочешь пришить мне убийство Кертиса? Хрен тебе! Я этого не делал. Окружной прокурор не стал на меня давить, так как понял, что ничего не выйдет. Но они все равно повесят это на меня – будут говорить, что засадили меня за убийство Франца и сэкономили деньги штата, не предъявляя второго обвинения. Ладно, меня это устраивает. Если ребята в Хайтсе будут думать, что я замочил копа, какой мне от этого вред? Но я не убивал Кертиса. Хочешь знать, кто это сделал, спроси сержанта Спрингера из твоего отдела. Он знает.

Некоторое время Ковач молча курил, злясь на себя за то, что испытывает наслаждение от попадающего в легкие никотина.

– Допустим, – сказал он наконец. – Тогда почему он не прижал этого сукина сына?

– Потому что этот сукин сын тоже коп.

– Это ты так говоришь.

– Так говорит тот смазливый парень из БВД.

Ковач весь напрягся:

– О ком это ты?

– Ну, такой спортивного вида красавчик – прямо модель от Версаче. – Верма мечтательно закрыл глаза.

– Значит, этот парень из БВД был здесь? Зачем? Чтобы сообщить тебе, что Кертиса замочил коп?

Верма молча выпятил нижнюю губу, и Ковачу захотелось его ударить.

– О чем он тебя спрашивал?

Верма пожал плечами:

– Об убийстве. О том, что произошло после. Обычные вопросы.

– И что ты ему рассказал?

– Почему бы тебе не спросить у него?

– Потому что я спрашиваю у тебя! Ты должен радоваться, Ренальдо, что оказался рангом выше, чем БВД. Выкладывай!

– Я сказал ему, что не убивал Кертиса и что мне плевать, сколько копов хочет, чтобы я признался в убийстве, – хоть он, хоть Спрингер, хоть тот патрульный.

– Какой еще патрульный?

– Который меня разукрасил. – Верма указал на переносицу. – Заявил, будто я сопротивлялся.

– Приношу извинения от имени департамента, – сказал Ковач, не испытывая угрызений совести. – У этого патрульного есть имя? Какой он из себя?

– Здоровенный парень. Я его назвал жеребцом, и ему это не понравилось. Но вам повезло: прежде чем он меня нокаутировал, я прочитал на его бирке фамилию “Огден”.

– Огден, – повторил Ковач. Ему сразу же припомнился Том Пирс, который боролся на полу с громилой в полицейской форме. Когда громила поднялся, у него кровоточил нос.

Огден…

* * *

– С Верма пришлось заключить сделку, потому что ваши ребята напортачили, – откровенно заявил Крис Логан, роясь в бумагах на столе. – Поговори с Кэлом Спрингером о цепочке улик. Спроси его, что он знает об ордере на обыск.

– Что-то было не так с уликами? – Коач стоял у двери маленького кабинета Логана, готовый бежать рядом с ним, так как прокурор должен был явиться в суд через пять минут.

Логан выругался сквозь зубы, глядя на захламленный стол. Это был высокий, атлетически сложенный мужчина лет тридцати с небольшим. Он считался правой рукой окружного прокурора Теда Сэбина, который редко вел дела лично.

– Все не так, – проворчал Логан. – Черт побери, куда же я его дел?

Порывшись в мусорной корзине, он обнаружил там комок желтой бумаги размером с бейсбольный мяч, разгладил его на столе, прочитал текст, потом облегченно вздохнул, сунул бумагу в портфель и направился к двери.

Ковач последовал за ним.

– Мне пора в суд, – сказал Логан, пробираясь сквозь толпу в коридоре.

– У меня самого времени в обрез, – отозвался Ковач. Ему хотелось поскорее проскочить коридор: если Сейвард выполнила свою угрозу пожаловаться Леонарду, тот мог в любой момент вызвать его для крупного разговора.

Они шагнули в пустой лифт, и Ковач преградил путь пытавшимся войти в кабину следом.

– Прошу прощения, ребята, полицейское дело. – И он нажал кнопку, закрывая дверь.

Логан выглядел мрачным, но это было его обычным состоянием.

– Все улики были косвенными, – сказал он. – Прежние связи, мотив, образ действий… Не было ни свидетелей, видевших Верма на месте преступления или поблизости от него, ни отпечатков пальцев, ни клочков ткани, ни спермы. Верма мастурбировал на местах других своих преступлений, но не здесь. Может быть, его спугнули. Кто знает?

– А что за история с часами? – спросил Ковач, когда кабина остановилась и двери раздвинулись перед суетящейся толпой.

Коридор у зала суда был переполнен стряпчими, специализирующимися на темных делах, напуганными потерпевшими, озадаченными свидетелями и прочими, которых вызвали для кормления машины правосудия округа Хеннепин.

– Какой-то болван-полицейский заявил, что нашел часы на комоде Верма, но все это выглядело страшно неубедительно, – сказал Логан, направляясь к двери зала суда. – Учитывая недавние иски против вашего департамента, Сэбин решил не рисковать.

– Несмотря на то, что жертва – коп? – с отвращением произнес Ковач.

Логан пожал плечами и подошел к прокурорскому столу, возле которого был установлен лучший кондиционер в помещении.

– Мы не могли выиграть это дело, а властям не был нужен еще один иск. Какой смысл настаивать? Верма все равно признался в убийстве Франца и отправился за решетку.

– По обвинению в убийстве второй степени, – заметил Ковач. – То есть непреднамеренном.

– Плюс ограбление с разбойным нападением. Это не пустячное обвинение. Кроме того, убийство было совершено бейсбольной битой самого Франца – орудием, случайно оказавшимся на месте преступления. Как же мы могли настаивать на преднамеренности?

– А никто не предполагал, что Верма вообще не убивал Кертиса? Что это обвинение ложно?

– Ходили слухи, что Кертиса притесняли другие копы, потому что он гей. Но от притеснений до убийства далеко, а косвенные улики указывали на Верма.

Ковач вздохнул и окинул взглядом помещение. Пристав весело болтал с клерком; адвокат – приземистая женщина с пучком седых волос и в больших очках – поставила на стол защиты набитый портфель и подошла к Логану, заискивающе улыбаясь.

– Последний раз предлагаю договориться, Крис.

– И не мечтай, Филлис, – отозвался Логан, вынимая из своего портфеля толстенное как Библия, досье. – Никаких послаблений для ублюдков, занимающихся детской порнографией.

– Жаль, что ты не испытываешь таких же чувств к убийцам, – сказал Ковач и двинулся к двери.